Ген мужества

Глава 12. Солнечный

- Шире шаг, рядовой! – полушутя подгонял Филин Федора и тот послушно увеличивал темп, относясь с полной серьезностью к приказаниям командира отряда.

- Ты молодец, Скворец! – хвалил Федора Воробей, быстро шагающий рядом с ним. – Еще парочку марш-бросков, потом стрельбы на полигоне, потом я тебя рукопашной малость обучу. Жирок лишний сбросишь, и все: можно присягу принимать.

Скворец счастливо улыбался. Спрашивал:

- А что за присяга?

- Эх, темнота!..

Позывной «Скворец» дал Федору Стас. Коль стал членом команды – будь как все. Тем более, сам создал эту «птичью» команду, так сказать: по образу и подобию своему… Да Скворец и не возражал против клички. Стасу даже показалось, что он был ею доволен.

Надо сказать, что Федор в походе буквально преобразился, это был совершенно другой человек. Наверное, выбравшись из подземелья на свет божий, Федя посмотрел на солнышко, на Землю-матушку, прошелся по ней, подышал пусть немного вонючим, но по-утреннему освежающим воздухом и сразу стал другим. А может, это произошло чуть раньше, на военном совете. Когда он понял, что не только обязан идти, но и сам этого хочет. Боится, но хочет… Во взгляде серых (раньше потухших и невыразительных, а теперь загадочно поблескивающих) глаз Скворцова появилась некая сосредоточенность и решимость; походка стала более уверенной; покатые сутулые плечи расправились; даже рыхлость фигуры стала менее заметной.

Прогрессивные изменения произошли не только во внешности физика. Он перестал обижаться, когда кто-нибудь из членов команды перебивал его во время разговора и не краснел, как красна девица, если Воробей или Филин ненароком матюгались (дворяне Орлов и Сокольский подобного себе не позволяли, разве что гусар иногда употреблял в разговоре слово: жопа). Однажды Скворец даже сам, споткнувшись о корень, ругнулся – в сердцах произнес услышанное от Стаса словцо «блин». Не матерное, конечно, слово, но тем не менее…

Первые пять километров не особенно скоростного марш-броска дались Федору не легко, а после короткого перекура (Сокол лежал на пожухлой траве, закинув руки за голову и, как всегда улыбаясь чему-то, мечтательно глядел в небо; Орел тоже лежал, но с закрытыми глазами; Филин с задумчивым видом жевал травинку; таракан Жилин сидел рядом с командиром и внимательно смотрел, как тот жует), он едва поднялся на ноги и, тяжело дыша, поплелся в арьергарде отряда. Филину, бежавшему впереди, пришлось замедлить шаг практически до прогулочного, так как новобранец стал заметно отставать. Однако к середине второй дистанции Скворец втянулся, почувствовал ритм, приобрел, как говорится, второе дыхание, и отряд вновь увеличил скорость.

Покинув Островок Надежды рано утром, и без приключений преодолев полсотни километров пересеченной местности, к концу дня отряд достиг восточного пригорода Полынограда.

По мере приближения к пригороду у Стаса все сильней и быстрей колотилось сердце, сладко и чуть тревожно ныло в груди. Вот сейчас, за этим холмом… По его расчетам отряд должен был выйти к поселку Первомайскому, в котором он когда-то жил.

Сейчас я увижу родные места, думал он, взбираясь на высокий холм. Сначала закопченную кирпичную трубу, она самая высокая, потом бурые стены поселковой котельной, котельная на краю поселка стоит. За ней - желтые двух и трехэтажные дома с облупившейся местами штукатуркой, центральную улицу, похожую на знак «приблизительно», а потому называемой местными жителями «пьяной дорогой». Справа, вдали, будет виден карьер - в нем добывали бутовый камень и щебень. К карьеру ведет щебеночная дорога. За карьером – высокое полотно железной дороги, белое здание полустанка. А слева на противоположном от карьера краю поселка, на пригорке – церковь. Старенькая, деревянная. Серые, увенчанные такими же серыми деревянными крестами луковицы главок.

Сколько помнил Стас, золотом главки никогда не покрывались – не было его, золота. Заброшенная церквушка… А прихожан – кот наплакал, одни древние старушки. Откуда у них деньги на пожертвования возьмутся?..

- Отряд, стой! – скомандовал Филин. Бойцы залегли на вершине холма.

Парня ждало разочарование: ни трубы, ни желтых бараков, ни белеющего полустанка… Впрочем, все вполне логично. Разве может что-то остаться прежним, если прошла такая уйма времени?.. Здесь все было новым, иным. Однако увиденное вовсе не было похоже на город будущего, каким его изображали художники-футуристы, современники Стаса. Напротив, что-то до боли знакомое присутствовало в архитектуре поселка. Нет, не то старое, сохранившееся за годы, что-то напоминало эпоху, в которой жил Стас.

В самом центре поселка – девятиэтажки сплошной стеной, замкнутой в кольцо. А внутри кольца, наверное (из-за высоких стен не видно), – все как положено: детский сад, школа, магазин. Похоже на спальный городской район… От кольца радиально расходились в стороны ряды двухэтажных однотипных коттеджей. Словно лучи. В секторах - полусферические купола каких-то павильонов. Лучи заходящего солнца отражались от них и купола казались похожими на мыльные пузыри. Павильоны соединялись друг с другом и с коттеджами пешеходными дорожками. Все пространство было опутано ими словно паутиной.

Ни на дорожках, ни в маленьких двориках коттеджей не наблюдалось ни одного человека.

- Как называется этот... населенный пункт? – спросил Филин у Скворца, проглотив комок, застрявший в горле и постаравшись придать голосу твердость. – Случаем, не Первомайский? – Почему-то ему очень не хотелось выказывать товарищам свое волнение.

- Первомайский?.. Насколько я помню и если не ошибаюсь, поселок называется Солнечным.

«Неужто ошибся?.. – подумал Стас. – Вроде шли вдоль Полынки, должны были прямиком выйти на Первомайский…»

Он еще раз посмотрел направо: от карьера не было и следа. Вместо него - ровная площадь с редкими холмиками и кустиками. Хоть в гольф играй! Но в гольф никто не играл; от поселка и окрестностей веяло запустением и заброшенностью. Стас перевел взгляд налево и неожиданно вздрогнул. Церквушка! Та самая, родная! Но только стояла она не на том самом месте, а намного дальше. И была в точности такой, как та, из его прошлого. Только главки сияли сусальным золотом…

- Церковь... – Стас указал на храм, - она давно здесь стоит?

Скворец пожал плечами:

- Я не бывал в Солнечном, как-то дороги не было... Но судя по всему – это памятник деревянного зодчества. Скорей всего, не настоящее строение – либо пластиковая копия, либо голограмма.

Стасу почему-то стало радостно и легко на душе, он заулыбался. Значит, все-таки перед ним его родной поселок! Пусть он стал другим, пусть у Первомайского новое название, пусть церковь - всего лишь голограмма, пусть копия, но помнят ведь! Не смогли сохранить, но память осталась… Он взглянул на товарищей и заметил как Сокол и Орел не таясь, перекрестились на храм. И у Воробья непроизвольно дернулась рука, однако, заметив взгляд командира и сочтя его улыбку за насмешку, он удержался и потер сложенными в щепоть пальцами нос.

- Здесь люди остались? – Стас повернулся к Жилину, стерев с лица улыбку. Тот отрицательно покачал головой.

- Всех?

- Около месяца назад жителей этого населенного пункта депортировали в город и там…

- Суки! Твари! – зло прошептал Стас, ноздри его побелели от гнева, на скулах заходили желваки. Жилин замер, уловив его состояние.

Стас закрыл глаза. Воображение нарисовало колонну людей, конвоируемую тараканами. Люди шли, понуро опустив головы. Они шли умирать и знали это. Среди них дети, женщины, старики. Вдруг он увидел… Неужели?.. Больно и остро кольнуло сердце: мама?..

Мама!!!

Женщина подняла голову, оглянулась. Их глаза встретились. Мама увидела его! Она остановилась, чуть не вскрикнула. От испуга. Или от радости, что видит сына живым и невредимым, что ему удалось спастись… А может мама и вскрикнула, отсюда не слышно, далеко. Наверное, все-таки вскрикнула: «Сыночек!» и зажала рот рукой. Шедший рядом таракан повернул в ее сторону свою клиновидную голову с рожками и зловеще затрещал, вдруг превратившись в фашиста. Черная форма, каска на голове. С рожками. Рукава закатаны, а в руках шмайсер. Он не трещит, не пугает, он стреляет из автомата. Стреляет в маму!!! Мама падает. Фашист оглядывается и пристально смотрит в ту сторону, куда только что смотрела убитая им пленная, он замечает поднимающегося из-за косогора Стаса, ухмыляется, вскидывает шмайсер…

Стас открыл глаза. Жилин смотрел на него своими клубничинами, они были сиреневыми…

«Бред! Бред! – Стас тряхнул головой, снова закрыл глаза, прижал пальцы к вискам. Колонны не было, только радужные концентрические круги от сильного сжатия век. - Это бред, наваждение… Мама не может оказаться в этой колонне! Она умерла, очень давно умерла. И, слава богу, не видела этого кошмара… Да и колонны-то нет никакой. Мне все показалось, померещилось. Это нервы… Слишком много всего… необычного много случилось: воскрешение, инопланетяне… Успокойся, Стас. Так недолго и сдвинуться к едрене Фене. А кому ты здесь нужен, сдвинутый?..»

Почему-то только сейчас он подумал о том, что мамы уже давно нет в живых. Казалось: вот разберется тут и вернется домой. «Мам, вот и я! Живой, как видишь…»

Странно все получилось… Сначала мама пережила смерть сына. Ведь ей наверняка сообщили, пришли из военкомата и сказали: так, мол, и так, ваш сын, Станислав Иванович Филин геройски погиб… А потом он сам пережил мамину смерть. Мертвый! Ничего не помня, не зная того, что происходит вокруг и во времени, воскреснув почти через три столетия… Пережил.

Стас снова посмотрел на инопланетянина. Сиреневый цвет глаз – цвет сочувствия?.. «А ведь Жилин совершенно не похож на фашиста, - подумал Филин, - почему это вдруг он померещился мне таким?» Раздражения к таракану он совершенно не чувствовал. «Ведь этот крдак солдат. Такой же, как и я, и все мои товарищи из разных эпох. Ему приказывали, он исполнял приказы…»

Немного успокоившись и выбросив из головы все лишние на данный момент мысли, Стас поднес бинокль к глазам. Методично осмотрел окрестности, сам поселок, небо над ним и весь горизонт. То же делали остальные. Лишь Жилин лежал просто так – у него не было бинокля.

- Что будем делать, командир? – подполз к Филину Скворец.

- Говоришь, в населенном пункте нет ни одной живой души? - спросил Стас у таракана.

Жилин отрицательно качнул головой.

- Береженого бог бережет… Место уж больно открытое… Воробей!

- Я!

- Осторожненько спустись с холма, посмотри: что к чему в поселке.

- Есть! – Воробей ящеркой заскользил вниз по склону, стараясь максимально использовать неровности небогатого на укрытия рельефа.

- Сокол! Наблюдаешь за поселком и за небом, остальным: спать, - приказал Стас.

- Я, наверное, не смогу уснуть, - широко зевнул Скворец, тут же прикрыв рот рукой. – Ни разу, знаете ли, на сырой земле спать не приходилось.

- Не хочешь, не спи, - пожал плечами Филин.

Воробей вернулся из разведки спустя два часа, было уже совсем темно. Все кроме оставленного на часах Сокола спали, умаявшийся за долгий путь Скворец дрых как убитый, даже не всхрапывал.

Встретив разведчика, Сокол спросил:

- Ну, как там?

- Нормально, - отмахнулся Воробей и направился к Филину, тихо тронул его за плечо, доложил тихо, не желая будить остальных: - Все тихо, командир. Никого не встретил, не заметил. Ни единого постороннего звука не услышал… Даже жутковато как-то. Ходил по темному городу как по загробному миру.

- Ты же в него не веришь, – усмехнулся Стас, - в загробный-то мир.

- Ну… так говорится. Знаешь, командир, а в некоторых окнах огонь горит. Я думал, там есть кто. Проверил – никого.

- Видать, хозяева, уходя, забыли погасить свет, - вздохнул Стас и удивился тому, что сказал. Люди не на прогулку по парку уходили, они на смерть шли. Помолчав, громко скомандовал: - Отряд, подъем! Сны свои эротические досмотрите на мягких перинах. Айда в поселок!..

Первый павильон с полупрозрачной куполообразной крышей, куда они зашли, оказался продуктовым магазином. Предложение заглянуть именно в этот павильон поступило от Воробья. Он зашел первым и включил свет.

- Сейчас харчем разживемся! – радостно потер руки и облизнулся.

- Весьма кстати, между прочим, - поддержал голодного товарища Сокол. – А то это пюре в мягких баночках… в тюбиках, - вспомнил он новое слово. - Как-то я не могу им насытиться. На дневном привале выдавил в себя парочку – что ел, что не ел.

- Итак, - сказал Филин, прогуливаясь вдоль стеллажей, заставленных банками с яркими этикетками, разноцветными пакетами и пластиковыми бутылками, - что мы имеем?.. Овощные смеси, огурцы соленые, огурцы маринованные, помидоры в собственном соку, крупы разные, макаронные изделия, чипсы… Перцы фаршированные! Тьфу ты, блин! Морковкой, луком томатами и рисом фаршированные… О, кажется, тушенка!.. Да нет, тушеные кабачки… Фигня какая-то! Скворец, а где мясо? Или рыба на худой конец? Это что – супермаркет для вегетарианцев?

- Я же вам рассказывал, - пожал плечами Федор. – В связи с известными обстоятельствами люди стали потреблять в основном растительную пищу, сократив потребление продуктов животного происхождения до минимума.

- Ну, и где этот минимум?..

Скворец снова пожал плечами. Сокол забрался на стремянку и принялся наводить ревизию на верхних полках стеллажа. Орел стоял в сторонке и рассеянно вертел в руках тетрапак с молоком. Воробей куда-то исчез. Через минуту раздался его голос из подсобки:

- Нашел! Сом в томате и крольчачья тушенка.

- Ну, хоть что-то, - облегченно вздохнул Филин и сунул подмышку большую упаковку хрустящих хлебцев.

- На безрыбье и рак – рыба, - поддакнул Сокол.

Для штаб-квартиры Стас определил брошенные апартаменты на последнем этаже (лифт оказался исправным) в западной части кольцевого здания. Из окон были видны далекие огни Полынограда.

- От поселка Солнечный до города что-то около десяти-двенадцати километров, - сообщил товарищам Скворец.

- Ого! – покачал головой Филин, – разросся Полыноград. В мою бытность до него минут двадцать на маршрутке надо было пилить… Ну, ладно, сейчас отужинаем, доведу до вас график ночного дежурства и спать. Завтра план похода в Институт Времени в деталях разработаем, потом отдохнем хорошенько, подготовимся и к вечеру выйдем.

Первым заступать на дежурство вызвался Скворец: после крепкого двухчасового сна в ожидании отправленного в разведку Воробья и плотного ужина он чувствовал себя великолепно. Во всяком случае, он так сказал. Однако, взглянув в помятое лицо новобранца, Стас скептически отнесся к его предложению:

- Первым заступаю я. А ты, Скворец, от дежурства вообще освобождаешься.

- Почему это? – кажется, обиделся тот.

- Отдыхай, Федя, - мягко сказал Стас и похлопал Федора по плечу. – Тебе силы восстанавливать надо, они тебе скоро понадобятся. – И улыбнулся, вспомнив воробьевский прикол на марше: - К тому же, ты еще присягу не принял. До присяги в караул ставить нельзя, так по Уставу положено.

Изголодавшиеся по нормальному «человеческому» мясу бойцы с энтузиазмом набросились на кроличью тушенку. Наверняка в доме имелись и столовые приборы и всякая разная посуда, но мужчины принялись уплетать тушенку, цепляя из банок куски мяса и отправляя их в рот ножами. При этом кое-кто откровенно чавкал, громче всех ел Воробей. Орел, печально посмотрев на жующих товарищей, сходил на кухню и принес пять вилок. Однако его трудовой подвиг оценен не был, все продолжали есть, как ели. Вздохнув и привычным движением вспоров ножом банку, Орел задумчиво посмотрел на содержимое, ковырнул вилкой раз, другой и отодвинул банку от себя.

- Ты чё, - удивился Воробей, - не голодный что ли?

- Аппетита нет.

- Ну, коль нет, - Воробей, уже опустошивший свою банку, взял орловскую, - придется мне за тебя потрудиться, не пропадать же добру.

Отужинав, бойцы разбрелись по комнатам устраиваться на ночлег. Благо комнат помимо гостиной, в которой они трапезничали, было еще пять: три спальни, детская с кроваткой под балдахином, рассчитанной не на грудничка, а на подростка и кабинет с кожаным диваном. Скворец с Соколом выбрали каждый по спальне, Орел решил скоротать ночь в кабинете, а Воробей обосновался в детской, кроватка, пришлась ему впору. Жилин ушел на лоджию.

Вскоре послышался умеренный храп Воробья. Стас, как заботливый папа поплотнее закрыл дверь в детскую и потушил в гостиной верхний свет, оставив гореть бра в прихожей. Потом плюхнулся в кресло, но заметив, что полупрозрачная дверь в кабинет светится изнутри, решил проверить, чем занимается его товарищ, почему не спит.

Орел лежал на диване, сложив руки на груди, и глядел в потолок.

- Ну, ты прямо покойник, - усмехнулся Стас. – Свечки не хватает.

- Я и есть покойник. А ты нет?

- Я?.. Да вроде живой. А ты почему не спишь?

- Не спится.

- Часом не заболел? Не естся тебе, не спится…

- Нет, я нормально себя чувствую.

- Не похож ты на нормального… Тушенку есть не стал. По вкусу, что ли не пришлась?

Орел спустил ноги с дивана и сел.

- Далась тебе эта тушенка!

- А что? – Стас недоуменно пожал плечами. - Тушенка, между прочим – высший класс!

- Возможно. Только когда я банку вскрыл, вдруг мародером себя почувствовал.

- А причем здесь мародерство? Мы никого не грабили: ни своих, ни чужих, ни живых, ни мертвых. Просто взяли…

- Вот именно – просто… Ладно, Стас, к чему этот спор. Будем считать мое отношение к данному вопросу издержками дворянского воспитания.

- Думаю, тут дело не в воспитании, - вдруг разозлился Стас. – Это чистоплюйство чистой воды!

Орел посмотрел парню в глаза, сказал без вызова:

- Может, и чистоплюйство.

Стас понял, что Орел не только не хочет с ним спорить, но и вообще не возражал бы против его ухода. Но, будучи командиром и ощущая ответственность за моральное состояние каждого из своих бойцов, он решил остаться и выяснить все до конца.

- Так, насчет тушенки разобрались, - сказал он. - А не спишь почему? Лежишь, в потолок уставился, думаешь о чем-то. О чем думаешь?

Его вопросы остались без ответа. Орел молчал, глядя вбок на черное окно.

- Не нравишься ты мне, - заявил Стас.

- Я не девица, - пожал плечами Орел, не поворачивая головы.

- Настроение твое мне не нравится… Ладно, не хочешь говорить, не надо. – Стас собрался уходить, но Орел вдруг сказал:

- Неуютно здесь.

Стас остановился.

- Ну, если уж в таких хоромах тебе неуютно!.. Категория - президентский люкс, не ниже.

- Ты не понял, Стас. Мне в этом мире неуютно, не мое это будущее. Оттого и странности, которые ты заметил. Но ты не обращай на них внимания – на результатах нашей миссии они не отразятся.

- Ну, знаешь, Орел! Не обращай внимания… Ведь мы – команда! Один за всех, все за одного! Мы должны не только действовать, но и думать и чувствовать одинаково. Мы должны стать единым организмом. Иначе нам врага не победить. - Произнося эти патетические фразы, Филин поймал себя на мысли, что буквально цитирует своего ротного майора Труфанова. Ему вдруг стало неловко. – Орел, я не узнаю тебя. Что с тобой? Или ты думаешь, нам здесь уютно? Мне, Соколу, Воробью… И вообще, почему это: не твое будущее? Это наше общее будущее, какое уж есть. Нам его выбирать не пришлось.

- Понимаешь… - Орел задумался. Наверное, над тем, стоит ли объясняться. Решился: – А тебе никогда не приходила в голову мысль, что вариантов будущего может существовать несколько? Даже не несколько, а огромное количество, бесконечно огромное.

- Как это? Не понял…

- Ты, наверное, представляешь себе время в виде реки? Течет себе речка от истока до устья или, другими словами: из прошлого в будущее. А ты на плоту по этой реке по течению плывешь. Там, где ты сейчас – там настоящее. Позади – прошлое, впереди – будущее. Все просто. Так?

- Ну… - неопределенно промычал Стас.

- А ты представь себе время в виде железной дороги. Ты сидишь в своем купе, пьешь чай с лимоном и в окошко от нечего делать смотришь. Деревеньку недавно паровоз проехал, она в прошлом осталась. Полустанок проезжает – это настоящее. А впереди большая станция, куда ты едешь. Ты ее не видишь, до нее далеко еще…

- Ага, - кивнул Стас. – Станция, которую не видно – это будущее. Ну и что? То же самое, что с рекой.

- Не совсем. Ты не учел, что на железной дороге имеются стрелки. Перевел пьяный стрелочник стрелку и поехал паровоз по другому пути. Туда, куда тебе не надо…

- Что-то подобное я, по-моему, где-то читал, - задумчиво пробормотал Стас. – Ну-ну, продолжай.

- Тем пьяным стрелочником для меня стал бородатый мужик в папахе, а переводом стрелки – очередь из пулемета. Паровоз жизни дальше в будущее покатил, увозя мое простреленное тело, а душа бессмертная на той стрелке осталась. А душа моя – это и есть я, мне с паровозом не по пути, мое будущее – станция, до которой я не доехал.

- То есть ты хочешь сказать, что у каждого человека – свое будущее? У тебя – свое, у меня – свое, у Воробья… Постой, но мы же все в одном и том же будущем оказались. Что ты на это ответишь?

- А ты сам уже на свой вопрос ответил. Ты сказал: нам будущее выбирать не пришлось. Федор Скворцов нашего разрешения не спрашивал, когда перемещал нас в свое настоящее.

- Все, что ты говоришь, очень даже… - Стас задумался. – Постой! Ну, ладно, допустим у каждого из нас свое персональное будущее, но прошлое-то наше должно одним быть. Время, в которое жил Сокол – это твое прошлое, твое время – прошлое Воробья. Но у Воробья есть и прошлое, в котором жил Сокол. А мне вообще повезло: в моем прошлом были все вы… Получается, что мы по одной ветке времени ехали! В одном паровозе… Да иначе Скворец нас всех не собрал бы. – Стас вдруг обрадовался: - Прошлое у нас у всех одно, значит, и будущее одно! Не верна твоя теория, Орел.

- По ветке-то мы по одной ехали, - согласился Орел, – тут ты прав. Только каждый из нас четверых на своей станции сойти собирался, да не доехал, на стрелке остался.

Стас долго думал над словами Орла, потом произнес задумчиво:

- Стало быть, в бога ты не веришь…

Орел покачал головой.

- Парадоксальный вывод… Ладно, попробую уснуть. Свет выключи, пожалуйста.

Вернувшись в гостиную, Стас направился было к креслу, чтобы посидеть и спокойно обмозговать услышанное, но, решив отложить размышления на потом и при случае поговорить на эту тему со специалистом по вопросам времени Федором Скворцовым, круто развернулся и пошел на лоджию.

Жилин не спал, стоял у ограждения открытой лоджии, положив на перила верхние конечности, и смотрел в черное ночное небо. Едва Стас открыл дверь, таракан повернул к нему голову.

- Что, Жилин, и тебе не спится? – спросил Стас.

- Крдаки не нуждаются в продолжительном ночном отдыхе.

- А что же вы делали там… ну, там, где мы с тобой встретились? Валялись на земле как трупики. Ведь спали же.

- Мы не спали. Мы разговаривали с теми, кто оставался жить, прощались с ними.

- Как это - разговаривали?

- Мысленно.

- Вот как?.. Ты же говорил, что не можешь читать чужие мысли. Врал?

- Нет, я не обманывал тебя, Филин. Чтоб я сдох! Я не могу читать мысли людей, Вообще, мысли представителей иных космических рас недоступны нам. Мысли же крдака открыты каждому из нас. Если он того хочет, естественно.

- Ты и сейчас… общался со своими?

- Нет, - Жилин покачал головой, - они ничего не знают, считают меня мертвым.

Стас не стал спрашивать инопланетянина, почему тот не поделился с соплеменниками своей радостью. Наверное, то, что он жив, для Жилина радостью не является.

- А что ты делал?

- Просто смотрел в космос.

- На свою родную планету? На Крд?

- Крда с Земли не видно, - грустно произнес Жилин, - очень далеко, это другая галактика. Просто смотрел…