Гасконец. Том 2. Париж

Глава 18

От удивления Конде даже чуть привстал с кресла. Он взмахнул руками, потом уселся обратно и сдавленно произнёс:

— Господи, нет! Конечно же нет, Анри!

Анри д'Арамитц пару секунд разглядывал своего то ли друга, то ли соратника. То ли подозреваемого. Я нетерпеливо вертел кружку с водой в руках. В гостиной стояла напряженная тишина.

— Как только я покинул Париж, сразу же после нашего разговора с вами, мой друг, нас дважды пытались прикончить, — наконец прозвучал холодный и спокойный голос гугенота.

— Кажется, трижды, — напомнил я, загибая пальцы. — Молодёжь в чёрном, жандармы, глухонемые.

— На вас напали глухонемые? — изумился Конде. Я кивнул.

— Целая банда, герцог. И мы были уверены, что только в ваших силах было послать за нами людей через всю Францию.

Конде молчал, приложив два пальца к тонкой бородке. Вновь образовавшаяся пауза, впрочем, длилась недолго. Анри снова заговорил:

— Это были гугеноты. Два раза из трех, точно за нами послали гугенотов. Не слишком хорошо умеющего драться, и тем не менее, погибших от нашей руки. Таким образом, их убийство лежит и на вашей совести, Конде.

— Более того, — добавил я. — На одном из собраний гугенотов, некий человек в маске говорил о том, что именно Анри д'Арамитц является предателем, пешкой Мазарини, и что от него нужно избавиться в первую очередь.

— Я никогда не посещал собрания гугенотов, тем более в какой-то дурацкой маске! — запротестовал Конде.

— Почему я должен вам верить? — чуть подался вперёд Анри.

— Потому что я католик? — усмехнулся Конде.

— Простите, друг… — Анри замялся. — Простите, герцог, но нам больше некого подозревать, кроме вас.

Конде кивнул и откинулся на спинку кресла. Вновь вошёл слуга и принёс блюдо с аккуратно нарезанными яблоками. Я взял одну дольку и с удовольствием отправил себе в рот. Яблоко было чертовски кислым, что скорее бодрило.

— Я понимаю. Но тем не менее мы с вами не сражаемся, не вызываем другу на дуэль, а мирно беседуем. Почему? — заговорил через какое-то время принц Конде.

Мы с Анри переглянулись. Если вопрос с покушениями зашёл в тупик, то можно было уже переходить к моему делу. Скрывать правду от Конде я не планировал с самого начала, так что честно сказал:

— Мы узнали об одном очень неприятном письме, что вы получили сегодня утром, и теперь хотим предложить вам нашу помощь. В обмен на имя автора этого письма.

Принц Конде побледнел. Он встал с кресла, прошёлся из стороны в сторону, а потом тихо произнёс:

— Проклятие… но как вы узнали?

Я улыбнулся, сделал пару глотков воды. Конечно же, красовался.

— Слуга, который начал у вас работать совсем недавно, — сказал я. — Весьма хорош, правда?

— Мальчишка? Да, он смышленый, — тихо рассмеялся Конде. Через несколько секунд он задумчиво произнёс:

— Вот значит, как? Я даже не подумал о том, что это может быть слуга. Мальчонка никак себя не выдавал.

— Да, он умеет быть тихим. Такая уж работа у слуг.

Конде кивнул. Потом мы оба посмотрели на притихшего д'Арамитца. Но гугенот, кажется, не обращал уже на нас внимания. Просто смотрел куда-то перед собой, о чём-то размышляя. От его молчания становилось немного неловко.

— Что же он вам сказал? — спросил Конде.

— Что кто-то предложил вам принять участие в восстании против Мазарини, а вы отказались.

— Ну и что же с того?

— А то, что это делает вас человеком достойным доверия, Конде, и мы хотим, чтобы вы были на нашей стороне. Стороне верной Короне.

— И даже несмотря на то, что вы подозреваете меня в попытке убить Анри? — тихо произнёс Конде, с едва заметной усмешкой на лице. Анри д'Арамитц наконец-то обратил на нас внимание.

— Заговоры сложная штука, — неожиданно мягко сказал он. — Я многое готов простить, если это на благо дела и на благо Его Величества.

— Послушайте, герцог, — сказал я. — Это лучший выход для вас. Расскажите, кто отправил письмо, вы же знакомы. Мы остановим заговор, арестуем виновных ещё до приезда Людовика…

— Король не приедет, — поднялся на ноги Конде. Он крепко сжал губы и убрал руки за спину. Легко было заметить, что нервы этого, казалось бы, чертовски сильного человека, уже на пределе.

— С чего вы это взяли? — спросил я.

— Тот, кто написал это письмо, я боюсь, совсем сошёл с ума. Я молюсь, чтобы ему хватило разума не послать за Его Величество убийц.

— Если он их и послал, они давно мертвы, — уверенно заявил я. — Назовите имя этого человека, герцог.

— Не думаю, что имя этого человек вам о чем-то скажет.

— Почему же? — спросил я. — Неужто ему не успели дать имя?

Анри явно напрягся от этих слов и подвинулся чуть ближе. Глядя снизу-вверх, на медленно расхаживающего по комнате Конде, д'Арамитц сказал:

— Мы точно знаем, что это брат короля.

Я промолчал. Принц Конде очень грустно улыбнулся, причем, от него мой намёк не ускользнул. Мы обменялись с герцогом быстрыми взглядами, а потом Конде невинным тоном произнёс:

— Вы знаете, у Его Величества есть и незаконнорожденные братья…

— Которые способны поднять восстание, чтобы устранить Мазарини? А потом ещё и надеяться на то, что Его Величество не вернётся из Гаскони? Не слишком то похоже на правду, — пожал плечами Анри д'Арамитц.

— Ладно, пусть и так. Но всё же, если вы подозреваете… если вы знаете, что это брат Его Величества, почему еще не отправились арестовывать Гастона Орлеанского? — спросил Конде. На его лице не осталось и тени улыбки. Он не провоцировал, а скорее прощупывал. Пытался понять, как много знаю я.

— Всего лишь нужно, чтобы вы назвали имя, герцог, — усмехнулся я. Конде покачал головой:

— И какая судьба ждёт человека, чьё имя я назову?

— Даже не знаю.

— Что если его убьют? Тогда я точно не смогу назвать его имени, это ведь будет соучастием в убийстве. И не просто убийстве кого-то, а особы королевских кровей, — Конде остановился у кресла, положил руки на его спинку. Оглядел нас с д'Арамитцем. Очевидным образом, Конде пытался заключить сделку. Имя на гарантии жизни.

— Хорошо, а что если его отправят… даже не в Бастилию, а в ссылку?

— Боюсь, шевалье, если имя этого человека будет упомянуто в обществе, жизнь его точно не будет долгой.

Переговоры очевидным образом заходили в тупик. Тогда я сделал глоток воды — к счастью, воду отравить было не так легко, как вино. Потом внимательно посмотрел на Конде и сказал:

— Тогда давайте зайдем с другого бока, герцог. Не прибыла ли недавно из Кёльна в Париж, инкогнито, разумеется, мать нашего Короля?

Конде едва заметно побледнел, затем сцепил руки в замок. Они по-прежнему лежали на спинке кресла. Герцог внимательно на меня посмотрел, и спросил:

— Откуда вы знаете?

— Я так понимаю, раньше об этом знали лишь трое. Красный, Мария и, по какой-то причине, вы.

— Четверо. Меня посвятил в эту тайну мой отец, — кивнул Конде.

— Но откуда узнал ваш отец?

— Марии был нужен сообщник, Генрих IV умер за год до того, как… ну, вы меня поняли, шевалье.

— Что ж, теперь об этом знают уже семеро. Шестеро, учитывая то, что Его Алое Высочество нас покинуло.

Анри посмотрел на меня:

— Знают, о чем?

— Боюсь, друг мой, теперь вы посвящены в страшнейшую тайну французского двора, — тепло улыбнулся Конде. Потом он перевёл взгляд на меня. — Кто ещё?

— Анна Австрийская, Людовик XIII и, если мы сейчас продолжим этот разговор, то и Анри д'Арамитц. Впрочем, у меня есть сомнения насчёт группы гугенотов.

— Почему? — не понял Конде.

— Те, что отправились в Париж по наши головы, — объяснил я. — Один из них, перед самой смертью, просил не верить королеве. Он имел в виду Анну Австрийскую, скорее всего. А значит, он мог знать, зачем мы отправляемся в Англию и какой секрет таят подвески.

Анри д'Арамитц задумчиво кивнул. Потом он посмотрел на хозяина дома.

— Ну что, Конде, вы достаточно мне верите? — холодным, почти обвиняющим, тоном произнёс он. Конде несколько секунд смотрел в глаза гугеноту, пока наконец-то не ответил:

— Между нами странные отношения завязались, не правда ли, Анри? Мы не доверяем друг другу. Мы пытались выяснить, кто же из нас первым предаст другого. В итоге вы уверены, что вас предал я, хотя я никогда бы не опустился до того, чтобы послать за вами убийц. Тем более, гугенотов.

— Почему тем более?

— Потому что я, хоть и не являюсь гугенотом сам, считаю, что использовать обделенных и униженных грешно.

Анри д'Арамитц вздохнул.

— Гугеноты, Конде, никогда не будут униженными. Унижают себя лишь те, кто переступают через свою совесть и честь, ради власти над другими.

— Да, я думаю, вы правы. Клянусь, что хоть сам являюсь католиком, никогда не врал вам в одном. Я уверен, что дело моего деда и прадеда было правым.

Это всё невероятно здорово, друзья, — перебил я обоих. — Но всё же Мария здесь, и её сын тоже.

Анри наконец-то всё понял.

— Есть ещё один наследник?

Я кивнул. Тогда Анри откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Он недоверчиво поглядел на нас и спросил:

— Неужели, Безымянный Принц?

— Он самый, — вздохнул Конде. Под этим прозвищем вся Франция и знала «умершего» в возрасте четырёх лет младшего брата Короля Людовика. По официальной версии, он умер до того, как принял крещение. Французские монархи же давали своим детям имена только после исполнения этого таинства.

— Но как он узнал о том, кем является?

— Мария обещала моему отцу воспитать его как обычного дворянина. И всё же, не думаю, что она могла бы ему солгать. Сейчас она, по-видимому, начала стареть. Или до них обоих дошли слухи об аресте Бувара. К тому же, обязательно дошли бы новости о том, что здоровье Короля уже совсем слабое. Я не знаю. По крайней, никто не доверяет Гастону Орлеанскому, и никто не хочет, чтобы Анна Австрийская стала регентшей для юного Людовика.

— Но король выживет! Вы это понимаете? — наверное, куда более грубым тоном, чем нужно, сказал я. Не крикнул, но точно повысил голос. Конде наконец-то оторвался от кресла и начал ходить из угла в угол.

— С чего вы взяли, черт возьми⁈ Отправили его неизвестно куда. Кто вообще поверит в то, что он выживет? Вы же просто пытаетесь его спрятать, на время самой острой фазы болезни! Весь Париж уверен, что Людовик отправится следом за Красным!

— Послушайте, герцог, я клянусь вам, Его Величество выживет. Я уверен, что он доживёт до совершеннолетия юного Людовика. Так что, я прошу вас не думать, будто дело безнадежно. И то, что сейчас в игру вступил второй наследник, ничего не меняет.

— Но что вы с ним сделаете? Поймите меня, шевалье, я не готов подписать этого человеку смертный приговор. Он не заслуживает смерти. В худшем случае, он делает то, что он сам или его мать, считают правильным.

— Вы знакомы с ним. Не просто знаете о его существовании, но хорошо знакомы. Иначе бы письма не получили.

— Да, шевалье, и это человек куда более благородный, чем я сам.

— И всё же, герцог, Безымянный Принц сам выбрал этот путь. Это он, в отсутствии брата, поднимает мятеж.

— Он поднимает мятеж в отсутствии призрака. Для него Людовик уже мертв. Все благородные люди считают, что Людовик скоро умрёт. В конце концов, даже если он выживет, по крайней мере, рядом не будет Мазарини.

— Никто не доверяет Анне Австрийской, никто не доверяет Мазарини. Я понял. Что ж, я обещаю, что я не буду его убивать.

— И это всё? — усмехнулся Конде, возвращаясь в кресло. — Этого мало.

— Что вы от меня хотите? Если мы сможем схватить Безымянного Принца, я обещаю отдать его под суд лично брату. Поверьте, Людовик XIII был очень счастлив узнать о том, что его брат жив.

Принц покачал головой, но было видно, что мы его всё-таки смогли сломить. Он посмотрел на нас с Анри и попросил слугу наконец подать вина. Мы молчали всё время, пока старик нёс ему бутылку, когда наполнял водой кубок. Принце Конде с жадностью, за один раз, осушил весь кубок. Только тогда бледность наконец-то сошла с его загорелого лица. Вот только герцог не знал, где сейчас скрывается человек, чьего имени не знала Франция.

У нас было лишь имя, которым назвал себя Безымянный Принц — Генрих V Орлеанский.

— Nomen est omen, — сказал Анри. — Имя есть Знамение.

Когда мы вышли из дома Конде, на улицах уже бушевали первые пожары. Увы, но люди нашего таинственного противника, всё-таки получили приказ и перешли к активным действиям. Хуже всего то, что они также получили оружие. Тут и там можно было услышать звуки стрельбы. Кто-то уже залезал на баррикады, кто-то уже сталкивал оттуда солдат.

Небольшая группа гугенотов, одетых во всё черное, пробежала мимо нас с обнаженными шпагами. Не то, чтобы чёрный был прямо-таки обязательным цветом для гугенотов — просто Анри опознал несколько лиц в толпе. Перед нашим уходом, Конде сказал, что попытается использовать свои связи (и память о своём знаменитом деде) среди протестантов. Он обещал вывести этих несчастных с улиц, но вряд ли бы он успел сделать это до того, как мы прольём первую кровь.

Не успели мы отойти и на пару шагов от особняка герцога, как нас заметила пара бандитов. В этих мордах можно было точно опознать граждан, по которым плачут либо каторга, либо галеры. Один из них был всем ребёнком. Я узнал его сразу и усмехнулся.

— Не хочешь сбежать сейчас, щенок? — бросил я пацану.

Это был именно тот шкет, кто повёл ко мне убийц, сразу после пожара на постоялом дворе. Второй, постарше, уже вскидывал аркебузу, так что времени у нас не было. Я метнул в него кинжал. Лезвие вонзилась в глотку мужчине, кровь брызнула на мальчишку, стоящего рядом. Щенок закричал. Вместо того, чтобы броситься бежать, он подхватил выпавшие из рук умирающего оружие и фитиль.

— Каналья, — успел выдохнуть я.

А потом аркебуза выстрелила. Анри д'Арамитц оказался быстрее меня всего на долю секунду. Он бросился вперёд, закрывая меня грудью и пуля попала в него.

— Это тебе за папку! — заорал мальчишка, пытаясь перезарядить аркебузу.

Я осторожно уложил Анри на землю. Он был жив, даже усмехался, но сказать ничего не мог. Пуля попала ему куда-то между грудью и плечом, точнее, где-то в этой области расцветало кровавое пятно. Но у меня не было времени раздевать друга и осматривать его рану.

— Не смей помирать, пока меня не женишь! — прошипел я в лицо Анри. Тот всё-таки смог выдавить из себя несколько слов:

— Иди к чёрту, Шарль.

Я рассмеялся. Из дома Конде уже выбегали слуга и его хозяин. Я выхватил из ножен шпагу и спокойно пошёл на пацана. Тот совершенно не умел перезаряжать такое оружие. Чудо, что он вообще смог попасть. Щенок упёр аркебузу в землю, и всё пытался втолкнуть в дуло пулю с пыжом. Рядом лежал разодранный мешочек с порохом. Я не был уверен в том, что щенок высыпал нужное количество. Подойдя ближе, я заметил, что мальчишка бережёт правую руку — наверняка отдача с непривычки оставила на его плече мощный синяк. Если не что похуже — пацан, на таком адреналине, мог и выбитое плечо не почувствовать.

Я ударил его наотмашь, но не шпагой, а рукой. Пацан упал на землю. Тогда я приставил шпагу к его горлу и сказал:

— Ты бесчестная маленькая крыса.

— А ты убил моего папку! — слёзы выступили на глазах мальчонки. Мне на мгновение стало интересно, а где этот папка пропадал до этого… но всего лишь на мгновение.

Убивать детей я всё ещё не был готов, в какое бы суровое время не попал. Поэтому, просто ударил его эфесом по голове. Я сдерживался, но мальчишка всё равно отключился. На всякий случай, я склонился над щенком и проверил пульс. Маленькая крыса была жива.

Мне было жаль его, как жаль любого малолетнего придурка, попавшего в дурную компанию. Но куда больше мне было интересовала судьба несчастного Анри д'Арамитца. Гугенот уже пытался подняться. Сидел, оперевшись на стену дома, в окружении старого слуги и герцога Конде. Увидев меня, он расплылся в улыбке.

— Беги, друг мой. Я их задержу.

— Кого ты ещё задержишь, чёрт возьми, если я всех убил⁈

— Вы не боитесь Геенны Огненной? Вы забыли о Божьей каре?

Анри д'Арамитц продолжал улыбаться, словно блаженный. А через мгновение и вовсе потерял сознание. Я посмотрел на Конде. Тот склонился над раненным, но увидев моё замешательство, лишь покачал головой.

— Понятия не имею, о чём он. Может бредил?

— О Боже, нет, — сообразил я. — Позаботьтесь о нём, герцог.

— Вы что-то поняли?

— В моём окружении два гугенота, герцог. Оба чертовски молоды, и, конечно же, даже их родители ещё не родились семьдесят лет назад.

— Семьдесят? Вы о Варфоломеевской ночи, шевалье⁈

— И всё же, Анри всегда вспоминает о Божьей каре, а моя невеста отворачивается, когда бьют колокола церкви Сен-Жермен-л'Осеруа.

Конде устало кивнул. Он действительно провёл много времени с гугенотами и прекрасно знал, что эта рана не затянулась и спустя семьдесят лет. Звон колокола церкви Сен-Жермен-л'Осеруа стал сигналом к убийству многих знатных и уважаемых гугенотов.

— Позаботьтесь о нем, — сказал я.

— Я знаю одного отличного цирюльника, — ответил герцог.

Я поклонился и бросился бежать. Мне ещё нужно было встретиться с остальными мушкетёрами. На улицах уже вовсю бушевали и грабежи и схватки. Первых было, к моему удивлению, куда меньше. Несколько раз мне пришлось скрещивать шпаги с какими-то совершенно неумелыми бандитами. К счастью для них, я спешил. Бандиты каждый раз отступали, понимая, что не смогут со мной совладать. И у меня не было времени их преследовать.

Так что, я никого не убил. Пока что. Все, с кем я сражался, успевали отступить, до того, как кровавая пелена застила мне глаза. Я увидел казармы королевских мушкетёров, и уже за квартал до них перешёл на бег. История с постоялым двором повторялась, только мушкетёры могли оказать куда более серьёзное сопротивление.

— Де Бержерак! — закричал я, врываясь в толпу вооружённых горожан. Перестрелка уже закончилась, под моими ногами лежали мёртвыми и умирающие. Мушкетёры и бунтовщики давно сошлись в ближнем бою, и, конечно, на стороне последних была численность.

Горожан было куда больше, и нигде я не мог различить какого-то приметного лидера или провокатора. Человеческая волна просто ударилась о казармы, но не отступила. Кто-то рядом со мной хрипел от боли, кто-то проклинал Мазарини. Мне не хотелось убивать парижан, но выбора у меня уже не оставалось. В кольце врагов были мои друзья.

Я вонзил шпагу в грудь первому же горожанину, что развернулся ко мне. Кинжалом вскрыл горло другому. Эти убийства не делали мне чести, наши умения были несопоставимы. Кто-то попытался огреть меня по спине чем-то похожим на старый палаш, но я лишь сделал шаг в сторону. И грозное оружие разрубило череп стоявшего передо мной бунтовщика.

Толпа, впрочем, легко меня впустила в себя и совсем не хотела выпускать. Приходилось всё время вставать спиной к уже умирающему или мёртвому, и сразу же двигаться дальше. Непрерывно кружа, не подставляя врагу (пусть неумелому, но многочисленному) спину, я медленно продирался к своим.

— Де Бержерак! — снова крикнул я, принимая на кинжал шпагу какого-то неплохо одетого парнишки. Он был похож на обедневшего дворянчика. В следующую секунду, я вонзил свою шпагу ему в живот и двинулся дальше.

Меня и мушкетёров разделял теперь едва ли десяток человек. И это число сокращалось, поскольку и мои соратники по голубым плащам, не теряли времени даром. Я ударил кинжалом в грудь какого-то зазевавшегося бандита. В метре от меня, с убитого мушкетёра, сапоги стягивал какой-то горожанин. Пришлось задержаться, чтобы вонзить шпагу ему в шею.

Наконец, весь залитый кровью, я вышел к королевским мушкетёрам.

— Д'Артаньян! — послышался радостный крик. У меня не было времени на приветствия. Я резко развернулся, принимая на шпагу очередной неумелый выпад.

— Где де Бержерак⁈ — зарычал я, отбрасывая оружие противника и следом, протыкая его грудь.

— Я здесь, приятель, — послышался тихий голос позади. Я обернулся. Сирано де Бержерак сидел на земле, а на руках у него лежала Джульетта. Грудь девушки едва вздымалась.