Галстук вождя

Глава 6 Нестандартные задачи требуют исключительных методов

— Видишь, это самое, близкородственное скрещивание, — добавила мамашка моей «суженой». — Городские к нам не ходют, бояться, говорят, что мы заразные, и от нас все гасятся. Да и абы с кем не хочется, а ты видно, что парень порядочный. И здоровый.

— А вы заразные?

— Нет, конечно же! В общем, пошли, бать, не мешай молодым.

Честно говоря, в голове у меня до сих пор была Галина. Но задание — есть задание. Ничего не поделать, тем более, что девушка была весьма красивой и милой, а я весьма изголодался по ласке. Но неловкость, всё же, чувствовалась. Я пару секунд посмотрел на закрытую дверь и обернулся.

— Бить будешь? — спросила девушка.

— Нет, а надо?

— Не знаю, — поёжилась она. — Говорят, «бьёт — значит любит».

— Не уверен. Как зовут-то хоть? Я — Гага.

— Фрузсина. Фруська я…

— Отлично, — зачем-то сказал я.

Она продолжала сидеть в абсолютно закрытой позе, и я начинал чувствовать себя насильником. Все предыдущие мои контакты с девушками были совсем другими.

— Что дальше? — прервала она недолгую паузу.

— Ну… у нас вся ночь впереди. Расскажи о себе.

— Не знаю, что рассказывать-то?

— Где была?

— Нигде. Нам отец не разрешает за границы блока выходить. Говорит, там все развратные и старые. В школе училась онлайн, там дяденька принёс планшеты специальные. Ну… что ещё.

— Во что вы тут играете?

— Ну. В прятки. В резиночку.

— А из настолок?

— А, да, есть парочка — она полезла в кривобокую пластиковую тумбочку, повернувшись ко мне весьма пикантным образом. — Вот, «сказочное путешествие», играла, когда была маленькой.

Пыльная, слегка приплюснутая коробка выглядела слегка убого — видно, что настолке был не один десяток лет.

— Давай сыграем? — предложил я.

— Ну, это как-то странно, ты же не за этим сюда пришел.

— Можешь считать это прелюдией, — предположил я.

Мы расположились на кровати. Игра была одной из самых древних разновидностей настолок — ходить фишками по длинной «змейке» из полей, бросая кубики. Я выбрал красную фишку, а Фруська — зелёную. Бросили кубики.

— Семь ходов… Сундук, получаю три золотые монеты.

— Пять, пропускаю ход. Слушай, а… как бы поделикатнее спросить, твои родители уже пытались подобную штуку провернуть?

— Пытались… Один сбежал, сказав, что мы заразные. Второй… — тут она замялась. — Ну, он разделся сам, сказал мне раздеться, что-то непонятное сделал, но ко мне даже не прикоснулся, и ушёл. Так, я, получается, два раза сейчас хожу… Шесть и десять ходов, ого, как далеко.

Честно говоря, это информация мне раззадорила. Ещё ни разу мне не попадалась девушка с настолько минимальным опытом общения с противоположным полом. Но что-то всё же останавливало — нет, не брезгливость. Не то собственная скромность, не то — все те же воспоминания о беглянке Галине.

— Слушай, — сказал я заговорщическим тоном. — По правде сказать, если тебе это не нужно — то и мне не нужно. Я ж не этот самый… не насильник какой. Твоим родителям скажем, что всё сделали, мы своё получим, а тебе ничего не повредит. Хорошо?

— Хорошо, — буркнула девица, и я не понял по интонации — понравился ли ей такой вариант, или нет. — А ты расскажи о себе… Ты с какой-то другой планеты?

— Да, я с Челябинска…

Я начал долгий рассказ о детстве, о первых путешествиях с батей. Сначала прикрывался легендой, о том, что мы обычные дальнобои-перевозчики, но потом вдруг меня понесло.

— А, и хрен с ним. Расскажу правду. В общем, мы контрабандисты, и у нас тут застрял корабль.

Мы общались примерно полчаса, пока наши фишки путешествовали по длинной змейке. Когда моей собеседницы оставалась пара шагов до победы, она вдруг стала сильно нервничать, а затем прервала мой диалог:

— Получается, у тебя были девушки в полёте?

— Ну да, случалось, — признался я.

Она потупила взгляд.

— А они были красивее меня?

— Ну… зачем ты сравниваешь, ты очень красивая, — вовремя нашёлся я. — Необычная такая.

— Но не в твоём вкусе, да? — она снова села в защитную позу, скрестив руки.

Я подсел рядом и осторожно погладил по спине.

— Почему, вполне. Просто мы же вроде бы договорились, что…

Она извернулась и поцеловала меня — хотя это больше напоминало неумелый толчок носом по лицу. Тем не менее, это послужило спусковым крючком — мои руки перестали меня слушаться и начали путешествие по телу девушки. Признаться, задача оказалась куда сложнее, чем в прошлые разы, но я справился. В какой-то момент мне показалось, что я не выйду отсюда живым — смуглянка настолько эмоциональной, что не обошлось без синяков на боках, царапин на спине, укусов на шее и прокусанной губы. В конце она схватила меня за руку и крепко прижала к губам — видимо, чтобы не разбудить домашних.

После такого выброса адреналина я несколько минут сидел, пытаясь отдышаться, и ошеломлённо смотрел на сообщение из браслета.

Поручение «Расширение генофонда вымирающих народностей» выполнено.

Получена премия: 5 трудочасов.

Накоплено трудочасов: 14066,2

Циничное, неприятное сообщение. Потому что то, что только что произошло, гораздо больше напоминало занятией любовью, чем протокольным «расширением генофонда». А ещё потому, что я снова чувствовал себя предателем.

Я не очень понимал, как дальше себя вести, ещё раз поцеловал её и собрался выходить, но она потянула меня за руку.

— Ещё раз хочу…

Потребность во сне: Высокая (20 часов бодрствования)

Рекомендован отдых или употребление снотворного.

Уснуть я так и не сумел — и из-за эмоций, и из-за не перестававшей саднить ноги. Окончательно я пришёл в себя только после пары кружек чайного напитка в пустой утренней столовой. Пролистал сообщения от бати и Ильича:

«Нас скоро выпустят, вы где?»

Не удержался и ответил расплывчато:

«Застрял в какой-то деревне, но скоро буду у союзников».

Через полчаса ко мне молча подсел со стаканом воды товарищ Куратор, вид у него был то весьма помятый.

— Доброе утро, Ильдар Ильдарович, как спалось?

— Плохо, — нахмурился он. — Были неотложные дела.

— Какие? — удивился я, но товарищ Куратор посмотрел на меня настолько строгим взглядом, что я понял, что вопросы излишни.

Вскоре откуда-то из недр столовой показались котелки с едой, запахло — достаточно вкусно и даже по-домашнему, а за раздачей появилась фельдшерша, супруга деревенского головы. Подошёл ещё народ — пара весьма хмурых мужиков, все потянулись за едой, и мы встали за ними. Когда фельдшерша выдала миску Ильдару Ильдаровичу, я заметил, как она подмигнула ему, а тот поджал губы и спешно зашагал к столу.

Пазл сложился. Понимаю, что это звучит очень неуважительно, но, честно говоря, я глядел на взъерошенного служителя КПБ и еле сдерживался от смеха. Ели мы молча, после Ильдар Ильдарович вдруг сказал вполголоса:

— Понимаешь, у меня не было выбора. На меня воздействовали угрозами. Вообще… всё, что произошло в деревне — останется в деревне. Нам надо подготовиться и найти этого Владислава, или как там местного владыку зовут. Через два часа прибудет караван, у них будут какие-то переговоры, в которых, возможно, придётся поучаствовать.

Я подумал, что ничего толком не знаю о его семье и личной жизни — а ведь она наверняка у него была. Наверняка его тоже кто-то ждал дома, волновался, и наверняка это не очень приятно, испытывать чувство вины по поводу случившейся измены. В общем, я хмуро кивнул и решил больше этим не интересоваться.

Переговоры оказались максимально-короткими. Как только желтый фургончик с большим красным крестом на боку оказался за раздвижными воротами деревни, а водитель вышел подышать свежим воздухом, двое подлетевших селян воткнули ему и его напарнику в шею электроды самодельных шокеров.

— Да уж, нестандартные задачи требуют исключительных методов, — пробормотал Ильдар Ильдарович. — Не боитесь, что там в фургоне камеры или вроде того?

— Да ну, кому они нужны, — усмехнулся селянин.

— Осталось решить, что нам делать с разницей во внешности…

Помощник курьера был азиатом.

Пока парни с шокерами деловито раздевали отключенных курьеров, дед Владислав пришел со стопкой самотканных цветных полотенец и бросил в багажник, вытащив оттуда пачку медикаментов.

— В подарок вам, из иван-чайного волокна. Хорошо нам подсобили.

— Там вы обещали крем регенерационный, — напомнил я.

— Ах, да… — дед порылся и выудил тюбик из белоснежной коробки. — Держи, сам нанести сможешь? Или я могу супругу позвать?

— Не надо!… — начал Куратор.

— Конечно сам смогу, — кивнул я.

— Вы уж нас простите… если чего, — выдавил из себя Куратор.

Смотреть, как краснеет и извиняется представитель органов безопасности, было одновременно и забавно, и жутковато. Забавно — потому что совершенно не ожидаешь его в такой роли, и жутковато — потому что понимаешь, что так он вести себя может только в исключительной ситуации. По сути, мы были в глубоком «тылу» вероятного противника, не сильно дружественной к нам державы, и занимались откровенной разведкой и содействию местным повстанцам.

— Да ну, за что вас прощать, — сказал дед и обернулся на раздетых курьеров. — А про этих хлопцев вы не беспокойтесь. Травкой особой попоим, полежат контуженные пару дней, потом восстановятся — скажем им, что от бандитов спасли, которые тачку ихнюю украли. Про вас к тому времени уже и не вспомнят. Ну, удачи, братцы. Заходите ещё.

— Обязательно зайдём, — кивнул Ильдар Ильдарович.

Быстро натянули снятую с курьеров форму — мне она оказалась великовата, но выбирать не приходилось. Напоследок я бросив взгляд в сторону дома деревенского головы. И не зря — на крылечко вышла Фрузсина — в лёгком платье, с каким-то наивным шарфиком на голове. Возникла мысль подбежать, попрощаться — но надо было торопиться. С грустью я почувствовал, что вряд ли больше увижу эту девушку и вряд ли узнаю, удалось ли мне сделать ребёнка.

Но — партзадание было важнее.

— Как её хоть звали? — спросил Куратор спустя полчаса

Мы уже выехали из сельского микрорайона и мчались по длинному аэродуку над пригородами осаждаемого «квадрата», почти прямо под дождевыми коммуникациями и толстенной орбитальной крышей из криостекла. Я глядел, изогнувшись, в окно и задумчиво втирал в ногу регенерационный гель. Поток машин и флаеров вокруг нас медленно рассосался, и наш фургончик двигался почти один. Картина была мрачноватая — район был когда-то обильно заселён, но сейчас половина разноцветных многоэтажных домишек выглядела заброшенными. На перекрёстках под нами виднелись блок-посты и патрули в странных яйцеобразных броневиках — я не сразу понял, что это машины Ордена Опричников, спецназа Инспекции.

— А? Фрузсина, — отозвался я. — Грустно, что больше никогда не увижу.

Куратор покачал головой и ухмыльнулся.

— Вам радоваться надо, молодой человек. Не многие в вашем возрасте могут похвастаться таким послужным списком. Я вот, например, только в двадцать лет, понимаете.

— Как её звали? — набрался наглости я.

— Кьюн Тхам, — он расплылся в улыбке. — Я вырос в Союзе Эмигрантских Автономий, один из немногих там, кто из коренных в десятом поколении. А её родители — откуда-то из Альянса на ковчеге приплыли, я даже толком не запомнил, что за национальность. Психолог из моего первого училища, занимавшийся трудными подростками. Старше меня на десять лет. А я был… скромным, малообщительным, но, по-видимому, вполне симпатичным парнем. И, собственно, самым приличным и образованным из её группы, хотя и был уличён в воровстве… попытках взлома государственных систем…

— Вы⁈ Уличались⁈ — удивился я.

— А вы что думали? Не будь у меня рыльце в пушку — направили бы меня курировать членов вашего профсоюза?

— И то верно. Ну… и как всё… хм, произошло?

— История не особо примечательная. Нас было пятеро — двое бессарабских эмигрантов, японец, одна бразильянка, такая… весьма полная, и я. Кьюн в рамках исправительно-воспитательной работы пригласила нас к себе в дом в гости на Масленицу — есть такой древний праздник, характеризующийся… приготовлением блинчиков.

— Да, слышал о нём, — кивнул я.

— Ну и, собственно… Потом у нашей бразильянки вдруг оказалась здоровая такая бутылка не то контрабандного, не то местного палёного, как же это называется…

— Коньяка? Виски? — предположил я.

— Бери больше! Кальвадоса. Долго уговаривали Кьюн, в итоге — напились все. Непристойные шуточки, матерки, доходило уже до обнимашек — штрафы в браслетах градом сыпались. Я пил меньше всех, молчал, пару раз вступался за дам. К ночи, когда все уже свалились спать вповалку, я отошёл, простите, в туалет по малой нужде, забыв запереть дверь. Ну и, собственно, вдруг слышу за спиной, как дверь открывается, меня хватают… И прямо там. В общем, как-то скомкано всё вышло, неэстетично. С пьяной. Потом пару месяцев ещё встречались, и я чуть в минус не ушёл из-за штрафов — и она тоже. Пока, наконец, её начальство с куратором не вчитались в логи и узнали о таком грубейшем нарушении субординации. Уволили её с переводом в Магнитогорские купольники, к зэкам, да ещё и из чатов везде удалилась. Потом, когда меня уже приняли на работу в Управление, я нашёл её, она была замужем, и сейчас у неё всё хорошо.

Он промедлил ещё некоторое время и добавил.

— Как вы понимаете, имя и фамилию я изменил на созвучные из соображений безопасности. Итак… Мы подъезжаем к пропускному пункту.

Аэродук уже превратился в обычное шоссе, поросшее кустарниками и заканчивавшееся широким порталом тоннеля, ведущего в следующий блок. В тот самый 123−1А. Впереди, в паре сотен метров виднелось два яйцеобразных броневика Инспекции и не то четверо, не то пятеро солдат, периодически то пропадающих, то появляющихся — броня у них, не в пример новгородским воякам, была с эффектом хамелеона. С опричниками я ещё ни разу не имел близкого контакта и, честно сказать, сильно побаивался — даже несмотря на присутствие представителя национальной службы безопасности. Но мгновеним спустя я понял, что большую проблему представляли не они, а малоприметный флаер с двумя хмурыми вояками Новгородской Иерархии, которые стояли чуть ближе и наставили в сторону дороги нехилого вида пулемётный бластер.

Товарищ Куратор притормозил, сбавив скорость почти до нуля и что-то яростно набирая в браслете на руке. Послышался голос из мегафона:

— Жёлтый фургон, остановитесь и приготовьтесь к досмотру.

Один из парней неторопливой походкой направился к нашему фургону.

— Нестандартные задачи требуют исключительных методов, — пробормотал товарищ Куратор. — В общем, завтра я буду обо всём этом вспоминать, как о страшном сне, а пока что…

Он остановил фургон, приземлив на землю, наклонился куда-то вниз… и секундой спустя моё тело пронзила жуткая, душераздирающая боль. Что-то острое дважды впилось в ногу на добрые три сантиметра вглубь в аккурат над ранками, которые я только что замазал. Я заорал, дико, неистово, не зная, что делать — не то закрыть рот ладонью, не то заткнуть потёкшую кровь. Следом я почувствовал, как тело начинает саднить, а кожа на лице и руках опухать, я начал подкашливать и задыхаться. Похоже, в шипах, которым меня уколол мой спутник, был яд.

Разные мысли полезли мне в голову. О том, что я сдохну, так и не повидав только что сделанного мною ребёнка. И о том, что именно Ильдар Ильдарович оказался тем кротом-предателем. И о том, что это не по-мужски — орать и показывать боль.

До желанного портала в квадрат повстанцев оставалось меньше полукилометра. А до медленно шагавшего в нашу сторону полицеймейстера Иерархии оставалось — шагов пятьдесят.