Фарватер Чижика

Глава 21 Дорога к Новому Году

Выглядел я как свежеотчеканеный рубль, всякому посмотреть приятно: форма Капитана Ливийской Революции завораживает сама по себе, на груди два ордена, лицо суперменское, серебряный пробор. Красавец? Красавец. Жаль, Виктора Луи поблизости нет, уж он бы сфотографировал.

Зазвонил телефон.

— Чижик, ты готов?

— Готов.

— Жди, мы выезжаем.

— Жду.

От девочек до меня двадцать минут езды — по летней дороге. Сейчас зима, добавлю пять минут. Плюс десять на то, на сё — спуститься, прогреть автомобиль, выехать. В общем, полчаса у меня есть.

Интересно, на чём они приедут — на «Панночке» или на «Ведьме»? Загадать, что ли?

Но звук мотора был совсем иным. Ниже, басовитей.

Я глянул в окно. «Чайка»! Слегка припорошенная снежком, обкомовская «Чайка»!

Обычно Андрей Николаевич передвигается на «Волге». Да что обычно, всегда. «Чайки», числом две, стояли в гараже на случай приезда высоких гостей, но высокие гости посещениями нас не баловали. Я лишь однажды видел «Чайки» на улицах Черноземска, когда к нам приезжал космонавт Шаталов. Мы стояли вдоль улицы и махали флажками, пытаясь разглядеть героя. Но это было до Стельбова, в шестьдесят девятом.

Из «Чайки» вышел Стельбов. Пальто кремлёвского пошива, кремлёвская каракулевая шапка, всё строго и серьёзно. А как иначе, он ведь и сам серьёзный. Кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Чернозёмского обкома партии — серьёзнее некуда.

И этот человек, покинув «Чайку», идёт ко мне, ступая торжественно и важно, как Командор.

Ничего, ничего.

Я встретил его на пороге.

— Я на минутку, — сказал Стельбов, отряхивая снежок с ботинок.

— Всегда рад, — ответил я, принимая пальто и шапку.

Прошли в гостиную.

— Это ты на бал-маскарад собрался? — оценил мой наряд Стельбов.

Я повернулся на каблуках, давая возможность рассмотреть получше.

— Красиво, правда?

— Как ряженый.

— Да? «Красную Звезду» мне Брежнев на грудь приколол. Собственноручно. А «Капитанов Революции» — Каддафи. Мундир вполне официальный, на погоны есть патент.

— Патент?

— Самый настоящий. Я — капитан Ливийской армии. Некоторым образом. А вид — ну, красиво же. Непременно при девочках похвалите.

— Это почему?

— Так ведь их работа. За основу взяли придуманный ими костюм. Модельеры международного уровня, получается. Мастерицы!

— А где они? — оглянулся Андрей Николаевич.

— Выезжают из дому. Скоро будут.

— И…

— И мы поедем в Каборановск. Традиция такая складывается в нашем институте — встречать Новый Год в Каборановске.

— Вот прямо всем институтом?

— Не всем, не всем. Но два автобуса точно будет.

— Но почему там, а не здесь? Не в Черноземске то есть? В такую погоду…

— Там мы желанные гости. Дорогие. Нам почёт и внимание. Каждому хочется почёта и внимания. Да и весело бывает. И замок сказочный. А погода обычная, гололёда нет. И, кстати, резина у девочек зимняя, и у меня тоже. За валюту заказал через «Березку». Странно, да? Зимы лютые у нас а резина зимняя у них.

— Зимняя резина?

— Шины то есть. Повышенное сцепление с дорогой. У вас тоже, думаю, зимняя, на «Чайке». А если нет — непременно озаботьтесь.

Эге, Андрей Николаевич, уж не собираетесь ли и вы в Каборановск? Потому и на «Чайку» пересели — поразить всех элегантной роскошью?

— Скажешь тоже… — но он замялся. — У нас порядок заведенный: в семь часов торжественное собрание и концерт в оперном театре, в десять тридцать — праздничный ужин уже в обкомовской столовой, в полночь — поздравления, а затем расходимся потихоньку.

— Мы тоже всю ночь гулять не собираемся. До часу. Полтора часа на дорогу назад. К трем точно будем здесь. С запасом.

Обкомовская столовая ресторана стоит. Особенно малый зал. Но цены демократичные, да. И водку не разбавляют. Хотя Стельбов не пьёт.

— Хотите «боржома»? Чай не предлагаю, времени мало, а боржом есть, хороший.

— Нет, не нужно. Ты, Миша, вот что скажи… Скажи, чего ты хочешь? К чему стремишься? — вдруг спросил он.

— На короткой дистанции, или в долгую?

— И так, и так. Пойми, я понять хочу. Вот мы, наше поколение, в твои годы чего хотели? Есть каждый день досыта. И чтобы во всём мире революция. Потом война, тут понятно, победа. После победы, кто без полёта, о костюме шевиотовом мечтал, опять об поесть досыта, но теперь уже вкусно. А ты? Живешь по нашим представлениям просто как султан. Есть о чем мечтать?

— В новогоднюю ночь положено загадывать желания… Хочу наладить журнал в международном масштабе.

— Это как?

— Есть в Париже журнал эмигрантский, «Континент». На чужие деньги делают, на шпрингеровске. Считается антисоветским, но…

— Не антисоветский?

— Не в том дело. Самим существованием он работает на социализм.

— Почему?

— Впустую тратя силы и средства мировой реакции. Читают его единицы, и то по службе, а французам, немцам, англичанам и прочим шведам что есть он, что нет. А я хочу, чтобы у нас был журнал, который будут читать. В очередь становиться. А лучшие писатели стремились у нас печататься. Ну, вот как здесь и сейчас. Только за границей. Чтобы знали о нашей стране больше. Как живем, о чем мечтаем, к чему стремимся.

— Ну…

— Но я не мечтаю. Я составил план, и буду его выполнять.

— План?

— Именно. Издавать журнал думаю в Вене. Сначала на немецком языке. Распространять в обеих Германиях, Австрии, Швейцарии, Люксембурге, Лихтенштейне, в той же Италии сотни тысяч говорят по-немецки. А потом, когда встанем на ноги, запустим и английскую версию.

— Мечтай, мечтай. До тебя, думаешь, того не хотели? Строго там, за границей. Не дают развернуться советской прессе. Как издают журнал «Советский Союз»? Сугубо по договоренности: они здесь «Англию» и «Америку», мы там — «Советский Союз». Баш на баш.

— Понятно. Протекционизм. Мы ж их демпингом задавим, вот и опасаются.

— А раз понятно, значит, пустое это — твоя затея.

— Я так не думаю. Я ж не предлагаю государству учредить журнал в Австрии.

— А что ты предлагаешь?

— Я сам организую этот журнал. На свои деньги. Обычное капиталистическое предприятие — рабочие места для местных, налоги, аудит, всё по закону. Возьму зицпредседателя, у меня хорошие знакомые, можно сказать, друзья в «Фольксштимме», они не прочь поработать на благо советской литературы. Не только наших будем печатать, но и прогрессивных западных писателей. И возражений, во всяком случае возражений серьезных у властей Австрии не будет. Узнавали.

— То есть мечтаешь стать капиталистом?

— Хочу дело делать, Андрей Николаевич. Неважно какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей. Народная мудрость.

— А денег-то хватит — поднять журнал?

— У нас в Черноземске два журнала. Наш «Поиск» и «Степь». Вернее, «Степь» и «Поиск», «Степь» постарше будет. Так вот, у нас в штате восемь человек, а в «Степи» пятьдесят шесть. В одном гараже трое водителей, начальник, двое механиков, кладовщик гаража и сторож. Восемь ставок! Столько, сколько у нас во всем журнале! Суммарные издательские расходы в «Степи» выше, чем в «Поиске». А зарплаты в «Поиске» выше, чем в «Степи», и сильно выше.

— У вас многие на договорах, — показал знакомство с «Поиском» Стельбов.

— Правильно. Заработал — получи. Именно за сделанное дело, а не за то, что приходишь на работу и вяжешь шапочки, или кроссворды решаешь. Для государства мы даём прибыль, и хорошую прибыль, не всякий колхоз на такую способен. Пять в области — способны, а остальные — нет. А «Степь» на дотации. Так что управимся. Ну, и я надеюсь заработать на матчах претендентов, а там, глядишь, и с Карповым, и с Фишером поиграю. Призовые и пойдут на английскую версию, на пропаганду советского образа жизни путем знакомства западного читателя с лучшими образцами нашей литературы, — последнюю фразу я сказал нарочито суконным языком.

— Призовые… — задумчиво протянул Стельбов.

— Призовые, — твёрдо сказал я.

— Ладно, шкуру Фишера делить рано, ты вот что проясни: какие там у тебя дела с шахматными автоматами, в Америке? Что за «Чижик»?

— Это пока проба пера. Эксперимент. В Америке начали выпускать шахматные электронно-вычислительные комплексы. Маленькие, с шахматную доску. С ними можно играть. Ну, и для рекламы одну модель назвали «Фишер», а другую «Чижик». Я составил дебютный минимум, он в «Чижике». А Фишер, соответственно, предложил дебюты для «Фишера». Нам идут отчисления. Незавидные — пока. Спрос не очень большой. Вот дойдет до матча с Фишером, тогда деньги и будут. Надеюсь.

— А почему не сообщил?

— Кому и зачем? У нас таких игрушек нет, и пока не предвидится. Когда прибыль получу, уплачу комсомольские взносы. Налоги с меня возьмут в Америке. Получается, говорить не о чем.

— Ну… — задумчиво протянул Стельбов. — А почему нет нашего, советского «Чижика»?

— Хороший вопрос. Только не мне на него отвечать.

— Ботвинник делает шахматную машину, самую сильную в мире.

— Ну, и где? Пусть не самая-самая, пусть для начала сыграет в силу «Чижика»? Создали специальную лабораторию, Ботвинник заведует, подчиненные создают великое и таинственное, но товар лицом не показывают. Все исправно получают зарплаты. Четыре года, Андрей Николаевич, четыре года! И ещё десять тянуть будут, и двадцать. Что не тянуть, если платят за приход на работу? А «Чижика» придумали двое студентов, собрали за свои деньги, и вот теперь продают помаленьку. Людям развлечение не без пользы, промышленности — заказы, казне налоги, студентам выгода. Экономика должна быть прибыльной, я так думаю. Иначе обскачут нас капиталисты, обскачут и съедят.

— Не преувеличивай.

— Не сегодня, не завтра. Хорошо, на ваш вопрос я ответил. А вот вы, Андрей Николаевич, о чём думаете вы, о чём мечтаете? Ведь программа «Есть каждый день досыта» выполнена, хлеба вволю, дешевого и без карточек. Даже пальто всякий может себе позволить, если не шевиотовое, то драповое наверное. Оно и теплее будет, драповое по нашему климату в самый раз. А дальше? Что дальше? До восьмидесятого года осталось всего ничего.

— Ты, Миша, думаешь, что можешь задавать такие вопросы?

— Почему нет? Даже в кошки-мышки играют двое. Ведь это естественно — думать о том, что дальше. Нет, можно прогонять этот вопрос, избегать — как избегаем думать о смерти. Но тут же не смерть, тут возможны варианты.

— Пятилетку выполнить, и никаких вариантов!

— Согласен. Выполнить нужно. А там ещё пятилетка, ещё и ещё… Ладно. Ушли от ответа. А лично вы, лично для себя о чём мечтаете? Сменить «Чайку» на «ЗИЛ», сто четырнадцатый? Перейти из кандидатов в действительные члены политбюро? Стать генеральным секретарем?

— Ну, Миша…

— В новогоднюю ночь почему бы и нет? Не чужие ведь люди, через месяц станете дедом моей дочки.

— Дочки?

— С вероятностью девяносто процентов будет девочка.

— Это по какой такой науке?

— Так… народные приметы. Возвращаясь к новогоднему гаданию: думаю, что «ЗИЛ» вам предложат скоро, сто семнадцатый. И министром будете скоро. Сельского хозяйства, например. Или предложат возглавить Народный Контроль. А там, году к восьмидесятому, восемьдесят первому, войдете и в Политбюро.

— Это тебе Брежнев говорил?

— Андрей Николаевич, вы прекрасно понимаете, что я — последний человек, кому Брежнев что-то бы сказал о внутренних делах. Ну да, изредка встречаемся, но говорим о книгах, о кино, о музыке.

— Тогда откуда дровишки?

— Анализ и синтез с позиций диалектического материализма. Рассматриваешь позицию, и рассчитываешь, какой она будет через десять ходов. Шучу, шучу. С потолка взял. Первое правило новогодних гаданий: предсказывай приятное. Угадаешь — пророк, не угадаешь — взятки гладки, англичанка подгадила, а то бы точно сбылось.

Стельбов усмехнулся.

— Задний ход даёшь? С машиной правильно, в Москве готовят «ЗИЛ», в январе, сейчас отделывают. А остальное — не будем торопиться.

— Не будем, — согласился я.

Стельбов поднялся.

— Поеду я. Передавай привет Ольге и Надежде. Значит, к трём будете?

— Обязательно. Но подождите, они подъедут минут через десять.

— Ничего, потом увидимся. Привет передавай, — повторил он и вышел. Водитель выскочил из лимузина, раскрыл перед Стельбовым дверцу, тот оглянулся, потом забрался внутрь.

Скучает. Волнуется за Ольгу.

Я тоже вышел. Завел двигатель, пусть прогреется. Гараж у меня тёплый, ниже плюс трёх температура не опускается. Для «ЗИМа» хорошо, а человеку прохладно.

Выехал во двор, освобождая место.

И время: «Ведьма» подъехала к дому.

Вышли девочки, а с ними простой человек Женя. На всякий случай сопровождает.

— С наступающим!

Надежда завела «Ведьму» в гараж, потом они заскочили в дом, попудриться.

— Как доехали? — спросил я Женю.

— Отлично. Дорога чистая, машин мало. Ребята хотели подождать, но Ольга сказала, пусть едут. Догоним.

— А и не догоним, не страшно, — быстро ехать я не собирался. Шестьдесят километров в час — вот моя зимняя скорость. На ровных пустынных участках шоссе.

Вернулись девочки.

Расселись сзади, там — простор.

Я за руль, Женя рядом.

— Поехали!

И мы поехали.

Почему «ЗИМ», а не «Ведьма»? Простор — первое. На заднем сидении хоть в футбол играй, хоть роды принимай. Во-вторых, «ЗИМ» по-прежнему считается машиной начальства, и начальства непростого, для области высокого. Оно, начальство, большей частью пересело на «Волги», но зубры оставались верны «ЗИМу», И потому лихачи при виде «ЗИМа» лихость свою сбавляют. Ну, большинство. И в-третьих, «ЗИМ» и прочнее, и заметно тяжелее «троечки», что, согласно закону Ньютона, дает ему преимущество на случай столкновения. Теоретически.

Но столкновений не будет. На выезде из Сосновки нас нагнала и обогнала гаишная пара, «Волга» и «копейка». Дали сигнал остановиться.

Остановился, конечно. Опустил стекло.

— Полковник Зарахченко, — козырнул гаишник. — Вы направляетесь в Каборановск, не так ли?

— Так точно, в Каборановск, — ответил я.

— Мне дано распоряжение сопровождать вас. «Волга» с маяком будет ехать первой, вы вслед, а сзади — капитан Кутайсов на «Жигулях». Дистанция пятьдесят метров. С какой скоростью вам удобнее следовать?

— Шестьдесят километров в час.

— Очень хорошо.

И мы образовали короткий караван.

— Чего это он, Чижик? — спросила Ольга.

— Почётный эскорт. Андрей Николаевич заглянул. Волнуется, вот и распорядился.

— Распорядился… Целого полковника от дела оторвал.

— Почему оторвал? У полковника дежурство, вот и проверит состояние дорожного движения. Не самое плохое дежурство.

— Ты, вижу, доволен.

— Скорее да, чем нет.

Я и в самом деле был доволен. Всё-таки смутные опасения кружили вокруг, смущая. Вдруг волки выскочат… Смешно, да. А мне накануне они снились, волки. Ничего весёлого. Мы в «ЗИМе», на дороге, то ли бензин кончился, то ли ещё что, но ехать не можем. А вокруг — полдюжины волков. Глупый сон, да. Согласен. А с милицией всё же спокойнее.

Выехали на трассу. Редкие, очень редкие встречные автомобили при виде ГАИ, пропуская нас, прижимались к обочине. Собираются дорогу расширять, сделать четырехполосное шоссе. Но это завтра, а едем мы сегодня.

Солнце пошло к горизонту, садится оно рано, только-только солнцеворот прошёл. Небеса в легкой дымке, и снежок падает гомеопатически, на единичку по пятибалльной шкале. Дорогу, уверен, тоже по приказу Стельбова чистили.

Я включил приёмник. Шкала загадочно светилась, обещая самые невероятные встречи в эфире. И зеленый глаз. Люблю ламповые приёмники.

Наконец, приёмник разогрелся. Я настроился на «Маяк».

Новый Год шагает по стране. Чукотка встретила, Петропавловск-на-Камчатке встретил, черёд Магадана и Сахалина.

Репортажи с улиц. Все ждут хорошего. И себе, и другим.

Веселая новогодняя музыка. То есть музыка, в общем-то, обычная, но в новогодний вечер звучит особо. Дополнительное измерение.

Так мы доехали до границы Каборановского района. Колос, сахарная свекла, заводская труба и силуэт Замка. Всякому видно, что не обычный это район, а Каборановский.

И мы вступили в его границы. Так принято говорить — вступили, хоть на «ЗИМе» едешь, хоть на танке.

Вступили!