Фальдийская восьмерка

Глава 23

Холодный ветер, режущий, злой, резко сменил направление. Поднырнул снизу, швырнул в лицо горстку мелкой снежной крупы – еще влажной, мягкой, едва родившейся в низко нависших тучах – но уже чувствительно покусывающей кожу морозными зубками. Брак поежился, поплотнее закутавшись в теплое серое одеяло, и с отвращением посмотрел вниз, где раскинулось бесконечное море припорошенных белым верхушек плакальщиц, серебрившихся остатками хвои. Осень, прокатившись по лесам багрянцем желтеющей листвы, опавших иголок и водопадами ледяных дождей, смирилась с неизбежным и теперь тихо умирала под холодным покрывалом наползающей с севера зимы. И именно туда, на север, подминая корпусом редкие полупрозрачные льдинки, неспешно ползла “Вислая Карга”, вновь сменившая бесконечный простор великой Тариконы на извилистые дорожки мелких лесных речушек.

Как по Браку, толку в этом не было никакого – с наступлением холодов охотиться на севере стало тяжело, но Раскон настоял на лишнем крюке, чтобы посетить очередной поселок. Везим все чаще возвращался на плот мрачнее обычного, зябко кутаясь в промокший насквозь лесной плащ, после чего долго исходил у костра желчными комментариями и вонючим паром, изгоняя из тела упирающиеся остатки стылого озноба. Учитывая, что именно охотник был одной из основных причин, по которой горжа задержалась на юге на полмесяца дольше, сочувствия он ни у кого не вызывал.

Подвела охотника самоуверенность. Если в привычных ему лесах он чувствовал себя как дома, уводя мед из ульев прямо под носом шатунов и едва ли не пинками отгоняя ошарашенных такой наглостью волков, то на влажном, теплом юге его опыт начинал пробуксовывать. Вначале слабо, когда незамеченная им, замаскированная под крупную корягу туша крокодила до смерти перепугала одного из братьев, и с каждым днем все сильнее. Закончилось все печально и ожидаемо – в одной из своих вылазок Везим забрел в какое-то вонючее болото, где был зверски искусан мелкой, яркой мошкарой. Почти неделю он чесался, крепился, растирал опухающее лицо какой-то желтой дрянью из своих запасов и пил как не в себя. Не помогло – когда синюшные опухоли переползли на шею, а оттуда – на грудь и конечности, присматривающий за ним Кандар забил тревогу.

Лечили Везима почти две недели в каком-то забытом всеми речными духами поселке, которого не было даже на карте фальдийца. Раскон ругался, сетовал на задержки, ежедневно сверяясь с какими-то своими записями, но продолжал отсыпать кри местному лекарю – хитрому одноглазому дедку, увешанному с ног до головы непонятного предназначения костяшками. Орудуя деревянной палочкой с крючковатой загогулиной на конце и острейшим ножом, тот сноровисто вскрывал опухоли и вытягивал из них длинных, полупрозрачных червячков, вяло сопротивлявшихся его усилиям. Везим орал и сдавленно ругался, а намотанные на палочку твари заботливо отправлялись в проложенный травой котелок, на который старик-лекарь смотрел с нешуточным вожделением.

Разъяренный потерей времени Раскон лишил охотника части заработка, а на возражения перебинтованного Везима ткнул ему в лицо договором, пригрозив дословно соблюсти какой-то особо хитрый пункт. Охотник заткнулся и присмирел, к вящему удовольствию изнывающих от скуки братьев, а “Вислая Карга”, не жалея эйносы, рванула на север, чтобы успеть добраться до Троеречья прежде того, как морозы скуют реки непробиваемой ледяной броней.

Брак поерзал в кресле, ощущая, как холод исподволь подбирается к седалищу. Крутанул вентиль на тарахтящем компрессоре, пробуждая нагреватель, и с удовольствием почувствовал расползающееся по спине тепло. Можно, конечно, обойтись простым нагревом железной пластины сиденья, но наверху было настолько хорошо, что любые лишние телодвижения казались кощунством. Да и пользоваться плодами своих трудов было приятно, не зря старались.

Во время вынужденного простоя в “Беславных Бочагах” они с Кандаром успели здорово поработать над машиной. Во всяком случае, называть ее летающей табуреткой язык больше не поворачивался. Раму облегчили, сведя множество мелких дырочек, кресло вообще переделали с нуля, добавив ящик под инструменты и всякую мелочевку, нормальные ремни, нагреватель и даже нечто похожее на козырек от солнца. А еще – выкрасили всю конструкцию в светло-серый цвет, благо с красками на юге проблем не было – за ведерко мелкого, сыпучего порошка местные просили меньше зеленухи, что по меркам Вольных Земель можно считать вообще бесплатно. С такой расцветкой привлечь внимание драка было куда сложнее – крохотная машина попросту сливалась с небом и даже снизу, в хороший окуляр, разглядеть ее можно было с трудом.

– Я бы и сам так мог, – бурчал Кандар, словно клещами удерживая вместе две трубы, – Давно собирался, просто не успел.

Брак на его слова кивал с серьезным лицом и продолжал вести аккуратный шов, заканчивая спинку кресла. Сероглазый кривил душой – в одиночку он бы такое не потянул. Как бы ни хвалился он своим умением управляться с клешней, отсутствие руки здорово мешало ему сводить. Знал много, умел еще больше – но приложить свои знания к делу не выходило. Швы вело в сторону, листы выходили гнутые, кривые, а про мелкую работу, вроде филигранной подгонки крохотных трубочек под мелкие эйносы, и говорить нечего. На огромную горжу Кандара хватало, но вот все остальное…

Калека его состояние понимал, как никто другой, поэтому просто молча помогал, на время работы прекращая даже привычные взаимные подколки. Сам он не мог пока нормально ходить, но от механика это по большей части и не требуется. А вот Кандар был вынужден каждый день бороться со своим увечьем, выискивая окольные пути там, где любому сводиле проложена прямая дорога. Казалось бы, ровно свести два листа железа – пустяк на пять минут. А сероглазый тратил на это в пять раз больше времени и куда больше усилий. Но сводил.

Вместе они даже попытались добавить пилоту флира способность кое-как им управлять – ловить ветер и менять высоту по собственному желанию, а не дурацким флажком. Но здесь механики столкнулись с нерешаемыми для себя проблемами. Соорудить лебедку для паутинки было просто, а вот вращать ее не выходило. Либо крути рукоятку вручную – от чего практически не было толку, если не считать зверской болтанки кресла и выступающих на ладонях мозолей, либо подсоединяй отдельный компрессор с движком и приводом – но тянуть подобное не хватало сил уже у гравки. С ловлей ветра тоже вышло погано – устройство рулей для летучих машин оба кое-как себе представляли, да и материал подходящий имелся – на юге водились огромные бирюзовые стрекозы, чьи ажурные крылья обладали восхитительной жесткостью и легкостью, к тому же спаивались в одно большое полотно простым раскаленным прутком. Но тут по механикам с размаху ударило отсутствие практического опыта – едва Кандар развернул рули в пробном полете, как их рвануло ветром, паутинка натянулась как струна, а сам флир с устрашающей скоростью понесся к земле под истошные вопли незадачливого пилота.

Спасла сероглазого хлипкость конструкции – особо сильным порывом крылья выдрало из машины с мясом, едва не лишив Кандара второй руки, а по возвращении на плот Раскон настрого запретил дальнейшие опыты, несмотря на то, что механики горели желанием продолжать.

Брак с сожалением покачал головой, вспоминая шальные глаза сероглазого, когда тот выволакивал себя из кресла – такую смесь ужаса и счастья пережить удается не каждому и эти ощущения остаются в памяти на всю жизнь. Кандар заслужил право на них – машина была его, идея – частично его, как и воплощение, поэтому первое и последнее испытание досталось ему честно. Но калека все равно завидовал – болтаться на веревочке ему было уже мало, нестерпимо хотелось большего.

Он полез под кресло за солидно булькнувшей кружкой. Поболтал в руках, нагревая металл, свинтил крышку и с удовольствием вдохнул исходящий от горячего вурша пар. Ветер, словно оценив интимность момента, притих, а сквозь просвет облаков кокетливо выглянуло солнце.

Прав был Кандар – цены на кубики в Лингоре были совершенно безумные. Им еще повезло, что к последнему дню ремонта в факторию прибыл помятый старый цеп с тремя зелеными полосками. “Шум летнего моря” – один из бесчисленных лесных торговцев, в чьих трюмах можно найти все что угодно: от сломанного опреснителя кочевников до бесценного полотна именитого художника, пропавшего полгода назад где-то на Талензе. Нещадно ободрав механиков за пару мешочков степного пойла, торговец – пузатый крепыш с мясистым носом и бегающими глазами – подобрел, расплылся и, узнав что горжа покупателей вечером отбывает, предложил уважаемым садмам пройти в трюм и оценить его скромную коллекцию эйносов.

Внутри железной коробки, превращенной в самую настоящую лавку – с широкой стойкой, многочисленными полками и суетящимися вокруг членами экипажа – Брак едва не лишился оставшихся средств. Торговец явно не гнушался заглядывать на торги к кочевниками – стеллажи ломились от бутылей с отработкой, свернутых рулонами мембран, разнокалиберных банок и прочей дребедени, не считая огромного количества всевозможных побрякушек, явно изготовленных руками степняков. Крохотные металлические статуэтки, украшения, резные поделки из кораллов, плетеные корзиночки из медузьего шелка… Брак по привычке едва не начал подыскивать себе что-нибудь, что отзовется шепотком, но одернул себя. Все знают про отношение кочевников к своим блестяшкам и наметанный глаз легко определит странный интерес покупателя к неказистому на вид колечку, ничем не выделяющемся среди прочих украшений.

Зато эйносы привели калеку в неописуемый восторг. Пока Кандар со скучающим видом бродил по трюму, выбирая себе подходящую по цвету к шляпе висюльку, Брак расширенными глазами смотрел на вращающуюся костяшку. Маленький движок, навроде тех, что стояли на маневровых у “Карги”, выглядел скромно и даже нелепо – но крутился с потрясающей скоростью и уверенностью, легко разгоняя здоровенный ворот тяжелого деревянного колеса. Заметив интерес механика, торговец ловко выудил из-за прилавка с пяток набитых камнями мешочков и повесил их на колесо. Движок дополнительной нагрузки как будто не заметил, лишь загудел чуть натужнее, а деревянный диск слегка замедлил свое вращение.

– Оранжевый, – с гордостью сказал торговец, – Из матерого пустынного червя, с самой пасти.

– Сколько? – спросил Брак, с трудом сдерживая желание немедленно выкупить эйнос.

К оранжевым, да и красным костяшкам Часовщик его не подпускал. Чем выше ранг эйноса, тем паршивее у них характер – это правило подтверждалось всегда, за редкими исключениями. И спалить неосторожным обращением ценнейший движок, доверив его настройку неопытному механику, было проще простого.

– Пять синек, – посчитал что-то в уме крепыш. – Но тебе уступлю за четыре с половиной. Славным молодым механикам не стоит сжигать себя работой со всяким барахлом.

Брак замялся. Цена впечатляла, но соблазн был велик. А торговец, словно в ответ на его мысли, уже доставал из-за прилавка новые сокровища – рвущуюся в небо гравку, еще пару движков и даже крохотную турбину, явно добытую с едва вылупившегося драка. Все это он последовательно цеплял к компрессору, демонстрируя выдающиеся качества своих товаров.

– У меня только оранжевые и красные, хлама всякого не держу, – доверительно сообщил он калеке. – Тупые степняки продают за зелень, даже не понимая их ценности. А мне только в радость – в лесу хотя бы есть садмы, способные по достоинству оценить хороший товар.

– А завтра они по-прежнему будут оранжевыми? – ехидно спросил Кандар. Он подошел совершенно неслышно и аккуратно остановил своей клешней уже потянувшегося за кошелем Брака. – Или рассыпятся от невыносимой тяжести речного быта?

Торговец посмурнел, сплюнул ему под ноги и буркнул:

– Только если за них возьмется криворукий сводила. Если не покупаете, валите к шаргу отсюда.

Сероглазый усмехнулся, расплатился пригорошней скорлупок за нитку с десятком нанизанных на нее деревянных бусин, после чего потащил Брака на выход.

– Никогда не ведись, если предлагают эйносы, заведомо зная, что через полдня тебя тут уже не будет, – поучающе сказал он недоумевающему калеке. – Особенно красные и оранжевые. Этот торгаш совсем обнаглел и заврался, но даже с синими и фиолетовыми могут попытаться надуть. Нет, ну ты слышал? Тупые дикари не понимают ценности эйносов!

– Как?

Кандар затянул бусы вокруг тульи шляпы, полюбовался результатом и пояснил:

– Разрядники фелинтовские. Ими ведь не только виксары умеют пользоваться, да и разгоняют они не только спирали. Покрутится такой движок часа четыре и сгорит к шарговой матери.

– В степи за такое рубят руки, – покачал головой Брак. – И это вольники, про клановых молчу.

– Поэтому в степи такое не встретишь. Да и в лесу только цепы этим промышляют, из самых беспринципных. Поднял за полдня фиолку на наивных дурачках и улетел себе. А зима потом все спишет.

Брак еще раз отхлебнул из кружки и с сожалением закрутил крышку. Тяги слабенькой гравки едва хватало, поэтому продолжительность полета напрямую зависела от того, сколько добра приходится брать с собой. Кандар вот люто завидовал напарнику – ему самому приходилось тащить наверх клешню, да и весил он побольше, поэтому болтался в небе не дольше полутора часов. А Брак мог запросто висеть почти три, если экономил на кипятке и, вопреки приказу Раскона, подкручивал вентиль на компрессоре, чтобы подъемной силы едва хватало на удержание в воздухе – так эйр уходил из бака куда медленнее.

Он снова полез в ящик, выудил оттуда окуляр и принялся неспешно настраивать линзы.

Вообще, несмотря на вынужденную задержку из-за Везима, путешествие на юг прошло на удивление хорошо. После фактории отремонтированная горжа несколько дней полным ходом шла на запад, до самой Тариконы – великая река была самым быстрым способом попасть на юг, минуя бесконечную паутину лесных речушек. Чем ближе к горам, тем более скалистой становилась местность, отчего вовсю проявилась одна из главных проблем речной навигации – пороги. Брак раньше даже не задумывался о том, насколько большой занозой в заднице они могут стать для огромных плотов.

Прорываться сквозь торчащие из воды камни, разбивая корпус и застревая на водопадах, зверски насилуя при этом толкатели – такой ерундой занимались лишь самые отбитые на голову горжеводы. Большинство предпочитали либо плыть в обход, благо речная паутина позволяла такие маневры почти везде, либо пользоваться налаженными переправами, где за возможность пройти по расчищенному фарватеру или на катках по пробитой сквозь лес дороге, приходилось отсыпать толику кри местным дельцам. Был и третий способ – пробираться сквозь пороги самостоятельно, но с умом.

Ни одно днище не выдержит хорошего удара о камни, тем более с разгона. Но кто сказал, что проплывать через пороги нужно по воде? Способов преодолеть опасный участок хватало – кто-то разводил горжу на составные части, перетаскивая груз и куски плота по берегу – процесс муторный, долгий, но вполне рабочий. Пара тележек, катки, куча времени и сил – и ты на другой стороне. Кто-то, особенно удалой молодняк на плотах размером поскромнее, полагался на свой глазомер, реакцию и знание речных дорожек, филигранно лавируя между валунов – такие зачастую встречали свой, тот самый, единственный камень, после чего неделями сидели в лесу, собирая из разбитого вдребезги хлама новую горжу. И, наконец, можно было просто преодолеть пороги по воздуху – благо возможностей для этого у горжеводов хватало.

Самый простой способ – воспользоваться тейнуром. Летучий газ, использовавшийся в старых баллонных цепах, стоил относительно дешево, тянул вверх сильно, а заправить его в герметичные железные баки можно было практически в любом крупном поселке, где есть причальная мачта и свой гельвент. Весит горжа, несмотря на свои размеры, куда меньше цепа, поэтому многие пользовались пятью-шестью небольшими баллонами, закрепленными на палубе. Плот от такого, конечно, не взлетал целиком, но с помощью шестов, лебедки и такой-то шарговой матери преодолеть опасный участок можно было, зачастую даже не снимая с палубы груз. Жаль только, что воспользоваться тейнуром повторно не выходило – газ улетучивался быстро, да и загнать его в баки без мощных стационарных насосов и специальной техники было невозможно. Но как одноразовое средство, чтобы солидно срезать путь – летучий газ был повсеместно уважаем и любим зажиточными горжеводами, которые могли себе такое позволить.

Раскона вполне можно было назвать зажиточным, срезать пути он любил, а для “Вислой Карги” явно не пожалел времени и кри, подготавливая плот ко всякому речному непотребству. Разве что матерчатыми баллонами пренебрег, чтобы не связываться с тяжелой и капризной тканью – газ закачивался прямиком в отсеки, из которых состоял корпус горжи, а уже дальше начинался традиционный балаган с шестами и лебедкой. Так тоже делали, хотя и редко – слишком велики требовния к герметичности корпуса и качеству самого плота, но с двумя механиками на борту фальдиец мог себе такое позволить. Особенно после того, как оные механики битый час орали на нерадивых ремонтников Лингоры, умудрившихся запороть простейшую починку и оставивших в одном из отсеков здоровенную щель, шириной в руку.

Баков для тейнура в недрах пристройки было два, поэтому путь до великой реки занял всего четыре дня, с учетом целых суток, потраченных на возню с шестами. Зато потом, вырвавшись поздним вечером из леса на водный простор, Раскон пробудил толкатели на полную, загнал Брака за рычаги и ушел спать, велев напоследок будить его только тогда, когда нападут пираты или драки начнут жрать экипаж.

Тарикона впечатляла даже в сумерках, даже в верхнем течении – фонарь “Карги” с огромным трудом дотягивался до одного из берегов, восточного, густо поросшего мешаниной из плакальщиц, гиуров и каких-то новых деревьев – приземистых, с длинными гибкими ветвями, свисающими густой копной к самой поверхности воды. А все остальное пространство занимала темная водная гладь. Ночи становились все холоднее, эйр с огромным трудом разгорался ближе к полуночи и начинал гаснуть задолго до рассвета, вынуждая пользоваться другими источниками света.

Вести плот в темноте, выдавая себя фонарем всем желающим, казалось безумием, но Везим уверил нового рулевого, что рисков почти нет. Пираты, которых на реке хватало, предпочитали как следует разглядеть свои жертвы – плотов на реке много и нарваться на оснащенную парой-тройкой скрапперов горжу дракобоев было проще простого. Кроме того, в верхнем течении иногда встречались охранные патрули из Троеречья – здоровенные, тяжело вооруженные плоты, окруженные стайкой шустрых лодочек и даже несущие на себе флиры. Толку от таких чудовищ в лесу не было, зато любые стычки на большой реке они утихомиривали мигом – связываться с тяжелыми орудиями никто не хотел. Да и вообще, лихих бандитов на реке не любили, как и везде, слухи о них распространялись быстро, а выбираться из лесов, да еще и с добычей – совсем не то же сомое, что и в степи. Если там к услугам банд были все четыре стороны света и вольная вольница, то здесь было слишком легко оказаться запертым в каком-нибудь лесном отнорке без шансов выбраться.

Драки тоже предпочитали держаться от Тариконы подальше – летающие ящеры были не лишены инстинкта самосохранения и быстро поняли, что плывущие по реке железные коробочки со вкусным содержимым уж больно часто огрызаются в ответ – напасть из-за прикрытия деревьев, как в лесу, не выйдет, слишком все открытое, а рисковать собственной шкурой они не любили. Нет, полностью нападения это не останавливало – драки регулярно утаскивали зазевавшихся рулевых или беспечно дрыхнущих на плотах горжеводов – но в целом на большой реке было всего лишь умеренно опасно. Отогнать вовремя замеченную тварь можно было даже обычными жахателями и сигналками – синие вспышки они узнавали прекрасно и предпочитали поискать менее внимательную и зубастую добычу. А уж если на горже был тяжелый скраппер, меткий наводчик и капитан со стальными нервами, готовый подпустить крылатого ящера поближе – у команды были все шансы взять поистине ценнейшую добычу. Или сдохнуть от огненного плевка, если тварь попадалась опытная и на уловки не велась.

Вспомнив о драках, Брак убрал окуляр от глаз и привычно осмотрел горизонт. Не то, чтобы сейчас в этом был какой-либо смысл – ящеры терпеть не могли холода и предпочитали впадать в спячку у себя в логовах, согреваясь эйносами и понемногу растворяя запасенные за лето кристаллы – но от таких привычек сложно избавиться. Особенно после того, как ты своими глазами видел, с какой скоростью эта тварь летает, заприметив достойную добычу.

Великая Тарикона всегда течет на юг, вплоть до самой пустыни. Это такое же незыблемое правило, как то, что солнце встает поутру, а Везим постоянно всем недоволен. А еще на этой огромной реке невероятно скучно, в чем Брак успел убедиться уже на третий день пути. Когда схлынул восторг от бесконечных водных просторов, близкие – рукой подать – горы перестали радовать взгляд заросшими лесом склонами, а изредка встречающиеся на пути вооруженные горжи больше не заставляли сердце замирать, оказалось, что на плоту попросту нечего делать. Даже за рычагами толком не приходилось стоять – вбей стопор и иди отдыхать, приближение берега все равно не пропустишь и успеешь подрулить.

В поселки “Карга “ не заходила, окрестности Тариконы давно были выбиты от всего, что крупнее муравья, поэтому оставалось поплевывать с палубы и маяться дурью, разглядывая в окуляр берега – запускать флир Раскон запретил. Везим вместе с Жерданами ловили рыбу и подолгу спали, залившись пивом – с фантазией у них было туго, а Брак начинал рассказывать свои байки не раньше вечера, справедливо полагая, что хорошая история требует соответствующего антуража. Слушатели ворчали, но покорно терпели до темноты.

Что-то значимое произошло на четвертый день, когда из очередного поселка с восточной стороны реки блеснул окуляр, а затем на перехват "Карге" удивительно шустро вышла небольшая горжа – скромных габаритов и даже без пристройки, зато снабженная внушительных размеров скраппером, мачтой с парусом и парой здоровенных деревянных клеток. На солнце тускло блестела зеленая гильдейская бляха.

Брак напрягся, но Раскон велел ему не дергаться и рычаги не трогать, а потом и вовсе изгнал с верхотуры. Идущий наперерез плот ловко развернулся по течению, сравнялся в скорости с горжей и начал неторопливо сближаться, выбросив для опознания тройку флажков на мачте – два синих и зеленый.

– Во! – ткнул пальцем Кандар. – Ты хотел ловцов увидеть? Это они и есть.

– И чем они занимаются? – напрягся Брак.

– Ловят, – пожал плечами сероглазый. – Мало ли, наследит кто в поселке – зарежет пару человек без разрешения и сбежит, не расплатившись. Обычно, серьезных преступников ищут через гильдейские заказы, но за всякую мелочь платят напрямую.

– Мы тоже…

– В некотором роде…

– Ловцы, – подбоченился Младший Жердан. – Иногда. У нас широкие о… об… полномочия.

Маленькая горжа приблизилась и начала уверенно подходить с левого борта. Жерданы приготовили веревки, а Раскон сверхучто-то приветливо прогудел стоящему за рычагами типу – тощему, как сушеная рыбина, и с таким же невыразительным лицом. Вблизи стало ясно, что клетки на палубе ловцов не пустуют – в одной сидел какой-то мрачный мужик в драной куртке, а во второй весело похрюкивали трое крупных свиней.

– Паршивая работа, – кивнул на животных Кандар. – На одних преступниках не протянешь, вот и берутся за любую мелочевку. Животных возить – самое поганое из всего, что на реке есть. На каждом плоту своей мерзкой живности хватает, а тут еще и за этими присматривать.

Везим, на которого выразительно смотрел сероглазый, хмыкнул, почесал себе где-то под курткой и сказал:

– В ловцы идут либо молодые, либо тупые. Простой охотой заработаешь куда больше, быстрее и надежнее, а своей шкурой почти не рискуешь. Самая опасная тварь в лесах – человек, и ловить их занятие муторное.

Брак с этим заявлением был полностью согласен. Успел уже насмотреться на самых опасных тварей в действии.

– Большинство совмещают, – пожал плечами Кандар, – Ну и это, романтика. Отправиться на крохотной лодочке в путь и самолично захватить какого-нибудь Большого Бугана, нагадившего по пьяни в колодец аж в самих “Малых Озерцах” – это почетно.

– А потом выяснится, что это другой Буган. Да и не гадил он, а просто оклеветали. Какой-нибудь Малый Губан, поклявшийся отомстить ублюдку за попорченную девку. Пока это дерьмо разгребут местные законники, потеряешь две недели ради пары сраных зеленух. Ну нахер. – буркнул Везим.

Он помолчал и потянулся в недра плаща за трубкой и кисетом. В отсутствие нормальной охоты лесовик дымил безостановочно, чего в обычное время себе не позволял.

– Сейчас вот Гиен повсюду ловят, – продолжал охотник, наблюдая за тем, как братья стягивают веревками плоты, – А как их ловить, на роже не написано ведь?

– По ушам? – предположил сероглазый. – Привычкам там, словечкам. Собирать слухи, искать.

– Это если разбираешься. Бродить по поселкам, изучая уши у местной рвани? И как долго ты проходишь с небитой мордой? – сварливо ответил Везим. – Для молодых и тупых, да. Нахер.

Горжи сплотились, звонко стукнувшись бортами, Раскон обменялся рукопожатиями с тощим и они принялись тихо о чем-то шушукаться, совершая характерные для ожесточенного торга движения пальцами. Наконец, договорившись, ударили по рукам, а ловец, на ходу пряча за пазуху мешочек, махнул двум своим напарникам. Те выволокли из клетки мужика, продемонстрировали связанные за спиной руки и забитый в рот кляп, после чего умелыми пинками загнали его на палубу “Карги”. Вслед за этим горжеводы откланялись, пожелали Раскону неиссякаемого эйра и отчалили назад к поселку.

– Для тупых, – в очередной раз сказал Везим, провожая их взглядом, – Раскон, я сплаваю на берег? Пива куплю.

Фальдиец помотал головой, обходя мрачно зыркающего исподлобья пленника. Тяжело вздохнул, пробормотал: “Никак не угомонится” и вытащил кляп.

– Я фифего не фелал, – выпалил тот заплетающим языком.

– Лагато ди онора? – неожиданно спросил Раскон, нагибаясь к самому лицу мужика.

Тот промолчал, недоуменно округлив глаза, и вопросительно обвел взглядом остальных горжеводов.

– Фто?

– Везим, отвези нашего гостя на берег, и извинись, – выпрямился Раскон. – Ловцы опять ошиблись. Можешь заодно купить пива.

Охотник скривился, плюнул за борт и потащил связанного пленника к лодочке. Кандар отвернулся.

Уже потом, ближе к вечеру, когда фальдиец поднялся к Браку на верхотуру и тяжело плюхнулся в кресло, калека не выдержал и спросил:

– А если он не причем? И не имеет никакого отношения к твоей Карталейне?

– Какая уже разница? – хмуро прогудел Раскон, листая записную книжку.

– Тебя вообще не волнует, что ты мог отправить невиновного с Везимом? – уточнил Брак, кивнув на мрачного, нахохлившегося охотника. Тот сидел у костра и уже успел основательно приложиться к пузатому бочонку..

– Гхм. Либо ты не идешь на компромиссы, либо они накапливаются и рано или поздно утаскивают тебя на дно, – поднял глаза фальдиец. – Или ты про моральную сторону вопроса?

Брак замялся, не зная что сказать. С одной стороны, если за Расконом действительно охотились убийцы с островов, оставлять одного из них в живых было бы верхом глупости. С другой, было в этом что-то глубоко неправильное. Не настолько, как с теми двумя парнями на лодке, которые всего лишь не вовремя решили сменить унылый быт плотовиков на работу курьерами, но все равно неправильное, царапающее где-то там, внутри.

– Если у тебя есть цель, которая значительно превышает возможности, – понял его затруднение фальдиец, – То отвлекаться на такие мелочи, как мораль, неуверенность и сделки с совестью тебе нельзя. Это не значит, что надо быть бесчувственной сволочью, которой наплевать на окружающих…

– Со стороны выглядит именно так, – заметил Брак.

– Зависит от того, с какого берега смотреть, – парировал Раскон. – За пять синек фигурку продашь?

Вопрос прозвучал внезапно и калека едва не ответил привычным отказом, но задумался и неожиданно для самого себя ответил:

– За кри не продам. Но готов обменять.

Брак запомнил расположение пары крохотных фиолетовых пятнышек и убрал окуляр. Сверил направление по компасу, добавил на листок пометку, перепачкав углем задубевшие пальцы. Свернутая бумажка с подвешенной к ней железкой отправилась вниз, шустро скользя по веревочной петле вдоль паутинки, а калека откинулся в кресле, распрямляя затекшую спину. Метель закончилась и проснувшееся солнце уже вовсю принялось за работу, очищая верхушки деревьев и беспощадно уничтожая островки добравшегося до земли снега. Брак прибавил тепла от нагревателя и сунул руки под одеяло, против воли улыбнувшись своим мыслям. Копаться в воспоминаниях и самом себе, болтаясь в одиночестве на огромной высоте, оказалось восхитительно приятно, особенно, после двух месяцев на горже, где об уединении можно было только мечтать.

Удивительно все же, насколько сильно может поменяться мнение о чем-то, стоит лишь узнать об этом получше. Неважно, касается это людей, вещей или местности, под которую на картах приходится выделять здоровенный свободный участок со скромной пометкой “глухие леса”.

Кандар вот, по первому впечатлению, казался легкомысленным, безалаберным гулякой, невесть как освоившим азы механики и пролезший в экипаж хорошей горжи. Острый на язык и на редкость дурной, когда на него накатывала эта самая безалаберность. Хотя с такими людьми приятно общаться и здорово проводить время – ведь они вызывают подсознательную приязнь и излучают обаяние – подпускать их к себе близко не стоит. Но после попойки в Лингоре, длившейся двое суток и заметно опустошившей кошельки обоих механиков, Брак по-новому взглянул на сероглазого, вплоть до того, что даже мог называть его другом.

За время путешествия на юг они здорово сблизились, распили не один бочонок пива и до рваных дыр затерли дурацкий путеводитель, споря о преимуществах различных гигатраков и особенностях их конструкции. Кандар вот считал, что чем больше колес – тем лучше, а Брак с пеной у рта доказывал, что больше четырех ставят только полные кретины. Кандар болел душой за огромные баданги – Брак парировал, что скрапперы практичнее. Аргументов у обоих хватало, а особую пикантность ситуации придавало то, что ни один, ни второй в гигатраках толком не разбирались. Сероглазый за время рабства ни разу не бывал внутри, хотя снаружи насмотрелся вдоволь, а Брак выше второй палубы поднимался всего пару раз в жизни. Но спорить им это ни капли не мешало. Калека даже тайком выдрал и упер страницу с рисунком “Мамаши” – грубым, во многом неточным, но тем не менее отправившимся в потаенный отсек протеза. Благо, сделать это незаметно было проще простого – книга уже через пару недель окончательно утратила товарный вид и пестрела пятнами смазки.

Да и кроме гигантских машин тем для разговора им хватало. Встреченные по пути горжи, лодочки курьеров, местная живность, странные названия поселков, вдохновенная ругать вечно во все лезущих островных сараков… Кандар был идеалистом, из раза в раз возвращаясь к теме объединенного запада, союза с кочевниками, каких-то справедливых единых законов и прочей возвышенной ерунде. Брак во многом с ним не соглашался, но разговоры поддерживал – на плоту сероглазому попросту не с кем было об этом поговорить и найдя свежие, покорно развешенные уши, он явно отыгрывался за месяцы страданий.

А вот с Расконом вышло интереснее. Чванливый, высокомерный толстяк в шутовском наряде на поверку оказался расчетливой, умной и совершенно безжалостной тварью. Вроде крохотных, шумных пичуг, встреченных на юге – те привлекали внимание насекомых яркой расцветкой, схожей с местными цветами, а подманив поближе – безжалостно жрали. Да и добычу покрупнее, навроде вездесущих визжиков и крупных птиц, они тоже жрали – яда в крохотных коготках хватало, чтобы свалить с лап здоровенного шатуна, а радужный зобик скрывал в себе удивительно злой эйнос, выделяющий едкую синюю жидкость, растворявшую даже плотную древесину. Местные лесовики прозвали их цвитлейками и вели с птицами настоящую войну – мелкие летучие твари успешно истребляли скотину, травили людей и портили жилища, выжигая каверны под свои гнезда. Этакие гразги в миниатюре, только летающие, горластые и на диво злобные.

Вот Раскон был как раз из таких. Цветастый, опасный и на диво злой. Брак понял это далеко не сразу – поначалу фальдиец не выходил за условия сделки, степенно рассказывая о всяком отстраненном – как подбирать надежных людей, с кем и как говорить, чтобы тебя услышали, куда вкладывать кри… А потом калека предложил помериться силами в забойке, чтобы скрасить однообразное путешествие по великой реке – и фальдиец согласился.

Играть с ним Брак ненавидел, во всяком случае поначалу. В отличие от Часовщика, толстяк совершенно не собирался подыгрывать или что-либо объяснять – просто раз за разом громил построения калеки десятками разных способов, усмехаясь в усы в ответ на робкие попытки сопротивления. Брак пыхтел, злился и сдавленно ругался, когда Раскон в очередной раз ломал его коварные планы, попыхивая трубкой и задумчиво разглагольствуя о преимуществах письменных договоров над устными. На третий день, устав биться об эту непробиваемую стену, калека начал задавать вопросы по игре – и внезапно начал получать в ответ то, ради чего и сменял фигурку горжи.

Как строить надежные планы, чтобы удар в спину вышел максимально внезапным и неизбежным. Как сломать построение противника, всего лишь вовремя занеся пальцы над фигуркой и заставив его сомневаться. Как провести крохотный скиммер по самому краю поля, уведя с вражеской половины доски ценную добычу… Раскон постепенно становился словоохотливее, а видя неподдельный интерес Брака – еще и начал подкреплять свои объяснения историями из жизни. Не своей, конечно, имен он не упоминал, как и названий мест – но внимательному слушателю они и не нужны, достаточно наблюдать и сопоставлять. А калека именно этим и занимался, жадно впитывая азы островной науки побеждать до объявления войны. Планы мести Котам, до того весьма расплывчатые, постепенно обрастали скелетом, мясом и кожей.

Раскон прекрасно видел нездоровый интерес Брака, но лишних вопросов не задавал. Лишь гмыкал и усмехался, когда собеседник в очередной раз лез за крохотным металлическим блокнотом и стилом, чтобы внести новые пометки. Когда место для записей у калеки закончилось, фальдиец сходил в подсобку и принес толстый бумажный журнал в неприметном сером переплете, призывно белеющий чистыми страницами.

– Не доверяй свои мысли металлу, – он протянул книгу Браку, сжимая ее толстыми пальцами, – Бумага горит быстрее. А лучше вообще пиши своими закорючками, если сможешь их потом разобрать.

– Спасибо? – вопросительно поднял бровь калека, не пытаясь забрать журнал.

– Две зеленухи, – удовлетворенно кивнул Раскон. – Я сам потом вычту из платы.

Совет оказался хорош – даже любопытный Кандар, вечно сующий свой нос во все интересное на плоту, лишь пролистал исчерканные рисунками страницы и разочарованно выдохнул.

– Сказки?

– Они, – кивнул Брак, перенося на бумагу все, что он помнил про излюбленные места охоты Котов. – На протезе места нет.

– Черепа тебе особенно удаются, как и всякие твари, – усмехнулся Кандар, любуясь оскаленной мордой синего фелинта у себя на клешне, – Рисуй их пореже, люди любят хорошие концовки.

– Все их любят, – нарисовал очередной черепок Брак, – Но сочинить хорошую концовку я могу на ходу, как и любой выпивоха из кабака. Все живут счастливо, враги повержены, а карманы ломятся от кри. А вот плохую, но правдивую, такую, которую даже рассказывать тошно – я оставлю бумаге, себе и тем, кто ее оценит.

Вновь началась метель. На этот раз – куда более злая, хотя и короткая. Брак даже подумывал махнуть флажком, чтобы спускали – но налетевший ветер утих внезапно, оставив в память о себе засыпанное крупными градинами одеяло и задубевшие щеки. Калека отряхнулся, подергал затекшими от долгого сидения руками и ногой, сунул в рот поцарапанный о медальку палец. Шаргова железяка упорно не лезла в протез, а своими острыми концами вечно за все цеплялась, но расставаться с ней не хотелось. Вот и приходилось прятать под одеждой, где она норовила впиться в кожу острыми уголками и портила теплый ватный подклад новой зимней куртки.

Оставленный Шаркендаром ящик вскрыли уже далеко на юге, где Тарикона резко мельчала, но раздавалась вширь, рассыпаясь на десятки болотистых речушек, переплетающихся друг с другом в совершенно хаотичном порядке. Как-то неожиданно, ставший привычным водный простор сменили бесчисленные, поросшие густой растительностью островки, тупиковые заводи и узкие лабиринты проток, кишащие безумным количеством комаров и прочего гнуса, радостно накинувшегося на доставленную с севера свежатину. Две ночи пришлось провести на стоянке под названием “Приют Горжевода”, где с два десятка сплотившихся горж стихийно образовали самый настоящий маленький поселок – хаотичный, шумный и вечно меняющийся, по мере того, как старые корыта отплывали, уступая место новичкам. Время для охоты было самое подходящее – летняя удушливая жара ушла, а бесконечные ливни еще не начались, поэтому стоянка пользовалась неизменной популярностью не только среди горжеводов, но и у залетных цепов.

Закупались в местной лавке жизненно необходимой мелочевкой для преддверия джунглей: сетками на одежду, противоядиями, всяким непромокаемым, охотничьими приблудами и эйносами, отгоняющими комарье. Горжу предстояло густо покрыть маслянистым воском, защищая металл от ржавчины – во влажном, теплом климате беззащитные железки сгнивали с устрашающей скоростью, да и людям надо было привыкнуть к местному воздуху – дышалось тяжело, как в переполненной кислым паром мастерской.

Там-то, сидя вечером у костра, усталый, мокрый и перемазанный воском Кандар вспомнил про наследство старика, о чем незамедлительно объявил команде. Один из Жерданов заикнулся было про то, чтобы утопить тяжелый ящик не глядя, но любопытство остальных взяло верх. Дождавшись кивка Раскона, Кандар пережег затянутую хитрым узлом паутинку и откинул крышку, позволяя любопытствующим Правому и Левому заглянуть внутрь, осветив содержимое.

Было там немного, на самом деле. Среди пустых и заполненных крепким спиртным бутылок обнаружился мешочек с туманящей рассудок дурью – от сушеной круксовицы до крохотного пузырька с желтоватым порошком, к которому Везим запретил даже прикасаться. Еще в сундучке лежала аккуратно перевязанная стопка писем и каких-то бумаг, старенький жахатель с треснувшим прикладом, горстка непонятых бляшек разной формы и совершенно неподходящая к таким соседям сабля – длинная, изогнутая, со сложной витой гардой, тускло отсвечивающей золотом и драгоценными камнями.

– Ух, – пробормотал Раскон, вынимая оружие из ящика, – Гхм.

– Республиканская, – заметил Старший Жердан.

Сабля пошла по рукам. Везим нашел крохотную метку мастера где-то у самой рукояти, Кандар морщил лоб, определяя материал клинка, Брак безуспешно пытался прочитать тянующуюся вдоль дола надпись, а братья едва не снесли шест со светильником, когда испытывали какую-то балансировку.

Точку во всем этом поставил фальдиец, успевший к тому времени основательно покопаться в сундуке. Он шумно кашлянул, привлекая внимание, отобрал у Жердана саблю и гулко сказал:

– Утопим завтра утром.

– А письма? – с любопытством спросил Кандар. – Бумаги?

– Их в первую очередь. Не стоит копаться в чужом прошлом, иначе рискуешь оставить там свое будущее. Разбирайте на память, кому что по душе, остальное похороним.

– Надо было сразу, – буркнул Жердан Младший. – Дай саблю, что ли…

Саблю ему Раскон не дал, забрал себе. Братьям досталась часть выпивки, найденные по углам кри и жахатель, Везим разделил с Кандаром интересный мешочек, а Брак долго копался в разноцветных бляшках, пытаясь прочитать крохотные надписи на незнакомом языке.

– Это медали, – пояснил фальдиец, любуясь гравировкой на клинке, – Или ордена, я не разбираюсь. А у меня в руках – офицерский клинок республиканской армии.

– Вспоминая его навыки со скраппером и видя вот это, я удивляюсь, – покачал головой Кандар, – За каким шаргом он вообще дезертировал? С трудом представляю, от какого врага приходится бежать настолько далеко. У них там и воевать не с кем, кроме грызни с пиратами.

– Ты молодой еще, тупой, – проникновенно сказал ему Везим и хмуро добавил, – Всегда есть, от кого бежать. От себя, например.

– Ты старенький уже, занудный, – передразнил его сероглазый, – Всегда есть, что сказать. Какую-нибудь банальность, например.

Брак их перебранку не слушал, пересыпая между пальцами металлические кругляши. Золото, медь, платина, серебро… Тонкая работа, острые углы, резаные грани. На одной медали был даже выдавлен крохотный портрет мужчины с горбатым носом и длинными волосами, величественного смотрящего куда-то вбок. Наверняка ведь найдутся покупатели, которые выложат за бляшки солидную жменьку кри, даже если платить будут просто по стоимости драгоценных металлов…

Основательно полегчавший ящик, как и собирались, утопили утром, когда “Приют Горжевода” остался далеко позади. Зашли в тихую заводь, где сквозь мутную воду не просматривалось дно, шуганули пару мелких крокодилов и сбросили сундук с палубы. Тот ухнул бесшумно, почти не плеснув, поднял облако мутной зеленоватой взвеси и пропал с концами. Вслед за ним отправилась опустошенная бутылка, которую в память о старике пустили по кругу горжеводы, а потом и орущий Средний Жердан, которого с хохотом столкнули в воду братья.

Выводя горжу из заводи, Брак хмуро покачал головой, глядя на то, как со спины голого Жердана сдирают успевших присосаться пиявок – фиолетовых, длинных и невыразимо мерзких. Рядом с ножом суетился Везим, вырезая из тварей крохотные костяшки, потешался Кандар и задумчиво курил Раскон. Калека дернул рычаг, перекидывая рули, установил стопор и в очередной раз достал из кармана приглянувшуюся ему медаль – простую звезду из нержавеющей стали, всего с четырьмя лучами – пятый был грубо обломан. На фоне остальных бляшек она смотрелась, как старый, потрепанный жизнью боевой трак среди сияющих крашенными кузовами машин торговцев – красивых, богатых, но бесполезных. А в стальной звезде чувствовалось что-то настоящее, да и витиеватых надписей почти не было – все заменял крохотный оттиск короны и три коротких слова.

Брак снова прильнул к окуляру. Эйра в баке оставалась едва ли четверть, да и нагреватель стал сдавать – под одеяло вновь начал пробираться холод. По-хорошему, стоило уже махать флажком, командуя Жерданам крутить лебедку, но делать этого не хотелось. Внизу ждали рычаги “Карги”, все тот же холод и унылые картины лишенных иголок ветвей плакальщиц. Наверху были краски. После бесконечной зелени южных джунглей, сдающийся под натиском зимы, голый север нагонял такую тоску, от которой хотелось спать, пить или хотя бы болтаться под облаками, прихлебывая горячий вурш.

На самом деле, как пояснил Раскон, до настоящих джунглей они не добрались. Да и не добирались до этого ни разу, всегда задерживаясь на широком, богатом пороге – но не рискуя войти внутрь. Там уже начинала встречаться странная, непривычная живность и растительность, появлялись вонючие, смертельно опасные болота, а русла частенько зарастали настолько, что “Карге” приходилось пробираться силой, буквально проламывая себе дорогу… Но это все равно были не настоящие джунгли. Соваться на дальний юг без подготовки, за одну короткую, месячную вылазку – невозможно. Такие путешествия начинаются весной, на специально подготовленных плотах с опытными командами, с тем расчетом, чтобы начать собирать добычу сразу после окончания зимних дождей. Строятся временные лагеря, организуется вывоз груза на север, стихийно вырастают маленькие, летние поселки.

Жить в джунглях постоянно – невозможно, во всяком случае для обычных людей. Слишком жарко, слишком влажно, слишком много ядовитых тварей, слишком мало нормальной еды и воды. Одной охотой прожить тяжело, учитывая то, что пригодных в пищу животных там было мало, да и тех достать было не так просто; вырастить что-то во влажной, пропитанной всякой дрянью почве – невозможно, а регулярно тащить с севера припасы – безумно долго и дорого. Это на севере одна тяжело груженая горжа с цепочкой плотов способна доставить поселку зерна на месяц, а попробуй-ка провести такой плот в самое сердце джунглей через половину Гардаша.

Попытки создать постоянные поселения были, безусловно… но заканчивалось все плохо. Природа косила людей с потрясающей легкостью, техника разваливалась, здания гнили, люди тоже гнили, подцепив какую-нибудь заразную дрянь, а потом полутрупами возвращались на север, распространяя болезнь все дальше. Да и животные в джунглях были под стать остальной природе – Грандаргаши могли в одиночку уничтожить труд сотен человек, просто выбрав неподходящее место для водопоя, а всякие твари помельче проделывали то же самое – но уже специально. Например, дальние родственники фелинтов – огромные черные кошки, без разрядников, но куда более крупные, – запросто могли перепрыгнуть частокол высотой в три человеческих роста, с известными последствиями.

Про джунгли вообще ходило такое количество слухов, жутких рассказов и свидетельств якобы очевидцев, что Брак зарекся когда-либо туда соваться. Не то, чтобы он собирался, но рисковать своим рассудком, подцепив личинок плотоядной шмухи… Везим, рассказывавший ему местные байки, наглядно продемонстрировал, что происходит внутри черепа такого неудачника – ярко красный плод с толстой кожурой, красивый и невероятно аппетитно пахнущий, после вскрытия кишел мелкими, зубастыми личинками, неторопливо выжирающими бледно-розовую мясистую плоть. Брак удержал свое бунтующее воображение, а вот Кандар ушел шумно блевать с палубы, яростно костеря довольного собой охотника.

Но это все было в джунглях. А приграничная полоса, которую местные жители ласково называли “Преддверие Задницы”, ловко вобрала достоинства и недостатки севера и юга, после чего смешала внутри себя в неравных пропорциях и гостеприимно распахнула свои зеленые двери перед лесовиками.

Там было жарко – но не слишком, особенно по осени. Влажно – но не настолько, чтобы палуба за ночь успела прогнить насквозь. Опасно – но той самой опасностью, которая легко устраняется осторожностью, смекалкой и подготовкой. Там даже можно было жить, хотя и плохо – на юге селились те, кому даже на вольном западе места не нашлось. Здесь процветали мутные верования в речных духов, Золотую Матерь и каких-то странных мужиков с головами зверей, а вместо нормальной одежды местные обитатели предпочитали красную глину, плетеные корзины на головах и бессменный каучук, из которого здесь делали все – от обуви до рубашек. И при всем при этом, в преддверие джунглей встречалось достаточно ценной добычи, чтобы сполна окупить все неудобства. Особенно, если горжеводы туго знают свое дело.

– Тупые недоумки вечно спорят, кто самая опасная тварь в мире, – пыхтел Везим, потроша висящего на цепи крокодила. Стрела крана дрожала от натуги, удерживая огромную тушу, – Одни орут про драков, арталисов, грандаргашей… Другие поминают комарье, змей и насекомых. Все ошибаются. Самая опасная тварь в мире – человек.

– Угум, – устало кивал Кандар, клешней выдирая плавники у быртана – здоровенной рыбины длиной с человека, чей хвост здорово напоминал обычный гребной винт и вращался усилиями расположенного внутри грудины эйноса.

– Говно. – ругался Брак, в который раз поскальзываясь на мокрой от внутренностей палубе и истово мечтая вернуться обратно, к паучьим жопам и утреннему холоду.

– Ну вот, вернулся, – пробормотал калека, дыша на озябшие руки. – Доволен?

И сам себе признался – да, доволен. Леса, так неласково встретившие его в начале пути, после преддверия джунглей казались родными, хоть и слегка подмороженными. Пусть горжа и ломилась от добычи, а Везим наконец получил ощутимый пинок по своему самомнению, повторить такое путешествие калека бы не хотел. Туда, на юг, должны отправляться суровые, усатые и мышцатые до самых пяток искатели приключений на свою задницу, но никак не хромые механики. Или, если уж совсем припрет, отлично снаряженные цепы с полным набором удобств на борту – начиная от горячего душа и заканчивая личными каютами, где можно хотя бы выспаться на нормальной кровати.

А самое главное – впереди наконец-то ждало Троеречье. А Троеречье – это обещанная Расконом посудина, которая доставит механика в Яму еще до того, как зима вступит в полную силу. Сам фальдиец без особого сожаления сообщил, что лично отвезти механика не сможет, да и не потянет сейчас “Карга” путь через половину континента. Плот ждала длительная стоянка в одном из сухих доков лесной столицы, где в порядок его будут приводить куда лучшие механики, чем двое калек. Лучшие в работе с плотами, конечно же, но уж точно не лучшие во всем остальном.

– Гразгова блевота, да как ты это делаешь? – выругался Кандар, когда Брак согнул очередной лист металла в трубу и принялся аккуратно сводить шов. – Чудесных ягод золотой жаченицы нажрался?

– Разрядником себя по башке шарахнул, – усмехнулся Брак. – А чудесные ягоды я бы давно продал и свалил на острова из этого болота. Просто признай, что ты поражен моими талантами.

– Не ври, ты терпеть не можешь островитян. – помотал головой сероглазый, – Как думаешь, если я ногу себе отрежу, смогу так?

На самом деле, Брак лукавил. Своими талантами он тоже был поражен и недоумевал едва ли не сильнее напарника. Они уже неделю сидели в “Бесславных Бочагах”, изнывая от безделья и слушая вопли страдающего Везима. Местные на контакт не шли, кабака в поселке тоже не было, а уходить из под навеса на плоту было чревато – уже вовсю начинались ливни. Механики починили на горже все, до чего дотянулись, затем три дня ковыряли флир, доводя его до неказистого, но совершенства. А теперь сидели у статуи Карталейны и готовили чудовищно идиотскую по задумке ловушку на драка, просто потому, что больше делать было нечего.

И Брак в который раз уже удивлялся, насколько легко ему стало сводить. Легко настолько, что объяснить это чудесным влиянием лесов просто не выходило – там, где раньше ему приходилось долго прогревать металл перед сгибанием, теперь хватало простого усилия пальцев, на холодную. Успевай только продышаться, а дальше – гни железки так, как тебе вздумается. Даже нога, вместо того, чтобы упорно сопротивляться попыткам калеки ее контролировать – и та, казалось, с каждым днем становилась все послушнее. Брак уже мог кое-как сгибать лодыжку, к вящей зависти Кандара, который смотрел на успехи напарника со смесью радости и недоумения, густо заправленных откровенным недоверием.

– Нет, ну все же? – в который раз насел сероглазый, – Жаченица? Жертва речным духам? Или ты все это время старательно скрывал свои таланты, потому что за тобой охотятся безумные ученые с Талензы?

– Да не знаю я, – досадливо поморщился Брак, – Хотя версия про ученых мне нравится. Мне один садм, причем настоящий, рассказывал, что до двадцати лет еще можно развиваться и быстро расти. Может, тут оно и поперло, в этом вонючем гадюшнике.

– Брехло. Настоящих садмов в степи не бывает. – Кандар перекинул клешню на другое место и указал, – Вот тут надо прихватить. Вдруг разгрызет?

Идея ловушки была простая и совершенно идиотская, а в голову механикам пришла почти одновременно, когда на реке они стали свидетелями нападения драка на небольшой гравицеп. Летающая тварь вынырнула из-за скал и с огромной скоростью спикировала на летающий корабль. Деранула когтями за высокий задний руль, похожий на задранный вверх рыбий плавник, кувыркнулась в воздухе и с низким гулом пошла по спирали вокруг добычи, набирая высоту для повторной атаки. С гравицепа ударила синяя вспышка, бездарно рассеявшись в воздухе, драк уже почти атаковал снова…

И тут в воздухе разом раскрылись с пяток огромных, красных шаров. Надулись, провисели несколько секунд на месте, после чего с огромной скоростью, непредсказуемо вихляя рванули в разные стороны. Перепуганный драк успел в последний момент отвернуть от непонятных штуковин, плюнул огнем куда-то в сторону и позорно сбежал в горы, заполнив воздух обиженным ревом турбин.

– И какого шарга это было? – недоумевающе спросил Брак, глядя на то, как медленно сдуваются и опадают на воду красные полотнища шаров.

Пострадавший гравицеп, не особо победно покачав рулями, снизился к верхушкам деревьев и шустро ушел куда-то на восток.

– Драки трусливы, – сплюнул Везим, – Чуть что непонятное – сперва драпают, а потом думают.

– Это лишь показывает, что мозгов у них куда больше, чем у обычного лесовика, – возразил Кандар и пояснил напарнику, – Держат на цепе газ под давлением, и в случае опасности вот так шугают. Работает почти безотказно. Даже если драк не испугается, то всегда атакует шар и у цепа будет время.

– На что?

– На что-нибудь.

– Их даже ловить так пытались раньше, – вновь подал голос Везим. – Наполняли шары какой-нибудь горючей дрянью и выпускали прямо перед мордой. Толку никакого – только опалит и разозлит. У них чешуя крепкая, проще со скраппера жахнуть.

– Жаль, что он их сожрать не пытается, – покачал головой Кандар. – Можно было бы дрянью ядреной обмазать, ядом.

– Не возьмет, – вновь сплюнул Везим, – У них желудок крепче, чем у жорок. Скорми твари полтонны гвоздей – переварит и пришлет тебе на голову очень тяжелый и вонючий подарок.

– А если бомбу?.

– Не сожрет. Он же не тупой.

Брак задумчиво кивнул, вполуха слушая разговор. Он прекрасно знал, ради какой добычи драки готовы атаковать даже ощетинившуюся стволами стоянку загонщиков, где только что полыхало синим и свистела металлическая картечь. Свою мысль он озвучил, вызвав очередной плевок от Везима и неожиданный ажиотаж сероглазого.

– Они всегда начинают с гребня, когда в воздухе…

– Надуть пузырь, покрасить, а в гребень…

– С высоты запускать?

– С земли. А, нет, паутинку пережжет.

– Цепь повесим, вроде как щупальце. Тейнура закачаем. А внутрь что?

– Бомбу? Для тейнура ткань нужна хорошая. Дорого.

– Может, разрядник? Ему эйносы переклинит… Хотя, это еще дороже.

Внимательно слушавший их охотник хмыкнул, достал трубочку и неторопливо закурил.

Брак прислушался к компрессору. Стук стал выше, чаще, а это означало, что эйра в баке осталось на донышке. Тянуться за флажком не хотелось. Он и так уже отключил нагреватель и до упора сбросил подачу на гравку, пытаясь как можно дольше продлить полет, но даже это время подходило к концу.

Нет, на случай внезапного падения у него всегда оставался самодельный фолшер, туго стянувший ремнями грудь под одеялом, но проверять устройство на себе не было никакого желания – крохотная, потемневшая от времени гравка, которую они с Кандаром сменяли еще на юге в “Приюте Горжевода”, никакого доверия не вызывала. Да и рассказов Тордена явно было недостаточно, чтобы с первого раза идеально повторить даже такое примитивное устройство. Нет, на публику Брак храбрился, утверждая, что ему не впервой придется им пользоваться, но глубоко в душе надеялся, что дергать за тонкую цепочку ему не придется никогда.

Жаль, конечно, что с ловлей драка у них ничего не вышло. Везиму затея нравилась, как и Жерданам, а вот Раскон уперся – сначала отказался разрешать сводить бомбу на плоту, затем – тратить ценный разрядник, а под конец и вовсе запретил даже пытаться провернуть нечто подобное на “Карге”, утверждая, что горжа имеет для него сентиментальную ценность и расставаться с ней преждевременно он не намерен. Причем, насколько Брак успел научиться читать эмоции рыжего, сама идея ловить драка прямо с плота фальдийцу явно понравилась, но рисковать лично он не хотел. А затем “Карга” отправилась на север, ударили холода – и испытания решили отложить до весны, когда ящеры вновь вернутся на небеса.

Полусобранная хреновина отправилась в подсобку, а Брак с Кандаром целый вечер заливались пивом и громко ругали у костра всяких недалеких типов, загораживающих своим толстым пузом дорогу прогрессу. К их преогромному сожалению, подсобка безмолствовала и не отзывалась, сводя на нет все усилия пьяненьких механиков.

Когда компрессор уже не стучал, а надсадно кашлял, Брак потянулся за флажком. Махнул пару раз из стороны в сторону красной тряпкой, почувствовав, как кресло уверенно потянуло к земле натянувшейся паутинкой.

В последний раз оглядывая землю сквозь линзы окуляра, калека заметил крохотное, полузамерзшее озерцо, уютно лежавшее на севере, в стороне от очередного изгиба реки. Но внимание его привлекло отнюдь не озеро.

Три фелинта, уже начавших менять шкуры за зимние, а потому вызывающе пестревших островками зеленого на белоснежном мехе, ловили рыбу. Точнее, ловили два котенка, маленьких, размером едва ли с крупную собаку. Напрыгивали с берега, проламывая лапами тонкий ледок, неумело били искрящимися усами по воде, поднимая фонтаны брызг. Бьющаяся в судорогах рыба всплывала редко и вызывала у котят шумный восторг, немедленно перерастающий в не менее шумную драку, к вящему неудовольствию третьего кота – фыркающей от долетающих брызг взрослой самке, вальяжно лежащей на берегу.

Брак убрал окуляр, потянулся было за угольком и бумажкой, но передумал. Покачал головой, сплюнул куда-то вниз, искренне надеясь, что плевок попадет прямиком на голову Везиму, и вновь прильнул к линзам, всем телом ощущая, как неумолимо тянет вниз тонкая нить, связавшая его с "Вислой Каргой" и ее обитателями.

Раздраженная самка, хлеща хвостом по бокам, встала на лапы, парой резких стежков усами разняла дерущихся котят. Покрутилась по берегу, обнюхивая следы, внимательно изучила опушку, после чего вновь улеглась на бок и принялась неторопливо вылизываться, шумно чихая от долетающих с озера холодных брызг.

Калека наблюдал за этой семейной идиллией до тех пор, пока озеро не скрылось за вершинами деревьев, чувствуя себя незваным гостем на чужом празднике, урвавшим свою порцию вурша и медузок, лишь для того, чтобы тоскливо сожрать все в одиночестве. Доживающая последние минуты гравка хрипела и дергалась, а снизу уже доносилась приглушенная ругань Жерданов, ворочающих лебедку.

Полет, как и все хорошее, подходил к концу.