Эволюционер из трущоб. Том 3

Глава 4

В голове нарастала пульсация. Кажется это звуки ударов моего сердца. Оно бешено бьётся, оглушая, вытесняя собой все звуки. Следом за биением в голову врывается жуткая боль. Как будто кувалдой ударили по затылку. Застонав, я упал на пол и скорчился.

— Парень! Что с тобой? — спросил Яковлевич, вскочив с кровати.

Я хотел ему ответить, что всё хорошо, но смог выдавить из себя лишь сдавленный хрип.

— Хы-ы-ы…

Проклятье. Как же больно. Сконцентрировавшись, с трудом проваливаюсь в чертоги разума и вижу в телесных доминантах новый кристалл. Он занял последнюю ячейку и это:

«Нейробластома — опухоль симпатической нервной системы».

Твою мать, так вот что испытывал этот мужик каждую секунду? Как будто в глазницу вставили раскалённый прут и провернули его там, наматывая мозги на железяку.

— Пелелаботать, — простонал я.

«В пользу какой доминанты вы желаете переработать „Нейробластому“?». Спросил женский вибрирующий голос, и я почувствовал что меня трясут за плечо.

— Без лазницы! Пелелаботай уже эту гадость! — выкрикнул я, не в силах даже думать от этой чудовищной боли.

«Запрос принят. Нейробластома переработана в пользу повышенного болевого порога. Повышенный болевой порог. Доминанта заполнена на 25%. Для развития способности желаете переработать новую доминанту?»

Стоило кристаллу нейробластомы лопнуть, как боль резко прекратилась. Осталось лишь сердцебиение, оглушительно отбивающее ритм в ушах. Я вывалился из чертогов разума и увидел перед собой маму и Яковлевича. Оба были напуганы.

— Плосто живот плихватило. Я сейчас, — соврал я и попытался выбежать из палаты, но мама остановила меня.

— Миша, у тебя кровь из носа идёт, а с глазами что? Все капилляры полопались. — Она обхватила мою голову ладонями и стала пристально изучать лицо

— Всё холошо. Я сейчас. — С трудом освободившись из её хватки, я пошел на выход, остановился у двери и, не оборачиваясь, сказал. — Сколо вам станет легче. Я обещаю.

— Ага. Ты, главное, сам не хворай, — обеспокоенно отозвался Яковлевич.

— Посталаюсь

Выбежав в коридор, я направился в туалет. Честно говоря, даже не понимаю, зачем я туда пошел. Раковины висели чертовски высоко, и я не мог дотянуться до кранов, а унитаз мне совсем был не нужен. Но легенду о том, что живот прихватило, я должен был поддержать. Постоял пару минут, раздумывая о том, насколько же силён дух Яковлевича, если он всё время терпел такую боль — и даже улыбался.

Жуть какая-то. Впрочем, всё позади. А я теперь могу открыть свою клинику. Приходи ко мне лечиться и котёнок, и волчица. Ха-ха. Котёнка я, правда, уже исцелил один раз. Осталось вылечить волчицу, и я стану настоящим доктором Айболитом.

Интересно, если следующим улучшением пирамидки я выберу «Сканер», то я смогу выбирать, какую конкретно доминанту извлекать при похищении? Или же это так и останется случайным выбором? Кстати, «Похититель» очень полезен, ведь теперь я могу из одного существа получить аж целых две доминанты за раз. Правда, нужен физический контакт, что немного усложняет процесс изъятия.

Я вышел в коридор и увидел маму. Она всё это время стояла под дверью и ждала меня.

— Миш, ты как себя чувствуешь? — встревоженно спросила она.

— Всё холошо. А когда плиедем домой, будет ещё лучше. — Я взял её за руку и спросил. — Едем?

— Конечно. Я тебе пирожков напекла с малиновым вареньем. А ещё блинов нажарила. Стасик мёда купил. Ой… — Мама осеклась, поняв, что слишком ласково назвала Гава.

— Всё нолмально. Называй Гава так, как хочешь, — сказал я, улыбнувшись.

— Какой ты у меня умный, — ласково сказала мама и снова нахмурилась. — И всё-таки капилляры в глазах сильно полопались, надо тебя врачу показать.

— Ма-а-ам! Ну всё, поехали домой. Я блины хочу скушать, а не толчать здесь ещё полдня, — начал я канючить, как это делают дети.

— Ладно, ладно. Тем более, что такси до сих пор ждёт у входа.

— Гав нас забелёт?

— Нет, Стасик работает. Я на обычном такси приехала.

— Тогда бежим сколее! А то там такая пеня накапает, что Гав не ласплатится до конца своих дней! — весело выкрикнул я и потащил маму за собой.

Она не особо и сопротивлялась. Хихикнула и побежала следом. Честно говоря, я был счастлив покинуть стены больницы. Да, она дала мне очень много доминант, но всё что мог, я уже добыл, если не считать правого крыла больницы, куда так и не удалось попасть. Ну и чёрт с ним. В городе полно народа, а значит, без доминант я всяко не останусь!

Мы вышли на улицу. Птички поют, свинцовое небо над головой, ласточки летают так низко, как будто с минуты на минуту ливанёт дождь. А ёще этот свежий, пьянящий запах свободы. О боги, как же это прекрасно!

У ворот поликлиники стоял старенький автомобиль, за рулём которого храпел седой дед. К нему мы и направились. Мама открыла заднюю дверь, усадила меня, после залезла в салон сама. Но дед так и не проснулся. Я со всего размаха ударил ладонью по его сиденью.

— Уважаемый! Вылубай счётчик! Поехали! — заорал я, что было сил.

Таксист аж подскочил от испуга.

— А! Что⁈ Кто здесь⁈ — заметался он из стороны в сторону, а после сообразил, что всё ещё работает, а не спит дома в тёплой постельке. — А. Ага. На Зелёную, да?

— Всё велно. Поехали, — кивнул я и посмотрел на маму, которая хохотала, прикрыв рот рукой.

Она наклонилась ко мне и шепнула на ухо.

— Мишка, какой ты хулиган. Ужас.

— Ага, истинный Алхалов, — сказал я, не подумав, и увидел на лице мамы смесь страха и отвращения.

Да уж… Воспоминания о моём папаше её явно не радуют. А вот мне было бы интересно встретиться с ним лично. Встретиться и посмотреть, что это за фрукт, а ещё украсть его доминанты. Муа-ха-ха-ха! Великий Мишаэль завариватель каши, и расхититель доминант! Трепещи, папаша, однажды я доберусь до тебя!

Автомобиль тронулся с места и неспешно поехал по пыльным улочкам Михайловска. В салоне автомобиля пахло стариковским нафталином, уверен, аромат исходил от нашего водителя. А вот за окном была красотища! Город утопал в зелени, ещё бы. Через неделю начнётся лето.

А я люблю лето. Точнее, в прошлом мире любил, но, думаю, и в этом для меня принципиально ничего не поменялось. Солнышко, тёплые реки, озёра, моря, куча фруктов, красотки шныряют тут и там полуголые…

Хотя в моём возрасте думать о красотках рановато. Я буду им не интересен ещё лет двенадцать, а то и пятнадцать. Впрочем, я так быстро расту, что смогу и в тринадцать лет сойти за восемнадцатилетнего.

Слева по тротуару пробежала толпа радостно кричащих ребятишек. Они катили перед собой старое колесо от автомобиля и почему-то были этому несказанно рады. Понятия не имею, зачем им это колесо; скорее всего, сожгут, главное, что такая малость заставляет их чувствовать счастье. А я тоже был счастлив в эту самую минуту, ведь за поворотом показался наш дом.

Таксист остановил у ворот, взял с мамы пятьдесят рублей за проезд и уехал. Открыв калитку, я увидел, что дом наш немного преобразился. На окнах появились шторы, а это означало, что Гав на работе получил аванс и, как примерный семьянин, дал возможность жене направить деньги на самое необходимое. Да, пока фиктивной жене, но в будущем всё может резко измениться.

Мама вошла следом за мной во двор, задвинула за собой засов и повела меня в дом, который было не узнать. В коридоре слева появилась прихожая со шкафом и обувницей. Судя по всему, их совсем недавно выстругали из дерева — ещё запах такой смоляной. Из сосны, что ли? Пройдя дальше, заметил, что у кровати стоят две тумбочки, напротив окна — комод с зеркалом, и на кухне — раскладушка.

— Это Стасик на работе с мужиками договорился, — с гордостью заявила мама.

— Поди, всю залплату отдал за это богатство? — спросил я.

— Да нет. Под лавкой в бане нашел десяток колец, продал, и денег как раз хватило на покупку мебели.

Зараза! Разграбил мой тайник. Хотя я сам виноват. Нужно было лучше прятать. Так-то колец не жалко, я бы и сам их отдал, кроме одного. Был там перстень с драгоценным камнем. Вот камушек я хотел Галине скормить, но немного не успел. А ведь эволюция Гали была так близка, если, конечно, одного камешка хватило бы для улучшения голема, в чём я крайне сомневаюсь.

— Молодец. Хозяйственный, — уважительно сказал я и направился в сторону кухни. Залез на лавку и стал стучать кулаком по столу. — Блинчики! Блинчики! Блинчики!

— Хи-хи. Сейчас всё будет, мой хороший, — засмеялась мама и стала накрывать на стол.

Она вытащила из ещё тёплой печи блины и пирожки, а после поставила их рядом со мной. Блинчики обильно сдобрила мёдом, налила полную кружку брусничного морса и села напротив меня. Всего пара минут и кухня наполнилась вкуснейшим ароматом мёда, варенья и свежей выпечки. Я смотрел на эти кулинарные шедевры и давился слюной, ведь в больнице кормёжка была, мягко говоря, так себе.

Первыми уничтожению подверглись пирожки с вареньем. Мягкая сладковатая сдоба исчезала со страшной скоростью. Я кусал, запивал морсом, и снова вгрызался в тесто. Первый, второй, третий пирожок. Началась отдышка, из-за приближающегося переедания.

Отодвинул тарелку с пирожками и принялся поедать блины. О, боги. Как же сладко! Гречишный мёд добавил блинам лёгкую горчинку, от чего они стали ещё вкуснее. Я слопал пять блинов и понял, что если продолжу есть, то либо лопну, либо меня вырвет. Выпив последний глоток морса, я с облегчением выдохнул и посмотрел на умиляющуюся маму.

— Спасибо, мамуль, очень вкусно. Ик! — сказал я и непроизвольно икнул.

— На здоровье, мой хороший. — Мама встала из-за стола, подошла ко мне и обняла. — Я так рада, что ты вернулся.

— Я тоже лад, — ответил я, прижавшись к ней головой.

— Слушай! У тебя такие отличные друзья! — восторженно выпалила мама, сменив тему. — Игорь с ребятами принесли нам пятьдесят яиц, трёх несушек и одного петуха. А ещё две тушки копчёной рыбы и мешок зерна. Теперь у нас есть собственное хозяйство. Курочки яйца каждое утро несут. Стасик сказал, сделает курятник, и будем из яиц цыплят выращивать.

При этих словах глаза Елизаветы Максимовны непроизвольно загорелись. Княжеская дочка попала в реалии сельской жизни, чему была несказанно счастлива. А как иначе? Только сейчас она ощутила свободу. Пусть и на краткий миг.

— Мам, а кто такой Иголь? — спросил я.

— В смысле? Ну этот, как его? Крест, — вспомнила мама.

— Так он же Галик, — усмехнулся я.

— На самом деле, он Игорь. Просто зовёт себя Гариком, так как это звучит круче. Мужественнее. Гарик! — пояснила мама, вскинув вверх кулак.

— А как должен зваться я, чтобы моё имя звучало мужественно?

— Ты и так у меня образец мужественности. Моя надежда и опора. — Мама крепче прижала к себе, а потом стала дурачиться и щекотать меня. — Такая маленькая, большая мужественная опора! Хулиганистый мальчуган!

— А-ха-ха! Мам! Остановись! Я же задохнусь! Ха-ха! Ну всё! Хватит!

Я хохотал до слёз, а в душе радовался, что смог возродиться в этом мире. Смог испытать материнскую любовь. Получил второй шанс выполнить своё предназначение. Найти новых друзей. Вообще, жизнь — прекрасная штука. В ней полно радости. И совсем другое дело, что эту радость мы не всегда готовы рассмотреть.

Вот взять, к примеру, пирожок. Может он подарить мимолётное счастье? Если ты сыт, то, наверное, нет. А если ты час назад умирал с голоду, то будешь благодарить всех богов и уплетать этот пирожок со слезами на глазах. К сожалению, у человека постепенно замыливается глаз и он привыкает к тому, что совсем недавно заставляло его визжать от восторга.

Порой жизнь таких людей хватает за ворот рубахи и встряхивает так, что голова готова оторваться в любую секунду. Она как будто кричит «Очнись, мать твою! У тебя всё отлично! Прекрати ныть! Посмотри, сколько хорошего тебя окружает!». Одних это заставляет переосмыслить свою жизнь, а других загоняет ещё в большую депрессию. Уверен, Яковлевич относится к первым и оценит мой подарок.

Восемь часов спустя.

Михайловская поликлиника № 1.

Иван Иванович, шел с тяжким грузом на душе. Сегодня ему предстояло выписать Фёдора Яковлевича, больного с неоперабельной опухолью мозга. Врачи очень старались ему помочь, но, увы, все попытки оказались тщетны. Аппетит больного падал, состояние ухудшалось, и только настроение оставалось неизменно на высоком уровне. Подойдя к палате номер пять, Иван Иваныч услышал раскатистый смех.

— Пошли мы, значит, на рыбалку. Думаем, поглубже в лес зайдём, там потише будет, и рыба ловиться будет лучше. Разложились значит, сидим с мужиками, ждём щедрый улов. Час ждём, второй. Слышу, засопел кто-то сбоку. Причём так громко. Я бы даже сказал, громогласно! Говорю «Михалыч, просыпайся, а то храпом своим всю рыбу распугаешь». А он всё равно храпит, паскуда, даже ещё раскатистей. Поворачиваю голову, и знаете, что?

— Что? — послышался едва различимый голос.

— А ничего! Михалыча и след простыл. А сбоку от меня медвежонок стоит и дышит мне прямо в морду. Я его как увидел, сразу вскочил со стула, руки вверх поднял, медведи они ж пугливые, вроде как. Ну, я так думал, во всяком случае. И как закричу «Едрёна мать! Пошел отсюда, паскуда!». А медвежонок, значит, тоже на задние лапы вскочил, и со всего размаха как ляпнул мне лапой в бочину, я думал, кишки выплюну. Но я-то тоже парень не промах. Со всего размаха как в пятак ему зарядил — и давай бежать!

— Ха-ха! Прям кулаком?

— Нет, блин, удочкой! Конечно кулаком! Ну и, короче, несусь я по лесу, слышу сзади топот. Обернулся, а то мамка медвежонка несётся. Всклокоченная, глазищи горят! Из пасти пена сочится! И за мной, значит! Думаю, у, засранец мелкий! Настучал мамке, а я-то думал что мы по-мужски разобрались. Раз на раз вышли, так сказать.

— Да гонишь ты всё, Яковлевич! Если б медведица за тобой гналась, ты б тут не лежал.

— Да я тебе клянусь! Короче, бежит она за мной, вот-вот нагонит, а слева обрыв, ну я, не долго думая, и сиганул туда. Кувыркало меня так, что зубы клацали, да позвоночник похрустывал. Вскочил, смотрю, а медведица наверху оврага остановилась и смотрит на меня, как на дурака. Ну я ей язык показал и давай дёру. Вот так и выжил.

— Ох и сказочник. Ох и выдумщик, — усмехнулся ещё один голос из палаты.

Иван Иваныч дослушал рассказ до конца и, постучав в дверь, вошел в палату.

— Не помешал? — спросил он, уставившись на порозовевшего Фёдора Яковлевича.

Выглядел он отлично, да и чувствовал себя, судя по всему, тоже намного лучше. Былая вялость ушла, стоял в полный рост и даже не шатался.

— Иван Иваныч! Заходите, дорогой! Чай, кофе? — расплывшись в улыбке, спросил Яковлевич.

— Нет, спасибо. Я, собственно, пришел, чтобы выписать вас. И, признаться, не ожидал увидеть вас… — Врач замялся, подбирая слово.

— Таким бодрым и полным жизни? — подсказал Яковлевич.

— Именно так. Это довольно странно, — задумчиво сказал врач. — Не против, если мы сделаем ещё пару снимков? В научных целях, если угодно?

— Пффф. Да хоть сотню делайте. Я никуда не спешу, — бодро сказал неизлечимо больной и последовал за доктором.

Спустя полтора часа Иван Ивановичу вручили снимки головного мозга Фёдора Яковлевича. Распаковав большой белый конверт, врач достал снимки, поднёс их к свету и удивлённо выдохнул.

— Бред какой-то. — Иван Иванович нырнул в кабинет рентгенолога/ МРТ и спросил. — Сань, ты уверен, что это нужные мне снимки?

— Вань, конечно уверен. Твой Яковлевич — мой единственный посетитель за сегодня. Я вон, уже десяток кружек кофе выпил, чтобы со скуки не сдохнуть.

— И как? Помогло?

— Сердце биться чаще стало, а вот скука никуда не ушла, если ты об этом, — ухмыльнулся парень в белом халате.

— Понятненько… — Иван Иванович вышел в коридор и направился к палате номер пять. Там снова было шумно. Яковлевич травил очередную байку, а пациенты ему не верили. Открыв дверь, врач с порога сказал. — Фёдор Яковлевич, тут такое дело. Вы здоровы. Опухоль исчезла без следа.

— В каком смысле? — спросил пациент, выглядевший бледной смертной тенью. Он лежал в углу и едва шевелил губами.

— В самом, что ни на есть, прямом. Это чудо какое-то. Ещё сегодня утром опухоль убивала Фёдора Яковлевича, а сейчас… — растерянно сказал Иван Иванович и осёкся, услышав слова Яковлевича.

— Выходит, мальчонка не соврал, — расплывшись в счастливой улыбке, сказал Яковлевич.

— Какой мальчонка? — нахмурился врач.

— Не важно, — отмахнулся Яковлевич. — Главное, что у меня теперь будет новая жизнь. Спасибо вам!