Эволюционер из трущоб. Том 2

Глава 14

Как только я вошел в своё новое жилище, сразу понял, что мне здесь понравится. По стенам ползёт чёрная плесень, на белёном потолке ржавые разводы, пол засыпан горой пыли и грязи. Да и половые доски порядком прогнили из-за того, что в разбитые окна беспрепятственно летел и дождь и снег. Ну, что я могу сказать? Спасибо, хоть печка не рухнула, иначе мы бы тут околели.

Кстати, домишко был небольшой. Всего две комнаты. Кухня с печкой и спальня. Мама замерла и уставилась на разбитые окна.

— Мама, не пележивай. Гав всё починит, — сказал я, потянув её за рукав.

— Гав? — засмеялась она.

— Ага. Котёнок Гав. Как в книжке.

— Смотри, ему это не скажи, а то уши надерёт. — Мамина рука зарылась в мои волосы и ласково потрепала их.

— Не наделёт. Я его уже так называл, — гордо заявил я.

— Смотрю, вы уже подружились?

— Ну так. Самую малость, — поскромничал я, решив не говорить, что я спас спецназовцу жизнь. Впрочем, и маме тоже.

— И как он тебе? — спросила мама, осматривая комнату в поисках веника.

— Нолмальный мужик, — одобрил я.

— Вы посмотрите на него. Нормальный мужик. Говоришь прямо как взрослый, — шутливо проговорила мама и принялась меня щекотать.

— А я и есть взлослый! Ха-ха-! Пелестань! Уха-ха! Я же сейчас задохнусь! — выпалил я, ухохатываясь.

Мама ласково прижала меня к себе и прошептала на ухо.

— Конечно, ты уже взрослый, счастье моё. — Она отстранилась и игриво добавила. — А теперь, живо искать веник! Кто первый найдёт, тот спит на печке!

— Ты плоиглала, — самодовольно заявил я.

— С чего это? — нахмурилась мама.

— А вон он, стоит в углу.

Я указал пальцем на заросший паутиной угол за печкой.

— Глазастый. Тогда брысь на улицу, а то ещё пылью надышишься.

Меня дважды просить не пришлось. Я вышел на порог дома и увидел Гава, он возвращался с косой, переброшенной через плечо. Закатав рукава, он плюнул на ладони и принялся со свистом косить бурьян. Выходило отлично, хотя пару раз лезвие косы и натыкалось на что-то, выбивая искры.

Я сел на порог и запел:

— Когда я косил бульян,

Был я весел да и пьян,

Но взмахнул косой неловко,

И площай, моя головка. Пха-ха-ха!

Услышав песню, Гав заржал вместе со мной, а потом сделал серьёзное лицо, через которое всё равно пробивалась улыбка.

— Михаил, не мешай. Лучше сходи в сарай, да посмотри, есть ли там целые оконные рамы.

— Будем пелеставлять в дом?

— Догадливый, — кивнул Гаврилов и продолжил уничтожать заросли бурьяна.

Хорошо ему. Огромный детина, ему бурьян от силы до груди достаёт, а вот для меня он — настоящий непроходимый бурелом. Я направился в сторону сарая, раздвигая руками сорняки, и буквально через пару метров в руку вонзились острые иглы чертополоха.

— Ай! Твалина! — вскрикнул я и инстинктивно потянулся к мане.

По телу пробежался холодок и в последний момент я остановился. Если соседи увидят что двухлетка колдует, то наша легенда о счастливой семье таксиста мигом рухнет. Скрежетнув зубами, побрёл дальше, расталкивая кусты бурьяна и бесконечно чихая. Чёртова полынь была здесь повсюду. С её сухих ветвей сыпалась то ли пыльца, то ли дорожная пыль, и тут же попадала в нос.

С боем я пробился к сараю. Грубо сколочен из досок, но выглядит добротно. Даже щелей нет. Я подошел к массивной деревянной двери и потянул её на себя. Даже не шевелится. Засела в землю и не хочет открываться. Ну и ладно. Сейчас поможем. Набросил на себя покров маны и потянуть сильнее. Заскрипели петли, и дверь начала поддаваться.

Когда образовалась щель размером с мою голову, я просочился внутрь. Всюду паутина, пыль и темнота, разрываемая лишь скудным светом, сочащимся через грязное окно. Осмотрелся по сторонам и услышал, как в дальнем углу сарая что-то зашуршало.

— Клыса? — спросил я и, на всякий случай, приготовился использовать морозный покров.

Но делать этого не пришлось. Живность испугалась и убежала. Я же побрёл дальше, осматривая владения. Но тут особо ничего не было. Лопата, грабли, пара вёдер, тяпка, да топор с зазубринами на лезвии. Негусто. Зато есть одно окно в начале сарая, и ещё одно — в конце По размеру, вроде, точно такие же, как в доме. Ну и отлично. Я взял топор, закинул на плечо и двинул на выход.

— Ну всё. Молись, бульян плоклятый, — прорычал я, посмотрев на руку которую проколол чертополох.

Выйдя из сарая, я стал размахивать топором, рубя всё направо и налево. Сухой бурьян трещал, ломался от ударов и осыпал меня тоннами пыли. Но я вошел в такой раж, что уже не обращал внимания на слезящиеся глаза и постоянное чихание. Прорубив тропинку к бане, я почувствовал, что на ладонях образовались мозоли. Хммм… Как-то слишком быстро.

Подошел к двери бани, просунул лезвие топора сбоку и немного поддел. Дверца приоткрылась. Потянул её на себя и тут же утонул в аромате дубовых веничков. О, боги! Как же это прекрасно! В прошлой жизни я каждый понедельник ходил в баню. Странная традиция для архимага? Возможно, но такая приятная.

Открыв дверь, я вошел внутрь и попал в предбанник. Лавка, на которой поместятся от силы три человека, небольшой столик и зеркало. Слева дверь в парилку. Ковырнул её топором, и она также отворилась. Забавно, но в парилке не было плесени, хотя, судя по цвету досок, здесь было влажновато. Видать, древесина пропитана чем-то.

У дальней стены парилки стоял котёл, обвязанный крупными камнями. Справа от него стопкой были сложены дрова. Подойдя ближе, я взял полено в руку. Тяжеленькое, хотя снаружи сухое. Готов спорить, что внутри полно влаги. Поставил полешко на деревянный пол и рубанул топором. Топор засел в полене, прорубив его до середины.

— Залаза, — пропыхтел я, поднимая над головой и полено, и топор.

В следующую секунду я потерял равновесие и едва не рухнул на спину. Ловко крутанувшись вокруг своей оси, я развернулся и, перехватив топор, ударил его обухом об пол. Полено развалилось пополам. Внутри оно и правда оказалось сыровато. Но это не проблема. Лишь бы загорелось, а там — в печи высохнет.

Пока я осматривался, услышал что совсем близко свистит коса. Гав успел добраться до бани и мощным рывком отворил дверь.

— Что скажешь? — спросил он, а сам с теплотой в глазах заглянул в парилку.

Очевидно, что у него с этим местом связано много приятных и в то же время грустных воспоминаний.

— Можем выковылять окна из салая, а потом баньку затопим, — улыбнувшись, ответил я.

— Ага. Затопим, — хмыкнул он. — Шустрый ты, спасу нет. Дай топор. Пойду выковыливать, — передразнил меня Гав.

— Удачи, — я протянул ему топор, а сам отправился в дом.

Мама подмела полы, но это мало чем помогло. Здесь их надо было не подметать, а капитально так замывать. Я бы с радостью помог ей и принёс воды, вот только до воротка колодца, не достану. Да и не уверен я в том, что смогу дотащить десятилитровое ведро, не расплескав всю воду. В итоге маме пришлось самой тащиться к колодцу.

Спустя пару минут она принесла ведро воды. Посмотрела на пол, покрытый чёрным слоем пыли и грязи. Тяжело вздохнула и просто вылила воду на пол. Лужа растеклась по всему дому. Мама взяла ветхую швабру из угла рядом с печкой, обернула швабру тряпкой, которая некогда была моей простынёй, и принялась мыть пол.

Я же стоял и наблюдал за происходящим, чувствуя себя довольно бесполезным. Должен сказать, что это неприятное чувство. Поэтому решил и себе найти занятие. Взял одну из своих рубах, намочил её и принялся протирать обеденный стол и стулья стоящие, на кухне.

Пока мы возились, наводя чистоту, пришел Гав, держа в руках два оконных стекла. Видимо решил, что менять раму целиком куда сложнее, чем заменить выбитые стёкла. Прошелся по помытому и наследил, за что получил от мамы взгляд, полный осуждения.

— Рановато вы, Елизавета Максимовна начали мыть полы, — буркнул Гав, задержав на маме взгляд.

Мама еле сдержалась, чтобы не облаять спецназовца. В итоге она вздохнула и пошла на кухню помогать мне. Гав же отогнул гвозди, удерживающие стекло в раме, и выбросил осколки на улицу, после чего вставил новые стёкла и вернул гвозди в первоначальное положение. В доме сразу же стало уютно, так как ветер с улицы перестал проникать внутрь.

— А сейчас-то, Станислав Карлович, уже можно мыть полы? — язвительно спросила мама.

— Нужно, — ответил Гаврилов и улыбнулся, но мама тут же закатила глаза, сделав вид, что обиделась. Капитан поверил в этот фарс, а я-то видел, что мама, уходя в другую комнату, улыбалась. Ох уж эти заигрывания.

Пока мама намывала полы, я сбегал в баню за дровами. Много взять не получилось, но четыре полена захватил. Гав тем временем, громко матерясь, возился в сарае. Я заглянул в приоткрытую дверь, и увидел, как капитан копается в ящике со старыми тряпками.

— Гав, у тебя спички есть? — спросил я.

— Закурить решил? — ответил вопросом на вопрос спецназовец и, не глядя на меня, протянул коробок спичек.

— Лучше. Соблаюсь спалить здесь всё, — пошутил я, выхватив спички из его руки.

— Благое дело, — буркнул он и через секунду опомнился. — Какой «спалить»? Я тебе спалю! А ну, верни спички!

Я захохотал и понёсся к дому. Гав же за мной не погнался, а лишь шуганул, да и то только для порядку. Остановившись у порога, я осмотрел двор. Рядом с поваленным забором расположилась огромная куча сухого скошенного бурьяна. Сомневаюсь, что в доме найдутся газетки для растопки, а значит, нужно набрать сушняка. Покопался в куче, выбрал, на мой взгляд, наименее вонючий сорняк и потащил в дом.

— Ну, Миша, куда ты этот мусор тащишь? — взмолилась мама, увидев меня с охапкой бурьяна.

А у самой аж губы посинели, пока полы намывала. Вроде на улице апрель, а без отопления в ледяную воду опускать руки — радости никакой.

— Сейчас печку затоплю, соглеешься, — деловито ответил я, разулся и пошел на кухню.

Печка была старенькая, сложенная из рыжего кирпича. Её обмазали глиной, а после побелили. Модификация стандартная. Дверца для дров, зольник и заслонка для регулирования тяги воздуха. Закинул бурьян в печь, почистил зольник, а сверху на бурьян уложил четыре полена. Чиркнул спичкой и закашлялся.

Вытяжка оказалась в закрытом положении и весь дым пошел в комнату. Тут же передвинул заслонку вправо и пошла тяга! Разгорелся огонь, поленья лениво занялись, стали шипеть и потрескивать. Я прикрыл дверку топки и поймал на себе восхищённый взгляд мамы.

— Не думала, что вас в пансионате обучали как топить печь.

— Эээ… Ну да, там много пло что лассказывали, — протянул я и зыркнул в сторону выхода. — Пойду ещё длов плинесу.

Мама лишь улыбнулась и проводила меня взглядом. Вот же, блин. Не рассчитывал я, что придётся жить с ней бок о бок. Теперь придётся думать о каждом своём действии, чтобы не сболтнуть и не сделать чего лишнего. Хотя, наверное, уже слишком поздно. Я и так слишком много странного сказал и сделал. Радует, что это — мама. Она не предаст. Так ведь? Ведь не предаст?

Я выбежал на улицу и врезался в капитана.

— Куда несёшься? — спросил Гав, держа в руках два пакета с тряпьём.

— За дловами. А то дом плоховато голит. Отсылел, — ухмыльнулся я.

— Весельчак, — хмыкнул Гав и протянул мне пакеты. — В одном твоя одежда, а второй матери отдашь. Будете в этих тряпках ходить, сойдёте за местных. Топай. Дров я сам принесу.

Я вернулся в дом, отдал пакеты матери. Она в это время пыталась сбросить с кровати пожелтевший матрас. Пришел Гав с охапкой дров, сложил их у печки, а после позвал всех на кухню.

— Значит, так. Запаса провианта у нас хватит ровно на один раз поесть. — Капитан указал на коробку сухого пайка, лежащую на столе. — Кушаем — и спать.

— А что мы будем есть завтра? — спросила мама, нахмурив бровки.

Услышав её вопрос, Гаврилов потёр виски, как будто внезапно разболелась голова.

— А кушать мы будем, Елизавета Максимовна, то, что сами приготовим. Вы же умеете готовить?

— Я тебе что, кухарка? — возмутилась мама.

— Если хотите сытно есть и не горбатиться на трёх работах, то да, кухарка, — прорычал Гав.

— О-о-о. Вот и пелвый семейный скандал подъехал, — закатил я глаза, залез на лавку и разорвал коробку сухпайка. — Пока будете лугаться, я поем, если вы не плотив.

Первая банка, какая попалась мне на глаза, была рисовой кашей с мясом. Правда её тут же отобрал Гав.

— Куда ты? Сначала разогрей, потом ешь. Она же мерзкая на вкус, когда холодная. — Спецназовец порылся в сухпайке, взял ещё пару банок и поставил их на печку. В это время мама тайком посматривала на него, стараясь скрывать улыбку.

Десять минут спустя ужин был готов. Гав принёс банки и открыл их, выставив на стол. Сам же брать ничего не стал, дождался пока мы выберем себе блюдо по вкусу, а себе забрал оставшееся. Ну, что я могу сказать? Каша с мясом вполне съедобная. В пансионате кормили куда хуже. Единственное что не понравилось, так это обилие жира. Доев банку, я уделался по самые локти.

Следом я слопал безвкусную гадость под названием галеты. Даже туалетная бумага была бы вкуснее. Хорошо, что кофейный напиток был сладковат и смог смыть изо рта привкус этой трухи. Когда я уже допивал кофе, мама заметила это и попыталась вырвать у меня его, но было поздно, я заправился кофейком до самых краёв.

Мама же поковырялась в банке с пловом, выпила яблочный сок и пошла в спальню. Возникла напряженная пауза. Гав и я уставились на недоеденный плов и синхронно сглотнули.

— Чул, моя половина, — не сводя взгляда с банки, жадно заявил я.

— Проглот мелкий, — хмыкнул капитан и пододвинул плов мне. — Жуй.

Он отвернулся и посмотрел в окно, видать, не наелся, и сейчас собирает всё благородство в кулак, чтобы не объесть двухлетку. Но и мне знакомо благородство. Как и сказал, я съел лишь половину и толкнул банку в сторону капитана.

— Спасибо за еду, — поблагодарил я и пошел следом за мамой.

— Сам печку затопил? — услышал я за спиной.

— С божьей помощью.

— Ох, и язва же ты, — усмехнулся капитан и принялся жевать остатки плова.

Войдя в спальню, я заметил, что мама завесила окно простынёй, которой прежде мыла полы, так как штор здесь не было. Матрас с кровати выкинула, и прямо на деревянный каркас постелила всю одежду, которую нам выдал Гаврилов. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Будешь спать у стенки или на краю?

— На краю, — без раздумий ответил я и залез на кровать.

На кровати мягко говоря было жестко. Если уж говорить начистоту, то я предпочёл бы заночевать в салоне машины. Да и подушек нет, придётся руку подкладывать под голову, а ещё… Мама нежно притянула меня к себе и обняла. Всё возмущение мигом растворилась в нежности этого момента, и я уснул раньше, чем успел о чём-либо подумать. Поразительно, даже кофе не удержал меня в сознании.

Очнулся я оттого, что мозолистая пятерня зажала мне рот. Это был Гаврилов. Он поднёс палец к своим губам и велел мне не шуметь. Я кивнул и аккуратно слез с кровати, стараясь не разбудить маму. За окном было ещё темно и чертовски холодно. Видать, печка за ночь успела остыть. Я последовал за капитаном и мы тихо, словно мыши, вышли из дома, закрыв за собой дверь.

Я посмотрел на небо. Луна только собиралась уступать место солнцу. Сколько сейчас, четыре или пять часов утра? И какого чёрта он так рано меня поднял?

— Переодевайся, — сказал Гав и протянул мне изрядно поношенный синий спортивный костюм и кеды.

Не желая спорить, я зевнул и напялил на себя новый наряд. В спортивном костюме подмышкой дыра размером с мой кулак, а у кед начала отклеиваться подошва.

— Зачем всё это? — протянул я, зевая.

— На зарядку пойдёшь со мной. Или ты думал, раз уехал из пансионата, то и тренироваться не надо? — спросил Гав.

— Великий Гав обучит меня лемеслу вождения автомобиля? — усмехнулся я, и тут же пришлось уворачиватсья от подзатыльника.

— Хватит зубоскалить. За мной, бегом марш, — тихо сказал Гав, и мы побежали по узкой улочке.

Из покосившихся домов выползали местные жители. Одни собирались на работу, другие вышли, чтобы покормить скотину. И те и другие смотрели на нас, как на идиотов. Бежит двухметровая дылда, а за ним несётся, задыхаясь, мелочь вдвое меньшего размера.

Местные явно не занимались спортом, а лишь пытались не подохнуть с голоду. Поэтому и смотрели на нас осуждающе, мол, «идиоты, с жиру бесятся, что ли?». Мы добежали до улицы Майской, а от неё двинули прямиком к реке Серга. Расстояние составило примерно полтора километра, за это время тело успело прогреться, и я перестал ощущать холод.

— Снимай тряпки. Заплыв против течения, — сказал Гав, когда мы оказались на берегу реки.

— Может, обойдёмся без этого? — нехотя спросил я, так как купаться желания не было.

— Живо, — рыкнул Гав, придавив меня взглядом.

— Зля я тебя спас. Надо было дать подохнуть, тогда бы не плишлось, лезть в чёлтову леку-у-у! — бухтел я, расстёгивая рубаху, но капитан был не намерен всё это выслушивать. Он схватил меня подмышки, и побежал к воде. — Отпусти меня, макака-пелелосток! — заорал я за секунду до того, как Гав забросил меня на середину реки.

Ледяная вода обожгла кожу и сбила дыхание. Я вынырнул и стал грести к берегу, на котором самодовольно улыбался Гаврилов. Как только я попытался выплыть с глубины и достать до дна, спецназовец тут же заскочил в воду и оттолкнул меня подальше.

— Я сказал, плывём против течения.

— А я сказал, что сейчас отмоложу тебе яйца! — возмутился я и использовал морозный покров.

Тупая была идея. Вода вокруг меня замёрзла, сковав меня льдом со всех сторон, только голова осталась на поверхности. А в следующую секунду ледышка перевернулась, и я скрылся под водой. Если бы не Гаврилов, то я бы так и утонул. Он вытащил меня на берег и разбил лёд голыми кулаками. Ледышки осыпались на траву, и я, надувшись, выдавил из себя.

— Спасибо за спасение. Считай, что мы квиты.

— Принимается, — усмехнулся капитан. — А теперь — живо в воду, и плыви против течения. Так ты согреешься и быстро разовьёшь мышцы всего тела. Миха, ты пойми, я ж не просто так тебя заставля… — договорить он не успел, я молча поднялся и отправился выполнять приказ.

Если вы никогда не плавали против течения, то рекомендую попробовать. Очень утомительное занятие. Уходила уйма сил, чтобы оставаться на месте, а чтобы двигаться вперёд, приходилось выложиться на полную. Когда я окончательно выдохся, Гав разрешил выбраться на берег.

— Отдохни пару минут и идём домой. Завтракать, — сказал он по-отечески. — Хорошо потрудился сегодня. Хотя дури в твоей голове, конечно, немерено.

— Как и в твоей, — ухмыльнулся я.

— Что есть, то есть, — ответил он и улыбнулся.

— Можно личный воплос?

— Спрашивай. Если смогу, отвечу, если не смогу — то пошлю нахрен, — весело сообщил Гав и внимательно уставился на меня.

— Тебе моя мама нлавится? — спросил я в лоб.

Капитан тут же покраснел.

— Я смотрю, кто-то тут слишком умный, да? — с угрозой в голосе проговорил Гав.

— Ага. Есть такое, — самодовольно заявил я. — Знаешь. Я не плотив, чтобы ты стал моим новым отцом.

Говоря это, я и сам не понимал зачем поднял эту тему. Может, пытался сделать жизнь мамы немного радостнее? А может, действительно уважал Гаврилова и не отказался бы от того, чтобы такой человек был моим отцом. Ведь настоящего я так и не видел вживую, только жил с последствиями его дурости. Услышав мои слова, капитан смутился ещё сильнее. Он поднялся с земли, отряхнулся и пошел в сторону дома.

— Может, ты и не против. А вот Архаров за такое по голове точно не погладит. Мама у тебя и правда красивая, но ради неё я в петлю не полезу, — сказал он, не оборачиваясь.

— Дулак, — констатировал я.

Гав в Михайловске инкогнито, мою маму тут никто не знает. Так чего он боится? Боится привязаться к ней, или что? Как бы там ни было, назад мы пошли молча. Когда впереди показался наш новый дом, я почувствовал неясную тревогу. Опять звериное чутьё разыгралось.