«Надо сказать, что это все неправильно!» — подумала я, отвернувшись от двери, чтобы не видеть профессора Стэйбла. Потому что как только я его увижу, я не смогу ничего сказать. Я буду мечтать только о том, чтобы он снова и снова меня… От слова «трахнул» меня почему-то покоробило. «Трахнул» — это про тот секс, который был у нас с Милошем. Вот ему как раз подходило. Ощущения были такие, будто он мной подрочил. И что рукой ему было бы удобнее, особенно если бы он у зеркала стоял.
А то, что происходило между мной и профессором Стэйблом никак нельзя было назвать этим дурацким словом.
А если пришел все-таки не он, а кто-то другой, то у меня есть записка от этой самой Каллиопы Розенфельд, что я должна поливать цветочки. Но тогда я тем более не хочу смотреть…
— Что случилось, милая? — раздался голос, от которого внутри меня моментально разлилось тепло, и тысяча бабочек вспорхнули и закружились в моем животе. Горькая непонятная обида на то, что мы встречаемся в комнате этой ослепительной Каллиопы перемешалась внутри меня с всполохами нестерпимого желания, превратившись в такой жгучий коктейль, что из глаз сами собой хлынули слезы.
— Мелоди, ты плачешь? — профессор развернул меня к себе и провел пальцами по щеке. — Тебя кто-то обидел?
«Это все неправильно!» — хотела сказать я. Но вместо этого поднялась на цыпочки, обхватила его шею руками и впилась в его губы поцелуем.
От ощущения того, что это все совсем ненадолго, что уже через несколько дней Чары Инанны перестанут действовать, и профессор Стэйбл снова станет для меня недостижимым небожителем, становилось больно почти физически.
И меня прямо-таки разрывало на части от всех этих противоречивых эмоций и мыслей, смешавшихся в одну кучу в моей маленькой голове для всего этого голове.
Потом.
Эти все серьезные разговоры и сложные лица.
И связан ли он как-то с хозяйкой этой комнаты.
Пусть все это будет потом.
После.
Сейчас у меня слишком мало времени, чтобы получить то, что стало моим по какому-то странному стечению обстоятельств.
Такая сладкая ошибка судьбы…
Руки профессора сжали мою талию, наши губы слились в долгом и влажном поцелуе. Из глаз моих продолжали литься слезы, но уже как будто по инерции. И уже как будто слезы радости.
— Боюсь, я не дотерплю до кровати, — промурлыкал профессор мне на ухо, легонько прикусив мочку.
Повернул меня к себе спиной и прижал к стене всем своим весом. Тонкий запах цветка Скромной Нэнси окутал мою голову, от него, кажется, страсть стала еще более жгучей.
Острой.
Тайная встреча в чужой комнате.
И руки профессора, уверенно стягивающие трусики с моих ягодиц.
Я нетерпеливо выгнула спину. Мне до умопомрачения хотелось снова ощутить, как его твердокаменный член проникает внутрь, с каждым толчком все глубже. С трудом прокладывая себе путь.
Сильнее.
Яростнее.
Заставляя меня чувствовать себя не человеком, а только половинкой…
— У нас с тобой сегодня вся ночь впереди, — прошептал мне на ухо профессор, и тело мое тут же взорвалось оглушающим оргазмом. Мне даже показалось, что я на секунду потеряла сознание. И если бы он меня не держал, я бы точно упала на пол.
Или, скорее, стекла… Потому что сама себе я в этот момент казалась жидкой… Или скорее желеобразной…
«Какие дурацкие мысли приходят в голову в такой момент…» — подумала я.
И кажется я все-таки теряла сознание где-то в процессе.
Потому что я не успела понять, как и когда мы переместились на широкую кровать в тени сумеречного мирта.
Немного пугающая яростная страсть профессора сменилась нежностью.
Потом снова превратилась в захлестнувший нас ураган.
Потом меня снова накрыло фейерверком оргазма.
Размазало ровным слоем по пахнущим лавандой простыням.
И мое то гаснущее, то вспыхивающее неожиданными мыслями сознание, даже как-то пыталось сообразить, почему все вот так?
Сильные руки профессора Стэйбла крутили меня, как невесомую игрушку. Но при этом его страсть не была слепой. Когда я видела его лицо, я не понимала, что доставляет ему большее удовольствие — то, что он получил, чего хотел. Или то, что он видит на моем лице встречную страсть, не менее яростную, чем его собственная.
Мы замерли в объятиях друг друга, переплетясь телами. Порхающие светлячки Скромной Нэнси отбрасывали блики на нашей мокрой коже.
«Нашей коже…» — эхом повторила я про себя.
Сейчас было вообще сложно сказать, где чья плоть. Потому что мы слились в один сосуд, связались в единый узел…
«Это истинная любовь, да?» — мысленно задала я вопрос непонятно кому.
Сказать то же самое вслух я не смогла. Страшно было, что я спугну вот это чарующее ощущение единого тела. Такая удивительная гармония. Как совершенная мелодия…
— Мелоди, — сказал профессор Стэйбл и провел ладонью по моей спине. Кожа немедленно отозвалась сладким трепетом. Словно тело, которое кажется только что в исступлении отдало все себя, без остатка, уже снова было готово продолжать.
— Ты удивительная, — сказал профессор, и я поняла, что пока я думала в голове все эти мысли, он не отрываясь смотрит на мое лицо. И в глазах его в полумраке я увидела отблески пламени.
Реальность как будто расфокусировалась, подернулась дымкой. Все предметы и растения в комнате и обрели дополнительную четкость, и расплылись, раскидывая вокруг всполохи своих аур.
Над головой профессора Стэйбла, переливался знак, образованный двумя ярко красными дугами и косым росчерком. Знак «коразон», похожий и не похожий на сердечко, которые рисуют ванильно настроенные девчонки.
Магическое зрение я пока что не могла полноценно контролировать. Иногда оно включалось само, как например сейчас.
«А я так надеялась, что Вильерсу показалось…» — горько подумала я, уткнувшись носом в грудь профессора Стэйбла. Вот он, этот треклятый «коразон»! Значит это и правда Чары Инанны. И через несколько дней у нас с ним все закончится.
— Мелоди, — профессор Стэйбл снова провел ладонью по моей спине. — Я хочу кое-что тебе показать…