Глава 15

Пока Александр занимался написанием отчета, майор Широкин отъезжал куда-то по делам службы. Но, к середине дня он вернулся и неожиданно предложил отобедать. Это предложение оказалось немного неожиданным для Александра, потому что он уже собирался идти на обед в столовую. Но, предложение он принял, тем более, что куда-то далеко идти или ехать необходимости не имелось. Обед подавали прямо в этом же доме, в жилой половине, где Тимофей Григорьевич квартировал. Как и сказал до этого вестовой Тарас, у майора имелся и собственный повар, грузин Гиви, который замечательно готовил блюда национальной кавказской кухни.

Александр решил, что постарается не пить, даже если майор выставит на стол хорошую водку или выдержанный коньяк. Он дал себе слово даже не смотреть в сторону бутылки, а побольше молчаливо и тщательно пережевывать пищу, все время контролируя собственные мысли для того, чтобы ни одной из них не дать сосредоточиться на алкоголе. А еще Саша предполагал, что пожилому майору он сам по себе наверняка не интересен, но, раз уж дядя Игорь звонил и недвусмысленно намекал, что сына большого начальника надлежит принимать хорошо, а то неизвестно, что он там напишет в отчете, то майор, конечно, старался показать себя гостеприимным хозяином. А, по большому счету, о чем человеку, прожившему уже половину жизни, говорить с молодым выскочкой, который совсем недавно выпустился из училища, да прослужил всего ничего, год с небольшим, а уже целый капитан-лейтенант и занимает, к тому же, важную должность при штабе флота? Эх, если бы только Широкин знал, что на самом деле перед ним не молодой баловень судьбы, а умудренный жизненным опытом человек, проживший уже почти целый век и вновь чудесным образом начавший собственную жизнь заново! Но, майор, конечно, находился в полном неведении относительно таких метаморфоз Александра Лебедева.

Понимая все это, Саше все равно не очень нравилось, что перед ним заискивают исключительно из-за служебного положения родственников и его собственной штабной должности. Хотя, он отдавал себе отчет, что молодость, обретенная вновь столь неожиданно, конечно, сама по себе влияла на его нынешнее мировосприятие и поступки. Вряд ли тот Александр Евгеньевич, который умер в двадцать первом веке, стал бы так рисковать не только собой, но и другими людьми во время похода на тех же торпедных катерах. Теперь же Саша ловил себя на мысли, что, соединив в себе жизненный опыт ветерана и собственную молодость, утратил чувство самосохранения, сделавшись просто каким-то безбашенным. И эту безбашенность, разумеется, нужно было научиться ограничивать в себе до разумных пределов.

Когда Лебедев только прибыл на Моонзунд, то почему-то сам себе придумал, что молва о его подвигах во время десанта в Паланге и командования торпедными катерами в атаке на Хельсинки уже бежит впереди него. Но, он убедился, что это было совсем не так. И даже медаль на кителе сама по себе не делала из него героя в глазах окружающих. Да и ничего удивительного. Ведь все военные операции засекречены, а время военное. А потому вряд ли слухи разносятся быстрее официальных сообщений, если только эти слухи специально не распространяются вражеской агентурой. К тому же, прошло совсем немного времени. Вот и понятно, что майор весьма удивился тому, что дядя порассказал про племянника, узнав, например, что он участвовал в высадке десанта и был ранен в бою с противником.

Но, ароматы, доносящиеся из кухни, были такими аппетитными, что Саша не мог отказаться от предложения пообедать, а потому он решил, что даже если его и просто терпят, он все равно сядет за стол. Молодой организм, быстро выздоравливающий после ранения, требовал еды. Потому, не в силах противиться вкусным запахам, Саша проследовал за Тимофеем Григорьевичем в просторную жилую комнату, посередине которой стоял большой полированный стол, уже накрытый настоящей белой скатертью с кружевом по краям и сервированный, окруженный венскими стульями из гнутого дерева с какими-то гербами, вырезанными на спинках.

Да и вся обстановка в комнате майора, похоже, была экспроприирована у кого-то из местных капиталистов. На стенах висели ковры и картины в дорогих рамах с морскими видами. В роскошном серванте с внутренним зеркалом расположился красивый сервиз. На камине рядом тикали вычурные бронзовые часы, изображающие лежачего льва. А всю дальнюю часть комнаты занимала огромная двуспальная кровать с пухлым матрасом, застеленная парчовым покрывалом с растительными узорами, выполненными золотыми нитями на темно-красном фоне. Тяжелые шторы из бордового бархата, слегка прикрывающие оба окна, тоже выглядели очень дорогими. Посуда, которая разместилась на столе, вполне соответствовала всей остальной обстановке. Тарелки и миски были из расписного фарфора, столовые приборы блестели начищенным серебром, а высокие бокалы и маленькие стопки переливались хрустальными гранями.

— Этот дом принадлежал раньше коменданту крепости, — объяснил майор, заметив удивленный взгляд гостя.

— Чувствуется, что комендант не бедствовал, — пробормотал Александр, оглядывая помещение. Потом спросил:

— И куда же подевался этот комендант?

— Сбежал в Германию, как только мы сюда пришли. Даже добро свое все бросил впопыхах, — сказал майор.

Помимо повара, за столом вовсю хозяйничала и грудастая майорская секретарша, принимая активное участие в трапезе, что только подтверждало догадку Александра о близких отношениях Широкина с ней. На первое повар в белом переднике, надетом поверх обычной матросской робы, подал сациви из курицы с тертыми грецкими орехами, а на второе — лобио из красной фасоли тоже с орехами. Все, как положено, со специями и с зеленью. Блюда имели отличный вкус, чувствовалось, что при их изготовлении использовали все ингредиенты, рекомендованные рецептами. Даже кинза была совсем свежей. Александр не понимал, и где только они здесь на Моонзунде все это брали, когда вокруг шла война?

А ведь, несмотря на все принятые меры, обстановка на фронтах все равно продолжала ухудшаться. Вермахт двигался вперед, пусть и не столь быстро, как раньше, но двигался. И свое захватническое движение германская военная машина останавливать нигде не собиралась. Ведь, несмотря на все усилия, предпринятые руководством РККА, техническое превосходство противника и боевой опыт личного состава, накопившийся за время войны, например, при наступлении немцев на Францию и во время разгрома Польши, давали о себе знать. Германия воевала уже больше полутора лет. Причем, боевые действия с первого сентября тридцать девятого года велись на различных театрах военных действий и не только в Европе, а даже в Африке. Красноармейцы же, в подавляющем большинстве, вступали в бой необстрелянными и неопытными. Лишь у некоторых бойцов действующей армии имелся опыт боев в Зимней войне с финнами, да столкновений с японцами на Халхин-Голе.

За столом майор говорил о том, что под Ригой продолжается тяжелое сражение. А в Курляндии дела совсем плохи. Вот-вот немцы последний укрепрайон возьмут в районе мыса Колка. Вот только Александр помнил, что в его прошлой жизни Курляндию и Ригу немцы к этой дате уже взяли неделю назад. А теперь Рига держалась, да и переправа с Колки действовала. Пусть и под вражескими обстрелами и бомбежками, но эвакуация с полуострова на Моонзунд все еще продолжалась.

Вопреки ожиданиям Александра, майор ничего из спиртного на стол не выставил. Вряд ли он сам не пил. Но вот поить Лебедева не рисковал. По всему выходило, что это все козни дяди Игоря. Вероятно, он предупредил майора, чтобы не вздумал соблазнять Сашу спиртным. Так что и не пришлось Александру на этот раз напрягать свою силу воли. За обедом он больше слушал и жевал. События на фронте он тоже старался особенно не комментировать, боясь проболтаться о своем знании будущего развития событий. Лишь уверенно сказал майору, что Советский Союз обязательно победит Германию, хотя война с немцами будет длиться годы, да и потери будут не меньшими, чем в Первую Мировую.

А вот когда нечаянно Саша сказал, что поражение Финляндии полностью сняло угрозу блокады Ленинграда, майор насторожился. Ведь Тимофей Григорьевич, как выяснилось, не допускал даже такой теоретической возможности, считая, что в Зимнюю войну с финнами граница была достаточно далеко отодвинута от города имени Ленина. Лебедев спорить не стал. Зато он хорошо наелся, не забывая нахваливать угощения. Пусть майор поймет, что молодой капитан-лейтенант приличный и благодарный человек, а совсем не такой выскочка-мажор и алкоголик, как о нем, наверное, думает Широкин после факта попойки на поврежденном эсминце и разговора с его дядей.

* * *

Советская база в Ханко имела неплохую береговую оборону, а ее личный состав уже получил в новой короткой войне с Финляндией боевой опыт. Этой военной кампании, победоносно завершившейся решительным десантом на Финскую столицу, уже дали неофициальное название «Недельная война». В понедельник 28-го июня Финляндия официально объявила войну Советскому Союзу, фактически начав боевые действия за день до этого, а уже в воскресенье третьего июля правительство Финляндии подписало капитуляцию. Хотя северная часть страны, объявив себя независимым государством Северная Суоми, еще продолжала сопротивление под руководством фельдмаршала Маннергейма и при поддержке немцев со стороны Норвегии, оккупированной ими, но вся южная часть вдоль Финского залива и до залива Ботнического уже однозначно контролировалась Красной Армией.

Береговая оборона полуострова Ханко состояла из трех двенадцатидюймовых железнодорожных установок, способных уверенно простреливать фарватеры на тридцать километров. Вместе с ними берег обороняли батарея из четырех стационарных 180-мм орудий, которые стреляли еще дальше, чем двенадцатидюймовки, а также десять 130-мм пушек. Имелись и несколько старых береговых орудий других калибров. С воздуха базу прикрывали до полусотни зениток, а также истребители. Непосредственно возле полуострова акваторию защищали сторожевые и пограничные катера, обеспечивая охрану береговой линии от возможных попыток проникновения немецких диверсантов с моря.

Получив сообщение из штаба флота о появлении на Балтике крупных сил немецкого флота, командир базы генерал-майор Сергей Иванович Кабанов понял, что, несмотря на победу в Недельной войне с Финляндией, расслабляться нельзя. По его распоряжению береговая оборона быстро укреплялась финским и немецким трофейным вооружением, захваченным в ходе наступления, предпринятого с полуострова Ханко. Водный район советской базы на Ханко в этот момент прикрывала эскадра легких сил флота. В нее входили крейсер «Максим Горький», оба лидера эсминцев «Ленинград» и «Минск», а также шесть новых эскадренных миноносцев: «Гордый», «Сердитый», «Сметливый», «Стойкий», «Сторожевой», «Стерегущий». Для усиления был задействован отряд торпедных катеров. К тому же, всю акваторию у входа в Финский залив постоянно патрулировал дивизион подводных лодок, а с аэродромов на Ханко, как и с захваченных после капитуляции Финляндии финских аэродромов, небо охраняли истребители военно-воздушных сил флота. По распоряжению штаба КБФ в устье финского залива советские тральщики ставили минные заграждения, чтобы воспрепятствовать возможному прорыву немецкой эскадры к Хельсинки, к Таллину, или даже к Кронштадту.

Эскадра легких сил за время войны уже активно участвовала в боевых действиях. Начав с атак на минные заградители, корабли эскадры провели успешную операцию «Волна» и потопили оба финских броненосца береговой обороны, а затем нанесли поражение остаткам финского флота, попытавшимся прорваться на помощь к Хельсинки из базы в Поркала, чтобы помешать высадке советского десанта. И в подавлении артиллерии в районе финской столицы тоже корабли легких сил поучаствовали, продемонстрировав довольно меткую стрельбу своих комендоров. На флагманском крейсере эскадры легких сил развевался брейд-вымпел контр-адмирала Валентина Петровича Дрозда.

Родился Валентин Петрович в 1906-м году, в Белоруссии, в окрестностях станции Буда-Кошелевская, расположенной в Могилевской губернии. От моря это было далековато, но, когда парня призвали на флот, он сразу полюбил корабли. Старательно неся службу, он мечтал сделаться командиром, чтобы управлять кораблем. И ему повезло. Начальство направило девятнадцатилетнего парня учиться, и Дрозд окончил военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, а после окончания учебы в 1928-м году получил назначение помощником вахтенного на линкор «Октябрьская революция». Через два года его перевели штурманом на эсминец «Володарский», а еще через три года ему доверили должность командира этого корабля. В марте 1935-го Дрозда в очередной раз повысили, назначив старпомом на линкор «Марат». В октябре 1936-го года Валентина Петровича, как коммуниста и добровольца, направили в Испанию на должность военно-морского советника. В Испании тогда шла гражданская война. И республиканским силам Советский Союз помогал против франкистского мятежа, чем мог. В том числе и военными специалистами. А Германия и Италия помогали местным фашистам.

В ноябре тридцать шестого Валентин Петрович прибыл на базу испанских ВМС в Картахене. Там он получил назначение советником командующего флотилией эсминцев и новое имя Дон Рамон. Дрозд быстро освоил испанский язык и сдружился со своим местным начальником Висенте Рамиресом из Андалузии, который очень уважал своего советского наставника, считая его умным и ответственным специалистом, отлично знающим вооружение и морскую тактику. К тому же, Дон Рамон проявил себя решительным и храбрым моряком во время атак на базы мятежников-франкистов, находясь на флагманском эскадренном миноносце «Антекера». Несколько раз ему пришлось участвовать и в боях с вражескими кораблями. Но, несмотря на помощь Советского Союза, республиканская Испания проиграла, а советников еще раньше отозвали обратно в СССР.

После возвращения на Родину, за боевые заслуги во время исполнения интернационального долга, Валентин Петрович удостоился орденов Красного Знамени и Ленина, его назначили командовать бригадой эсминцев на Балтике, но в конце мая 1938-го неожиданно перевели исполняющим обязанности командующего Северным флотом, а через год, получив звание флагмана второго ранга, Дрозд утвердился в этой должности. Там, на Северном флоте, он и пробыл всю войну с финнами. А в середине 1940-го года его переаттестовали на звание контр-адмирала и отправили на юг, командовать Высшим Черноморским институтом ВМФ. Но, в феврале 41-го года, в связи с приближающейся войной с Германией, его, как имеющего боевой опыт в противостоянии немецким кораблям еще с Испании, перевели опять на Балтийский флот, поручив руководить легкими силами.

На этой должности Валентин Петрович, с самого начала усиленно проводя учебно-боевую работу, старался ускоренно готовить моряков-краснофлотцев к противостоянию с серьезным и опасным врагом. Ведь Дрозд знал о кригсмарине много чего из собственного опыта. В Испании ему приходилось не только перестреливаться с немецкими эсминцами, но и даже обозначать атаки на немецкие крейсера, которые заходили в испанские территориальные воды. Впрочем, немцы в той ситуации не принимали бой, предпочитая наблюдать за происходящим, вести разведку, но держаться подальше от боевых действий, покидая охраняемую зону при приближении испанских эсминцев. Теперь же наступало время, когда противостояние флотов Советского Союза и Германии начнется лицом к лицу не на жизнь, а на смерть. И Валентин Петрович это отчетливо понимал. Потому и действовал решительно, едва лишь война началась, не стесняясь топить вражеские минные заградители, тральщики и даже броненосцы. А потому к появлению немецких главных сил на Балтике контр-адмирал отнесся с завидной выдержкой. «Что ж, будем драться», — решил он для себя, едва получив шифрограмму из штаба о замеченном подводниками движении немецкой эскадры в направлении Ханко.

Загрузка...