От намеченной еще с утра прогулки, посиделок в кафе и поеданий мороженого молодая парочка, не сговариваясь, решила отказаться. Слишком насыщенным выдался прошедший день. Почти не разговаривая между собой, они вернулись в снимаемую ими на двоих хрущевку, выпили наскоро вкипяченный в электрическом чайнике чай с уже подсохшими круасанами из ближайшего супермаркета и завалились в кровать. Нет, не новые позы камасутры изучать, просто внезапно захотелось хоть чуточку покоя. Через пять минут боевая парочка, через многое прошедшая за нынешний день тихо-мирно спала, расползясь по кровати в разные стороны.
Загуменов Юрий Петрович, врач психиатр, а конкретно в данную минуту просто очень невезучий человек, уставился в окно из своей ординаторской на то, как, взревывая сиренами и сверкая проблесковыми маячками, во двор психиатрической клиники въезжают даже не одна, а сразу две машины скорой помощи. Вот что за дежурство сегодня такое! И ведь это отнюдь не какие-нибудь новогодние долгие выходные, когда голимые гегемоны-пролетарии, упившись брагой и прочими низкокачественными алкогольными продуктами, начинали со всей пролетарской ненавистью гоняться за белками, чертями и прочей мелкой потусторонней живностью. Нет, самый обычный летний выходной, когда всякий уважающий себя индивид должен проводить время за городом, где-нибудь на песочке или травке, у прохладного водоема. Что ж, никуда не денешься, надо идти встречать новых постояльцев, на то он и дежурный доктор.
Однако даже пройти без приключений до их больничного приемного покоя Юрию Петровичу в этот вечер не удалось! Только вышел в коридор, а навстречу ему баба Маня марширует… с пустым ведром.
— Вот только этого не хватало! — Уставился этот высокоинтеллигентный человек на живое проявление крайне нехорошей народной приметы. И тут, как осенило: — Баба Маня, а признайся мне, как на духу, ты грешила перед тем, как идти сегодня на работу? — И по тому, как смутилась и зарделась их санитарка, внезапно понял, в чем кроется корень их сегодняшних напастей.
Приметы приметами, грешной санитарке он еще успеет высказать, что нельзя ничем таким заниматься, готовясь выходить на смену, да и с пустыми ведрами бороться будет после, а пока пациентов принимать надо поспешить. С этим тоже, кстати, некоторая проблема наметилась. Их клиника строилась в махровые тридцатые, когда не то, что отдельных палат советским гражданам не полагалось, отдельных комнат в коммуналках на всех не доставало. Потому палаты проектировались исключительно общие, человек на десять минимум. Единственная ВИП палата уже буквально в последние годы из сестринской комнаты была переоборудована. Нечего этим болтушкам от пациентов у себя запираться. Так вот, палата одна, а клиентов для нее уже двое за сегодня приехало. Благо еще, что этих чайных выпивох можно ко всем прочим поместить, в десятиместку. И тоже аминазином загрузить, чтобы основные клинические позывы снять. А вот с полковником то что делать прикажете? Нет, то, что аминазин первым делом применять придется, это даже той же бабе Мане, наверное, понятно, первейшее же средство… но он же проснется когда-нибудь…. Скандал может учинить, обнаружив себя в обществе алкоголиков и сумасшедших. Впрочем, решение отыскалось быстро: бывшая сестринская — достаточно большое помещение, места, чтобы еще одну кровать туда поставить, там найдется. Все лучше, хотя бы в двух, а не в десятиместке такому важному чину лежать.
— Это, по-твоему, было одним из лучших мест, где нам стоило остановиться? — С ехидцей поинтересовался сгустившийся из вечернего сумрака мужчина, внешне похожий на одного кремлевского небожителя у своего такого же летучего спутника.
— Простите, мой лорд, я не называл это место лучшим. Если мне не изменяет память, место было охарактеризовано как лучшее из худших… — Принялся было оправдываться крылатый божественный спутник.
— Но ведь лучшее же! — Против такого довода начальства маленькому лесному духу и ответить было нечего. Он только, молча, развел руками, признавая свою неправоту.
— Слушай, а тот начальник городской стражи, который начал стрелять по нам, он, где живет? — Вдруг пришла нетривиальная мысль божеству в голову.
— Хм. — Задумался Пак, стремительно маша своими крылышками, чтобы всего лишь оставаться на одном месте. — В принципе, вполне годный вариант может получиться. Там, в доме, только одна девица вместе с ним обитает…. Ничего серьезного, не супруга, так, временная содержанка.
— Тогда веди, Сусанин. — Вернувшийся бог стремительно вживался в реалии местности, где он волей судеб внезапно оказался.
Авива Борисовна Порывай всю вторую половину этого дня пребывала в радостно-благодушном настроении. Во-первых, конечно, на нее очень живо повлияло то, что красавец Энрике твердо вознамерился честно признаться этой приставучей интриганке Лауре, что он женат, и крошка Карменсита ждет от него ребенка. Ах, этот Энрике! Лаура совсем не достойна такого знойного мачо! Ну, и, конечно, где-то немного повышало психический настрой содержанки обещание ее Борюсика, что после того, как он вернется с заказа, обязательно отправится вместе с ней в магазин, покупать ей подарок. Что за заказ может быть у полковника полиции, ее не интересовало абсолютно. В ее родной Винницкой области не то, что простые полковники, генералы крутились изо всех сил, как только умели. И не только полицейские.
Что-то Борюсик задерживался, обещал же побыстрее все закончить…. Но вот во входную дверь позвонили. Понятное дело, это он. Опять ключи забыл. За полгода, что Авива жила тут, еще ни разу в полковничью дверь не позвонил никто посторонний. Легким весенним облачком красавица помчалась открывать. К ее удивлению, на пороге дома предстал вовсе даже не хозяин жилища. Двое неизвестных, один из которых как две капли воды походил на красавца Энрике. Девушка даже глаза протерла: не почудилось ли. Но нет, один в один — его лицо!
— Здравствуйте, вы, наверное, Алла Борисовна? — На чистейшем русском языке произнес этот Энрике. — Нас сюда Борис Павлович направил. — И протянул ей сложенную вчетверо записку, написанную почерком ее возлюбленного и повелителя. Этот почерк Авива хорошо знала, полковник постоянно всякие свои служебные бумаги с работы на дом притаскивал. Говорил, дома работается лучше.
Одно обращение «Алла Борисовна» уже способно было подкупить легковерную девичью душу. Ну, не любила она имя Авива, данное ей родителями при рождении, считала несерьезным. А вот Алла Борисовна — это имя! Это звучит поистине внушительно! Только вот Борису ей пришлось при первом знакомстве свой паспорт показывать, оттого он и называл ее Авивой постоянно. Или вообще Аввой, как собаку доктора Айболита. Но, значит, все же помнил этот ее пунктик, не стал свою подругу перед посторонними позорить.
— Да, это я. — Проговорила Авива мелодичным голосом. — А где сам Борис Павлович? Я уже и его любимый борщ ему приготовила.
— Дела у него неотложные по службе вдруг нарисовались. — «Энрике» описал кистью некую окружность, должную, очевидно, показать обширность задач, стоящих перед хозяином дома до его возвращения в родные пенаты.
— Надолго? У меня же еда на плите остывает.
— Ну, думаю, в три недели управится. — Красавец мужчина даже очи к небу возвел, словно пытаясь по форме облаков через бетонные перекрытия многоэтажного дома высчитать предполагаемые сроки отсутствия некоего полковника полиции. — Да, точно! В аккурат, двадцать один день на весь его курс потребуется.
— А как же я? — Жалобно спросила девушка у незнакомцев, словно они могли знать ответ на этот животрепещущий вопрос. — Мне-то как быть?
— Если вы про тот устный договор, по которому он обязался через полгода со дня вашего знакомства представить вас, Алла Борисовна, своему знакомому музыкальному продюсеру, так он именно нас попросил этой проблемой заняться. Вы не сомневайтесь, на днях все как надо сделаем. Комар носа не подточит.
— А как хоть зовут вас, благодетели,- согласилась с заманчивым предложением Авива, — а то Борис в своей записке этого не указал, написал только, что двое его очень близких товарищей.
— Зовите меня Пак. Меня все так уже очень давно называют. — Это все тот же «Энрике» с завораживающей улыбкой на лице представился. А его молчаливый спутник так и остался безмолвным. За него его товарищ его представил: — А его Эркин. Он, как видите, у нас молчун. Все в раздумьях о судьбах мира пребывает.
— Ну, тогда идемте, я вас кормить буду. Меня мама с детства учила, что мужчин кормить нужно, чтобы они в благодушном настроении всегда были. — И улыбнулась в ответ красавцу мачо задорно.
Не известно, какой певицей была Авива, но кухаркой она оказалась замечательной. Если говорить возвышенным, образным языком, то специалисткой Авива была ровно из той редкой когорты, у которой уже само обозначение принадлежности к профессии способно изменить свое простецкое, народное название «кухарка» на иноземное благородное «кутюрье». Кутюрье от поварского искусства. Вроде, созвучно с кухаркой, и делом занимается тем же самым, но это уже творец, а не просто обычный ремесленник.
— Уф! Дурак этот ваш Борюсик, что на такой знатной хозяйке вовремя не женился. — Несколько завуалированно похвалил угощение красавец Пак, отставляя опустошенную им тарелку.
— А… вы откуда знаете, как я про себя Бориса называю? — Сразу уловила главное во фразе Авива Порывай. Все же она отнюдь не дурочкой была, многое подмечала.
— В мыслях ваших прочитал, когда вы нам дверь открывали. Невелики сложности. — «Признался» красавец мужчина.
— Все бы вам посмеяться над бедной девушкой!
— Вовсе нет. — Заспорил Пак с самым честным и серьезным видом, — и в знак своей искренности я, как и обещал, постараюсь устроить вашу дальнейшую судьбу. Только умоляю, подумайте еще раз хорошенько, так ли нужен Вам этот самый продюсер. Вы же повар просто от бога!
— Это вы просто не слышали как я пою! — Без тени малейшей скромности объявила мадемуазель Порывай и без всякой подготовки затянула во весь голос, так сказать, «а капелла», без музыкального сопровождения.
Дом мой достроен,
Но я в нем один.
Хлопнула дверь за спиной.
Ветер осенний стучится в окно,
Плачет опять надо мной.
Ночью гроза,
А на утро туман.
Солнце остыло совсем.
Давние боли
Идут чередой.
Пусть собираются все.
УААААААА-АААА-А
УААААААА-АААА-А
От ее пронзительного «Уаа-а-а» со стены в гостиной упала картина, соседские собаки залились безудержным лаем, и даже флегматичный безучастный Эркин из своих неведомых эмпирей возвратился и пристально посмотрел на внезапно расшалившуюся будущую примадонну. А что, имя, отчество почти позволяют, голос тоже, мягко так скажем, на уровне.
— Однако вы полны талантов, прекрасная дева. — Сделал он комплимент девушке и тут же продолжил уже по отношению к Паку: — Ты должен сделать, как она желает. Божественный голос. — И снова впал в некое подобие транса.
— Да я и так бы все выполнил. Сказал же. — Проворчал Пак, после чего обратился уже к девушке: — Завтра в ресторане гостиницы «Центральная» с пятнадцати-сорока семи до шестнадцати-тринадцати будет обедать продюсер Василий Бабудзе. Ты ведь в курсе, что на день города ваши власти решили на центральной площади концерт группы «Фуагра» устроить?
— Не-ет…. Ой! Так здорово! Я их обожаю! — Захлопала в ладоши Авива, уже предвкушая встречу с любимой группой.
— Так вот, — продолжил Пак, не обратив внимания на восторги фанатки. — Твоя задача именно в это время оказаться в ресторане и исполнить с ихней сцены максимально эмоциональную песню. О всем дальнейшем я уже позабочусь.
— Ой! А что петь-то? — Как-то вот так сразу поверила будущая певица в серьезность происходящего, включая чтение мыслей и предсказание с точностью до минуты будущего распорядка дня известного музыкального продюсера.
— А это ты, голуба уже сама должна будешь определить. Я в ваших нынешних мелодиях, признаться, не очень силен.
После совместного с Паком часового перебора припомненных девушкой песен, остановились на песне из репертуара Татьяны Булановой:
Не плачь,
Еще одна осталась ночь у нас с тобой.
Еще один раз прошепчу тебе: «Ты мой».
Еще один последний раз твои глаза
В мои посмотрят и слеза
вдруг упадет на руку мне, а завтра я
Одна останусь без тебя…
Но ты не плачь.
Не плачь,
Так получилось, что судьба нам не дала
С тобой быть вместе, где же раньше я была…
Так поздно встретила тебя, но в этот миг
Я знаю, что теперь твоя, и только крик
Сдержу я завтра, а сейчас
побудь со мной в последний раз,
В последний раз…
Вместе с Авивой нахмурилась и заплакала даже природа, пролившись коротким теплым дождиком, а Пак, которому прямо в глаза и была исполнена песня, впал в оцепенение.
— Ладно, не грусти, старый друг. — Снова раздались совершенно непонятные девушке слова Эркина. — Не знаю, как это отразится в конечном итоге на вселенском равновесии, но тряхну стариной. Сирены — они существа тоже бессмертные…. Но дальше, голубь сизокрылый, ты уже сам. Только сам.
Так и по спальням вечером разошлись: Эркин, снова ко всему окружающему совершенно безучастный, Авива, вся в мечтах о своем завтрашнем триумфе… или в страхе о завтрашнем великом конфузе. Состояние у нее так быстро менялось и мысли такими испуганными воробышками порхали, что Пак даже не пытался их читать. Да и сам Пак был в этот вечер необычайно задумчивым.
Утро в психиатрической клинике вполне себе спокойным выдалось. Доктор Загуменов свою смену коллегам сдал. Видать, взбучка, которую он их санитарке бабе Мане устроил, оказала свое благотворное воздействие, больше скорые до самого утра во двор их больницы не заглядывали. Полковник Борис Павл…. Впрочем, какой он теперь полковник, к черту? На больничных халатах вообще звездочек нет. Все пациенты тут в равных условиях, так что даже по имени-отчеству обзываться — верх гордыни. Ну, если ты не Наполеон Бонапартович, конечно. Но откуда взяться Наполеонам в провинциальном Иганске? Вот в столичных дурках, они, говорят, даже дебаты между собой устраивают, чтобы свою исключительную легитимность доказать.
Так вот, Борис, пока и до самого окончания курса лечения просто Борис, проснулся от бьющего сквозь оконные стекла солнечного лучика. Долго не мог сообразить, где он. Хорошо еще, что на вопрос «Кто?» ответ сразу отыскал, после ударных доз аминазина вкупе с сопутствующими препаратами, знаете, иногда и не такое случается…. На соседней кровати похрапывал смуглый, горбоносый мужик. И больше ни одной души вокруг. Пришлось в коридоре ответы на свои вопросы искать. Как был в трусах и майке, так туда и вышел.
— Ах, какой мужчина! — Внезапно услышал и обернулся на голос. Все же уже лет двадцать, если не больше, не отзывались о нем дамы в таком ключе. Аккурат с того самого момента, как на бумажную работу ушел и тренировки по самбо забросил.
В коридоре, возле пустующей конторки медицинской сестры застыла достаточно упитанная женщина средних лет и его тело с явным вожделением рассматривала. И матерый полковник в испуге в свою палату ретировался. Как гимназистка застеснялся, ей богу! Отвык от женского внимания.
А еще через полчаса старая уже тетка в застиранном фартуке по коридору зычным голосом начала пациентов на завтрак созывать. Спавший до сего момента южанин с соседней кровати как подорвался. Вскочил, на ходу халат напялил и, чуть ли не теряя на ходу тапки, из комнаты выбежал. Ну, и Борис вслед за ним поспешил. Тоже уже в халате, а то пристают тут разные… интересные.
— Михайлова! Ирина, ты выполнила мое поручение? — Голос Серебрянского, хозяина и директора рекламного агентства звучал по-отечески строго. Импозантный барин даже из своего роскошного стеклянного кабинета-аквариума выбрался, и до рабочего столика, за которым сидела Ирина, дошел, чтобы задать своей подчиненной этот насущный вопрос.
— Конечно, Вячеслав Михайлович, выполнила. — Отозвалась Ирина, кладя перед боссом листок с полученной вчера собственноручной росписью клиента об отсутствии у него каких-либо претензий в адрес проштрафившегося агентства.
— Долго провозилась? — Это уже Лидка, сотрудница из-за соседнего стола. Та еще стерва и гадина подколодная. — До вечера хоть управилась? Или до утра уговаривать мужчинку пришлось?
— Ну что ты, Лидочка! — Пропела медовым голоском Ирина. — Моему Андрюше и пяти минут не понадобилось, чтобы убедить хитрого еврея это согласие подписать. Господин Сруль Вениамин Борухович со слезами на глазах эту свою подпись оставлял. Еще и клялся, всю оставшуюся у него жизнь прожить исключительно честно, на благо людей.
— Какой Сруль? Я тебя к Вениамину Борисовичу Листьеву посылал! — Серебрянский взревел раненым бизоном. Почувствовал, что что-то не так в этой истории пошло. Он-то всего лишь подгон симпатичной девочки постоянному клиенту сделал. Так сказать, от нашего дома вашему. Тому только и оставалось, что свой барственный гнев изобразить. Михайлова сама должна была в постельку улечься, чтобы скандал замять. Ответственная она очень… была.
— Так Сруль и Листьев — одно и то же лицо! — Объявила Ирина, изобразив на своем лице само простодушие, как она его себе представляла. — Веня Сруль по подложным документам живет. Он моему парню в этом сразу признался, даже пытать не пришлось. И сотрудничать со следствием сразу же согласился.
— Какое следствие? У тебя же Андрей во вневедомственной охране работает! — Серебрянский весь покраснел и даже вспотел от волнения.
— Ну, да, во вневедомственной. А я как сказала? Ой! Не слушайте вы меня! Это я вечно что-то не то болтаю. Конечно во вневедомственной. У него даже формы своей нет, всегда в штатском ходит.
— Вячеслав Михайлович, что с вами? Вызовите кто-нибудь скорую! — Полдюжины симпатичных сотрудниц засуетились возле медленно сползшего возле Ирининого стола шефа.
Скорая не понадобилась. Минуты не прошло, господин Серебрянский утвердился на ногах, лязгая зубами о стакан, выпил предложенную ему воду и, тяжело ступая, направился на выход из офиса.
Лишь отчаянный вопль Лидочки разнесся ему во след:
— Вячеслав Михайлович! А нам-то что делать? — Но и он остался без ответа. Только махнул, не оборачиваясь, рукой в пространство и ушел.
А ведь реально очень даже своевременный вопрос! Начало недели, новые клиенты с их заказами по конкретным исполнителям не распределены. Кому и чем тут заниматься? Раньше бы Ирина уже в священный ужас от такого грубого попрания устоев их конторы впала, а тут лишь сидела себе на стуле и чему-то тихонько улыбалась.