Еще один реальный способ улучшить нашу жизнь

Глава 17

Всю дорогу, пока старенькая Тойота Лэндкрузер везла своего хозяина по таежному бездорожью, подполковник Тетелютин то здесь, то там видел за окном следы работы вверенных ему подневольных лесорубов. Четверть века уже, как руководил он многотысячным коллективом. Совсем как в той песне: много леса и елок повалено. На старых вырубках уже молодые деревья — пересортица зашелестели, непроходимые вырубки трех-пятилетней давности стыдливо скрывали оставленное на них людьми безобразие под густыми зарослями высокой травы и молодого кустарника, а свежие, прошлогодние, так и зияли тоскливо среди тайги лишайными проплешинами пней и наваленных в кучи сучьев. В принципе, вроде как, после вырубки специально обученные люди должны были тут новые лесопосадки организовывать. Только… вы сами-то поверите в то, что здесь, среди тайги и болот, в тысячах километров от ближайших сколько-нибудь значимых людских поселений, отыщется достаточное количество рабочих рук и техники для этого? Вот то-то и оно.

Однако любая дорога, если не содержит в себе уж совершенно непроходимых участков, рано или поздно приводит к цели. Доехал до цели и суровый хозяин одной из самых крупных сибирских зон.

— Так, докладывайте, — деловито бросил он в сторону подбежавшего к его автомобилю старшего лейтенанта Первухина. — Что за хрень у вас тут происходит, почему стоим? В принципе, «почему стоим» он уже и без доклада Первухина знал. Лейтенант Суворов через голову непосредственного начальства уже все творящееся здесь обсказал. Но потому и спрашивал, чтобы Суворова не выдавать: тайный информатор из числа начальствующего состава иногда дорогого стоит.

— Так это… зэки отказываются реликтовый кедрач валить. Говорят, святотатство это, мать природа их за это накажет. — Наябедничал Первухин, чуть не рысью догоняя своего начальника, продвигающегося в сторону бараков широким решительным шагом.

— Опять этот Филин тут воду мутит! — Проницательно предположил опытный подполковник.

— Так точно, мутит, — согласился старший лейтенант. — Он же в законе, работать все равно не будет, поэтому мы его со всеми его прихлебателями, как вы и велели, к самому болоту загнали и там оставили. Дорог через болото все равно нет, не удерут, только на приемы пищи их в лагерь водили.

— Ну, и что же у вас тут в таком случае случилось? — Поторопил Тетелютин рассказчика.

— Так они начали с собой в из тайги столовую всякую траву брать. Ну, черемшу там, щавель, а потом некоторые и вовсе начали от мяса отказываться.

— Все что ли?

— Не все, но Филин и несколько его подручных точно. — Первухин примолк, очевидно, собираясь с мыслями, о чем ему докладывать дальше, наконец, собравшись с духом продолжил: — Пока мы обустраивали окончательно наш лагерь, заключенные еще вполне себе работали, но вот когда мы их вывели в то место, которое вы нам под вырубку определили, они возмущаться стали. Красота же там необыкновенная, кедры в три обхвата, а тут мы, с пилами и топорами. Кричать начали: «Не позволим китайцам наши природные богатства продавать»!

— Ладно, веди сначала к Филину, послушаем его требования, — смирился с накатившими неприятностями начальник колонии.

— Вот, пришли, — сообщил Первухин командиру спустя минут сорок блужданий по лесной чащобе.

— Ну, и где они все? — Недоумевающе вопросил в ответ Тетелютин.

— Так вон же, на деревьях, в гнездах сидят.

Иван Михайлович приподнял взгляд. Действительно… сидят. В гнездах. Наломали сучьев, на развилки ветвей наложили и расселись. И Филин среди них. У него навскидку самое большое гнездо. К нему-то подполковник и направился.

— О-о-о-у-ум! — Послышалось от раздетой по пояс фигуры, расписанной в соответствии с воровскими понятиями, восседающей по-турецки на высоте примерно второго этажа. Глаза закрыты, сидит, как изукрашенный кабаллистическими узорами каменный истукан, совершенно неподвижно. — О-о-о-у-ум!

— Эй, Филин, ты тут? — Поинтересовался Тетелютин, подойдя под самое гнездо с восседающим в нем зэком.

— Я тут, я там, я везде, — понес какую-то муть так и не открывший глаз вор в законе.

— Он так целыми днями сидит, только по вечерам на ужин ходит. Но ничего мясного там не ест, даже рыбу и яйца. Только кашу на воде и эти свои травы, которые по пути собирает. — Пожаловался старший лейтенант. — И вот что удивительно, я вон, от укусов исчесался весь, и рожа уже опухла, а его с его приятелями мошкара словно камень какой облетает.

Подполковник Тетелютин попробовал было во время ужина речь толкнуть, принудить своих строптивцев начать заготовку древесины, только не преуспел в этом ничуть.

— Не будем мы такую красоту губить! — Послышались выкрики. — Опять все китайцам будет продано!

— Смутьянов в карцер, — разозлился на крикунов начальник колонии.

Только отчего-то никто из охраны не кинулся его приказ выполнять. Напротив, тоже кучковаться принялись, а один, седой уже сержант, которого Иван Михайлович застал, когда только-только в первый раз ворота зоны в первый раз переступил, высказался:

— Правы мужики полностью! Природу не губить, а беречь и защищать надо. Не будет нам счастья, если здесь все, как в других местах, изгадим.

Что оставалось делать подполковнику? Спустя пару дней уговоров и угроз вернул весь отряд в основной лагерь.

— Боюсь, господа иностранцы, ни х… вы из России больше не получите, — совсем не дипломатично, но очень точно и с огромным злорадством в голосе предсказал Иван Михайлович дальнейшие перспективы международного сотрудничества позвонившим ему через неделю заграничным бизнесменам. Ну, а что, он не русский что ли, или мать природу меньше других любит?

На счета отдела городского строительства и ремонта города Иганска откуда-то из-за рубежа разом перечислилась целая прорва денег. С целевым назначением: на ремонт и реконструкцию ледового дворца. Ремонт этот уже не первое десятилетие там шел, точнее полз: денег в казне города вечно ни на что не хватало. А вообще, такие благотворительные пожертвования чуть ли не по всей стране массово приходить начали, к примеру, в Ижевске точно так же зоопарк профинансировали, а в Орле дворец пионеров имени Ю. А Гагарина — на строительство для детей нового плавательного бассейна. И везде очень похожие казусы приключились. Так что ситуация с иганским ледовым дворцом может быть приведена только в качестве типичного примера произошедших по всей стране странных и даже кое-кого сильно пугающих событий.

Первым делом, совершенным образом с небес упавшим финансам порадовался господин Чибиков, начальник отдела, на счета которого пришло это пожертвование. У него же за городом коттедж в состоянии недостроя уже не первый год пребывал, слишком уж широко он со своими хотелками размахнулся. Казна города, и в самом деле, далеко не бездонной была. Но все же, одному столько, да еще без всякого обоснования захапать — не по чину будет, потому Чибиков прямиком к Иганскому градоначальнику товарищу Зимину на прием помчался, вместе они прежде ого-го какие аферы проворачивали! Достаточно вспомнить реконструкцию остановочного комплекса на улице Пушкина. Только на свою долю с этого левака Чибиков смог в своем загородном коттедже с ноля и под ключ возвести зимний сад: отапливаемую теплицу вычурной конфигурации площадью семьдесят и высотой четыре с половиной метра. Каково! А остановка на улице Пушкина?… Ну, там пассажиры своего маршрута автобуса тоже не под открытым небом дожидаются. А то, что хлипенький навес с одной стеклянной стенкой за скамейкой на три человека через два года менять придется, поскольку дешевые, не шибко качественные материалы, из которых он возведен, дольше не прослужат, так это даже хорошо. Можно же будет повторить операцию.

— Так сколько, говоришь, нам там денег от итальянцев привалило? — Еще раз уточнил Зимин, расчерчивая на листочке наглядную схему дележки денежного пирога.

— Девяносто миллионов рубликов, копеечка к копеечке, Петр Сергеевич, — немного подобострастно поторопился еще раз озвучить ласкающую слух сумму начальник отдела городского строительства.

— М-да, этих денег на ремонт всего ледового дворца нам, конечно, не хватит, но, думаю, заменить в амфитеатре поломанные и изношенные кресла мы сумеем. Как сам-то думаешь?

— А не многовато будет? На весь-то амфитеатр сиденья покупать? Там же без малого три сотни мест, если даже самые дешевые эконом-секции на три места брать, по двенадцать тысяч, то и то миллион двести тысяч рубликов в совокупности накапает. Может, только половину закупим?

— Не журись, Михалыч, зато любой зарубежной заразе, поинтересовавшейся, куда же именно его пожертвования были использованы, мы сможем вполне конкретно пальцем в готовый, отремонтированный участок ткнуть. У них же там, в Италии, цены на все не чета нашим, этот итальянец даже и не поймет, что тебе конкретно двадцать процентов от перечисленной суммы пошло.

— Маловато будет, случись что, все шишки же на меня посыплются. — Нахмурился Чибиков, уже мысленно пристроивший для своего коттеджика кратно большую сумму.

— Так не двоим же нам все деньги достанутся. Городскому прокурору отстегнуть придется. А еще в столицу не меньше тридцати процентов, и Илюхину, чтобы он всякие депутатские расследования у себя тормозил.

— Илюхину и пары миллионов хватит.

— Черт с тобой! — Нахмурился начальник. — Бери двадцать пять процентов! С торговлей о выставлении в платежках суммы в девяносто миллионов на партию кресел сам договоришься. Куда перегонять остальное, ты знаешь. И в пепельнице листочик с нарисованной его рукой схемкой подпалил. Не то, чтобы это очень уж важно было, но предусмотрительная монашка и на свечку презерватив надевает.

Вот так, совершенно неожиданно, начальник отдела городского строительства и ремонта получил себе, на строительство своей «прелести», еще двадцать два с половиной миллиона рубликов. Не долларов, конечно, но тоже очень даже неплохо. И даже красочный сон в первую ночь смог посмотреть, как он в своем полностью достроенном домике гостей принимает. В детство, так сказать, впал. Ведь высоколобые умки уверяют, что сны исполнения желаний снятся исключительно лишь женщинам и детям, а он же точно не женщина.

Вот только проснулся Сергей Михайлович Чибиков терзаемый некой неявной тревогой. Что-то очень плохое должно было приключиться. Причем, это плохое, как раз с полученными деньгами было связано. Так до самого вечера и проходил, постоянно вздрагивая от посторонних шумов в коридоре и за окном. Ночью снова сон про свой новый коттедж смог посмотреть. Даже гости были. Только и гости как-то недобро на него поглядывали и шушукались между собой.

Целых четыре дня промучился господин Чибиков, по ночам уже засыпать боялся, а на пятый его к себе снова Зимин вызвал.

— Я тут подумал, — начал градоначальник, пряча от своего подчиненного свои припухшие, покрасневшие глаза с полопавшимися капиллярами, — а ведь Ледовый дворец — это визитная карточка всего нашего города. Негоже нам с вами, Сергей Михайлович, на этом наживаться. Я сегодня вернул все причитающиеся мне деньги обратно, на счет вашего отдела.

— Так это ж замечательно! — Расплылся в улыбке от наступившего внезапно дикого облегчения господин Чибиков. — Тогда я тоже прямо сейчас верну свою долю и лично начну самые лучшие бригады для этого объекта формировать. — Вот только… — по его спине прокатился озноб, — даже этих денег не хватит для завершения реконструкции. Очень уж много мы в проект всякого дорогостоящего оборудования напихали. Ну, вы понимаете… чтобы потом простор для оптимизации иметь.

— Проект менять уже поздно, — Зимин даже встряхнулся, как собака от тоже накативших внезапно мурашков, — я лично готов выступить меценатом этого строительства. Обойдется мой сынуля в своем Париже без нового Феррари. Главное, в самые сжатые сроки закончить эту чертову реконструкцию, иначе, боюсь, я просто не выдержу. И никаких оптимизаций! Все запланированное самое лучшее оборудование установим!

— Да-да, у меня на моем загородном коттедже тоже целая куча самых лучших отделочных материалов припасена, — поддакнул в такт строительный начальник, — на святое дело ничего не пожалею.

Перестройка пошарпанного и сильно обветшавшего с советских времен ледового комплекса закипела. В деньгах недостатка вообще не было: при малейших задержках то депутаты среди своих клич объявляли на предмет скинуться на «святое дело», то прокурор города внезапно деньги от проданной шикарной квартиры переводил, чай, не последняя же у него квартира. Да и столица про ведущееся в провинции строительство внезапно вспомнила. Короче, всем миром, в самые сжатые сроки «визитную карточку города» принялись до ума доводить.

И снова Иганск. У Вовки Калугина с его эпатажным мотоциклом снова случились проблемы! Буквально, выезжая со стоянки возле дома, он умудрился колесо проколоть. Два раза кряду. Точнее, после первого раза Вовка, в темпе вальса, своего железного коня до ворот шиномонтажки докатил, благо она неподалеку от их дома располагалась и работала круглосуточно. Еще и своему начальнику на сотовый позвонил, сообщил, что в очередной раз опаздывает, назвал примерное время прибытия после непредвиденной задержки, заплатил за произведенный ремонт, уселся в седло и… через сотню метров снова пропорол колесо! Как результат: очередная задержка, непредвиденные траты и разъяренный начальник на том конце сотовой связи. Ну, и соответственно, снова непредвиденные и очень обидные траты: за систематические опоздания на работу начальник пообещал лишить Вовку премии.

Потому в свой первый же выходной день, с утра, спозаранку, отправился отважный байкер… в церковь. Ну, а как еще защититься от нечистой силы, явно невзлюбившей чудо заокеанского мотопрома?

Батюшка, встретивший Калугина во дворе церкви (точнее это вовсе не церковь была, а часовня Александра Невского, но Вовка в подобные тонкости никогда не вдавался), был велик ростом и, в придачу к мясистому красному носу, имел роскошную бороду и громовой голос.

— Освятить сию дьявольскую колесницу? — Прогудел он, выпучив глаза на высказавшего сие кощунственное пожелание Владимира. — Сие деяние невозможно иначе, чем за сорок тысяч рубликов.

— Побойтесь бога, батюшка! — Возопил в ответ Вовка, у которого после двухкратного посещения вчера шиномонтажки примерно такая сумма и оставалась на кармане до следующей получки. И ожидалась та получка еще не скоро. А жить-то в таком случае на что? — Пять тысяч.

— Наш святейший патриарх Мефодий в столице-матушке меньше, чем за тридцать тысяч вечнозеленых освящение и не проводит. — Привел неотразимый, на его взгляд довод, церковник. — Тридцать тысяч. Так уж и быть, негоже за работу требовать больше, чем наш верховный иерарх.

— Так, то патриарх и в столице. Там всяких Новых русских, у которых денег куры не клюют, полно, а у нас провинция. — Парировал любитель мотоциклов. — Десять тысяч, причем рублей, а не долларов.

— Вот не уважаешь ты, отрок, святую церковь. Прокляну я тебя, если не одумаешься. — Поп перешел к угрозам. — Двадцать тысяч, согласен, рублей, — последняя цена, ниже просто святотатством будет.

— Уважаю я церковь, потому пришел. — Вовка замялся, пытаясь придумать обоснование для снижения цены повнушительней. — О! За двадцать тысяч вы бы автомобиль освятили, у которого четыре колеса, а у моего мотика колес вдвое меньше, соответственно и цена должна быть вдвое ниже. — Десять тысяч.

— Мы торгуемся или где? — обиженно воззрился на Калугина мужик в рясе. — Если торгуемся, то изволь свою цену повышать к моей навстречу.

Короче, сошлись на пятнадцати и, после того, как Вовка отсчитал ему три розовые бумажки, святой человек достал откуда-то кадило и, подпалив его при помощи зажигалки, затянул густым, сочным басом:

— Господи Боже наш….

Старухи, собравшиеся на этот бесплатный концерт, только крестились и бормотали восхищенно:

— Красиво выводит, и не подумаешь, что простой пономарь, ну чистый архидьякон!

Вовка Калинин, получив оплаченную им услугу, вскочил на мокрый от святой воды мотоцикл и умчался вдаль по своим делам. А местный дворник, дядя Вася, для солидности поименованный на церковный манер пономарем, переложив полученные им три пятитыщки в карман джинсов, принялся снимать свою неудобную рабочую одежду. В других местах вон, яркие, крепкие рабочие комбинезоны со множеством карманов выдают, и только в церкви свято экономят на спецодежде для своих работников. Пономарю вон, старую рясу священника из Покровской церкви вместо комбинезона выдали. Дяде Васе даже пришлось собственноручно на эту черную бесформенную хламиду хотя бы один внутренний карман нашивать.

Еще раз, нащупав в кармане гладкие, шуршащие бумажки, дядя Вася негромко пробормотал, довольно ощерившись:

— Лох не мамонт, лох не вымрет.

Амира Наильевна Шерзадаева всю свою жизнь любила и собирала брошки. Увлечение пошло еще с детства, когда бабушка отдала ей одну из своих: круглую с цветочной росписью на черной эмали. Амира цепляла ее на все свои платья и даже на школьную форму: с одной стороны — сначала октябрятский, потом пионерский значок, с другой — брошка. Была бы ее воля, она бы и на футболки от спортивной формы ее прицепляла, но тут уж школьный физрук стоял насмерть.

С тех пор коллекция разрослась до нескольких сотен экземпляров и пополнялась уже дорогими моделями из драгоценных камней, все-таки благосостояние позволяет, а положение обязывает. Но и дешевый ширпотреб не был выкинут и бережно хранился в многочисленных шкатулках.

И часть шкатулочек, причем с самым ценным и любимым содержимым оказалась открыта, когда Амира Наильевна зашла в спальню. Их содержимое оказалось частично вытащено и перемешано. Немыслимое святотатство! Но не это заставило Амиру Наильевну выпучив глаза, так что они почти сравнялись по размеру с очками, судорожно хватать ртом воздух.

На трельяже сидела на задних лапах крыса. Розовая. В классическом черном деловом костюме с бежевой блузкой так похожих на то, что собиралась надеть Амира Наильевна на предстоящую завтрашнюю пресс-конференцию. Крыса внимательно рассматривала себя в зеркало, придерживая лапами поставленную вертикально бриллиантовую брошь в виде леопарда, и на хозяйку украшений даже не взглянула, лишь махнув хвостом, словно говоря «не мешай».

Громкий визг Амиры Наильевны, который, несмотря на отличную звукоизоляцию в элитном жилом комплексе в центре Москвы, все же пробился в соседние квартиры, заставил соседей и охрану отреагировать и явиться на помощь от проникших, видимо, в квартиру госпожи Шерзадаевой маньяков-убийц-насильников. Уважаемая Глава Денежно-кредитного управления страны предстала перед ними в истерике, с початой бутылкой коньяка в руках, капельку которого любила добавлять в кофе по утрам, и требованием немедленно вызвать службу по отлову розовых крыс, которые воруют у людей украшения.