Эрбат. Пленники дорог

Глава 16

Настроение было — хуже некуда. Лучше бы Эри сюда не приходила! И зачем Правитель потребовал, чтоб она пришла сюда? Эта встреча, как выяснилось, не была нужна ни одной из нас. Впрочем, я не совсем права: все же мне хотелось увидеть Эри, чтоб попытаться поговорить, хоть как-то объясниться… Увиделись… Зачем? И вообще, мне это стало надоедать — быть игрушкой в чьих-то непонятных играх!

Еще вчера все, казалось бы, складывалось хорошо, не ожидалось никаких проблем! После того, как Правитель вынес свое решение о моей судьбе, я успела переговорить и с Даном, и с Веном. Мы ненадолго отошли в сторону, и нам дали время пообщаться. Ребята были рады за меня, все складывалось так удачно! Они успели поделиться со мной своими планами, в том числе и о том, что после свадьбы я вместе с ними поеду в Харнлонгр, а там Дан выделит мне отряд охраны для поездки в Нерг… Все будет хорошо, надо только немного подождать! Ну, это не проблема: я ждала и дольше…

И было еще одно. Ну, бабы есть бабы… Еще разговаривая с Веном и Даном, я случайно подняла глаза на Правителя. Он как раз беседовал с каким-то мужчиной, судя по выправке, военным в немалых чинах, и, казалось, был полностью поглощен тем, что ему говорили. На несколько мгновений наши взгляды — мой и Правителя, встретились. Делайте со мной, что хотите, но я уверена, что его глаза смеялись. Не будь здесь столько народу, он бы заулыбался и сам. Сохраняя на лице внимание к разговору с военным, Правитель потер пальцем свою шею с левой стороны. Ой, да у него же там небольшая царапина! А ведь именно в том самом месте, там, в комнате на постоялом дворе, я к его шее кинжал прижимала! О, Пресветлые Небеса, когда же я его кинжалом поцарапать успела? Видно, в какой-то момент нажала посильнее… А ведь он на меня за то ничуть не сердится! Скорее, его забавляет вся эта ситуация… Вот сейчас смотрит на меня, и как бы спрашивает: ну, что скажешь в свое оправдание? Мне осталось лишь чуть заметно развести руками — извини, мол, виновата, сказать нечего… Надо же, Правитель не удержался, улыбнулся, и глаза в сторону отвел… Мне тоже стало смешно: Правитель, человек в возрасте, ответственности на нем немеряно, а иногда ведет себя, как мальчишка! Верно говорят, что у каждого мужчины в глубине души живет подросток — озорник. Хорошо еще, что наш обмен взглядами длился всего несколько секунд, и никто ничего не заметил.

Даже вернувшись в свою камеру, я не утратила хорошего настроения. У меня было так светло на душе, что даже на Кисса я не обращала внимания. Удивительно, но он в тот день не доставал меня своими бесконечными придирками. Лишь покосился в мою сторону со своей лежанки, но ни слова не сказал. Уже легче!

И вообще, все замечательно: мне здесь, в этих стенах, надо потерпеть еще несколько дней заточения, а потом я выйду отсюда. Ничего нет страшного, подожду! Потом снова будет небо над головой и надежда на доброе будущее… С легким сердцем я уснула, и мне снились светлые, легкие сны, каких я не видела с самого детства.

Под утро, ни свет, ни заря, меня разбудил шум и гомон. Как оказалось, часть заключенных выводили из камер. С вещами. А куда их уводили — это я поняла из отрывочных слов стражников. Освобождают камеры. Приказ: перед королевской свадьбой очистить тюрьмы от тех заключенных, над которыми уже был суд, и кому на данный момент уже вынесли приговор. Требуется, чтоб в столице присутствовало как можно меньше тех, от кого можно ожидать нарушений законности. На всякий случай. Осужденных вывозят в места назначенного отбывания наказания, на рудники, в шахты, на лесоразработки… Проще говоря, на каторгу.

Когда их выводили, я стояла у решетки и смотрела на своих соседей, многих из которых знала лишь по голосам. Почти все проходящие косились на меня с любопытством, многие с сочувствием, и лишь немногие зло и неприязненно. Я на них не сердилась: к эрбатам у людей отношение, мягко говоря, неважное. Тем не менее, чуть ли не каждый из уходящих людей мне что-то говорил, и в основном это были добрые слова прощания, и, более того — совет надеяться на лучшее… Если честно, не ожидала услышать такое от соседей по застенку. Думала, они думают обо мне хуже… Как могла, тепло прощалась с ними. Впрочем, без сальных шуточек дело тоже не обошлось. Ну, я на людей не сердилась — они же не со зла, просто некоторые не могут по-иному. Со своей лежанки встал и Кисс, тоже, как и я, стоял у своей решетки, кивал и бледно улыбался тем из уходящих, кого знал. Но как только за последним из заключенных захлопнулась дверь, Кисс все так же молча, не говоря мне ни слова, чуть ли не рухнул на лежанку. Да что с ним такое? Нездоров он, что-ли?

Уже к завтраку пустовала почти половина камер. Стало много тише. Да и из оставшихся в застенке людей большую часть должны были отправить на места отбытия наказания будущей ночью — всех за один день отослать не смогли. К завтрашнему утру в камерах должны были остаться лишь те, следствие по делу которых было еще не завершено, или те, чья участь еще была не решена. Но с ними судьи будут разбираться позже, после окончания свадебных торжеств.

Видно, оттого и Кисс остался в своей камере. Интересно, с чего это он второй день помалкивает, с лежанки не встает, не говорит ни слова. До тарелки с кашей не дотронулся, воду, правда, пьет без остановки. Может, заболел? Ага, как же, заболеет такой! Мерзость очередную, поди, готовит на мою шею…

Именно тогда и пришла Эри. Я только присела на лежанку, как услышала возбужденные голоса стражников, а затем, как сказочное видение, в коридоре появилась Эри. Честно говоря, вначале я ее не узнала. Да и неудивительно: я ждала кого угодно, но только не ее, что бы там не говорил Правитель о том, что Эри должна навестить нас.

В первую секунду, увидев ее, я онемела, и подумала: что нужно здесь, в застенке, этой необычной женщине, сказочному видению? Цветок в темном подвале… А через мгновение меня, как вихрем, снесло с лежанки. Схватилась за прутья решетки, я смотрела на удивительную картину. По коридору шла, нет, плыла восхитительно красивая женщина в нежно — голубом шелковом платье, прекрасно сидящем на ее точеном теле. Она скользила между камерами с такой брезгливо-высокомерной миной на лице, будто ее под страхом смерти загнали в грязный свиной хлев, и она вынуждена подчиняться неизбежному злу — пребыванию в этом омерзительном месте. Не знаю, как ей это удавалось, но создавалось впечатление, что голубые бархатные туфельки Эри ступали по полу, загаженному навозными кучами. Да и смотрела она и на таращившихся на нее в восхищении стражников, и на растерянных заключенных в камерах так, будто они были этими самыми свиньями. Я могу ее понять… Мало того, что они с мужем попали в немилость к Правителю, так еще и ее мать арестована. Может, тоже где-то неподалеку сидит, в одной из камер… Конечно, Эри заметно рассержена и расстроена, оттого и не в настроении…

Встав напротив моей камеры, Эри сквозь прутья решетки смотрела на меня, чуть презрительно скосив левый уголок красиво очерченных губ. Надо же, эта привычка у нее с детства так и осталась… Я в полной растерянности смотрела на стоящую передо мной красавицу. Как ей идет эта необычная прическа, с множеством завитых локонов! Гладкая кожа, удивительные по изяществу украшения, незыблемая уверенность в своей неувядающей красоте… Хороша, слов нет, до чего хороша!

— Эри! Как я рада видеть тебя! Знаю, ты сердишься на меня, и у тебя для этого есть все снования, но я хотела объяснить тебе…

— Эйринн.

— Что?

— Мое имя — Эйринн — хорошо поставленным, красивым голосом с незнакомыми мне властными интонациями отчеканила Эри.

— Хорошо, пусть будет Эйринн…

— Пусть будет, говоришь?! Благодарю уже за то, что у тебя хватило ума всего лишь со второго раза запомнить мое имя. Какое счастье! Надо бы запомнить, на что у тебя памяти хватает! Но в данный момент меня интересует другое — отрезала Эри. — Неужели тебе трудно было спокойно помереть в своем занюханном поселке? Почему на месте не сиделось? Для чего тебе нужно было приезжать в Стольград и портить мне жизнь?

— Эри…

— Эйринн!

— Прости, Эйринн! Я вовсе не хотела ничего дурного! И я не хотела беды ни тебе, ни твоей семье… Я отдаю себе отчет в том, что вошла в твой дом не с добром. Также понимаю, что простых слов извинения будет недостаточно. Согласна — у тебя есть все основания обижаться на меня! Не знаю, как бы я повела себя, оказавшись на твоем месте… Дело даже не в нас двоих, а в интересах нашей страны, как ни высоко это звучит…

— Запомни: на моем месте тебе никогда не оказаться! И какое дело тебе может быть до интересов нашего государства? Ты что о себе вообразила, курица безмозглая? Это мысли не по тебе, и не для тебя. Твое место там, в лесной глухомани, откуда ты вздумала было высунуться. Тебе положено сидеть на грядке с огурцами, а твои интересы должны заключаться лишь в том, как правильно засолить их на зиму. А что происходит за плетнем огорода — таких, как ты, должно волновать меньше всего! И уж тем более соваться туда, где подобным тебе и близко не положено находиться — наглость несусветная! В грязи жила, в ней и сдохнешь. И я буду ежечасно молиться, чтоб это произошло как можно раньше.

— Конечно, ты вряд ли простишь меня, за то, что я сделала, но мне очень хочется, чтоб ты знала: к сожалению, в то время, у вас в доме, по-иному я поступить не могла. Я понимаю, это не оправдание, да и глупо с моей стороны оправдываться в том, что я сделала, но…

— Могу узнать — о каком именно времени, и о каком именно поступке ты говоришь? Когда покинула свой глухой поселок? Или когда снюхалась с врагами моего мужа? Или когда змеей проползла в мой дом, чтоб опозорить нас, испортить нам жизнь? Гордись, в этом ты преуспела! Да ты хоть знаешь, что из-за твоих интриг мы вынуждены оставить столицу? Нас отправляют в ссылку! И кто знает, сколько она продлится? Все, чего я добилась за эти годы — уважение, положение в обществе, знатное имя — все разбилось вдрызг именно из-за тебя! Ты своими куриными мозгами можешь понять, что это значит?! Да, впрочем, куда тебе! И кому я это говорю?! Ты же все то время, что находилась в столице, вела себя как корова в посудной лавке — все перевернула и разбила! Еще вздумала с лицемерным видом извиняться, психопатка ты тупая! И ты не вошла в мой дом, а вползла туда ядовитой гадиной, пользуясь нашим отдаленным сходством, отравляя мою жизнь… И кто тебе дал право рассказывать направо и налево о нашем отдаленном родстве?! Знай я в свое время, что у тебя хватит ума сделать такое, то лучше бы я заранее твой поганый язык выдрала… О, Всеблагой, как же я тебя ненавижу! Сама бы убила! Если бы между нами не было этой решетки!..

— Эри…

— Эйринн!..

— Да, конечно, Эйринн… Кстати, почему ты говоришь, что Большой Двор — это мой глухой поселок? Ты тоже родилась там…

— Заткнись!

— Понимаю… Знаю: в том, что сейчас происходит с твоей семьей, есть немалая часть моей вины…

— Немалая?! Ну, ты и нахалка! Да это именно ты, ты во всех моих бедах виновата!.. По твоей милости мое имя сейчас смешивают с грязью все, кому не лень! Всякая дрянь считает своим долгом с ухмылкой пройтись как по мне, так и по моей семье! Нам дали отставку от двора! И все это произошло от твоей непомерной тупости и зависти, деревенщина! Что, так хотелось выслужится перед Правителем? Или зависть заела? Ты сумела меня укусить, нашла слабое место! Как же тебе не дает покоя мой княжеский титул! Наверное, с того времени, как я вышла замуж, ты только о том и думала, как бы мне посильней досадить!

— Выслушай же меня! Просто я хочу тебе рассказать, что именно и как произошло…

— Нет, послушай меня ты! Знаешь, отчего я здесь? Уж не думаешь ли ты, что я по собственному желанию пришла сюда, в этот подземный гадючник с отбросами? Да если бы не приказ Правителя!.. В любом другом случае ты бы меня здесь никогда не увидела! А знаешь, почему он послал меня сюда, в эту тюремную грязь? Только для того, чтоб напомнить мне, где мое место! Чтоб намекнуть, где любой из нас может оказаться! Он все еще не простил того, что его кузину отверг мой муж, причем сделал это чуть ли не перед свадьбой! А если вдуматься, то это смешно… Твой женишок тоже отставку дал, и также незадолго до того, как ты размечталась о том, что побежишь с ним к алтарю! Вернее, не дал, а даже говорить с тобой о разрыве помолвки не захотел. Просто отшвырнул в сторону, как использованную тряпку. Ну, и как тебе ощущения? Надеюсь, незабываемые? Оттого-то ты и взъелась на меня, на ту, которую любят! Желчью исходишь от зависти и мечтаешь лишь о том, как бы внести раскол в мою семью!

— Знаешь, Эри…

— Эйринн!

— Да, разумеется, Эйринн… Ты и сестрица — по характеру вы очень схожи между собой. Сейчас ты очень расстроена, рассержена, оттого и кричишь, совсем, как она. Я не сержусь на твои слова, тем более что они в чем-то справедливы, и ты имеешь полное право так со мной разговаривать. Но когда остынешь, успокоишься, то будешь сожалеть о том, что наговорила многое и того, о чем бы никогда не сказала, если…

— Не смей сравнивать меня невесть с кем! А уж тем более со своей безмозглой сестрой! Была б она чуть поумней, то на пару со своим никчемным муженьком перед твоим отъездом из поселка дала бы тебе по башке посильнее, да в болотную трясину тебя б отправила. Глубину до дна измерить… И у нее б лишние деньги появились, и ты бы мне жизнь не портила!

— Пресветлое Небо, что ты несешь?! Хотя… Уже по этим словам я могу догадываться, насколько ты выведена из себя! Еще раз прошу: выслушай, что я хочу тебе сказать! Конечно, мои извинения сейчас много не значат, особенно в твоих глазах, и от них тебе не станет легче…

— Мне стало бы много легче, если б ты сдохла много лет тому назад — отчеканила Эри. — Меня с детства раздражало, как нас еще соплячками путали, различали лишь по глазам! Хорошее уже то, что, взрослея, мы стали все больше и больше стали разниться между собой. Да и не удивительно! Кто я, и кто ты! Твоя судьба — всю жизнь в грязи копаться! Так вот и сидела бы там, в невесть каком поселке, с огорода не вылезая, тем более, что эта судьба тебя вполне устраивала! Нет, тебе покоя моя счастливая и знатная жизнь не давала! Только оттого ты и пошла против меня! Признайся — ты мне всегда завидовала! И у мамаши моей, у дуры старой, хватило ума оставить тебя в деревне одну, без присмотра… Как можно было поступить так глупо — не понимаю! Оставить батта одного, на произвол судьбы, хотя за ним, за ненормальным, глаз да глаз нужен! И вот, дождались!.. Ну, а мне-то теперь что делать прикажешь, особенно после всех твоих подлостей, на которые ты не поскупилась? В глухой дыре умирать?

— Я с себя, разумеется, вины не снимаю, но почему ты решила, будто одна лишь я виновата в том, что вашу семью отсылают из Стольграда? Мне кажется, не будь у Правителя на то серьезных оснований, вас бы никто…

— Нечего перекладывать на других свою вину!

— Погоди, успокойся… Возможно, я сейчас скажу глупость, или ты рассердишься на мои слова, сочтешь их ерундой, не стоящей внимания… Да, я виновата, я тебя подвела… Но не со зла! Уж раз так сложилось, то постарайся найти хоть что-то хорошее в том, что произошло. Отдохнешь в своем далеком имении от забот, от вечной суеты… Пусть вы уедете из столицы на год-другой, но ты будешь не одна. С семьей, с мужем, с детьми… Быть вдвоем с любимым человеком — разве это плохо? Мне кажется, и он будет рад побыть вместе с тобой, с дочками… Как говорят: вся семья вместе, так и душа на месте. И потом, ты сможешь порадовать мужа рождением сына, наследника…

— Да, ты права: твоя дурная голова не может придумать ничего умного! Меня уже мутит от твоих простонародных поговорок! Нашла, чем успокоить! Нести такой бред может только такая глухая деревенщина, как ты! А если мне нравится эта столичная суета? Чтоб ты знала: я ненавижу деревню, эту грязь, пыль, тоску! Тебе, чувствуется, о жизни нашей семьи уже наплели с три короба! Дети, семья… А может, ты мне еще каждый год рожать прикажешь? Надо же такое посоветовать — завести десятка два сопляков! Дура ограниченная! На большее у тебя фантазии не хватает? Да куда тебе, ты же слаще морковки ничего не едала! По твоему, мне что, троих детей мало? И с этими-то едва фигуру не испортила! А если опять девка? И, главное, все три дочери — и внешностью, и характером в отца уродились! На меня ни одна не похожа!.. — тут Эри споткнулась, чувствуя, что в запале сказала лишнее.

— Зачем ты так, Эри? Дети — это дар Небес…

— Которого у тебя, по счастью, никогда не будет.

— Эри…

— Эйринн!

— Эйринн, это жестоко. И я в этом не виновата…

— Да кто бы ни был в том виноват — так тебе и надо! И это более чем справедливо, что ты так и сгинешь, не оставишь после себя никого и ничего!

— Ты не имеешь никакого права попрекать меня этим! — мой голос предательски дрогнул. Эри била в самое больное место…

— Я имею право на многое из того, что тебе и не снилось! А вот ты на допросах в тайной страже тоже набралась наглости и осмелилась наговорить много такого, о чем должна была молчать до гробовой доски! Например, зачем сказала о том, что с меня на тебя делали переклад болезни? Одно доброе дело сделала, и о том надо было тайной страже доложить! Все Вояру выложила, ничего не утаила! Стерва!

Так, и эта туда же! Может, в чем-то она и права… Мое посещение дома князя Эри никак не может считать радостным событием. Все же я поступила с ней не очень красиво — с этим не поспоришь, как бы я не оправдывала это теми или иными вынужденными обстоятельствами!.. Но, тем не менее, я не узнавала свою двоюродную сестру. Как с чужим человеком разговариваю! Да похоже, так оно и есть…

— Насчет тетушки… Вот за нее я прощения не прошу. Она виновата…

— Конечно, виновата! — зло усмехнулась Эри. — Тут я не спорю. Дело надо доделывать до конца. Это она не от великого ума оставила батта в деревне, не позаботившись о том, что с ним будет дальше! На "авось" понадеялась! Кто ж такие дела на самотек пускает? Надо было после смерти твоей мамаши увезти тебя от людей подальше, куда-нибудь в лесную глухомань, где зима десять месяцев в году, чтоб жила ты там в какой охотничьей избушке, с мужиком-бирюком на пару, носа из леса не высовывая. Да еще надо было бы приказать ему, чтоб на цепи тебя держал, да работой загружал до упора… А до мамашиной головы такое простое решение не дошло… Вот и результат — сама в застенке, мы — в опале. Одна ты хорошая, дрянь… Ну, мамаша пусть теперь сама выкручивается, как может! На мою помощь ей рассчитывать не стоит! Она виновата чуть ли не больше всех!..

— Эри…

— Эйринн! Ты что, совсем безмозглая?! Не можешь запомнить самых простых вещей! Оттого и не могла себе найти хорошего мужика! Тебя даже плохой бросил… Впрочем, что я говорю: кому нужен эрбат? Пусть даже о том, что ты эрбат, никто и не догадывался! А все одно никому была не нужна! Вот именно из-за того ты и хотела разрушить мою судьбу. Признайся хоть сейчас: же всю жизнь мне завидовала, начиная с юности. Моей красоте, удачливости, тому, что меня все любят, а тебя лишь терпят!

— Не говори ерунды.

— Нет, это правда. А уж тому, что я вышла замуж так удачно, что тебе и не снилось — о, от этого ты, думаю, ночами не спала! Зубами от злости скрипела да на желчь исходила…

— Ночами я не спала оттого, что с девяти лет весь дом, и все хозяйство легло на мои плечи. И спать мне просто не давали, работать заставляли…

— У меня сейчас слезы от жалости потекут.

— Ты, мне кажется, догадывалась, что со мной что-то не то… Ходить к нам перестала…

— А что мне у вас было делать? Бабкино ворчанье слушать? Или стоны твоей больной мамаши? А, может, бесконечный скулеж вечно всем недовольной Даи? И ты постоянно снуешь по дому, со своей скорбной физиономией… А насчет того, догадывалась я о чем, или нет — так это отношения к делу не имеет!

— Кстати, ты помнишь Гайлиндера? Своего бывшего жениха?

— Ах, так вот, в чем дело! — протянула Эри. Несколько секунд она молчала, а затем у нее зло вырвалось! — Та — ак! Теперь все понятно!..

— Что тебе понятно?

— Скажите, какое постоянство! Надо же, не ожидала! А впрочем… Ну, если тебе больше не о чем думать, то только и остается, как вспоминать несостоявшуюся любовь, обмусоливая ее, как старую заплесневелую конфету. Думаешь, я не видела, как ты на него, на Гайлиндера, смотришь? Как голодная кошка на кусок мяса! Неужели ты считаешь, что никто не видел, с какой тоской ты провожаешь его взглядом, или с какой завистью смотришь на нас, когда мы вдвоем попадались тебе навстречу? Ты ж готова была, как приблудная собака, хвостом от счастья махать, стоило лишь ему тебе улыбнуться! Я тогда неплохо позабавилась, наблюдая за тобой… Уж не считаешь ли ты, что была нужна ему? Ничего более глупого и нелепого я в жизни не слышала! Он любил только меня, меня, меня одну! Бедный парень даже не посмотрел в твою сторону, когда я вышла замуж за князя. Бросился за мной в столицу… Дурачок, решил, что меня насильно выдали замуж…

Эри замолчала. Может, жалела, что, разгорячившись, снова сказала лишнее, или же просто не хотела вспоминать о своем бывшем женихе. А может, тут было нечто иное, о чем никому знать не положено… Но тут не выдержала уже я. Гайлиндер, моя первая несостоявшаяся любовь… Странная вещь: меня Эри может бранить и оскорблять сколько угодно, и я промолчу — все же кое в чем она права, и я заслуживаю такого отношения к себе, но Гайлиндер!.. Говорить так об этом погибшем парне, о моих светлых чувствах к нему — это все равно, что грязными сапогами ступать по чистому снегу…

— А что было дальше? Он тебя нашел?

— Не твое дело — отрезала Эри. — Главное, что ты ему и даром была не нужна.

— Так вы с ним в Стольграде виделись, или нет?

— Ох, как тебя любопытство разбирает!.. Так вот: это не твоего ума дело!

— Ты знаешь, что он погиб?

— Представь — знаю.

— Твой муж имеет к этому отношение? — я и не поняла, как у меня вырвались эти слова.

— А может, тебя еще что интересует? Более интимное. Давай, спрашивай, не стесняйся! Ну, что умолкла? А, неужто я задела тебя за самое сокровенное? Интересно, все старые девы такие? Или у эрбатов в этом смысле существует особый сдвиг?

— Погоди! — теперь уже и я повысила голос. — Я спрашиваю не о том! Ты не думаешь, что он мог погибнуть из-за тебя?

— Не понимаю твоего вопроса — холодно сказала Эри. — Он погиб по собственной глупости. И при чем тут мой муж? А если даже я, как ты говоришь, была тому виной… Неужели такая женщина, как я, того не стоит? Мужчины ради меня готовы на что угодно. А вот ты никому из них не нужна, как бы ни старалась… Зато Гайлиндер… В общем, ни тебе, ни какой другой нахалке он не достался.

— Что?! — я думала, что ослышалась.

— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду. Он погиб, любя только меня одну. Что, неприятно такое слушать?

— Эри, ты же все еще его любишь!..

— Да что ты заладила невесть что? Бубнишь одно и то же! Лучше подумай о себе На мой взгляд это куда интересней. Оставайся с мыслью, что ради тебя никто даже пальцем не пошевелит. Думаешь, в Ханлонгре помогут? Ага, уже разбежались! У принца Домниона и без тебя проблем на родине выше крыши: тут и на глазах худеющая казна, и постоянные набеги на границах, и вечно недовольное дворянство… Ему только еще тебя для полного счастья не хватает!.. Доверять клятвам и обещаниям королей могут только такие деревенские валенки, как ты! Впрочем, так тебе и надо — в итоге оказаться у разбитого горшка!.. Ну, все, я пробыла у тебя достаточно времени, чтоб мой визит сюда не сочли отмашкой от приказа Правителя. Увы, мне еще любимую мамочку посетить нужно, высказать ей свою дочернюю любовь… К сожалению, мою бесценную мамулю поместили в другом месте, так что мне еще раз придется спускаться в очередной грязный хлев… Очень надеюсь, что ты сдохнешь куда раньше того времени, что тебе был отмерен по желанию моей мамаши. Жаль, что не смогу лично присутствовать при этом очень радостном для меня событии. Ничего, я верю, что вернусь в столицу через год — другой. Князь все сделает, чтоб приблизить это время. Связи у него хорошие… Я скоро вернусь в Стольград, муж постарается, чтоб мы не задержались в этой дыре, куда нас ссылают… Впрочем, тебе этого не понять.

— Вот я слушаю тебя, и мне кажется, что ты не любишь князя. Ты уважаешь его ум, оборотистость, положение, титул… Тебе с ним удобно. Думаю, вы даже живете неплохо, тем более, если учесть, как он тебя любит. Но вот любви, тех чувств, что были к Гайлиндеру, с твоей стороны и близко нет…

— Да с чего ты так завелась? Думаешь, все, что имею, мне все далось легко и просто? Ошибаешься! Здесь, в столице, ничего не дается бесплатно! Да ты даже представить себе не можешь, сколько мне пришлось положить сил, трудов, на что пойти, чем пожертвовать, чтобы добиться своего нынешнего высокого положения! Гайлиндер… Конечно, жаль… Но у меня была цель, и я ее добилась, и неважно, какими путями! Все шло так хорошо, так замечательно!.. В вдруг, как кирпич на голову, сваливаешься ты — и все, все летит насмарку! А на будущее я мечтала… Впрочем, кому я это говорю!..

— Эри…

— Эйринн!..

— Эйринн, ты счастлива?

— А ты как думаешь? Я осуществила свою самую заветную мечту, ту, что лелеяла с детства. Как мне хотелось вырваться из того дремучего угла, где я имела несчастье родиться! На все была готова ради нее, своей цели! И мне все удалось! Только не говори мне, что ты мне не завидуешь — ни за что не поверю! И никто не поверит! Уехать из нашей захолустной дыры и оказаться в столице, женой одного из самых влиятельных и богатых людей страны!.. Мою красоту возносят поэты, я считаюсь образцом совершенства! У моих ног лежат все мужчины, меня обожает муж!.. Кому еще так везет? Тебе такая удача и во сне привидеться не могла!

— А как же Гайлиндер? И я не могу отделаться от впечатления, что ты как будто оправдываешься перед собой, и пытаешься доказать, что не сделала ошибку много лет назад.

— Ты опять за свое? Запомни: только сильный человек откидывает со своего пути все то лишнее, что может помешать ему добиться цели, как бы он не ценил в прошлом это… лишнее! Только ты, сентиментальная дура, будешь хныкать и распускать сопли там, где нужно проявить твердость! Ну, и где ты в итоге оказалась? Именно там, где самое место паразиткам, мешающим жить нормальным людям…

— Эйринн… Судя по твоим словам, ты все еще не забыла Гайлиндера. Больше того: тебе его не хватает, забыть его ты тоже не можешь, и тебя это гнетет… А может, ты просто и сама не хочешь забывать то счастливое время? Он же любил тебя, да и ты его тоже, что бы ты себе и мне не говорила! Если у вас было настоящее чувство, то такую любовь из памяти просто так не выбросишь…

— Ты точно ненормальная! Как тебе подобная чушь в голову пришла?

— Деньги, богатство, титул, положение в обществе — это, конечно, хорошо. Ты к этому стремилась, и ты все это получила. Но что-то иное, очень важное, в твоей жизни исчезло безвозвратно! С одной стороны — у тебя есть все, а с другой — ты потеряла нечто, чему нет названия, и без чего жизнь не может быть полной… Это ты не знаешь, а я своими глазами видела, как сильно изменился Гайлиндер после того, как ты внезапно решила выйти замуж за князя. А ведь ты по-прежнему любишь своего бывшего жениха! Ревнуешь даже к его памяти…

— А вот это не твое собачье дело! — взвилась Эри. — Поняла?! Эрбат долбанный… Оставь свое мнение при себе. Оно никого не интересует!.. Однако, что-то я с тобой заговорилась. Пора уходить из этого клоповника. Хотя тебе, вообще-то, это место вполне походит. За решеткой ты смотришься неплохо! Я бы даже сказала, ты очень хорошо вписываешься в окружающий интерьер. Мне бы очень хотелось в тот день, когда я вернусь в столицу, придти и плюнуть на твою могилу. Увы, не получится. Таких сумасшедших, как ты, закапывают среди мусора и отбросов общества, в общих ямах. Так что, к счастью, ты сгинешь без следа… А за сим прощай, дорогая бывшая сестрица Лиана, надеюсь, что мы с тобой больше никогда в жизни не увидимся

— Прощай, Эйринн. — Невероятно, но мне внезапно стало все равно, что думает обо мне Эйринн. Даже чувство собственной вины перед ней пропало. В душе стало копиться нечто другое, не имеющее названия… Только б не сорваться! Вот радости Эри будет!.. — Мне тоже тебе больше сказать нечего. Да, по чести говоря, и не хочется.

— Ты еще сделай вид, что оскорблена, дорогая сестрица Лиана. Постой — постой, неужели тебя так задели мои слова о Гайлиндере? Ах, какие мы впечатлительные! Ах, как у нас потаенные чувства взбаламутились! Ах, не надо было трогать святое!.. Ну, дорогуша, пойми хоть сейчас — этот кусок был не по тебе! Так что нечего было и мечтать хотя бы разок откусить от того, до чего тебе никогда не дотянуться… Знай свое место.

— Я разочарована, Эйринн. И ты даже представить себе не можешь, до какой степени…

— Что ж, все это ерунда, не стоящая внимания… Кстати, хорошо уже то, что ты наконец-то запомнила, как меня звать…

— Мы с тобой, кажется, уже попрощались.

— Да, пожалуй. Прекрасно понимаешь, что мне с самого начала не о чем было говорить с такой отверженной, как ты.

— Выход вон там.

— Где выход — о том я и без тебя прекрасно знаю, на плохую память не жалуюсь. Радует лишь то, что ты через эту дверь вряд ли сумеешь выйти наружу. Сомневаюсь, что тебя отпустят… Очень и очень сомневаюсь. Таких убогих, как ты, обычно держат в цепях, и уж никак не выпускают из заточения.

— Не помню, пожелала я тебе счастливого пути, или нет…

— Милая Лиана, вот еще что я хочу сказать тебе на прощание: что бы ты ни говорила, что бы ни делала, какие бы услуги и кому бы ни оказывала, но ты навсегда останешься в глазах окружающих чужой, с незримым клеймом на лице. Проще говоря, ты являешься одной из тех, кого люди вынуждены терпеть, но стараются не замечать. По возможности. На таких ущербных, как ты, всегда будут смотреть с брезгливостью, а за спиной у тебя всегда будут раздаваться перешептывания и смешки. Эрбат, псих, ненормальный человечишка…

— Там, у входных дверей, глубокая выбоина в полу. Не споткнись, когда будешь выходить. Было бы досадно испачкать о грязный пол такое дорогое платье…

Уже сделав несколько шагов по коридору, Эри снова повернулась ко мне.

— Да, и вот еще что, дорогая Лиана. Ты вовсе не такая красивая, как мне сказали. Обычная деревенская девка, с морщинами и начинающая седеть. Фу! Таких увядающих баб, вроде тебя, полно на каждом углу. Я, как и прежде, внешне куда лучше тебя. И прими добрый совет: прячь свои корявые руки. На них смотреть противно.

Интересно, кто из нас двоих большая стерва? Жаль, что через прутья решетки я не могу ничем запустить ей вслед. А как этого хочется, прямо руки чешутся! Для такого дела не пожалела бы единственную обеденную миску! Глядя на спину победно удаляющейся Эри, я думала о том, что она и приходила-то сюда только ради этих последних слов. Хотела побольней лягнуть меня на прощанье. Что ж, она имеет на это основание…

И подготовилась к визиту неплохо. Тут и красивая, тщательно сделанная прическа, и умело положенная на лицо косметика, и дорогущее роскошное платье под цвет ее глаз, и затейливые украшения из бирюзы такого же редкостного оттенка… Знаю такую бирюзу из дальней Вейдии — по цене она идет немногим дешевле изумрудов. И это все было надето только для того, чтоб проведать бедных родственников в "клоповнике"? Ну — ну, может, кто сочтет это нормальным, но только не я. Похоже на то, дорогая кузина Эри, что ты перед посещением застенка около зеркала времени провела не меньше, чем перед приемом во дворце Правителя. И для чего? Неужто только для того, чтоб удостовериться, что она по-прежнему первая красавица Стольграда? Скажите, кто-то и что-то ей про меня сказал… Ну, Эри, у меня нет слов! Похоже, ты не выносишь даже намека на то, что некто может оказаться красивей тебя! Все мысли только о том, чтоб не отыскалась соперница по красоте… Что, больше заняться нечем? Лучше б подумала лишний раз о Гайлиндере…

Гайлиндер… Бедный парень, моя первая безответная любовь, самое теплое и нежное воспоминание моей безрадостной юности… Ты что-то знаешь о его судьбе и его гибели, Эри, и тоже не можешь забыть о той самой счастливой весне в твоей жизни… А ведь ты любила его, Эри, не сомневаюсь, что любила! Как же яростно ты вспыхнула при одном напоминании о нем! Похоже, несмотря на прошедшие годы и на долгий брак с князем, этот парень тоже остался у тебя в душе тем ярким светом, который ты держишь в тайном уголке своей памяти, за плотно закрытыми дверями, и до которого не позволяешь никому дотрагиваться. Хранишь воспоминания о нем и дорожишь ими… И ревнуешь Гайлиндера даже сейчас, спустя столько лет, и тебе невыносима одна только мысль о том, что рядом с ним могла оказаться другая девушка…

Ах, Эри, зачем, ну зачем ты его бросила?! Всем было понятно, что вы оба любили друг друга! Не знаю, стоит ли твоя нынешняя богатая жизнь того простого светлого счастья, когда вы с ним вдвоем светлыми весенними вечерами сидели на старенькой лавочке в цветущем вишневом саду, мечтали о будущем, и никто больше вам был не нужен… Не думаю, что с князем ты хоть раз была так безмятежно счастлива! Пусть Гайлиндер был небогат, но есть на свете нечто, ценимое людьми не меньше золота… И у тебя, Эри, в жизни все складывается вовсе не хорошо, как ты пытаешься это всем показать.

У меня же и сейчас, спустя столько лет, вновь кольнуло сердце при воспоминании о том, уже таком давнем времени, о своих горьких слезах, что я тихонько вытирала, глядя на вас, и надеялась, что никто не увидит моих покрасневших глаз… Завидовать такому счастью, что пришло к Эри и Гайлиндеру, было просто нехорошо и некрасиво. Глядя на них, можно только радоваться столь сильному чувству, и надеяться на то, что и у тебя в жизни будет если не такое, то хоть нечто похожее… И эта счастливая, радостная улыбка красивого парня… И Вольгастр улыбался похоже… Блин, ты-то, Вольгастр, тут с какого бока затесался? Вечно не вовремя на ум приходишь!..

— Эй, цыпа!

О, нет, только не Кисс! Сейчас только его ехидных замечаний мне еще не хватало! Надо же, объявился! Еще немного помолчать не мог? Я о нем даже позабыть успела. Спал бы себе спокойно и дальше! Наверное, его разбудил наш с Эри разговор. Вон, даже на лежанке присел. Лежать, видно, надоело. Сейчас выдаст что — нибудь язвительное насчет нашего с Эри разговора…

— Цыпа! Чего молчишь?

— Чего тебе? — мой голос никак нельзя было назвать любезным.

— Я так понял, что это была твоя кузина. Да уж, семейка у вас… Сразу видно, что вы родственники. Обе такие оторвы, что дальше ехать некуда.

— Помолчи, а?

— Рад бы, но меня очень интересует ответ на один вопрос. Даже, можно сказать, гложет… Только что эта надменная фифа назвала тебя Лиана. Это что, твое полное имя?

— Да.

— А почему тогда тебя называют Лия? Уменьшительное от имени Лиана, если мне не изменяет память, не Лия, а Лиа.

— Тебе-то какая разница?

— И все же?

— Мне больше нравится имя Лия. Только вот тебе до всего этого какое дело?

— Да, вообще-то, никакого… Просто хотел знать твое полное имя…

— Вот теперь знаешь. Что дальше?

— Ничего…

И хорошо. Может, хоть сейчас замолчит. Увы, его молчание длилось недолго. Не прошло и минуты, как он снова заговорил:

— Эй, цыпа! Лиана — это что, плющ?

— Чего? — меньше всего я ожидала услышать нечто подобное. Он что, решил в очередной раз посмеяться надо мной?

— Я всерьез спрашиваю. Знаешь, Лиана — это очень редкое имя. Его нечасто даже аристократкам дают, а чтоб так называли простолюдинку!.. Во всяком случае, женщин с таким именем я еще не встречал.

— И что с того?

— Да как сказать… Знаешь, как-то судьба закинула меня в южные леса. По сути, это были непроходимые страшноватые джунгли. Кое-где дорогу в тех зарослях нам проходилось прорубать — иначе было и шагу не сделать… Многие из растущих там деревьев были оплетены лианами, а с других деревьев они, эти самые лианы, свешивались… Вот я и думаю: это растение — лиана, его можно назвать плющом, или нет? Да сейчас речь не о тебе, а об этом растении…

Он что, издевается? Или фантазия кончилась, умнее ничего придумать не мог? Да нет, взгляд серьезный, не похоже, что шутит. Может, это он спросонья? Или заболел? А может, бредит? Впрочем, от него всего можно ожидать. Ладно, попробуем ответить без грубости.

— Не знаю. Но раз, говоришь, обвиваются вокруг деревьев… Значит, можно. Наверное, лиану можно назвать плющом. А может, и нет… Скорее всего, нет. Может, лиана — это просто кустарник, а может, еще что-нибудь… В общем, вопрос не ко мне. И вообще, что за чушь ты спрашиваешь?!

— Понятно. — Кисс снова прилег на лежанку, и я услышала, как он выдохнул — Нырок, ну ты и сукин сын…

О чем это он? А, замолк, и хорошо! Только бы больше ничего не говорил. Мне и без него есть о чем подумать. Ну, Эри!.. Пришла, всю душу мне перебаламутила… Теперь быстро не успокоишься…

Отчего-то мне в ту ночь не спалось. Сердце будто что-то предчувствовало… Во всяком случае, когда посреди ночи раздался шум, я не удивилась. Помнила, о чем вчера говорили стражники: сегодняшней ночью должны отправить на каторгу последних осужденных из числа тех, кого не успели отправить вчера. Голоса стражников, выкликающих имена, лязг открываемых замков, скрип дверей, ругань заключенных… Все, как вчерашней ночью…

Распахнулось узкое окошко на решетке, через которую мне каждый день подавали еду.

— Вытягивай руки!

— Что? — в растерянности от услышанного я удивленно уставилась на стражника, стоящего за моей решеткой и держащего в руках пару ручных кандалов.

— Тебя — на отправку! В сопроводительных бумагах сказано: ты отправляешься сегодня, вместе со всеми, и в кандалах! Да мы б тебя все одно по-другому и не выпустили… Руки давай!

— Это какая-то ошибка! Меня не могут отправить! Правитель…

— У нас тоже приказ за его подписью, где четко и ясно указано, кого и куда отправить! Не просто так людей сдаем, а поименно! Давай руки, не тяни время…

— Да послушайте же…

— Если чего не так, то в дороге старшему из сопровождающих объяснишь! Мы люди маленькие! С каждым отдельно разбираться не будем! Долго я еще стоять буду?

— Но…

— Слушай, девка, хватит разговоры разговаривать! Вас еще вон сколько осталось! А время меж тем идет!.. Сказано — на отправку, так хошь — шуми, хошь — не шуми, а все одно отправят, нравится это тебе, или нет! Мы — народ служивый, подневольный. У нас приказ, и мы его исполняем. Так что давай руки. Без кандалов тебя все одно из камеры не выпустят. Так в приказе сказано. А будешь шуметь — таким мы кандалы и на ноги надеваем.

Только этого мне еще не хватало — кандалов на ноги! Ладно, пусть будут закованными только руки… Ничего не понимаю… А ощущения очень неприятные, когда на твоих запястьях защелкивается холодное железо. Да и тяжелые они, эти железки, как оказалось! И все-таки, что случилось? Вон, и Кисса вывели из его камеры, и у него тоже кандалы на руках. Странно, над ним же еще суда не было…

На выходе заключенным связывали руки, оставляя большую петлю, а потом соединяли всех через эти петли на один толстый просмоленный канат, примерно так же, как рыбешку насаживают на кукан. Да, так в дороге вряд ли убежишь! Самое интересное в том, что в кандалах были только я и Кисс; всех остальных связали простой веревкой. За что, интересно, нам такая честь?

По пустынным улицам ночного города, в сопровождении стражников, растянувшись длинной цепью, колонна заключенных шла к гавани. Все еще не закончилось время белых ночей, и на улицах было светло. Редкие прохожие, попадавшиеся на нашем пути, останавливались, и провожали нашу колонну любопытными взглядами. Да и в тех домах, что были на нашем пути, кое-кто из местных жителей, услышав шум на улице, выглядывали в окна. В общем, зрителей хватало. Некоторые даже покрикивают нечто нелюбезное… А смотрят прямо как на зверье какое! Ну да, развлечение себе нашли! Хотя обывателей понять можно: не каждый день подобное зрелище увидишь — душегубов пойманных на каторгу отправляют! Так, мол, им, злодеям, и надо — не будут разбойничать! Без них в столице куда спокойней будет, а не то развелось всякой дряни, скоро по улицам не пройти будет!.. Лезет и лезет в столицу всякая грязь…

Жадно глядящей толпы по обоим сторонам дороги не было — и то хорошо! Но все равно неприятно… Так и вспомнишь поговорку — от тюрьмы, да от сумы не зарекайся… Непонятно — что случилось? Что произошло? Мне же Правитель дал помилование! Тогда отчего я здесь, среди тех, кого гонят на каторгу? Да еще и в кандалах? Еще раз осмотрелась. Да, так оно и есть: кроме меня и Кисса железа ни на кого не было надето. Пока что я ничего не понимаю…

Я еще в застенке слыхала, что нас должны отвести на пристань. Есть в столице такая, где и торговцы товары разгружают, и там же находится пункт сбора и отправки заключенных. Именно там осужденных грузят на корабли и отправляют туда, где, по определению суда, они должны отбывать наказание. Но это тех, кто признан виновным, а меня же помиловали! Через пару дней и вовсе должны были выпустить! Наверняка что-то в бумагах напутали, раззявы, не иначе! Впрочем, гадать не имеет смысла. Кричать и доказывать ошибочность моего присутствия здесь сейчас, по дороге на пристань, тоже не имеет смысла. Меня просто никто не станет слушать. Ладно, подождем, может быть там, при посадке на корабль, эта ошибка разъяснится сама собой. Хотя не знаю…

Во всяком случае, я покинула каменные стены тюрьмы, в которых было так тяжело, и здесь, на воздухе, мне хотя бы куда легче дышится. Только вот тучи на небе снова собираются, и ветерок дует весьма не слабый, но это все такие мелочи! Вон, и дождик мелкий стал накрапывать… Главное — я снова могу видеть небо над головой! Как же это, оказывается, хорошо! Если б еще не эти кандалы на руках, то жизнь вообще была бы прекрасна. Ничего, с этим недоразумением, с тем, что меня отправляют на каторгу, я разберусь чуть позже…

До пристани мы добирались долго, часа полтора, не меньше. К тому времени мелкий дождик стал превращаться в сильный дождь. Неприятно…

Показалась река, потянулись портовые склады, прибавилось людей на пути. Нужная нам пристать находилась чуть ли не рядом с городскими воротами. Как я слышала по дороге, эта пристань, по слухам, одно из самых старых мест в Стольграде. В смысле — чуть ли не с нее и город начинали строить. Теперь она, видимо, пользуется только для торговых судов. А для иностранных послов, да знатных людей имеется другая пристань, поновее, понарядней, да ближе к центру города.

Сейчас около одного из причалов находились несколько кораблей, и еще несколько стояли в отдалении. Вроде, тяжело гружены, вон как в воде глубоко сидят… Наверное, ждут своей очереди под разгрузку. Ну да, они встанут здесь сразу же, как только очередные корабли освободят место у причала. Около одного из длинных причалов, далеко уходящих по реке, туда, куда заворачивала колонна заключенных, стояло два корабля. Одно из судов — совсем небольшое на вид. Такие суденышки легко могут проходить даже по небольшим протокам. Это даже не корабль, а, скорее, яхта богатого купца. Второй корабль был куда больше, шире и вместительнее первого — серьезное торговое судно, способное вместить в свои объемистые трюмы многое. Или многих. Именно к этому большому кораблю и направлялась колонна осужденных. Ну, он, понятно, предназначен для людей. Для нас.

Выстроившись цепочкой и подгоняемые стражниками, люди по сходням заходили на корабль. А дальше все просто: при входе ты называешь свое имя, которое тут же отмечают в списке прибывших, тебя отцепляют от каната, и ты спускаешься в трюм, к остальным, где и будешь находиться до того времени, пока нас всех не доставят до места отбытия наказания. Да и не было ни у кого желания долго стоять на воздухе — от широкой реки холодный ветер дул еще сильнее. Правда, постепенно движение стало замедляться. Ну да, конечно, формальности при погрузке… Проверяют число заключенных и сверяются со списками….

За тем, как заключенные входили на борт, наблюдало несколько офицеров. Хорошо, сделаем попытку прояснить ситуацию.

— Имя? — отрывисто спросил стражник, когда подошла моя очередь.

— Лиана. Господин офицер, произошло недоразумение. Меня должны были освободить…

— Это говорит каждый второй помимо каждого первого — пробурчал стражник, ища глазами мое имя в списке. — Где же она…

— Эту женщину забираю я — сказал один из офицеров, худощавый человек с необычно темными волосами. — Не трудитесь искать ее имя в своих бумагах. Оно находится в моем списке. Так же, как и имя того мужчины.

Я обернулась. Кисс… Он стоял как раз за мной. Ничего не понимаю!

— Все, — продолжал черноволосый. — Этих двоих согласно выданного мне распоряжения я забираю на свой корабль. Так, все, я отобрал всех тех, кто значился в моем сопроводительном документе, и ухожу. А вы продолжайте погрузку.

— Секунду, — вмешался один из офицеров, совсем еще молодой парень. Похоже, именно он руководил отправкой этапа. — Попрошу вас сдать один из ваших списков с именами взятых вами заключенных.

— Позже сдам начальству. Лично! — и черноволосый повернулся, собираясь уходить.

— Я настаиваю — это снова молодой офицер. — Вы же знаете правила не хуже любого из нас: я должен сдать в канцелярию тайной стражи поименный список всех отправленных мной заключенных. В данный момент вы, согласно имеющегося у вас дополнительного приказа, забрали восемь человек. Как положено в таких случаях, у вас должно быть два списка с именами этих заключенных. Один вы берете с собой, другой обязаны сдать мне. Попрошу предоставить в мое распоряжение как копию приказа, так и один из ваших списков на этих заключенных. Иначе получится весьма неприятная история — среди отправленных на этом корабле не будет хватать восьми человек.

— Я же сказал, что сам отдам списки, куда положено — черноволосый шагнул было в сторону.

— Тогда прошу вернуть назад взятых вами заключенных. Все восемь человек.

— Лейтенант, вы что — оглохли? Я же ясно вам дал понять, что сам, лично, доставлю сопроводительные документы на этих осужденных…

— А я вновь вынужден вам напомнить, что без соответствующих бумаг и приказа не имею права отдать заключенных.

— Вы забываетесь! Не стоит так рьяно проявлять служебное рвение. Вам не так давно дали офицерский чин. Не боитесь его лишиться?

— Я всего лишь строго следую обычной инструкции, и ничего более.

— А если я их не отдам?

— В таком случае я также вынужден буду следовать все той же инструкции. Повторяю: при отсутствии сопроводительных документов я забираю у вас заключенных, и…

— Господин офицер, — вмешалась я, — произошла какая-то ошибка! Меня не должны были никуда отправлять! Пожалуйста, сообщите господину Вояру, или господину Кеиру…

— Молчать! — рявкнул на меня черноволосый, и снова повернулся к молодому офицеру. — Лейтенант, должен вам сказать — вы позволяете себе лишнее! Не боитесь, что ваш, только что полученный чин, может быть снят с вас?

— В свою очередь, я вынужден заметить, что это именно вы допускаете возможность нарушения общей инструкции! Там четко сказано: при отсутствии у меня на руках нужных документов я не имею права, да впрочем, и не позволю забрать этих людей. Более того, я попрошу вас немедленно вернуть тех, кого вы уже успели забрать.

— Не круто ли берете?

— Только в пределах своих полномочий, не более того.

— А не рано ли вам становиться буквоедом? — в голосе черноволосого офицера были заметны презрительные нотки. — Вы совсем молоды, а цепляетесь за бумаги, как выживший из ума стряпчий. Впрочем, если мне не изменяет память, вы как раз и происходите из подобной семьи… Я же вам понятно сказал: бумаги на заключенных сдам сам. Или вы ни во что не ставите слово настоящего аристократа?

Лицо молодого офицера не изменилось, но вот его голос стал заметно суше.

— Мы тратим слишком много времени попусту. Еще раз повторяю: или вы отдаете мне бумаги на всех без исключения забранных вами людей, или же стражники вернут их всех на корабль.

— А я вам, кажется, недавно уже разъяснил, что те, кого я забираю — это особые заключенные, виновные в государственной измене, и оттого они должны и перевозиться, и содержаться отдельно от остальных. Так что даже вы должны понимать, отчего сведения об их именах и месте заключения не должны получать огласки. Исходя из подобных интересов, я и намерен лично сдать в канцелярию тайной стражи сопроводительные документы на этих заключенных. Ну, лейтенант, что вы такой непонятливый?

— Допускаю, что я слишком строго следую приказам. Но, тем не менее, настаиваю на своих требованиях. Именно я несу ответственность за отправку всех заключенных, так что ваши слова не имеют для меня никакого веса. Кроме того, вынужден указать, что из-за ваших непонятных проволочек понапрасну теряется немало времени, и задерживается как погрузка заключенных, так, не исключаю, что может сдвинуться и время отплытия. Вина за то целиком ляжет на вас.

— Господин офицер, — снова вмешалась я в их спор — Видите ли, я и этот человек, что стоит за моей спиной — мы не должны здесь находиться! Меня Правитель оправдал, а над этим человеком суда еще не было. По его делу все еще ведется следствие! Попрошу вас как можно быстрее сообщить лично господину Вояру… Он лично вел мое дело и…

— Погодите… — перебил меня молодой лейтенант. — Как, вы сказали, ваше имя?

— Лиана, и я…

— Скажите, вы имеете отношение к некой истории, недавно произошедшей во дворце Правителя?

— Да.

— Пожалуй, вы правы. Я снимаю вас с этапа и отправлю назад в тюрьму для выяснения…

— Хорошо — перебил меня черноволосый, протягивая молодому офицеру два плотных листа бумаги. — Вот приказ для тайной стражи, и один из поименных списков на всех тех заключенных, которых я у вас забираю. Вы правы в одном — не будем терять понапрасну время. Но должен вам сказать, что подобное самоуправство вам с рук не сойдет! Увы, но я должен поторапливаться, и это же советую сделать вам. Нам обоим надо постараться отойти до дождя.

Мои дальнейшие попытки сказать хоть что-то ни к чему не привели. И Кисса, и меня — нас чуть ли не волоком и без разговоров доставили на то маленькое судно, что стояло подле большого корабля. Я ранее думала, что это яхта богатого купца… Когда нас стаскивали в трюм, я краем глаза успела увидеть, как убирают сходни. Очевидно, здесь ожидали только прибытия нашей парочки. Интересно, у кого это возникла такая острая нужда в нашем присутствии? Чуть позже, находясь в одном из крохотных отсеков маленького трюма, я поняла, что наш кораблик шустро скользит по воде. Да, на борту с отплытием тянуть не стали… Еще бы выяснить, куда именно мы направляемся…

Я подергала скованными руками… Тот отсек, куда нас затолкали вдвоем с Киссом, был совсем невелик: не то что прилечь — присесть негде. Как видно, здесь и до нас перевозили людей — ведь не просто так в низкий потолок отсека были вбиты железные кольца, к которым нас и пристегнули за все те же кандалы. За то короткое время, когда охранник возился с кольцами, я успела рассмотреть место нашего с Киссом временного обитания. Хотя было бы чего рассматривать! В пустой клетушке было всего-то пара шагов в длину, и столько же в ширину. Не разгуляешься. Тут и одному места мало, а уж вдвоем!.. Даже присесть у нас не получиться. Можно только стоять, прислонившись к стене. Хорошо уже хотя бы то, что скованные кандалами кисти рук находились на уровне лица, а не выше, но постепенно они стали затекать. Да и ноги устают…

Но хуже всего была темнота. Наш отсек — это помещение в грузовом трюме, без окошек и щелей. И тишина, только плеск воды за бортом, да изредка доносятся приглушенные звуки шагов, обрывки слов да шум дождя… И еще качка. Не знаю, сколько прошло времени, но постепенно мне становилось все хуже: к горлу подкатывала тошнота, на душе было совсем муторно… Говорят, некоторых людей так укачивает чуть ли не до смерти… Слышала, что это называется морской болезнью. До чего же мерзкое состояние! Отвлечься бы как, вдруг полегче станет…

Может, с Киссом поговорить? Странно, мой спутник за все то время, что прошло с тех пор, когда нас вывели из застенка, не произнес ни звука. В любом ином случае я подобному могла бы только порадоваться, но сейчас… Самой, может, растормошить его?

А за бортом все шумел, не переставая, сильный дождь. Звуки от ударов тугих струй по дереву доносились даже в наш темный отсек. Ветер на реке поднимался такой силы, что мне поневоле вспомнилась та непогода, что была в тот вечер, когда мы ушли из доброго дома Райсы… Я так и не расспросила подробно ребят во время наших встреч, у нее сейчас обстоят дела? Как чувствует себя Даян? И как живет сестрица Дая со своим муженьком? Хоть бы у нее все было хорошо, молю об этом Пресветлые Небеса! Бедная моя девочка… А у Вольгастра с молодой женой все ли ладно?.. Ой, видно меня здорово укачало, раз вспомнилось то, о чем думать не стоит! Ничего, летом такая ветреная погода долго не простоит… День от силы…

И еще: не имею представления, сколько времени прошло с тех пор, когда корабль отошел от причала — в темноте время течет совершенно иначе. Мне кажется, что мы стоим здесь со скованными руками же давным — давно, скоро ноги держать не будут… Может, уже и день на исходе…

— Кисс, ты чего молчишь? — все же первой не выдержала я.

— Просто не хочу разговаривать — негромко и неохотно ответил Кисс после длительной паузы. Ну, наконец-то сказал хоть что-то, а не то я уже начала подумывать о том, не отсох ли у парня язык.

— Объясни мне, темному человеку: что происходит? Молчишь? Я понимаю, что ты не знаешь того, что произошло, и отчего мы здесь! Ну, хотя бы скажи, что предполагаешь? Ведь какие-то мысли по этому поводу у тебя должны быть! Почему не отвечаешь? Слушай, с тобой ничего не случилось? Ну, скажи хоть что — нибудь! Прямо как воды в рот набрал!..

— Как бы нам воды в рот в прямом смысле не залили… И желательно, чтоб при этом ее выше головы не было… Вон ее сколько за бортом, водицы чистой!.. Вот тебе и весь ответ.

— Объясни подробнее… На тебя, судя по всему, меланхолия напала.

— На это есть все основания… Ты сама разве не понимаешь таких простых вещей? Мы с тобой, помимо нашей воли, оказались втянуты в серьезные игры больших людей, правящих этим миром. Ну, а последствия таких игр для некоторых пешек общеизвестны… Обычно их одним щелчком сбивают с доски. В общем, невесело… Проще говоря, ни на что хорошее нам с тобой рассчитывать не стоит…

Кисс замолчал, а у меня пропало даже малейшее желание разговаривать с ним. Все одно ничего хорошего от него не услышишь. Тоже мне, пророк! Мрачный он все последние дни, замкнутый…

За бортом, судя по все усиливающейся качке, начиналась непогода. Впрочем, неверно. Непогода началась давно, но сейчас суденышко мотало просто безбожно. Ветер дул все сильнее, а наш корабль, судя по всему, даже и не думал приставать к берегу, чтоб переждать непогоду. Всеблагой — это же опасно: в такую погоду легкому судну оставаться на открытой воде! Как бы чего не случилось… Вон нас как в трюме мотает! У меня иногда даже сердце от страха замирало! Впрочем, вполне может оказаться так, что как раз подобные суденышки в такую погоду без проблем могут ходить по воде — ведь в судоходстве я совсем не разбираюсь.

И еще: от постоянной качки кандалы стали натирать запястья. Если так дело пойдет и дальше, то к завтрашнему дню железные кольца собьют наши распухшие руки чуть ли не до костей…

Места в отсеке было настолько мало, что мы с Киссом стояли чуть ли не вплотную друг к другу. Иногда, при сильных порывах ветра, судно настолько наклонялось, что мы чуть ли не падали друг на друга. Дверь была заперта, доски в отсеке подогнаны плотно, и воздух сюда почти не проникал. Постепенно становилось все жарче, да и дышалось тяжеловато. Я чувствовала себя сравнительно неплохо, а вот Киссу явно стало не хватать воздуха. И дышать он стал тяжело, с хрипами…

В борт корабля ударила высокая волна, отчего он сильно накренился. Я вновь чуть было не рухнула на Кисса, и на краткий миг мои ладони прижались к его голове. Мне хватило и этого.

— Кисс, — ахнула я, — да у тебя жар! И тебя трясет в ознобе!

— Цыпа, — попытался он съехидничать, — какого ты, однако, о себе высокого мнения… Уж не думаешь ли ты, что рядом с тобой я испытываю страстный подъем чувств? Так вот: не дождешься. И не стоит тебе хватать меня руками… А вдруг это мне неприятно?

— Не пытайся зубоскалить! Это у тебя плохо получается. Мне кажется, ты заболел…

— Я здоров. Это тебе кажется невесть что… Наверное, от качки…

— Хорошо бы, если мне это только показалось… Постой спокойно, не дергайся!

— А я сказал — не дотрагивайся до меня!

— Ага, ты это говоришь после того, как мы с тобой в этой каморке чуть ли не терлись друг о друга невесть сколько времени? С чего вдруг ты стал таким недотрогой? Насколько мне помнится, ты же сам еще не так давно руки распускал! У меня синяки на шее после общения с тобой до сих пор не прошли. Но не бойся, я тебя пока душить не собираюсь, хотя стоило бы! Так что стой спокойно, и не сопи раздраженно… Все равно тебе деться некуда!

Как сумела, скованными руками дотянулась до его лба, и, преодолевая слабую попытку меня оттолкнуть, на ощупь пробежала пальцами по сухим, обметанным жаром губам, по мокрой шее… И еще Кисса мелко-мелко потряхивало… Я не ошиблась — это был озноб больного человека. Теперь хотя бы понятно, отчего так сильно изменилось его поведение за последние несколько дней. Болезнь брала свое… Как же я не заметила раньше, еще в застенке, что он заболел? Всегда считала, что сразу различаю недомогания у людей: пока сестрица росла, к ней, к бедной, липли все без исключения болячки и хвори, какие только могут быть у ребенка, так что за ней был нужен глаз да глаз… И лечить Даю приходилось тоже мне, делала все так, как мне советовала Марида… А это что?.. О Небо! На шее Кисса, сзади, чуть ниже основания черепа, мои пальцы наткнулись на тонкую полоску воспаленной кожи, идущую вдоль линии волос, и покрытую крохотными лопающимися пузырьками…

— Кисс, да у тебя же серая лихорадка!

— У тебя что, глаза, как у кошки? Как я заметил, ты и на свету не всегда различаешь и то, что находится прямо перед тобой, а тут… Как можно хоть что-то рассмотреть в темноте? И с чего ты взяла…

— Ну, чтоб это понять — для этого не надо быть семи пядей во лбу! Ты сам сказал, что у вас в караване вспыхнула эпидемия серая лихорадка. Видимо, и тебя задело… Зачем ты только из карантина удрал? Еще там, в Серых Мхах? В тех местах, может, тебя хоть чем-либо, да полечили бы! А здесь, в этой комнатушке, у нас даже воды нет! Ох, а ведь при твоем состоянии пить бы тебе надо! Самое лучшее — клюквенный или брусничный морс, да вот только где его сейчас взять?! Наверное, только о том и думаешь, как бы хоть глоток воды получить? Так?

— Вроде того… Но, все же, может быть, я просто простудился, или нечто похожее, а ты сразу панику сеешь…

Что тут скажешь!? Каждый, даже самый сильный человек, в глубине души может надеяться наивно, как ребенок, что случившееся у него заболевание не так страшно, а схожие внешние признаки опасной болезни — это простое совпадение, и не более того…

— Видишь ли, еще в поселке, в нашем доме именно я всегда лечила заболевших, так что глаз на болезни у меня наметан. С тобой, правда, я несколько промахнулась, но тут уж обстоятельства виноваты… Ты болен, причем серьезно, и лихорадит тебя уже несколько дней. Так? Когда ты понял, что заболел? Дня три — четыре назад, не меньше? Что молчишь? Там-то, еще в застенке, почему никому ничего не сказал? Дурень, там бы тебя лечить стали!..

— Потому и не сказал, что смысла не было. Если это серая лихорадка (а именно об этом бы первым делом и подумали), то… В Стольграде как заболевших, так и с подозрениями на лихую болезнь — всех без разбора свозят в карантинный барак, а там уж кому как повезет… И, кстати, из него так просто не выйдешь. А если откровенно, то я все же надеялся, что это обычная простуда, только очень сильная…

— Надежду на то, что у тебя простуда, оставь, как сладкий сон! Тут дело обстоит куда хуже. И вот еще что… Давай посчитаем: от того момента, как человек заразился, и до начала заболевания проходит от пяти дней до двух седьмиц. Тут многое зависит от крепости человека, от состояния его здоровья… Точного срока нет, можно посчитать только приблизительно. Так… Кисс, я вообще не понимаю, как ты умудрился дойти до пристани, и не свалился по дороге? И почему стражники не обратили внимания на то, что ты ноги еле переставляешь? Хотя это как раз вполне объяснимо: когда человека отправляют на каторгу, от него не стоит ожидать бега вприпрыжку… Если считать по времени, и по тому, сколько сил ты потратил… Кисс, ты же скоро в беспамятство впадешь!..

— Догадываюсь… А чего ты за себя не беспокоишься? Неужели не боишься заразу подцепить? Ты же почти наверняка ее подхватила от меня…

— Не боюсь. Я уже переболела серой лихорадкой.

— Повезло тебе… Пить очень хочется… Все во рту пересохло…

— Представляю, каково тебе… Может, кого из команды корабля позвать?

— Зачем?

— Ну…

— Вот именно — ну… Если поймут, что я болен, то разговор будет короткий: ножом по горлу — и за борт! А могут и тебя отправить вслед за мной. Серая лихорадка — заразная болезнь…

— Как ты думаешь — куда нас везут? И долго ли мы еще будем плыть?

— На судах не плавают, а ходят…

— Не придирайся к словам! Прекрасно понял, о чем я спрашиваю!

— Думаю, сейчас мы все узнаем. Ответят тебе на многие вопросы. Или на часть из них…

И действительно, у дверей послышались шаги, звуки голосов, заскрипели отодвигаемые запоры… Распахнулась дверь. На пороге стояло несколько человек, один из которых держал в руках зажженный фонарь, показавшийся мне удивительно ярким. Видимо, удовлетворенный тем, что увидел, он сказал нечто своим спутникам, причем сказано было на уже привычном для моего слуха гортанном языке Харнлонгра, а затем отступил в сторону. Когда на лицо шагнувшего на его место невысокого полноватого мужчины упал свет фонаря, то у меня от удивления чуть не открылся рот. Передо мной собственной персоной стоял герцог Стиньеде! Как он здесь оказался?! В первую секунду я не поверила своим глазам: мне же Вояр недавно говорил о том, что герцог сидит под строжайшим арестом, и в ближайшее время под усиленной охраной его собираются отправить в Харнлонгр! Вот это удар! Да, без сомнения: тот, кто сейчас стоит передо мной — герцог Стиньеде, главный заговорщик Харнлонгра, чуть ли не личный враг Дана! Правда, по сравнению с нашей прошлой встречей герцог малость похудел, да и на лицо вовсе не напоминал того доброго, всепрощающего дядюшку. Может, оттого, что, судя по зеленоватому цвету лица, он тоже маялся от морской болезни…

— …. - невольно вырвалось у меня.

— Что, не ожидала, милая? — злорадно поинтересовался герцог. Чувствуется, ему давно хотелось это произнести. Наверное, долго готовился к моменту этого короткого торжества.

— Ну, чирьи и нарывы тоже вылезают именно тогда, когда их меньше всего ожидаешь… — искренне сказала я, приходя в себя от неожиданности.

— Хамка. Впрочем, от скотов трудно ожидать чего — либо иного. И какая тут у вас, должен заметить, стоит вонь — презрительно сморщил нос герцог.

Ой, а ведь от Кисса идет стойкий запах болезни! Да и вид у него соответствующий… Хоть бы они не поняли, что он нездоров! Иначе разбираться не будут, сразу отправят за борт — тут, как говорится, без сомнений, за правильным ответом к бабке не ходи… Пусть этот облезлый кот мне не друг, и я его не выношу, но в данный момент он мой товарищ по несчастью. А то, что у Кисса вид больного человека — это понятно и без врачей! Надо отвлечь внимание этих людей, и, если получится, перевести все внимание на себя, чтоб им не до Кисса стало! Вспомним нахалку Лакрессу, и как бы она сейчас повела себя, что бы стала говорить. Только наглости следует припустить побольше…

— Ах, герцог, я также вынуждена заметить, что вы выбрали для своей прогулки не самое лучшее судно — я болтала без остановки, причем слова лились будто сами по себе, без всяких усилий с моей стороны. — К тому же у меня просто не укладывается в голове: как вы могли поместить даму в эту душегубку?.. А вдруг я здесь задохнусь? Что за ужасное отношение к очаровательной женщине? Герцог, у вас нет сердца, зато имеется дурной вкус и полное отсутствие воспитания! Кстати, этот тесный уголок вам ничего не напоминает? Размерами он немногим шире того памятного шкафа в доме весьма любезного князя Айберте, где вы хранили чужие драгоценности вместе с некой тряпочкой… На ней еще, помнится, какой-то хомячок был вышит… Помнится, довольно забавный зверек. Это что, бестактный намек, или вы пытаетесь таким невежливым образом высказать мне свое недовольство? Герцог, стоит ли сердиться на даму из-за таких пустяков, как пропажа нескольких безделушек?! Подобное проявление низменных чувств вас совершенно не красит!

— Ну, как, племянник, убедился? Я же тебе говорил, что это еще та стерва? — повернулся герцог к человеку, стоящему за его плечом. Молодой мужчина примерно моих лет, ростом повыше дядюшки. Его можно было бы назвать симпатичным, если б не брезгливо — надменное выражение лица. Так, значит, и племянник герцога здесь… Ничего не понимаю! Я слышала, что и он был под арестом…

— О, да вы всей семьей по реке путешествуете? Какое неожиданное известие! Не скажу, что приятное для меня. Тем не менее, можно только позавидовать крепости ваших семейных уз! А я думала, что вас обоих уже в Харнлонгр отправили! Причем под усиленной охраной, и в намордниках! Чтоб по дороге не кусались… Слухи доносятся, что на родине специально для вас новую плаху ставят! Я так понимаю, что у вас обоих это последний совместный вояж перед посещением этой новостройки? Все это так трогательно, что у меня от умиления слезы на глаза наворачиваются! Кстати, прелестная Лакресса не с вами? Мы с ней на днях весьма мило пообщались…

— Ты!.. — сорвался из-за плеча дядюшки племянник. — В том, что мою бедную сестру выдали замуж за старого сквалыгу, и увезли невесть в какую даль — целиком твоя вина!

— Спокойно, не унижайся до разговора с этой… — остановил вспылившего было племянника герцог. — У нас еще будет время и возможность пообщаться со скверной бабой. Как только мы окажемся на месте, тогда же она ответит за многое… И на многие вопросы тоже. Обещаю тебе, что она не раз горько раскается в том, что вздумала мешаться у нас под ногами. А нашу девочку мы вернем, не сомневайся.

— А, так ваша прелестная племянница уже замужем? Что ж, вам, герцог, одной заботой меньше! Искренне поздравляю с завидной партией. От души рада за нее! Любящий, заботливый, экономный супруг… И чем вы недовольны, понять не могу? Законный муж куда лучше полагающегося ей застенка, где вашей милой племяннице самое место…

— Замолчи, дрянь!

— Фу, как вы обращаетесь к даме! Что за тон!.. Я снова задаюсь вопросом: где ваше аристократическое воспитание? И еще, герцог, — продолжала я, — меня терзает любопытство — как вам далось вырваться из тюрьмы? Да еще и оказаться здесь?

— А еще что тебе интересно?

— Ну, много чего… Кстати, зачем я вам понадобилась? Или вы без спутницы, лишь в скучном мужском обществе, не можете путешествовать? Экий вы проказник, однако!

— Друзья, милая, у меня всюду полно друзей, на чью помощь я всегда могу рассчитывать! Это ты не с теми дружить вздумала, не на тех лошадей поставила.

— Фу, герцог, как плохо вы обо мне думаете! Я порядочная женщина, и азартными играми не увлекаюсь!

— Отвечать тебе придется, как проигравшей…

— Дорогой герцог, окажите мне любезность…

— Если это в моих силах, милая…

— Да так, ерунда, женское любопытство… Все же ответьте: зачем нас притащили на это жуткое суденышко? Для чего мы вам нужны? Вы даже не сразу отошли от причала, ждали, пока нас не доставят на борт, рисковали понапрасну… Хотя каждому, окажись он на вашем месте, следует бежать со всех ног, сломя голову! Чтоб не поймали. Спорить готова: вас уже хватились, ищут. Нас, думаю, тоже…

— Все узнаешь в свое время, милая. Обещаю, узнаешь! Я не жалею тех, кто становится на моем пути. А твои приятели о подобных особенностях моего характера могли бы предупредить тебя заранее. Что ж, придется тебе ответить за свои проделки, причем расплачиваться за содеянное будешь так, чтоб другим впредь неповадно было срывать мои планы. Погоди, вот только прибудем на место!..

— Сколько же мне осталось ждать того самого заветного момента? И, если не секрет, что это за место такое, куда вы так стремитесь?

Герцог беззаботно улыбнулся, однако в его глазах не было и тени улыбки. Холодные и расчетливые глаза жестокого и безжалостного человека, любителя цифр и рискованных игр. Человек, которому испортили выигрышную, казалось бы, партию… Добрым и любящим дядюшкой здесь и не пахло. С нашей последней встречи он даже внешне изменился: немного постарел, обострились черты лица, приобрели какой-то хищный оттенок. Вначале я считала, что это просто бегающие тени от покачивающегося фонаря его так изменили… Но, чем дольше я всматривалась в лицо герцога, тем больше убеждалась, что темнота и тени здесь ни при чем. Как выяснилось, у милейшего герцога очень неприятная внешность. Трудно сказать, что у него в лице не так, но присутствует там нечто такое, что делает его просто отталкивающим. Или это заключение на него так повлияло? Вроде все по-прежнему, но в его мягких чертах появилось нечто гадливое, на которое неприятно смотреть… Как на ядовитую ящерицу с холодным, немигающим взглядом. Или все это мне только кажется?

— Что, неопределенность действует на нервы? — ухмыльнулся герцог, заметив, как пытливо я его разглядываю. — Потерпи, скоро все узнаешь. Ожидание подхлестывает чувства, а заодно их обостряет… То — то я вижу, что ты с меня глаз не сводишь!

— Дядюшка, можешь рассчитывать на мою бескорыстную помощь при дознании этой девки — насмешливо процедил племянник герцога. — Хотя я и не являюсь большим любителем подобных зрелищ, но существуют такие вещи, которые прощать нельзя. Особенно столь беспардонным бабам…

— Конечно, дорогой мой, в этом вопросе всецело полагаюсь на тебя… А что это наш второй пленник помалкивает? И видок у него, вам скажу… Краше в гроб кладут!

Свет фонаря упал на Кисса. Действительно, выглядит он плохо. Даже очень плохо. Хорошо еще, что на ногах держится. Надо срочно что-то предпринять, отвлечь внимание пришедших от Кисса, а не то они сразу поймут, в чем дело…

— Мужики пошли… — как можно презрительнее процедила я. — Только ветерок подул, так сразу укачивает вас всех до тошноты, смотреть противно! Морская болезнь у этого типа, видите ли!.. По его словам, он, того и гляди, помрет… Кстати, зачем вы этого… погонщика рабов рядом со мной посадили? За это время он до того надоел своими оханьями, руганью да угрозами в мой адрес, что я скоро сама на всех кидаться начну!

— Вы оба, милая, ненужные свидетели. Когда уходишь из гостей, не стоит оставлять за собой разный мусор, который может скомпрометировать тебя в чужих глазах… Все в соответствии с правилами хорошего поведения, о которых ты столь ревностно печешься. Ничего, на месте с каждым из вас отдельно разберемся… Пока же пообщайтесь между собой. Вот ты укоряешь меня в бессердечии, а я тебе спутника на время водной прогулки предоставил, и все только для того, чтоб не скучала в одиночестве! Надеюсь, вы хорошо проводите время? Он, как мне передали, еще в застенке у нашего общего знакомого Вояра тебе пытался свои нежные чувства выразить, правда, несколько своеобразным способом. Говорят, чуть не придушил… Как я его понимаю! Да, кстати, с ним, с этим твоим бывшим сокамерником — с ним все в порядке? Вон, молчит, голоса не подает…

— Да с кем сейчас, при такой качке, может быть все в порядке? До чего хреново — слов нет! Все на привидений похожи… О, герцог, с прискорбием должна отметить, что и вы сейчас не выглядите настолько хорошо, не таким добреньким и всепрощающим, как при нашей первой встрече. Наверное, все дело в том, что вы сильно тоскуете по тем краскам и пудре, что остались в доме князя Айберте? Просветите меня — на кой ляд вы ими вообще пользуетесь? Первые в жизни встречаю мужика, увлекающегося бабскими мазилками! Или… Блин! У вас же, без нанесения на лицо тех красок, что лежали на столике в комнате, совсем другая внешность! Ну, не скажешь, что совсем другая, но такое впечатление, будто облик у вас совершенно иной! Без тех красок на вашем лице нет ни мягкости, ни доброты, и наружу выглядывает тот малоприятный тип, каким вы являетесь на самом деле! Я бы даже сказала, отвратительный тип, от которого хочется держаться как можно дальше! Герцог, да вы просто-напросто рисуете себе добрую внешность!.. То есть не рисуете, а подрисовываете…

— Умная девочка! — скривил губы герцог. — Только с чего ты вдруг так резко манеру разговора сменила? То усиленно пыталась из себя светскую даму изобразить, а сейчас вылезает обычная хамоватая деревенская баба…

— Герцог, неужто вы не хотите мне отвечать? Неужели стесняетесь сказать правду даме? Ах, герцог, вы еще и робки по натуре! Да не стесняйтесь, здесь почти все свои…

— Милая, а ведь я и верно, грешен — занимаюсь подобной чушью! — развел руками герцог. — Если честно, то надоели мне все эти бабские краски до того, что видеть их не хочется! Самому неприятно, а куда денешься?! Выхода другого нет. Не располагаю я к себе людей со своей обычной внешностью! Ничего не поделаешь, таким уродился! Знаешь, сколько мне в свое время пришлось повозиться, сколько и каких красок перепробовать, какое количество мастеров — цирюльников призвать, чтоб получился и внешне располагающий к себе добрейший милашка, и чтоб краски на лице были незаметны? Зато результат впечатляет! Такой душка на меня смотрит из зеркала, что и сам удивляюсь! Беда только в том, что этим раскрашиваем приходится заниматься каждое утро, да и в течение дня поддерживать на лице эту маску! Хлопот многовато, да и утомляет…

— Бедный страдалец! И к чему такие заботы? Попросили бы помощи у ваших приятелей из Нерга! Те бы живо из вас красавца писаного сделали! Хотя это не выход. Думаю, любой хороший маг понял бы, с чего это вы вдруг настолько преобразились. Опасно. Человек, водящий дружбу с колдунами Нерга… Когда бы пошли слухи о том, что колдуны Нерга причастны к волшебным изменениям вашей внешности, то подобные разговоры лично для вас принесли бы только вред. Неприятности там, ненужные разговоры, ущерб репутации… Нерг не может нести добро, а краски на вашем лице расцениваются как безобидные чудачества стареющего человека, всеми силами старающегося продлить молодость… Так?

— Правильно рассуждаешь. Не стоит понапрасну рисковать, если есть куда более простые пути.

— Милый герцог, должна сказать вам правду: рисуй вы себе милую внешность, не рисуй, а красавца из вас, увы, не сделать! Поверьте мне, как женщине: вас даже колдуны Нерга не сумеют сделать неотразимым! Наверное, и бесконечные интриги плетете именно оттого, что с молодости пытались заменить отсутствие привлекательности значимостью и властью? Правильно? Что, своей семьи нет? Ни жены, ни детей? Одни племянники? Понятно, вам же было не до того, чтоб обзаводиться своими наследниками! Или боялись продешевить? Все никак не могли выбрать для себя достойную невесту, знатную, богатую и влиятельную? Да и зачем вам нужна была женщина вашего круга, если вы мечтали об ином: как в итоге своих интриг появится возможность сместить правящую династию, самому заползти на престол Харнлонгра, и жениться на наследной принцессе одного из соседних государств? Выстроенная в мечтах юношеская сказка: корона на голове, дети — принцы и принцессы, толпы преданно глядящих придворных… Похоже, дорогуша, у вас вся жизнь, и все силы ушли в борьбу за исполнение свей несбыточной мечты — заскочить на трон и намертво вцепиться в него зубами! Тогда неудивительно, что у вас, милый герцог, кроме грез о престоле, никакой иной цели в жизни не было! А что в итоге? Оказались у разбитого корыта? Власть у вас имеется, и немалая, денег тоже хватает, а вот насчет всего остального…Упустили вы, герцог, свое время! Сами понимаете: из того, к чему вы так страстно стремились, уже ничего и никогда не сбудется! Всю жизнь занимались лишь тем, что роняли слюни, глядя на чужой трон, который никогда не будет вашим. Понятно, что вам, ущемленному судьбой, только и оставалось, что с умилением рассматривать косо вышитого хомячка на линялой тряпочке, прижимать этот лоскут старой ткани к груди, и мечтать о том, как бы прицепить на свою невзрачную голову чужую корону…

Пожалуй, стоит признать — меня несколько занесло… Или же у герцога нервы были вовсе не такие крепкие, как он пытался изобразить. Зато у него оказался крепкий кулак, который с размаха врезался в мое солнечное сплетение…