Эр-Три

Глава 33. Совершенный успех

- Хьюстон, у нас проблема! - сообщил я в переговорную трубку. - Что-то заблокировало стержни, они не падают!

Вокруг меня, в контрольной (она же пультовая) комнате воцарилась почти тишина, кою нарушали только звуки технического характера, тоже, впрочем, не очень громкие. Давно известно и замечено: стоит кому-то решительному, спокойному и знающему, что делать, взять ситуацию в свои руки — окружающая истерика стихает сама собой. Уверенный тон, четкие движения и даже серьезный вид действуют на паникеров отрезвляюще: куда там шаблонному полицейскому требованию сохранять спокойствие!

На меня смотрели выжидающе, на меня смотрели обнадеженно, от меня ждали действий, которые обязательно решат проблему, только что озвученную в переговорное устройство.

- Проблему наблюдаю, действия предпринял, - удивительно спокойным голосом ответил инженер. - Лезу на площадку, со связи ухожу, отбой.

Так получилось, что наблюдательный пост, занятый, по распорядку, Денисом, располагался ближе всех прочих к площадке, с которой, в теории, можно было запустить контраварийную систему вручную. Площадка эта представляла из себя кольцевой переход, как бы замыкающийся на большой высоте вокруг стержней, и, соответственно, заклинившего крепления. Ближний пост же был единственным открытым, и потому инженер находился на нем сразу в специальном защитном костюме. В общем, у него, Хьюстона, у единственного была возможность быстро добраться до нужного места, и, что еще важнее, выжить в условиях почти непосредственного контакта с высокими эфирными энергиями.

Окно пультовой комнаты было выполнено очень широким, буквально во всю стену, но смотрело, увы, прямо на сам Объект. Лестница, по которой сейчас лез в самое пекло отчаянно храбрый инженер, в поле зрения не попадала никак.

Тут я вспомнил, что сам, буквально только что, отменил запрет на применение эфирных сил вне объемов экранированных помещений. Следовательно, можно было покинуть комнату и обрести желаемый сектор обзора.

- Я - наружу, - подхватить со спинки стула легкую кожаную куртку и накинуть ее себе на плечи было делом нескольких секунд. Кремальера, запирающая почти герметичную дверь, сопротивлялась еще меньше.

- Стойте, профессор! - вдруг потребовала мне в спину доктор Тычканова. - Совершенно нет необходимости рисковать собой еще и Вам!

Я обернулся.

- Риск - дело благородное, - ответил я, занеся рант тяжелого рабочего ботинка над порогом дверного проема. - К тому же, если тут все пойдет вразнос, смешные три сантиметра легированной пластали уберегут нас с Вами примерно от ничего.

Отсюда, с ведущей в пультовую комнату площадки, обзор был значительно лучше. Я выделил ярко-оранжевую фигурку американского коммуниста, лезущего по лестнице, убедился в том, что падать она — фигурка — не собирается, что лезть ему еще минимум три минуты, и решительно оглядел ангар — насколько мне позволял это сделать новый угол обзора.

Видно было так себе: отчего-то расшалилось — как правило, отличное — зрение, дальние объекты я теперь видел как размытые пятна, ближние стали двоится и даже троиться. «Наверное, какой-то газ», - решил я вдруг, и немедленно заклял себе органы дыхания. Мне, как человеку, постоянно работающему со льдом, было хорошо известно, какая дрянь может быть в лед вморожена, и конструкт-респиратор получался у меня уже буквально сам собой: по щелчку пальцев и безо всякого эфирного жезла.

Стало легче дышать, зрение прояснилось: видимо, это действительно был газ, или, возможно, еще какие-то испарения, исходящие от заметно подтаявшего ледника.

- Тут опасно дышать, - сообщил я в дверной проем. - Закройте дверь, включите фильтры и вентиляцию.

В ангаре творилось интересное. Далеко внизу, на самой поверхности, конструктор Ким – я узнал его по огненным всполохам, вспыхивающим на морде, и хвосту – сгонял в одну кучу паникующий персонал, видимо, имея в виду вывести людей за пределы опасной зоны. Мне вдруг стало смешно: подумалось, что огненных псов не просто так называют потомками Лунной Овчарки.

Бывшая безымянная, а с недавних пор обретшая неожиданно французское имя Жанна, крановщица, виртуозно командовала тяжелой техникой, свисая из кабины своего крана и громко крича в эфирный рупор. В действиях гоблинши я немедленно заметил важный смысл: в кабинах техники было пусто, видимо, вместо людей железными гигантами управляли или автоматоны, или прямо духи, а сами машины выстраивались так, чтобы максимально прикрыть от возможной беды постепенно уже просачивающихся за пределы Объекта людей.

Инспектор технического контроля Гершензон, тот самый, дурацкий и надоедливый гоблин, не ведающий пределов своих полномочий, облачился в пожарный сверхскафандр, не надев, почему-то, шлема: именно по торчащей из пятиметрового красного гиганта голове я его и узнал. Скафандр двигался в сторону Объекта, раскручивая на ходу миниатюрный портал, ведущий, скорее всего, на ближайший водный план. Следом следовали еще два скафандра, почти таких же, но малость поменьше: эти также оказались без шлемов, и торчащие головы я узнал тоже: то были две сестры, сотрудницы ВОХР, занявшие пожарные скафандры уже по штатному расписанию.

Все были заняты делом: прямо сейчас почти бесполезным, но конкретным, и только один я стоял в созерцательном безделии. Профессор Амлетссон устыдился, и вновь обратил внимание на рыжий костюм, как раз в этот момент залезший на самую верхотуру.

- Раз, раз! Как слышите меня! - ожили громкоговорители. Я вдруг вспомнил, что там, наверху, у самой лестницы, установлен еще и резервный пост контроля, а значит — есть и доступ к системе вещания.

Я помахал рукой. Оранжевый скафандр помахал в ответ.

- Профессор, вижу Вас! - сообщил голос из-под потолка. - К процедуре приступил!

Перед мордой моей вдруг из ниоткуда явилась эфирная линза. Инженер, снявший, зачем-то, шлем, стал виден близко и четко: уже не игрушечный человечек оранжевого цвета, а вполне себе хомо сапиенс, живой и настоящий, только цвет не поменялся.

- Профессор, Вам так хорошо видно? - голос Куяным из-за спины неожиданностью не оказался: ее тихое дыхание я слышал уже третью минуту.

- Видно отлично, спасибо, доктор! - благодарно ответил я.

- Профессор, Вам оттуда, конечно, не видно, поэтому я буду подробно комментировать происходящее, - неожиданно заявила громкая связь голосом американско-советского инженера. - Вот у меня тут кувалда, - голос Хьюстона вдруг стал ерническим и даже немного глумливым, видимым же мне теперь выражением лица он напоминал теперь себя самого в первые дни нашего знакомства.

- Казалось бы, зачем мне тут нужен big russian hammer? - заданный вопрос, очевидно, не подразумевал ответа с моей стороны, его и не последовало.

- Вот зачем! - и кувалда с грохотом обрушилась на верхнее крепление единственной лестницы, ведущей на кольцевую площадку. Десять секунд спустя грохот повторился, правда, был он намного тише: это ударилась о землю выбитая лестничная секция.

- Ну все, теперь можно и поговорить. Правда, говорить буду я, а вы все, наверное, послушайте. - ситуация развивалась как-то уже совсем не жизненно: я будто смотрел — из самых первых рядов кинозала — старинный шпионский боевик, бессмысленный и беспощадный.

- Как Вам, профессор, живется в Союзе? Правда, необычный опыт? Все интересно, все нравится... Верно ведь? - инженер вел какой-то свой монолог, и зачем в его рамках обращаться к тем, чьего мнения все равно не услышишь, было непонятно.

- Но это, профессор, только сейчас так, - витийствовал Денис Николаевич. - Еще полгода, и все, что кажется Вам необычным, станет неприятным, все, что смешит, начнет бесить... Полгода, профессор, всего шесть месяцев. Я же живу в этом всем, варюсь в местном гнилом болоте, шесть – вдумайтесь, почти шесть – лет!

- Переехать в Союз и сойти в нем за своего оказалось делом удивительно легким, - если бы ехидство могло быть едкой жидкостью, тем, что истекало сейчас из американца, успешно плавили бы инструментальную сталь. - Назовись коммунистом, выучи этот их идиотский кодекс, прикинься пострадавшим от жестокого мира чистогана, подпусти, наконец, повесточки из самого актуального списка... Приняли, как родного!

На самом краю периферического зрения, тем временем, происходило что-то еще более странное, чем пять минут назад: гигантский ледник внезапно перестал таять, внутри него погас источник страшного света, и даже объем верхней части сухопутного айсберга, как будто, восстановился, хотя последнее мне, конечно, показалось.

- Вы, профессор, - инженер по-прежнему обращался только ко мне, и я вдруг понял, что все это время он говорит по-британски. - Наверное, интересуетесь, что происходит, что теперь будет и зачем я все это рассказываю?

Я машинально кивнул.

- А будет вот что. Реактор там, внутри, уже пошел вразнос. Остались последние минуты, вряд ли больше пяти. Ваш академик, этот, как его, Бабаев, все понял правильно, вот только масштаб катастрофы неправильно оценил даже он сам! Сейчас эта огромная хрень активируется, она уже почти готова, и тут станет очень холодно. Экстремально холодно, минус двести градусов Цельсия, даже минус триста! - недостижимость температуры ниже абсолютного нуля инженера, казалось, не интересовала вовсе. Потом экстраледниковый период накроет всю округу, и даже больше! Послезавтра – выжившие увидят сами – аэропланы станут замерзать на лету! Не будет больше советского крайнего севера, не будут ходить ледоколы по этому вашему северному морскому пути!

Несмотря на некоторое даже рациональное, пусть и совершенно людоедское, зерно, имеющееся в построениях шпиона, общий смысл его речи звучал уже слегка шизофренически.

- Вы погибнете, все вы! - выкрикнул поддельный инженер, - и я вместе с вами, но мне уже не страшно, мне ничего не страшно! Такие, как я, все равно не живут долго, а тут такая отличная возможность забрать с собой на темный план сразу миллионы tupykh sovkof!

- И вот еще что, - Хьюстон картинным жестом вскинул руку – в перчатке скафандра оказался сжат какой-то прибор, вроде пульта, - я все вижу!

Послышался скрежет. Это, как было видно с моего возвышения, крановщица по имени Жанна запустила основной мотор своего тяжелого крана, и теперь разворачивала его, поднимая, одновременно, стрелу: конечная точка подъема удивительно хорошо совмещалась с решетчатой поверхности, с которой устроил сеанс саморазоблачения бывший коммунист и инженер, а теперь атлантист и шпион.

- Не сейчас, ангел мой неземной, - Хьюстон вдавил единственную кнопку маленького пульта. Негромкий взрыв в самом основании стрелы пришедшего в движение крана остановил кран и сломал саму стрелу: сразу две секции ее канули в пустоту, завершив падение где-то внутри Ямы. «Где-то я такое уже видел» - подумал я невпопад.

- Наверное, думаете сейчас, что я совершаю типичную ошибку плохого парня: треплюсь вместо того, чтобы нажать на курок? - глумливо поинтересовался Хьюстон по громкой связи.

Один из моих недавних помощников, кажется, тот, что пытался дозваться погибшего связиста бригады проходчиков, вдруг оказался на площадке рядом со мной, и даже сделал два шага вниз по лестнице. Встал, пошел рябью — навроде помех на экране плохо настроенного эфирного телеприемника, совсем уже похоже мигнул всей картинкой, и обратился старшим лейтенантом государственной безопасности, товарищем Мотауллиным. Рустам Багаутдинович оказался сразу в форме, причем относительно нового образца: отсюда, сверху, я видел погоны на могучих плечах. Посчитал звезды, обратил внимание на их размер... Старший лейтенант оказался полковником.

- Не курок, дебил ты бессмысленный, - негромко и про себя возразил полковник. - Спусковой крючок!

После этого полковник достал из кармана родную и знакомую, совершенно эфирную, рацию, и вдавил тангенту. - Слышали достаточно. Пакуем фигуранта.

На всех уровнях переходов, площадок и даже крыш вагончиков-бытовок внезапно образовалась масса народу, в военной форме и вооруженного. Двое таких, вооруженных, подбирались и к шпиону, оказавшись, внезапно, на той же кольцевой площадке.

- Обложили, сволочи! - почти прошептал Денис Николаевич: благодаря все еще работающему микрофону системы оповещения, слышали его буквально все.

- Я сын вождя и сам вождь! Дай мне силу, дух Великого Ворона! - оранжевый скафандр вдруг разлетелся в клочья. Вместо довольно знакомого внешне, хоть и неожиданно гнилого внутри, хомо сапиенс сапиенс, на площадке стоял крупный фелиноид. Дико оглянувшись на подбирающихся оперативников, двуногий кот сунул лапу в стоящую на пульте сумку, и выдернул изнутри нечто большое, округлое и увенчанное, в верхней своей части, католическим крестом.

- Святая граната! - ахнула за спиной доктор Куяным Тычканова. - Если он докинет ее до Объекта...

Что такое «Святая Граната», знает даже такой далекий от всего военного человек, как ваш покорный слуга. Сплав химии, энергетики и высокой апостольской магии, способный разнести буквально на атомы любой предмет в поле поражения, не очень, впрочем, объемном, самое опасное из портативных взрывчатых устройств. Совершенно непонятно, как такая смертоносная гадость оказалась на Объекте, почему ее никто не нашел и не увидел раньше, как, наконец, такое смогла проморгать, казалось, учитывающая все государственная безопасность...

Мощности святого взрыва точно хватило бы для того, чтобы пробить ледяную корку, вновь укрывшую Объект сверху и активировать опаснейший археотех. Уже было совсем расслабившийся я вновь ощутимо напрягся, вокруг же вновь царила паника пополам с истерикой: благо, паниковал и истерил, покамест, не я.

Полковник Мотауллин бросился бежать вниз по лестнице – совершенно непонятно, зачем.

Время вокруг – взрывы, выстрелы, общая атмосфера кинематографического боевика – показалось мне совершенно военным, и вид бегущего полковника закономерно вызвал не смех, но панику, уже у меня.

В этот момент огромный кот вдруг, совершенно без разбега, бросился вперед. Где-то вверху захлопали незримые крылья: дух великого Ворона явился на помощь адепту, и прыжок шпиона продлился неимоверно, превратившись в пологий полет. Вслед раздались запоздалые выстрелы: судя по невеликой громкости хлопков, стреляли то ли из чего-то пневматического, то ли из оружия с глушителями.

И тут, обдав меня облаком коротких шерстинок, и, почему-то, вулканического песка, вперед и вверх бросилось что-то огромное, светло-серое, с человека размером, только значительно более плотное, почти округлое, растягиваясь в невероятной динамики прыжке. Я успел заметить только почти полное отсутствие запаха, мощные толчковые лапы и длинный тонкий хвостик, пушистый почти по всей длине.

Траектории двух летящих биологических объектов пересеклись – образом совершенно чудесным – в верхних своих точках. Этот момент я увидел, будто на огромного размера и отличного качества эфирной фотографии: здоровенный, серый, удивительно глазастый зверь, то ли мышь, то ли заяц, неясным науке образом развернулся непосредственно в полете, и влетел теми самыми, мощными, толчковым и задними, лапами, прямо в брюхо летящего террориста...

И тут время снова побежало своим обычным манером, будто пытаясь компенсировать неурочную остановку.

Тело шпиона, буквально вопреки законам физики, рухнуло отвесно вниз: в Яму, аккурат в ту точку, в которой обе страховочные сети оказались пробиты частью стрелы давешнего крана.

Гигантский мышезаяц, вновь извернувшись и сменив в прыжке направление полета, долетел до упершейся в ледяную стену переходной галереи, и завис на ней, крепко вцепившись маленькими передними лапками.

Падал шпион недолго: еще несколько секунд спустя изнутри Ямы послышался взрыв, негромкий, и, совсем с такого расстояния, неопасный. Граната, пусть и сколько угодно раз святая – не авиационная бомба, и мощности взрыва, пусть и многократно усиленного Литанией Энтропии, хватило только на то, чтобы поднять изнутри дыры в земле облако пыли, впрочем, довольно убедительное. Взрывную волну, пошедшую вверх, и истечение эфира, структурированного высшими силами, полностью погасил огромный объем айсберга, удачно оказавшегося сверху.

- Собаке — собачья... Эээ... - замялся кто-то у меня за спиной, сообразив, видимо, в чьем присутствии произносит сакраментальную фразу, кажется, даже обязательную в конце любого советского боевика. - Простите, товарищ Амундсен.

- Ничего страшного, - ответил я, не оборачиваясь. - Моя фамилия – Амлетссон, и я – человек.