На экстренное собрание я явился, понятное дело, последним. Зато просветленным и воздушным, трезвым и гневным.
Все смотрели телевизор, Зангези по кивку шефа переключал каналы пультиком. Звука не было.
Оборонилов указал на стул, я послушно устроился и вкусил телепередач по полной.
На всех каналах крутили одно и то же — механистичное и удручающе монотонное спаривание двух бесстыжих приматов, то есть вас — людей.
Я невольно сравнил их тошнотворный и пошлый акт с таинством нашего соития. Нет, нет, нет, ничего общего! Наша с Сонечкой огненная феерия — истинный гимн любви. Здесь же… Просто нет слов.
Хорошо, что моей богини не было на этом собрании. Она пока не стала частью команды.
Впрочем, я не зря задержался: скрещивавшиеся напоказ особи перешли от генитального контакта к генитально-анальному и через пару томительных минут завершили-таки свое постыдное дело, подробно демонстрируя процесс эякуляции — самец обильно полил семенем тело самки, та смотрела в камеру похотливо и вызывающе. Сменившая этих ужасных людей матерщинная заставка ставила зрителей в известность, что это только начало, а самое ужасное будет впереди. Стали крутить реальные убийства, снятые на любительские камеры. Я застал то время, когда на рынках продавали целые диски с этой гадостью. Потом, вроде бы, убрали с глаз долой.
— Зангези, включи-ка звук, — попросил Ярополк Велимирович.
Комбинизомби ткнул кнопку, в кабинете раздалось:
— Ми вас, русские свиньи, рэзали, рэжем и вот так вот рэзать будем, поняли, да?
Человек в черной вязаной маске размахивал окровавленным ножом и посылал проклятия на головы кафиров.
— Спасибо, Зангези, довольно, — повысил голос шеф.
Снова стало тихо.
— Вот, собственно, и началось, — сказал Оборонилов. — Телецентр захвачен неизвестными, на людей выливаются тонны дерьма. И это не тот ручей, который был с огромным трудом продавлен Разоряхером на канал НТВ. Здесь всё серьезнее.
— Так может, чеченский след? — подала голос Скипидарья.
— След может быть каким угодно, но оставил его — Разоряхер! — Шеф ударил кулаком по столу.
— Ну, обесточат их и выбьют, — предположил я.
— Кушай тюрю, Яша, — издевательски процитировал Некрасова наставник. — Уже пробовали обесточить. С портативным термоядерным источником питания не страшны никакие перебои, как ты понимаешь… Итак. Имею следующую оперативную информацию. Они там засели надолго. Пока никто штурмовать центр не стремится, потому что там заложники, техники на миллиарды и потенциальная опасность остаться вовсе без центрального телевидения на неопределенный срок. Местной власти без ящика — прямая дорога в небытие. Они будут выжидать. По радио и в Интернете уже тысяча и одна версия — кто, зачем… Нам важно знать две вещи. Первая. Зангези подтвердил — операцию инициировал и спонсировал клопапа. Кроме всего, в сигнал вплетается невербальная информация, непосредственно влияющая на высших приматов.
— Как влияющая? — вклинилась Скипидарья.
Шеф скрипнул зубами.
— С одной стороны, удерживающая у телевизора, с другой, приводящая зрителя в состояние, близкое к истерии. Не перебивай меня. Итак, вторая важная вещь. Сами роды начнутся вечером, а клопоматерь находится под трибунами стадиона «Лужники». Смекаете?
Еще как. Если у клопов все получится, новорожденные паразиты получат тысячи носителей на выбор. Быстро и в шаговом доступе. Клопоидолы нередко выбирали районы с большим скоплением народа, но сегодня всё складывалось просто идеально.
— Единственно, сам матч под угрозой срыва, — продолжил наставник. — Но все футбольные бонзы уже поспешили насмешить, тьфу ты, поспешили заверить, что матч состоится и без трансляции.
— А кто играет? — подал голос Эбонитий.
— ЦСКА и «Спартак», — досадливо ответил Оборонилов. — Я так хотел посмотреть, чертовы клопы…
— Да, такой футбол нам не нужен, — сказал я, показывая на экран.
Там снова показывали порнографию, теперь гомосексуальную. Человек с бородой и в задранной рясе овладевал смазливым парнем азиатской внешности, заставляя того целовать икону.
— Да… — протянул Ярополк Велимирович. — Если они хотели возбудить в местных ненависть и смуту, то им это вполне удалось… Не будем терять времени. Матч через пять часов. Нам надо проникнуть туда и победить, не угробив футбольных фанатов.
— И не пасть от их варварской руки, — тихо добавил Зангези.
— Ты демонизируешь футбольных фанатов, дружище, — ободряюще сказал я.
— Я про клопоидолов, — еще тише выдавил комбинизомби.
Оборонилов нахмурился и после долгого молчания, на протяжении которого все невольно смотрели за действиями порноактеров, произнес:
— А ведь там будет побоище. Градус идиотии возрастает. — Он мотнул головой в сторону телевизора. — Люди начнут бесчинствовать.
Эбонитий встал со своего места и принялся ходить, то заламывая руки за спину, то сцепляя пальцы перед грудью. Наш доблестный завтрак был явно взволнован.
— Как? Я хочу понять, как эта раса поставила себя в зависимость от показывающего ящика, уважаемые мои коллеги? — В глазах бывшего проповедника горел гнев. — Дайте мне час, и я проведу ходатаинство.
— Что ты проведешь? — обескуражено спросил шеф.
— Ходатаинство. Таинство ходатайства высшему разуму о нисхождении его в головы россиян!
Мы со Скипидарьей деликатно прыснули в кулачки.
Ярополк Велимирович открыл рот, потом захлопнул. Напустил на себя самый серьезный вид и изрек:
— Эбонитий, очнись! Они пока что — построение пространств, мы — построение времени. Их ступень такая, понимаешь? Нет, твоя молитва не изменит природу человека. А мы опоздаем. Этот безумный мирок стоит спасти, не так ли?
— Не знаю, — не менее хмуро бросил завтрак.
— Я знаю, — промолвил Зангези, подскакивая с места. — Надо. Мы обязаны. Они слишком еще юны и глупы… Наверняка они сами допустят роковую ошибку, такова их неуемность. Но они имеют право на попытку, Эбонитий. Иначе грош цена твоей вере в абсолютный разум.
— Ну… Да, извините, разволновался. — Бывший проповедник тряхнул головой. — Что делать будем?
Оборонилов едва не вышел из образа седоватого руководителя человечьей породы.
— Руки. В. Ноги. И. Бегом. Готовиться. К. Охоте. — Он разве что не шипел от ярости. — Всех касается. Все знают, что делать. Щенки! Через сорок минут выезжаем. Опоздавшего — удавлю. Вон!
И отвернулся к телевизору.
Там как раз расчленяли худенького ребенка.
— Чего это он? — спросила меня Скипидарья, когда мы вывалились в приемную.
— А что они раскисают-то? — Я нервно хохотнул. — Один в религию ударился, второй произносит бредовые речи а-ля Мак Сим в стране массаракша…
— Ты о чем?
— Да так, о фигне. В общем, собираемся.
Мой охотничий доспех давно дожидался своего часа. Я облачился в специальный костюм, обвешался специальным оружием и принял специальные таблетки. Всё было настолько специальным, что особенность наступающего момента проступила во всей своей эксклюзивной красе.
Охота… По моему телу пробегали мурашки, в голове горела лампочка радости, я не мог стоять на месте. Близился апофеоз. Мой первый момент истины. То, ради чего я пошел в охотники. Я так разволновался, что стал посасывать пальцы, пытаясь грызть коготки.
Надо было срочно повидать Соню.
Я постучал в ее дверь, моя любовь отперла и застыла на пороге, как мне показалось, залюбовавшись. И я любовался ею, она была великолепна.
— Что случилось? — спросила Соня с тревогой.
— Начинается! — Ликованию моему не было границ. — Сегодня свершится охота!
Она подошла к кровати и присела, молитвенно сложив лапки у груди. Прямо как тогда, в доме Разоряхера, когда Сонечка сказала мне: «Беги»..
— Я познакомилась с вашим кодексом и вообще… — пролепетала она. — По компьютеру. Я ничего не понимаю, я не представляю, ради чего… Так рисковать… Почему?!
Опустившись на пол, я обнял ее колени, потерся щекой о прохладный бархат ее кожи на восхитительном бедрышке. Только бы не задымить, подумалось мне. Я не имею права подвести шефа! Пропустить сегодняшнее пиршество высшей мести?! Ни за что!
— Ты всё поймешь, милая, — ласково сказал я, и душа моя наполнилась лучезарным теплом, простите за выражение. — И поверь мне — игра стоит свеч.
Вскоре мы все ехали в микроавтобусе по улицам Москвы, и не надо было быть поэтом, чтобы учуять в столичном воздухе флюиды тревоги и безумия. Мы видели, как выкидывают телевизоры в окна, бьют витрины и дерутся. Пока изредка. Но волна одичания уже нависла над этими головами, и когда Разоряхер подаст сигнал подельникам, новая порция транслируемой отравы обрушит эту волну, будьте покойны.
Я откровенно недоумевал, к чему тогда была акция с написанием матерка на Красной площади. По сравнению с сегодняшним безобразием она выглядела глупейшей шалостью. И я спросил об этом шефа.
— Разоряхер стряхивал жучков, — пояснил Ярополк Велимирович, сидевший на переднем пассажирском. — Выяснял, насколько хорошо мы его прослушиваем. И обезвредил-таки, заметь, всю прослушку. Потому я и вспомнил о хапуговках. Еще он постарался нас дезавуировать, подсунуть местным правоохранителям. Ты же съездил на Лубянку, верно? Они до сих пор тебя ищут, не сомневайся даже. А потом ты едва не попался берсеркам. Мы почти потеряли очень важного члена команды. А не отреагировать мы тоже не могли — здесь и кодекс охотника, и здравый смысл, на котором, кстати, и держится наш кодекс.
Тут я бы поспорил, но не стал. Просто повернулся к Сонечке и до самых «Лужников» молча ехал с ней в обнимку.
Оборонилов сделал пару звонков, и к моменту нашего торжественного появления у стадиона нас ждал пропуск, разрешающий въезд на территорию спортивного комплекса. Да, в этой туземной дипломатии я пока ни бельмеса не разумею и налаживать нужные связи не научен. Да и, признаться, не стремился, хотя шеф не раз призывал меня концентрироваться не только на полевой работе.
Но я просто физически не мог вытерпеть всех этих переговоров с непременными банями и многолитровыми алкогольными марафонами. Скажу вам, дорогие мои безволосые приматы, у вас даже взятку по-простому не возьмут, всё норовят обставить это постыдное действо как взаимоприятное приключение.
Вот почему, почему вы не договариваетесь с властями так же просто и утилитарно, как столковываются герои ваших порнофильмов? Минута — и уже гениталии трудятся… Нет бы утром деньги — вечером услуга. Ага, сейчас. А пообщаться? А на рыбалочку?
Наверняка вы полагаете, что я много на себя беру. Возможно. Только первые пять лет на вашей планете Оборонилов не вылезал из саун, рыбалочек и прочих корпоративочек. Ни на одной планете мы не истратили такого количества алконейтрализатора, как у вас, гостеприимные мои гомо сапиенсы.
Но вернемся к нашим «Лужникам». Здесь уже блуждали толпы фанатов, и их лица не озарялись радостью спорта, отнюдь. Всё несло печать грядущей катастрофы, царила подавленность и постепенно закипающая злоба. «Мясо» люто смотрело на «коней», «кони» хищно поглядывали на «мясо». Милиция, эта ощерившаяся дубинками прокладка между двумя менструальными потоками, зыркала волками, обреченными на позор.
Из стадионных репродукторов бодрый мужской голос вколачивал в квашню толпы гвозди увещеваний:
— В настоящее время ведется полномасштабная операция по освобождению телецентра, и межведомственная комиссия заверила россиян в том, что проблема будет решена. Премьер-министр России Владимир Владимирович Путин заявил: «Самое плохое, что мы можем сейчас сделать — это поддаться панике. Мы ни в коем случае не пойдем на поводу у террористов…»
Стальные слова премьера увязали в толпе и погибали безвозвратно.
— Это, сука, американцы!!! — заорал нам в окно какой-то полупьяный гамадрил в красно-белом шарфике.
Сонечка вздрогнула и прижалась ко мне всем тельцем. Моя ты бедненькая…
Мы медленно продрались сквозь клокочущую в растерянности и агрессии биомассу и подрулили к боковым воротам.
Подошел угрюмый человек со звездочками на погонах, печально проверил пропуск, вопросительно взглянул на Оборонилова. Лик этого человека напомнил мне морду такой вислоухой собаки со скорбно подвешенными щеками и грустным взглядом, не помню название породы.
— По вашей линии вызвали для поддержания всего этого. — Шеф взмахнул рукой.
Ну, да, им сейчас нигде не хватает сотрудников, а мы частное охранно-сыскное агентство, как-никак. Проверяющий кивнул, велел своим открыть ворота.
Эбонитий аккуратно вписал микроавтобус в отведенную нам щель. Я заметил, что некоторые фанаты алчно вперились в открывшуюся брешь, раздумывая, не воспользоваться ли, и даже сделав несколько шагов, но створки быстро сомкнулись, и эти сущие зомби потеряли к ним интерес.
Нашему комбинизомби было едва ли не худо.
— Зачем они не отменили? — пролопотал он, ежась.
— Не терзайся, Зангези, это и есть ситуация, когда оба решения хуже, — спокойно ответил наставник. — Что правильнее — собрать эту кодлу здесь, на стадионе, или объявить им, что матч отменяется? Поползут по городу — никакого ОМОНа не напасешься. Скажи лучше, что там Разоряхер?
Комбинизомби помолчал, вслушиваясь.
— Они давно на месте, он ждет. Молится на расставленные ловушки, готовится отдать приказ своим наемникам в телецентре. Нанести главный удар. Бранится с женой. Той стало плохо.
— Вот-вот разродится, значит, — проговорил Ярополк Велимирович. — Ну, ребятки, вперед. Ты, Соня, сиди здесь и не высовывайся. Будешь нашими глазами и ушами. Следи за входом, поглядывай по сторонам. Если увидишь подозрительное — связь по рации. — Он сунул ей в лапки устройство. — Яша за тобой вернется. Всё, выдвигаемся.
Моя красотка лизнула меня в губы язычком, и её доблестный победитель клопоидолов вместе с другими охотниками выскочил из автобуса.
Соню мы заперли и двинулись к служебному входу.
Эбонитий направил на дверь детектор ловушек, просветил насквозь.
— Чисто, — удивленно констатировал завтрак.
— Нас видят, — сказал Зангези. — Но не слышат. Разоряхер наблюдает нас при помощи камеры.
Оборонилов ухмыльнулся:
— Пусть наблюдает. Яша, давай.
Я расширил контекст и просочился за дверь. Там, в полутемном коридоре, вернулся в текущий план событий и отомкнул дверь изнутри. Распахнул.
И даже испугался — на меня глядело одутловатое пустоглазое лицо Зангези.
— Ты чего? — спросил я.
— Я чувствую деструктор, — замогильным голосом произнес комбинизомби.
— Сам ты деструктор! — Мне показалось, что он обозвался на меня.
Шеф развернул Зангези к себе.
— Деструктор?! Ты уверен?
— Конечно. Я отчетливо различаю всё, сделанное Ну-вы-и-странниками, — спокойно ответил комбинизомби. — И вы это знаете.
Наставник сплюнул и слегка зашипел.
— Так, зайдем.
Я посторонился, все зашли в коридор, я закрыл дверь.
— Здесь нас видят? Слышат? — поинтересовался Ярополк Велимирович.
— Нет, — заверил Зангези.
— Значит, деструктор.
Комбинизомби кивнул.
— Поликонтекстуальный?
Еще кивок.
— Да что это значит-то? — спросил я, чувствуя себя зеленым стажером и невежественным сопляком, как нередко случалось в период обучения.
— Это значит, Яша, что теперь мы не имеем права расширять контекст. И сами пропадем, и эту планету сгубим.
И почему у шефа что ни новость, то хуже предыдущей?