Эльфийский порноспецназ в логове национал-вампиров

Глава 32. Владимир. И что всеми я буду любим…

Удивительно, но памятная атака эльфов не распространилась на детинец Владимира, и молодой князь усматривал в этом влияние Рожаницы.

Сейчас он очень хотел к Вере — обнять, убедиться, что она спокойна, заняться, чёрт возьми, с ней любовью… Но тянулись и тянулись часы планирования и подготовки операции, перерывы на сон и еду сменялись новыми мозговыми штурмами, а Бус велел без нужды не отлучаться, потому что вполне оправданно опасался слежки.

Вылазка девятерых человек. С учетом боевых трофеев упыри обладали восемнадцатью транспортными дозами. Одним из путешественников гарантированно был Марлен. Владимир смотрел на женщину полукровки и невольно представлял, как должна волноваться Вера.

«Но, вполне возможно, Вера и бровью не шевельнет», — неожиданно подумал князь. Он, естественно, заглядывал в мысли девушки, и знал: она бесконечно его любила. Но когда Вера «проснулась» и стала живой богиней, он дал себе слово не лезть в любимую черепушку. А Вера, возможно, видела всё наперед.

В один из перерывов Владимир сидел на диване и растирал виски, думая о девушке. И тут его оглушило понимание двойственности ситуации, в которую, получается, он сам себя загнал: с одной стороны, он не верил в богов и прочую мистику, с другой, сам стал участником чего-то более высокого, нежели простая межчеловеческая любовь. Пережитое с Верой вышло за рамки простых грез, а ведь Владимир до последнего питал уверенность, что его «улеты» с путанами — чистая психиатрия, или как там ее…

«Или мы оба с приветом, вот и индуцируем друг друга…»

Он отвлекся: Марлен, сидевший со своей зазнобой в другом углу гостиной, включил телевизор. Шли новости, и телек в какой-то миг стал похож на камин — на экране полыхали языки пламени на черном фоне. Правда, картинка была нечеткой, и у оператора явно тряслись руки.

— Просим прощения за качество изображения, это любительская съемка, предоставленная очевидцем, — отчеканила аккуратная дикторша. — Аномальное явление на Оке не нашло пока научного объяснения. Утром пожар на песчаном отвале прекратился, и сотрудники МЧС выехали на место.

Картинка сменилась: теперь на экране красовался подтянутый и деловой человек в форме, стоящий на каком-то глянцевом покрытии. Сзади текли воды реки, и виднелся пологий берег с негустым ивняком.

— Как видите, высокие температуры позволили песку расплавиться, — с хрипотцой доложил эмчеэсник. — В настоящее время проводятся замеры глубины твердого слоя. Радиационный и химический фон места происшествия — в пределах нормы. Следы горючих веществ или взрыва отсутствуют.

Офицера сменила ведущая:

— А вот что рассказал очевидец аномального пожара.

Очевидец был человеком в «пятнухе». Плешивый, одутловатый и крайне не выспавшийся, судя по красным осоловелым глазам.

— Ну, это, сначала горело еще засветло, а потом в сумерках и полночи. И потом, это, потухло. Никого вокруг, ну, не было, я приехал порыбачить, а тут… Но у меня фотоаппарат. Я и снимки, и видео, но батарейки сели быстро. А когда ближе к концу уже, там будто две фигуры такие. Но я не снял, уже батарейки. — Речь очевидца явно подсократили, вырезав мусор и вопросы корреспондента. — А фигуры-то, они походили на двух, ну, драконов, что ли… Я ж это, не пью, язва. Я порыбачить. А? То ли дрались, то ли еще чего, не знаю я…

Марлен обернулся к Владимиру, сказал:

— Вот ведь черти! Отвлекают людей от насущных проблем. То у них, понимаешь, собаки лают, то руины говорят.

Князь автоматически заглянул в мысли Востроухова и убедился, что тот искренне считает репортаж липой. Сам же Владимир грешным делом подумал, эльфы причастны. Мало ли, какое-нибудь сверхоружие.

Паранойя во всей красе.

Меж тем, приближалось время стоматологической процедуры — дозу на обратный путь решили спрятать в зубе, переняв ноу-хау лесного десанта. Все, кроме Владимира, уже стали обладателями хитрой пломбы, которую следовало раскусить, когда станет слишком жарко или скомандует старший. Старшим, естественно, был Владимир.

Зуб для упыря — драгоценность. Добровольно подставляться под сверло никто не хотел, но авторитет Буса позволил обуздать самых впечатлительных.

Отряд подобрался великолепный. Не считая Марлена и Владимира, здесь были шестеро верных и умелых ребят — «вторых производных», как называл их князь. Вторые производные — это обращенные теми, кого обратил Бус Белояр. Все они напились трофейной кровушки и были готовы в любое время суток голыми руками порвать мир эльфов.

В общем, бодряк царил неимоверный, но шапкозакидательства не наблюдалось.

Владимир оставил Марлена и Свету и побрел к стоматологу.

Через полтора часа он стал обладателем шпионского зуба и ощущения, что в голове тихонько звенит эхо бормашины.

За прослушиванием гула и зуда в голове Владимира застал мысленный призыв князя князей:

— Готов?

— Да.

— Тогда, как намечено. У тебя вечер и ночь. Съезди к ней.

— Спасибо. А Марлен…

— Ох, молодо-зелено! — В телепатическом восклицании слышался смех Белояра. — Домик им съемный покажи перед отъездом. Он под охраной, и уединение полное.

— Спасибо, княже.

— Полно те, Володимир. Сам был зелен.

Света и Марлен с недоверием отнеслись к заверениям князя, дескать, приватность гарантируется. Но в домик всё же отправились.

Владимир помчался в свой детинец. С ним отправились трое бойцов, один из которых вел машину. Исполняя приказ князя, водитель налетел на два штрафа за превышение, но деньги сейчас никого не волновали.

Вера дожидалась Владимира на крыльце. Вышла сама, без звонка. А он знал, что сейчас подъедет к коттеджу и увидит ее. Взаимная чуткость между ними достигла каких-то запредельных величин.

Вот она, любимая, в окружении дружинников и с ними дядька Бранислав.

«Позже, дядька!» — мысленно обращается к нему Владимир, и получает нужный сейчас ответ.

Князь не помнит, как вышел из машины, что говорили ему бойцы, в какую сторону посторонился от двери Бранислав.

Есть только глаза Веры, ее светлый лик. Светлый лик… Глупое словосочетание, избитое такое, отмечает Владимир, но ведь в том-то и основная тайна этого мира! Что ни назови — оно становится глупым и избитым, потому что до тебя и после тебя миллионы людей назовут то же самое теми же самыми словами. И даже эта идея стара, как жизнь. А жизнь как явление значительно глубже, разнообразнее и чудеснее слова «жизнь». А если бесконечно прекрасное лицо Веры светится неизъяснимым внутренним светом, который тщетно пытались передать иконописцы, то что же это еще, если не светлый лик? «Что не выразить сердцу словом, и не знает назвать человек» — так сегодня утром выносил мозги телепатам полукровка. Есенинщина.

— Умничать будешь или вернемся к реальности? — то ли вслух, то ли мысленно говорит Вера, Владимир обнаруживает, что они уже в спальне, и философствования становятся ничтожными, ибо что есть медяки слов, как не безделушки для извлечения звона о каменную поверхность истины?

Рожаница ведет князя дорогами этой самой истины, и мир бесконечно расширяется и расширяется, то взрываясь фейерверком, то стремительно раздаваясь в стороны, словно волны вод.

Проникновение в сущность мира становится тотальным, и Владимир забывается — то ли стирается из памяти вселенной, то ли становится этой памятью, смешиваясь с возлюбленной на уровне элементарных частиц.

Он лишь успевает зафиксировать два момента.

Первый: «Похоже, я прекращаюсь…»

Второй: «Я снова есть…»

Между этими мыслями покоится полное забвение, в котором нет ни наблюдателя, ни наблюдаемого, ни зрителя, ни спектакля, ничего. На границах небытия князь успевает засечь бесконечный танец света и материи, времени и пространства. То, что он видит, действительно не знает назвать человек, да и не нужно, потому что достаточно смотреть, не оскорбляя тишины фальшивым пересказом.

Вновь осознав себя, Владимир ощущает, что стал другим. Он еще не в косном мире, а в его преддверии, где видишь одновременно себя и Веру, сплетенных на кровати, а также… их же, но летящих лицом к лицу, светящихся в общей гамме и звучащих в унисон.

В какой-то момент князь ощущает: то ли рядом с ним и Верой, то ли в нем и ней, то ли вместо него и нее, то ли… То ли он — Марлен, а Вера — Светлана!

И он-Марлен читает Вере-Светлане стихи:

И Вера-Светлана отвечает:

— Хлебников знал.

А потом вдруг всё изменяется, будто вспышкой.

Владимир, Марлен, Вера и Света становятся буквами этого стихотворения, лежащими на странице книги, которую резко захлопывает то ли бывший военный, то ли премудрый ящер, но точно не бог этого мира.

Настоящее время становится прошедшим… Становится, становится… Стало.

Князь лежал, обнимая свою богиню и глядя в ее глаза. В упор не было видно ни подробностей, ни окружения, лишь одно око, сведенное из двух других.

«Вот он, пресловутый третий глаз, — подумал Владимир. — Надо просто глядеть в оба».

«Человек спасается от правды шуточками, — мысленно прокомментировала Вера. — Это в тебе зашевелилась ложная потребность назвать, чтобы понять. А результат обратный. Любое название отдаляет от истины, подменяя товар ярлыком».

Князь невольно подумал, что речи-то не Верины, ведь не по возрасту и не по статусу, елки зеленые, и, скорее всего, говорит и показывает Рожаница.

— Разницы уже нет, — прошептала девушка, и они снова вываливаются в пограничные местности, где свет и звук становятся главными действующими явлениями.

Сияющая Рожаница отстраняется, чтобы ее возлюбленный окончательно не окосел, ловя «третий глаз».

— Ты побывал в тех чертогах, которые делают человека богом, — молвит она. — Человеческий ум пытается уложить это всё в стройную мысль, а память — выразить себя на понятном уму языке. Человеку смешно, когда не сходятся концы с концами. Чем неожиданнее и сильнее противоречие, тем громче смех. Там, где мы сейчас побывали, живет истина, а она, если попытаться взять ее в координатах ума, внутренне противоречива. Поэтому, любимый, через мгновение ты будешь смеяться, как тебе покажется, без причины. Не стыдись, причина более чем весомая. Беднягам людям остается только смеяться, чтобы не сойти с ума…

Через два часа дядька Бранислав вглядывался в лицо князя и вслушивался в его мысли, потому что подозревал у него серьезные проблемы с головой: никогда еще Владимир не ржал полтора часа кряду, хоть бы и в компании любовницы. Упыри волновались, но не решались войти, пока князь сам не показался миру — пунцовый, держащийся за живот, умоляющий: «Воды!»

Владимиру было тяжко. Болела диафрагма, то есть, не болела, а очень тянула. Сам он осип и ослаб. Всё это решалось легким завтраком. Можно даже не эльфийской кровью.

— Что это было, княже? — спросил Бранислав.

— Вера рассказала самый бородатый анекдот во вселенной, — ответил Владимир. — И знаешь, наших-то слухачей, ну, Сазона с Вешняком, доконала любовь Марлена и Светланы.

Дядька быстро считал в голове князя, что тот имел в виду.

— Ты же пару часов назад почувствовал что-то такое, — уверенно сказал Владимир. — Я видел всё, дядька. Детинец, ребят, тебя. Сумасбродство, но факт.

Помолчали. Князь наклонился к Браниславу, как всегда делают люди, собирающиеся сказать нечто важное и секретное:

— Вера умеет держать эти силы в узде. А полукровка с девушкой не умеют. Настоящая любовь — страшная сила.

Он подмигнул, дядька покачал головой.

Прощались на крыльце.

Обнялись с Браниславом.

Подошла Вера, встала на цыпочки, взяла лицо Владимира теплыми ладошками, поцеловала в лоб обжигающим поцелуем. Прошептала:

— Как дочь назовем?

— Вернусь, тогда и назовем. — А у самого холодок по спине, да в мыслях имя Лада.

— Хорошо, — ответила Вера, и князь еле сдержался от того, чтобы заглянуть в ее мысли: с чем она согласилась — с высказанным или затаенным?

— Береги себя, — выдавил он и пошел к машине, не оборачиваясь.

— И ты, князь, — донеслось вслед.

И в его душе разлилось такое спокойствие, которое опять-таки не знает назвать ни человек, ни даже упырь.

Чему быть, того не миновать.