Эхо великой песни

Глава 3

И когда Морозный Гигант забылся сном, они полезли по его густой шерсти к челюстям, которыми он опирался на вершину горы. Каждый волос был толще человеческой руки, и в них обитали демоны, духи злых людей, осужденные вечно жить на спине чудовища. У Тал-авара был его громовой лук, у Лунного Камня — серебряный топор, но только Сторро мог найти волшебный клык и добыть из него силу.

Из Утренней Песни анаджо

Подвижник Ро вернулся на «Змея» перед самым рассветом. Телом он обессилел, но духом не пал. Они ловили излучение целых шесть раз, но тут же теряли его. Ро злился не из-за неудачи, а из-за дразнящей близости успеха. Его каюта, как и полагалось подвижнику, была большой, с широкими окнами, и вторая ее дверь выходила на маленькую отдельную крытую палубу. При хорошем снабжении энергией каюта с ее широкими диванами, мягкими креслами и коврами могла бы считаться роскошной, но теперь тепло от жаровни уходило сквозь окна, и здесь всегда стоял холод. Ро подозревал, что Талабан держал это в уме, когда предлагал ему эти хоромы в теплом порту Эгару. В более скромной каюте под палубой, которую занимал теперь его вагарский помощник Онкер, Ро было бы намного уютнее.

Поборов раздражение, он подбавил угля в жаровню и выполнил первый из Шести Ритуалов для снятия давящей усталости, вызванной холодом и напряженной работой. Сидя на полу с поджатыми ногами, склоненной головой и прижатыми к вискам указательными пальцами, он нараспев произносил молитву. Сосредоточиться было трудно, и в молитву вторглись случайные мысли и страхи. Ритуал зажег в нем тепло — это было приятно, но усталость продолжала давить на него тяжким грузом поражения.

Как обрадуются враги, увидев его посрамленным. Капришан будет выражать притворное сочувствие, прикрывая жирной ручищей ехидную усмешку. Никлин проявит свою враждебность более откровенно. Он будет распространяться о недопустимой растрате ресурсов; заявит, что предсказывал подобный исход заранее и вложил в экспедицию свои средства только из-за незыблемой репутации подвижника Ро. Другие присоединятся к ним, и влияние Ро в Совете быстро пойдет на убыль.

«Нет, не бывать этому, — сказал он себе. — Я этого не допущу». Но даже это обещание, которое он мысленно дал себе самому, было окрашено сомнением. Вера в то, что изобретенные им пирамидки смогут соединиться с Большой Линией, не обманула Ро: соединения он действительно добился без труда, но не сумел его удержать.

Думай, приказал он себе. Перемещаться линия не может.

Излучение исходит от Белой Пирамиды, погребенной под горой льда миль за шестьдесят от них. Пирамида стоит на месте — значит, ее энергетические линии тоже должны быть постоянными и обеспечивать Приобщение, главное — их найти. Между тем дело выглядит так, будто источник энергии все время перемещается и убегает, как испуганный олень.

«Значит, ты что-то упускаешь из виду», — сказал себе Ро.

Поднявшись, он достал из ларца на столе три кристалла — белый, голубой, зеленый — и белую кружевную перчатку. Он прижал перчатку к губам, и это послужило началом второго из Шести Ритуалов. Энергию кристаллов он предпочел бы поберечь, но усталость заволакивала ум, поэтому он прибег к их помощи и ощутил прилив новых сил.

Прижимая перчатку к лицу, он вошел в транс и устремился вспять по долинам времени. Ему представился парк и цветущие деревья у пруда с фонтаном. Он сидел рядом с Таной, дети играли неподалеку. Солнце светило ярко, наполняя парк ласковым теплом ранней осени. Ро всегда вызывал в памяти этот образ, один и тот же. Должно быть, истинная красота способна проникать в душу помимо сознания, невидимая, как легкий бриз.

Ведь тот день, приятный сам по себе, ничем особенным не отличался. Ро улыбался троим своим детям и целовал руку Таны, но его ум был занят решением математической задачи, и ему не терпелось вернуться в свой кабинет, чтобы продолжить работу.

Знал бы он тогда, что семьдесят одиноких лет будет возвращаться к этому дню, как к величайшему из сокровищ.

Он рассказал Тане о своей задаче, и она ответила с полной уверенностью:

— Ты обязательно ее решишь. — Ее уверенность приободрила его — он любил жену и за это, помимо всего другого.

Теперь перед ним стоит куда более важная задача, но Таны больше нет рядом, чтобы вселить в него веру.

Ро открыл наконец смоченные слезами глаза, и ему стало спокойнее.

Он вытер слезы и вернулся к задаче. Белая Пирамида, погребенная подо льдом, двигаться не может — это факт неоспоримый.

Чем же тогда объяснить такое явление? Ро протер замерзшее окно и стал смотреть на белые горы. Рабочие возвращались на корабль, сменная команда ежилась от холода на палубе. Скоро ему придется присоединиться к ним. Приобщения можно искать бесконечно, но в его распоряжении только два дня.

Ответ там, на берегу, думал Ро, теребя свою бороду, — его надо найти, вот и все.

Накинув плащ, он вышел и поднялся по винтовому трапу на среднюю палубу. Смена из двенадцати человек собралась в кучку, ожидая возвращения серебряной ладьи. В воздухе прокатился гром — огромная глыба льда отделилась от ледника.

Она плюхнулась в тихую воду, и ладья закачалась на волне.

В этот миг подвижник Ро получил ответ. Он дождался, когда ладья причалила и обессилевшие рабочие поднялись на борт. Приказав сменщикам оставаться на месте, он позвал к себе в каюту помощника Онкера. Глаза у вагара ввалились, губы посинели. Ро дал ему немного согреться у жаровни, а после сказал:

— Перемещается не источник энергии, а покрывающий его лед.

— Лед, господин? — тупо повторил Онкер, растирая худые руки.

— Налей себе выпить, — приказал Ро, и Онкер трясущимися руками налил водки из голубого графина. Глотнув огненной жидкости, он содрогнулся от удовольствия.

— Да, это лед движется, — подтвердил Ро. — Пирамида в шестидесяти милях от нас, и между нами и ею происходят, возможно, тысячи мелких смещений. Мы, как этот корабль, качаемся на волнах и постоянно движемся, оставаясь на том же месте.

Понимаешь?

Онкер осушил рюмку до дна.

— Да, господин, понимаю, но как же с этим быть?

— — Надо присоединить к приемникам один подвижный. Тогда мы сможем регулировать свое движение относительно перемещений льда.

— На это потребуется время, господин, — больше, чем у нас есть.

— Нет, не потребуется. Я спущусь в трюм и начну сборку, а ты возвращайся на берег со свежей сменой и переставь приемники, чтобы их разделяло не более десяти шагов. Настройся на излучение так хорошо, как только сумеешь. Приобщения на этот раз искать не надо — постарайся только проследить, как прибывает и убывает энергия, насколько сильно смещение и между какими точками оно наблюдается. Улавливаешь мою мысль?

— Да, господин.

— Тогда не медли. — Ро махнул рукой.

Изможденный вагар с поклоном вышел, и Ро забыл о нем, как только за ним закрылась дверь.

Кареша Вара много раз спрашивали, что делает его столь великим охотником. Молодые люди не могли надивиться успешности, с которой он убивал мамонтов, но все их вопросы он оставлял без ответа. Разве у них нет глаз, чтобы видеть его шрамы — тот, на скуле, недостающую половину уха? Разве нет разума, чтобы понять: свою мудрость он почерпнул из ошибок, совершенных в молодости и едва не стоивших ему жизни? По всей видимости, ни того, ни другого у них не было. Они следили за ним, пытались ему подражать, терпели неудачи, а потом говорили, что он просто счастливец. Он благословлен богами, говорили люди, и владеет тайным талисманом, который притягивает к нему мамонтов. Кареша это слегка забавляло.

Он рассеянно потер шрам на правой щеке. Этот след оставили на нем когти крала, но он убил человека-зверя кинжалом в сердце. Одного этого случая хватило, чтобы научить его осторожности и бесконечному терпению. Смерть в этом ледовом краю подстерегала повсюду. Что до искусства охоты на мамонта, оно рождалось из любви и связанной с нею магии, но Кареш не умел объяснить этого своим сородичам. Пусть смекают сами. Зачем человеку делиться секретами, которые принесли ему славу среди своего народа?

Притом они только посмеялись бы его объяснению.

Кареш Вам любил мамонтов: в них для него заключалось все хорошее, что существовало на их холодной земле. Эти преданные существа всегда защищали друг друга, с великим терпением взращивали молодняк, ступали величаво и даже совокуплялись с достоинством.

Оставив двадцать своих охотников у двух костров, Кареш Вар оседлал коня и двинулся вдоль гряды холмов. Оттуда открывался вид на равнину, и он мог наблюдать за траурным обрядом. Других охотников это не занимало. Они уже не раз видели, как стадо собирается вокруг умирающей мамонтихи и как самцы поддевают жертву своими бивнями, пытаясь поднять ее на ноги. Им не хотелось дожидаться на холоде, когда самка сдохнет. Иное дело Кареш Вар.

Они нашли стадо два дня назад, и трое всадников отвлекли на себя боевых самцов, а десять человек скакали по бокам, осыпая стрелами намеченную Карешем жертву. Потом они отвернули прочь, а Кареш Вар и еще четверо, сменив их, вонзили копья в раненое животное.

Охотники отступили и стали ждать, а стадо двинулось дальше. Двое самцов вели раненую, подпирая ее боками. Но она умирала, и от охотников требовалось одно: терпение.

Самка опрокинулась набок, поднимая и опуская хобот, — так она, должно быть, пыталась втянуть в себя воздух. Мамонты, больше не стараясь поднять ее, отошли, и все стадо, вскинув хоботы к небу, громком затрубило. Быть может, это была их прощальная песнь. Кареш Вар не знал, так ли это, но его это трогало. Двое самцов взрыли землю бивнями около павшей, и стадо медленно обошло ее по кругу, прежде чем уйти на восток.

Кареш, проводив их взглядом, съехал вниз и спешился у громадного тела.

— Ты умерла, чтобы мог жить мой народ, — сказал он, положив ладонь на широкий лоб мамонтихи. — Я благодарю тебя за то, что ты подарила нам жизнь, и молюсь, чтобы твоя душа обрела покой в саду вечности.

Охотники подъехали через час, и двое принялись отпиливать бивни, которые потом превратятся в пуговицы, браслеты и пряжки для продажи жителям восточных городов. Мясо провялят, кости истолкут в порошок на лекарства и пищу для скота, из шкуры сошьют сапоги, полушубки и прочие вещи. Один-единственный мамонт — целое сокровище для племени зенг.

Легендарный Кареш Вар в который раз преуспел, и теперь его народ проживет долгую зиму сравнительно благополучно.

Один из охотников принес ему кровавую полоску мяса, и Кареш, сев на коня, поскакал по ветру и кинул мясо на снег. Саблезубые, волки и кралы, наверно, уже учуяли запах убоины — пусть подерутся из-за этого, пока не приедут повозки.

К середине дня повозки нагрузили, и длинный обоз потянулся назад к стойбищу. Кралы не появились, что очень порадовало Кареша, а саблезубым он оставил достаточно мяса. День, если брать в целом, прошел хорошо.

Всадники и повозки медленно поднимались по горной дороге. Солнце светило ярко, но не грело, и Кареш завязал уши своей меховой шапки. Последние два года, когда ему перевалило за тридцать пять, он стал чувствительнее к холоду, но никому не говорил об этом, кроме жены. Это она сшила ему кроличью шапку. Кареш улыбнулся. Большинство соплеменников считали, что глупо иметь только одну жену, но она одна стоила десяти женщин. Карешу не терпелось увидеть ее снова, но тут к нему подскакал один из разведчиков.

— Черная лодка вернулась, Кареш, и Синеволосые вышли на лед.

Время близилось к полудню, когда засветилась первая из шести серебряных пирамидок. Подвижник Ро, усталый и промерзший насквозь, протер глаза, подумав, что принимает желаемое за действительность. Он пристально уставился на четырехфутовое треугольное сооружение из серебряных стержней, обмотанных золотой проволокой. Быть может, это только отраженный свет, излучаемый пирамидой. Усталость как рукой сняло.

Худощавый вагар рядом с ним держал деревянный ящичек, из которого золотые провода тянулись по снегу к каждой из шести пирамид.

— Не шевелись, — сказал ему Ро и приподнял крышку так, чтобы вагар не видел содержимого ящика. Два белых кристалла, вставленных в слюду, ярко сверкали, третий переливался мягким светом. Ро опустил крышку. Засветилась вторая пирамида, за ней третья.

Двенадцать вагаров стояли как вкопанные, глядя, как загораются одна за другой все шесть пирамид.

— Не шевелись, — повторил Ро вагару с ящиком.

— Да, господин.

Ро, словно повинуясь собственному приказу, тоже замер, но его пронизывала дрожь. Сделав усилие, он отошел в сторону и позвал четверых вагаров за собой к воде, где стояли на снегу несколько ящиков и покрытый полотном сундук. Вагары достали из одного ящика деревянные башмаки и обули их поверх своих меховых сапог, а из карманов вынули длинные деревянные наперстки и надели на пальцы.

С сундука четырех футов длиной и трех шириной осторожно откинули полотно. Черное дерево покрывали непонятные вагарам знаки, с двух длинных сторон были вделаны большие золотые кольца.

— Будьте осторожны, — сказал Ро. — От этого зависит ваша жизнь. — Он продел в кольца два длинных деревянных шеста, и вагары, взявшись за них, подняли сундук. Следуя за Ро, они двинулись к шести светящимся пирамидам.

Его сердце билось учащенно. Велев вагарам поставить свою ношу, он тоже надел наперстки, взял кусок золотого провода, сделал глубокий вдох и подошел к сундуку.

— Господин! — крикнул один из рабочих.

— Чего тебе? — раздраженно гаркнул Ро.

— А башмаки-то! Вы позабыли их надеть.

Ро посмотрел вниз.

— Дай мне свои, — рявкнул он на человека, спасшего ему жизнь. Деревянные колодки оказались ему велики, и он шаркал по снегу. Ро бросил на вагаров подозрительный взгляд, но никто не смеялся. Став на колени у сундука, он обмотал провод вокруг двух бронзовых сфер на его стенке, а свободные концы присоединил к первой пирамиде. Из сундука пошел тихий гул.

Подвижник Ро воздел руки к небу:

— Мы приобщились!

— Слава! — почтительно откликнулись вагары, но Ро знал, что им все равно. Все, что они хотят, — это уйти со льда в свои теплые кубрики на «Змее». Его это не волновало. Он сдержал обещание, которое дал Совету. Достиг того, за что боролся, ради чего рисковал быть униженным.

Он приобщился к Белой Пирамиде, навеки похороненной подо льдом. Ее энергия идет через золотые стержни по золотым проводам, питая алмазики в серебряных трубках маленьких пирамид. Камни фильтруют энергию, и она, уже преображенная, поступает в слюду, золото и кристаллы сундука.

Ро спрятал в карман наперстки и достал белую кружевную перчатку. Он поднес ее к губам и поцеловал. Слезы навернулись на глаза, но он смигнул их, не желая проявлять свои чувства в обществе вагаров. Одна из пирамид, словно наказывая его за слабость, замигала, свет померк, и гул, издаваемый сундуком, стал тише.

Ро, поборов панику, скинул башмаки и подбежал к человеку, державшему переносной приемник.

— Подвинься немного вправо, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Потихоньку! Настройся на линию. — Вагар отошел вправо. Пирамида снова зажглась, и гул возобновился. — Следи за пирамидами, — приказал Ро. — Если свет начнет гаснуть, попытайся найти его снова.

— Да, господин, только холодно очень.

— Всем холодно, — отрезал Ро и отошел. Его помощник Онкер лежал на льду, и Ро потыкал его носком сапога. — Не время спать. Поднимайся! — Онкер не шевелился. Ро стал рядом с ним на колени, посмотрел на его серое лицо и процедил:

— Глупец. — Потом подозвал двух вагаров и велел отнести Онкера в ладью. — На корабле разденьте его и постепенно отогрейте. Разотрите подогретым маслом.

— Да, господин, — ответили они хором, радуясь возможности уйти со льда.

Сундук гудел еще час, однако признаков того, что он зарядился до конца, не было. Усталость снова одолела Ро, но он не мог вернуться на корабль. Вагар с ящиком пошатнулся, отчего пирамиды замигали, но тут же выправился. Ро забрал у него ящик и сказал:

— Возвращайся на корабль — здесь от тебя больше никакой пользы.

— Спасибо, господин.

Подвижник Ро стоял с ящиком в руках, чувствуя легкую вибрацию Приобщения. Великая Пирамида, погребенная подо льдом, сейчас была связана с ним сильнее, чем когда-либо прежде.

А меньше чем в миле от нее находился его дом, ставший безымянной ледяной могилой для Таны и детей.

— Умереть бы мне тогда, вместе с вами, — прошептал Ро.