Эхо великой песни

Глава 15

Дом Метраса стоял на восточной окраине, близ салотопенных дворов и скотобойни, построенной здесь два года назад. В прошлом веке этот квартал населяли состоятельные, с хорошими видами на будущее вагары. Теперь он захирел, хотя и мог еще похвалиться добротными и даже облицованными мрамором домами.

Метрас прошел четыре мили от гавани, открыл калитку и увидел в своем садике двух привязанных лошадей. Это не порадовало его: он устал и ни с кем не желал разговаривать.

Мать в небесно-голубом атласном платье выбежала ему навстречу. На исходе своего пятого десятка она оставалась красивой женщиной, только располнела немного, и в золотистых волосах пробилась седина.

— Добро пожаловать домой, сынок! — Она поцеловала Метраса в щеку и повела в дом.

— Кто у нас, мама? — спросил он.

— Твой старый друг пришел поздравить тебя с прибытием. И привел своего дядю, который живет за Луаном.

Метрас, задержавшись на кухне, напился холодной воды из глиняного кувшина и улыбнулся матери.

— А ты у меня все хорошеешь. Это новое платье?

Эхо Великой Песни 169 Она, очень довольная, отошла немного и покружилась, раздувая тяжелую юбку.

— Нравится?

— Тебе идет. Надо полагать, ты опять влюблена?

— Ишь, насмешник! По-твоему, я слишком стара для любви?

— Больше двадцати пяти тебе нипочем не дашь, — заверил сын. — Кто счастливчик?

— Купец, недавно из Пагару. Хороший человек, занятный такой и веселый.

— А лет ему сколько?

— Он говорит, пятьдесят, но мне сдается, что ближе к шестидесяти. Да хоть бы и так — он еще хоть куда.

— Для его же блага надеюсь, что это оправданно. Ну говори: кто меня ждет?

— А сам посмотреть не хочешь?

— Не люблю сюрпризов.

— Раньше любил. Помню, когда ты был совсем маленьким…

— Я уже вырос, мама, — мягко сказал Метрас. — Кто?

— Пендар. Он теперь разбогател, — прошептала женщина, наклонившись к сыну. — Надо было тебе тогда согласиться стать его компаньоном. Может, он и теперь тебя возьмет.

— Уверен, что возьмет, — с широкой улыбкой ответил Метрас.

— Я не это имела в виду, — покраснела мать. — Я знаю, что Пендар… любит общество молодых людей, но тебя он ценит за ум.

— Да, конечно. За ум. — Метрас чмокнул мать в щеку.

— Что ему нужно, так это…

— Если ты хочешь сказать «хорошая женщина», то лучше промолчи. Ты слишком умна для таких избитых фраз.

— Я хотела сказать, что ему нужен кто-то, кому он мог бы доверять. Пендар умеет наживать деньги, но при этом он как тростинка на ветру. Ты мог бы помочь ему, а заодно бы и сам разбогател.

— Богатство и власть мне ни к чему. Я солдат, и меня это устраивает.

— Как ты похож на своего отца!

— Слишком похож — но недостаточно, — печально молвил Метрас.

В большой комнате, у двери, выходящей в палисадник, сидели двое мужчин. Пендар, как всегда, был одет изящно и дорого: в жемчужно-серые камзол и панталоны из плотного шелка и туфли из тонкой кожи. Высокий и по-юношески стройный, он красил отдельные прядки волос в золотой цвет. Второй гость был сложен покрепче, и желтизна в его бороде чередовалась с серебром.

— Дорогой мой друг! — Пендар, поднявшись, обнял Метраса и поцеловал в щеку. — Счастлив тебя видеть. Как дела?

— Отлично, Пендар. Познакомь меня со своим другом.

— У нас скорее деловые отношения, чем дружеские. Этого славного надежного человека зовут Бору. Он из племени банис-байя, живущего близ Колодезя Жизни.

Бору, встав, протянул Метрасу руку, и моряк пожал ее.

— Я рад видеть тебя, дружище, — сказал Метрас Пендару, — но я очень устал, и мне не терпится завалиться спать.

— Мы задержим вас ненадолго, — сказал Бору. — Насколько я знаю, вы только что вернулись из долгого путешествия.

— Да, мы ходили в южные льды. Плавание было удачным.

— Вы хотите сказать…

— Мы нашли то, что искали.

— Я слышал, что там, на льду, погибли вагары, а то, что вы нашли, сделает аватаров еще могущественнее. Кое-кто назвал бы ваше путешествие скорее гибельным, чем удачным.

— Только не солдат империи.

— Как сказать. Времена меняются. Песочные часы истории вот-вот перевернутся. Есть люди, которые верят, что через несколько лет этими городами снова будут править вагары. Что тогда станет с теми, кто хранит верность старой империи?

Метрас, не отвечая, посмотрел на Пендара. Тот хотел что-то сказать, но Метрас остановил его:

— Ни слова, дружище. Вам лучше уйти, а если захочешь вернуться, приходи один. Чего я не услышу, о том и докладывать не придется.

— Он прав, — сказал Бору. — Зачем терять время попусту.

— Притом не ваше время, а мое, — уточнил Метрас. — Уходите.

Бору повернулся и вышел из комнаты. Сконфуженный Пендар задержался, и Метрас положил руку ему на плечо.

— Будь осторожен, Пендар: ты вступил на опасный путь.

— Бору прав, — тихо ответил тот. — Дни аватаров близятся к концу. Когда они падут, все их друзья и союзники будут убиты. Я не хочу, чтобы и с тобой произошло то же самое.

— Неужели ты веришь, что вагаров допустят к власти? Если аватаров не станет, придут эрек-йип-згонады или партаки — вы всего лишь смените хозяев. Держись подальше от политики, Пендар, она погубит тебя.

— «Вагары», говоришь ты? «Вы»? Выходит, твоя аватарская кровь одержала верх? Мы оба с тобой полукровки, разрываемые надвое. Если правда откроется, нас положат на кристаллы, будь уверен. Аватары никогда не примут нас как своих. С какой же стати мне отдавать свою преданность и свою жизнь людям, которые осудят меня на смерть, узнав о моем родстве с ними? Они наши враги, Метрас, и когда-нибудь ты тоже это поймешь.

— Не все они враги нам. Есть такие, как Талабан.

— Как же, как же, — с лукавой улыбкой подхватил Пендар, — наш красавец Талабан. Не обманывай себя, мой милый. Он принадлежит к расе богов, и его долгая жизнь поддерживается кристаллами, пьющими жизнь из варагов.

— Уходи, — сказал Метрас.

Пендар взял свой черный плащ.

— Я часто думаю о тебе… — начал он, но Метрас, не слушая, вышел в палисадник и стоял там, пока не убедился, что двое всадников уехали. Мать вышла к нему и продела руку ему под локоть.

— Он предлагал тебе работать с ним? — спросила она.

— Да.

— И как ты, согласишься?

— Не думаю.

— Может быть, ты совершаешь ошибку.

— Кто-то наверняка ошибается: или я, или он.

Дну сталкивался с множеством трудностей. Шестьсот его рабочих начали строительство с воодушевлением, пошучивая насчет солнца, светившего и днем и ночью. Через десять «дней», когда солнце едва дошло до полудня, их настроение стало меняться.

Странно было работать под застывшим на небе светилом и после пятичасового сна видеть его почти на том же месте. Это изматывало нервы. Несколько человек сказались больными, другие страдали от бессонницы. Ссоры вспыхивали то и дело. Вскоре дошло и до убийства: один рабочий ударил другого молотом по голове, а его, в свою очередь, убил аватар-охранник. Оба трупа, как только магия сундука перестала действовать, мгновенно разложились и покрылись червями. Это сильно напугало очевидцев. Ану на каждом шагу убеждался, что ускорение времени влечет за собой целое войско трудноразрешимых задач.

Хлеб черствел на глазах, фрукты доставали из бочек уже гнилыми. Трава росла в двадцать раз быстрее, чем полагалось, — за ее ростом можно было наблюдать. Задачу с продовольствием Ану решил, распространив энергию сундука на провизию. Такой же способ он применил ко всей растительности в долине, но настроение у людей продолжало падать. Тридцать человек попросили уволить их, и Ану удовлетворил их просьбу. Их отправили домой в следующий раз, когда Ану замедлил Танец, чтобы получить продовольствие.

По предложению Шевана он выписал из города пятьдесят продажных женщин. Им построили хижины на краю долины.

Мужчинам выдавались специальные глиняные таблички, и женщины собирали их, чтобы в конце срока получить плату из казначейства. Это на время утихомирило рабочих, но потом настала двадцатидневная «ночь». Драки начались снова, и один человек покончил с собой. Ану поначалу пришел в недоумение, но потом сообразил, что солнечный свет очень важен для мозга и без него люди впадают в уныние. Поняв это, он, помимо утех с женщинами, стал предлагать рабочим крепкие напитки, легкие наркотики и устраивать после работы танцы, состязания и прочие развлечения.

На «тридцатый» день они наконец заложили основание пирамиды — правильный квадрат из блоков известняка со стороной семьсот пятьдесят футов. Ану объявил праздник в честь этого события и предложил людям выбрать Короля Основания. Победителя, десятника Яшу, увенчали лаврами, обнесли на руках вокруг будущей пирамиды и начертали на камнях его имя. Ану нравился Яша, плечистый здоровяк, умевший заливисто смеяться и подчинять себе других: недаром его артель намного опережала все прочие.

— Теперь они как будто повеселели, учитель, — с улыбкой заметил Шеван, следя за процессией.

Ану кивнул. Работа все еще шла медленнее, чем он ожидал, и он решил, что отныне люди будут работать в три короткие смены вместо двух длинных и получать вознаграждение за выполнение назначенного урока.

— Сколько камней вы укладываете в час? — спросил он Шевана.

— Неделю назад ставили шесть, теперь наловчились и близимся к девяти.

— Нужно, чтобы получалось больше двенадцати. Как дела в карьере?

— Орудия изнашиваются быстрее, чем ожидалось, учитель.

И с колышками неладно. Дерево…

— Не впитывает воду.

— Да, верно. Вы предполагали, что так будет?

— Если бы, — устало ответил Дну.

В песчанике сверлили дыры и вгоняли туда сухие деревянные колышки. Политые водой, они набухали и раскалывали камень. Но ускорение времени как-то влияло на способность колышков впитывать воду.

Ану прошел к пирамиде Джефа — их первой неудавшейся попытке построить источник энергии. Он еще тогда, семьдесят лет назад, знал, что ничего не выйдет, поскольку пирамида строилась без Музыки. Теперь он использовал неудавшуюся для постройки новой. Рабочие разбирали пирамиду и с помощью наполненных водой бурдюков опускали блоки на землю. Это была кропотливая и опасная работа. Будь у Ану два сундука, он применил бы Музыку и здесь, но с одним ему приходилось беречь всю энергию для строительства.

Слева, у туманной стены, которой он огородил долину, возникла какая-то суматоха. Ану с Шеваном поспешили туда, где уже собирался народ.

На земле, подергиваясь, лежал невероятно дряхлый старик.

Он распадался на глазах, и кожа, высыхая, сползала с его костей, как древний папирус.

— Это Джадас, — прошептал кто-то. — Прошлой ночью он прошел сквозь туман повидаться с женой.

— Спокойствие! — вышел вперед Ану. — Вас предупреждали, что здесь действует магия. Я говорил, что всякого, кто войдет в туман, ожидает смерть.

— Мы здесь точно узники! — раздался крик из толпы.

— Не правда. Я объяснял, что вам грозит, когда нанимал вас на работу. Каждый, кто хочет уйти, волен сделать это во время доставки припасов, когда я уберу туман. Мое имя Ану, и я не лгу. Этот человек был глупцом, каких на свете немало. Он знал об опасности, но пренебрег ею.

— А если чары начнут действовать нам во зло? — спросил кто-то. — Нас всех постигнет судьба Джадаса.

— Полно вам, ребята, — сказал подошедший Яша, Король Основания. — Вы все слыхали о Святом Муже. Он не лжет.

Я вот, к примеру, думаю только о хорошем, о том, как принесу домой восемь тысяч серебром. Вот построю это чудо для Ану и куплю себе дом. Сам строить не буду — куплю! Буду сидеть в тенечке, попивать винцо и держать на коленях самую красивую девку в Эгару.

— Мы все умрем здесь, Яша! — не унимался тот, кто спрашивал о чарах.

— Умирай, Педри, коли тебе охота, а я буду жить и стану богачом. Давайте-ка зароем этот мешок с костями и пойдем строить наше Чудо!

— Ты правда веришь, что здесь не опасно?

— Не опасно? — с улыбкой повторил Яша. — Когда это работа каменщика была безопасной? Но ради восьми тысяч я готов рискнуть. Лишь бы от твоей магии вреда не было, Святой Муж.

— Не будет. Даю вам слово.

— Этого мне довольно. Пойду подыщу себе девку получше других уродин.

Он ушел, так и не сняв своего лаврового венка, и толпа разошлась вслед за ним. Кости Джадаса рассыпались в прах, который унесло ветром.

— Славный малый, — сказал Шеван.

— Да, — рассеянно ответил Ану, обдумывая, как заставить колышки впитывать воду.

Садовник, стоя на коленях на старой подушке, трудился на солнцепеке, старательно пропалывая горку. Ветхая соломенная шляпа с широкими полями защищала его затылок от полуденного солнца. Вся горка была засажена цветами: бледно-розовым скальным жасмином, разноцветным душистым горошком, белыми колокольчиками. Садовник подкапывал корни сорняков медной вилкой, выдергивал стебли и складывал их в полотняный мешок у пояса. Постепенно он перебрался через верхушку горки и занялся тимьяном, растущим у задней стены сада. Он работал с бесконечным терпением человека, живущего в ладу с землей, даже с сорняками обращаясь бережно и ни разу не Повредив садовые растения. Его движения дышали миром и покоем.

По мощеной дорожке к нему подошел человек, костлявый, широкоплечий, уже немолодой. Коротко остриженные волосы припорошила седина, лицо загорело и обветрилось от многолетней работы на свежем воздухе. Садовник улыбнулся ему и спустился вниз.

— Все отлично, Кейль, — сказал он. — У тебя всюду полный порядок, вот только фиалки меня беспокоят.

Они вместе прошли к голубой веронике, растущей рядом с красным диким тимьяном. У их соседки, желтой лесной фиалки, листья потускнели и покрылись пятнами.

— Почва тут плохо держит влагу, господин, — сказал Кейль, опустившись на колени и погрузив пальцы в землю. — Надо добавить торфа или соломы — сегодня я этим займусь. — Он оглянулся через плечо. — И солнце их слишком сильно припекает.

— Тут была хорошая тень, пока можжевельник не засох, — кивнул садовник. — Надо устроить с запада заслон из каких-нибудь ползучих растений, пока плакучая береза не примется.

Может, жасмин посадить?

— С заслоном вы хорошо придумали, господин, только из ползучих я предпочитаю желтый ломонос. И думаю, вы слишком полагаетесь на березу. Деревья эту почву не любят — слишком тоща.

— Саду нужны деревья. Они увлекают взгляд и дух ввысь, дают глубину и тень. Кипарисы, во всяком случае, прижились на славу.

— Да, господин, потому что вы извели уйму денег на орошение. Без него они и месяца бы не протянули.

— Для чего же еще они нужны, деньги? — засмеялся садовник. — Сад — это место, где живет красота, он угоден Истоку.

— Кстати о деньгах, господин: болотные ноготки прибудут завтра. Кажется, они неплохо перенесли дорогу.

— Превосходно. Дальний пруд как раз в них нуждается — его надо немного позолотить. Помни только, что они должны расти у самой воды, где всегда влажно.

— Я болотных ноготков никогда в глаза не видал. Не знаю, как за ними ухаживать.

Садовник с улыбкой хлопнул Кейля по плечу:

— Ничего, научишься. А если погибнут, я еще куплю. Со временем они у нас будут расти как надо.

На садовой дороже показался аватар, и Кейль с поклоном попятился.

— Твой сад не перестает меня восхищать, Вирук, — сказал подвижник-маршал. — Столько красок, столько ароматов.

Вирук-воин, сменивший добряка-садовника, отряхнул руки от земли и проводил гостя к беседке, где под навесом из дикого винограда стояли удобные стулья.

— Чему обязан удовольствием видеть вас, кузен? — спросил Вирук, бросив наземь соломенную шляпу.

— Аммон набирает регулярную армию. Мои шпионы докладывают, что солдаты у него бравые и дисциплинированные.

— Сколько у него людей?

— Пять тысяч, которые он разбил на пятьдесят сотен. У каждого солдата бронзовый панцирь, шлем и деревянный, укрепленный бронзой щит. Вооружены они в основном короткими мечами, у фланговых двенадцатифутовые копья.

— Любопытное новшество. Хотите, чтобы я убил Аммона?

— Нет. Это войско может нам пригодиться.

— Думаете, грязевики будут сражаться на нашей стороне? — засмеялся Вирук.

— В противном случае пришельцы либо завоюют их, либо уничтожат.

— По-вашему, они достаточно сильны для этого?

Раэль потер красные от усталости глаза.

— Мы правим этой страной, хотя нас всего пятьсот человек. Пришельцы, а с ними их главные города, пережили катастрофу без потерь. Их тысячи, Вирук, и один Исток знает, какое у них оружие.

— Что вы хотите мне поручить?

— Поезжай к Аммону. Расскажи ему обо всем. Заверь его, что если на эрек-йип-згонадов нападут, мы поддержим их всеми доступными нам средствами. У него помощи не проси — мы не должны проявлять слабость, но если он сам предложит, любезно соглашайся.

— Не лучше ли поручить эту миссию кому-нибудь из подвижников, кузен? Я ведь не дипломат. Мне проще перерезать этому дикарю глотку, чем сесть с ним за стол.

— Именно поэтому ты лучше всех подходишь для этой роли. Аммон знает, что ты за человек. Он будет вести себя настороженно, однако прислушается к твоим словам. Я пристально слежу за ним с тех пор, как он стал царем. Он сильнее своего отца и умнее всех тех вождей, с которыми мы до сих пор имели дело. Из него получится надежный союзник.

— Или смертельный враг.

— Верно. Ты останешься в его столице как мой посол. Я уже известил его о твоем приезде.

— Я предпочел бы находиться здесь, когда прибудут новые аватары.

— Знаю, что предпочел бы.

— Итак, вы отказываете мне в просьбе направить меня к Талабану?

— Боюсь, что в сражениях у нас не будет недостатка. Я хочу, чтобы ты был при Аммоне, когда это начнется.

Вирук налил себе воды из кувшина.

— Пять городов вскоре могут подвергнуться атаке, кузен, а таких бойцов, как я, у вас больше нет. Это безумие — отсылать меня прочь в такое время.

— Возможно, ты и прав, Вирук. Но что, если их корабли пройдут мимо нас и двинутся вверх по Луану? Что, если свой первый удар они нанесут по землям грязевиков? В этом случае они зажмут нас в клещи. Если бы это побережье атаковал я, то именно так и поступил бы. Грязевики менее сильны, чем пять городов. Нам будет трудно сражаться на два фронта, Вирук. Я посылаю своего первейшего воина в то место, которое внушает мне наибольшие опасения. Возьми с собой десять аватаров — самых лучших.

— Вы хотите завоевать меня лестью, — усмехнулся Вирук, — и будь я проклят, если вам это не удалось! Хорошо, кузен, я сделаю это ради вас.

Раэль кивнул и поднялся с места.

— Если они явятся туда, Вирук, защищай Аммона как своего кровного родича. Они первым делом попытаются убить царя, но этого нельзя допускать. Если они возьмут его столицу, пробивайся с ним сюда, захватив как можно больше его людей, — Каких-нибудь несколько дней назад я посулил выпустить ему кишки, — засмеялся Вирук. — А теперь должен его защищать? Право же, Раэль, с вами не соскучишься. А сейчас прошу извинить — меня ждет работа в саду.

— У твоего садовника цветущий вид, — улыбнулся Раэль. — Могу поклясться, что в мой прошлый визит он выглядел старше.

— Видимо, работа рядом со мной идет ему на пользу.

— Ты нарушаешь чересчур много правил, кузен. Будь осторожнее.

— Кейль имеет для меня большую ценность. Он спас мои пульсатиллы, улучшив дренаж и подрезав соседние растения, чтобы дать им больше света. Без него они погибли бы, а что за сад без пульсатилл?

— Хочу уточнить кое-что. — Раэль расплылся в улыбке. — Заботься об Аммоне не как о своем родиче, а как о своем цветке.

— Да, я охотно посадил бы его в землю — головой вниз.

Подвижник Ро отправлял обязанности судьи уже два часа, и это успело ему наскучить. Дела разбирались в основном мелкие, и он пока приговорил к вытяжке только двоих — всего к пяти годам в обоих случаях. Перед ним лежали два списка. В одном перечислялись судебные дела. В другом — нужды Кристальной Палаты. Получалось, что сегодня он должен вынести двадцать два смертных приговора, чтобы удовлетворить ее требования. Ро понимал, как важно пополнять запасы энергии, и не слишком дорожил вагарами, которых судил. Но закон есть закон, и ничто не заставило бы его отступить от закона.

Если человек украл хлеб, чтобы накормить семью, и не применил при этом насилия, ему полагается самое большее пять лет.

Ро резко оборвал обвинителя, который пытался усугубить вину подсудимого тем, что пострадавший, пустившись в погоню за вором, упал и растянул себе лодыжку.

Ро пребывал не в лучшем настроении. Он не любил Третью судебную палату в восточном квартале. Зал здесь был маленький и тесный, судейский помост возвышался над полом всего на два фута, и судье приходилось выходить из боковой комнаты под местами для публики. Это давало вагарам возможность смотреть на него сверху вниз. Судье следует выходить из двери позади помоста, как во всех остальных залах.

Теребя раздвоенную синюю бородку, Ро взглянул на галерею для зрителей. Ни одного аватара, заполнена только половина мест. Он оправил синюю мантию, попил воды из хрустального кубка и сделал страже знак ввести следующего обвиняемого.

Это было дело об изнасиловании. Потерпевшая, богатая толстая вагарка средних лет, заявляла, что ее садовник забрался к ней в спальню и подверг ее насилию, чему помешал ворвавшийся в комнату муж. Обвинение требовало смертного приговора.

— Оружие на месте преступления найдено? — спросил Ро у обвинителя.

— Нет, подвижник. Подсудимый применил силу, чтобы добиться своего.

Ро, лениво просмотрев дело, обратил взгляд на маленького тощего подсудимого. Тот нервно моргал, и пот стекал ему в глаза.

— Здесь сказано, что его одежда найдена внизу вместе с платьем женщины. Как, спрашивается, он уговорил ее пойти с ним наверх?

Обвинитель, заметив, что Ро раздражен, заметно побледнел:

— Он угрожал ей смертью, подвижник.

Ро прочел показания еще раз.

— Он работал у этой женщины и ее мужа четыре года, а жил во флигеле с другими работниками. Вы хотите уверить суд, что он рисковал своей жизнью и своим заработком, наверняка зная, что его поймают, ради того, чтобы переспать со своей хозяйкой против ее воли? Надеюсь, что это не входит в ваши намерения. Из протоколов следует, что на потерпевшей не обнаружено никаких следов насилия, и ее одежда тоже цела.

Платье, аккуратно сложенное, лежало на стуле. Добавим к этому два кубка с вином в спальне. Подойдите ко мне.

Обвинитель, молодой аватар, подошел к помосту. Он был сыном заурядного подвижника, служащего в восточном квартале. Ро наклонился к нему.

— Вы производите впечатление неглупого человека. Зачем вы подсовываете мне это смехотворное дело? Ясно ведь, что она сама соблазнила работника, а муж их застукал. Из-за мужа она и выдумала всю историю, причем выдумала плохо.

— Ее муж — один из самых преданных наших сторонников, подвижник. И занимает высокое положение среди вагаров.

Ро махнул рукой:

— Этот человек освобождается от обвинения. Введите следующего.

Стражники ввели высокую молодую женщину с длинными темными волосами, одетую в домотканое, плохо выкрашенное зеленое шерстяное платье. Против нее выдвигались три обвинения. Чародейство — в нарушение древнего вагарского закона, принятого задолго до прихода аватаров; работа в пределах города без письменного разрешения; наконец, при ней имелось менее пяти серебряных монет, из-за чего она подпала под закон в бродяжничестве. Бродяжничество могло стоить ей двух лет, работа без разрешения еще пяти. Но чародейство согласно старому закону каралось смертью.

Ро медленно и тщательно прочел показания. В город она явилась недавно и якобы вылечила больного горячкой ребенка. Собравшийся народ стал просить у нее помощи от нарывов, головных болей и прочих хворей, и она врачевала всех недужных, возлагая на них руки. Вскоре толпа полностью запрудила улицу, и двое аватарских солдат, растолкав народ, арестовали женщину.

— Твое имя? — спросил Ро.

Женщина рассеянно смотрела куда-то в потолок. Ро, стараясь не думать о ее необычайной красоте, повторил вопрос, и она перевела на него синие глаза.

— Софарита, господин.

— Место рождения?

— Деревня Пасепта, господин.

— Род занятий?

— Пока никакого, господин. Я в городе недавно и еще не получила разрешения.

— И поэтому решила заняться чародейскими фокусами?

Ро заметил, что ей трудно сосредоточиться — казалось, она находится под действием наркотика. Возможно, она просто страдала умственным расстройством. Но голос ее, когда она отвечала, звучал твердо:

— Я не брала за это денег, господин. Серебро, которое отобрали у меня офицеры, было мое. Когда я три дня назад приехала в город, у меня было двадцать шесть монет, но мне пришлось заплатить за жилье и купить кое-какую одежду.

Осталось совсем мало, но это мои деньги.

— Стало быть, ты чародействовала бесплатно?

— Да, господин.

— Но ты не отрицаешь, что занималась чародейством?

— Наверное, нет. До приезда в город я этого не умела. Со мной что-то произошло, но я не знаю что. Теперь я могу зажигать свечи без огня и лечить болезни. Еще я вижу разные вещи… страшные вещи. — Ее голос оборвался, и взгляд вновь сделался отрешенным.

— Что же ты видишь? — спросил Ро.

— Золотые корабли и людей с огненным оружием, которые плывут на них через море. Детей зарывают живыми на вершинах гор, женщин со связанными руками ведут к алтарю и… и убивают. — Софариту начала бить дрожь. — Утром я вышла прогуляться, чтобы очистить голову. Я думала, что шум и суета помогут мне отвлечься. Мне встретилась женщина с больным ребенком. Я знала, что малыш умирает, поэтому подошла и избавила его от горячки. Не знаю, как это вышло. Я просто приложила к нему руку, и его жар перешел в меня, поднялся в голову и там рассеялся.

Мать стала кричать, что это чудо, вокруг нас собралась толпа. Я ничего плохого не сделала, господин.

— Ошибаешься, Софарита. Ты совершила тяжкое преступление. Чародейство карается смертью. Однако закон этот уже устарел, и я должен подумать, прежде чем вынести приговор. Уведите ее, но держите поблизости. Я допрошу ее с глазу на глаз.