Эхо великой песни

Глава 10

Солнце заходило, и Бору остановил упряжку около узкого, впадающего в Луан ручья. Поставив тормоз, он забрался в фургон и стал смотреть на спящего аватара.

«Я бы запросто мог сейчас перерезать тебе глотку», — думал он.

Его дочь Шори крепко спала, прильнув к аватару и сунув в рот большой палец. Будь аватар один, Бору убил бы его, но он боялся, что Шори проснется и у нее снова начнутся кошмары.

Он укрыл девочку одеялом — при этом ему пришлось укрыть и ненавистного человека, спавшего с ней рядом. Бору, подавив ненависть, взял два мешка с овсом и пошел кормить волов.

Управившись, он развел среди камней костер и сел у огня, глядя на закат.

«Стар ты уже, чтобы детей заводить».

Бору погладил свою седую бороду. Кости у него ныли от ревматизма. Шори семь лет. Он не доживет до того, как она вырастет, не увидит ее в свадебном уборе. Бору стало горько, но он пересилил себя.

Ему было двадцать три, когда аватары взяли его в плен вместе с другими повстанцами. Их, двести человек, привели скованными во второй город, Пагару. Там они предстали перед судом. Бору никогда еще не бывал в городе. Увидев громадные дома, он даже бояться перестал на время. Он дивился широким мощеным улицам и храмам с колоннами, рыночной площади с фонтаном посередине, воде, бьющей на тридцать футов вверх.

Он вырос в пустыне, где вода священна, и смотрел на фонтан с благоговением.

Зал суда тоже поразил его. Пленных вводили туда по десять человек и ставили перед высоким помостом, где сидели двое аватарских судей. Бору шел за Фиалом, сыном пекаря.

Они дружил с детства и теперь все время переглядывались.

— Что они с нами сделают? — прошептал Бору.

Фиал пожал плечами.

Один из судей, худощавый, с синими до плеч волосами подался вперед. Его красная мантия переливалась искрами, голову покрывала серебряная шапочка с непонятными знаками.

— Вы обвиняетесь в преступлениях против империи, — он заглянул в свиток перед собой, — в незаконных сборищах, во владении мечами и другим оружием, а также в нападении на присутственное здание в деревне Асеп. — Он обвел бледными глазами закованных в цепи людей. — Один из вас должен ответить на эти обвинения. Ты, — костлявый палец указал на Бору, — будешь говорить за себя и своих сообщников.

— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Бору. — Ваши законы нам не указ. Вы послали вооруженных людей на земли наших предков и объявили, что управляете нами. Мы воспротивились и продолжаем противиться. Как мы могли бы называться мужчинами, если бы смирились?

— Вот, значит, как ты решил защищаться? — сказал второй судья, лысый, с раздвоенной синей бородой. — Ты ставишь ваши права превыше прав аватаров? Мы принесли вам просвещение и закон. Мы показали вам, как можно спастись от голода, а вы платите нам за это мятежами и убийствами.

— Вы сами навязали нам свои дары. Мы вас об этом не просили. Аватара в нашей деревне мы всего лишь взяли в плен, хотя он убил трех наших людей. Банис-байя всегда были мирными земледельцами. Мы не воины, не убийцы. Мы свободные люди.

— Ошибаешься. Вы не свободные люди, — сказал второй судья. — Вы слуги аватаров, и слуги непокорные. Я нахожу твою защиту слабой и неубедительной. Твои друзья приговариваются к смерти. Ты, как выступавший от имени обвиняемых, по нашему обычаю не умрешь. Твой приговор — тридцать лет.

Увести их.

Осужденных вывели из зала в длинный коридор. Аватарский стражник взял Бору за руку и через боковую дверь втолкнул его в узкую комнату, где стояли скамьи, — Жди здесь. Когда тебя позовут, я приду за тобой.

Бору, ошеломленный приговором, не сопротивлялся. Время шло, и к нему в комнату поочередно ввели еще десятерых. Бору знал их всех, но они не разговаривали. Беда, обрушившаяся на банис-байя, не укладывалась в слова.

К середине дня троих увели, а в сумерках пришли за Бору.

Двое стражников доставили его в круглую комнату. Там было трое аватаров в синих шелковых одеждах, а в середине стоял каменный саркофаг, наполненный зелеными кристаллами, мерцавшими при свете ламп.

— Снимите с него цепи, — приказал один из аватаров в синем.

Цепи упали, и Бору распрямился. Он был молод, высок и силен, с волосами, как спелая пшеница.

— Полезай в саркофаг, — велел ему аватар.

— Зачем?

— Делай, что говорят. Это продлится недолго. Через час будешь свободен.

— Свободен? Меня приговорили к тридцати годам.

Стражники взяли его за руки и повели к каменному ящику.

Он, стряхнув их, сам залез в саркофаг и сел на кристаллы.

— Теперь ляг, — велели ему. Бору повиновался, и аватары отошли назад. Камни впивались ему в спину. — Закрой глаза. — Он выполнил и этот приказ. Позади сомкнутых век заплясали до боли яркие огни, Бору затошнило, и он потерял сознание.

Через некоторое время — то ли час, то ли сутки спустя — он очнулся. Стражники извлекли его из саркофага и вывели, уже без цепей, на улицу.

— Ступай домой, — сказали ему.

В растерянности он сошел по ступеням суда на площадь с фонтаном. Спустившись, он почувствовал усталость, и это удивило его. Он сел на мраморный обод фонтана, его оросили водяные брызги. Он уперся локтями в колени и вдруг увидел с ужасом, что руки его стали тощими, как палки, а кожа на них — сухой и сморщенной.

— Тебе нехорошо, дедушка? — спросила молодая женщина, положив руку на его костлявое плечо.

— Я не дедушка. Я молодой, — ответил он скрипучим голосом.

— Извини. — Она пугливо взглянула за здание суда и поспешно ушла.

У него отняли тридцать лет.

Двадцатипятилетний Бору сидел, грея у огня старческие пальцы, и думал об аватаре, спящем в его фургоне.

— Я еще увижу, как тебе придет конец, — пообещал он. — И тебе, и всем вам.

Вирук проснулся, словно его толкнули. Он не хотел засыпать так крепко. Кто-то заботливо укрыл его одеялом — и хорошо сделал, потому что ночь была холодная. Старик, вспомнил Вирук. Приятно, когда недочеловек понимает, что такое уважение. Вирук сел, и девочка рядом с ним зашевелилась, но не проснулась. Он вылез наружу. Старик сидел у костра. На небе светили звезды и полная луна.

— Надеюсь, вы хорошо выспались, господин, — сказал старик.

— Отлично. Где это мы?

— Завтра к полудню должны быть в Эгару. Если вы отправитесь верхом, то приедете в город ранним утром. Я покормил вашего коня овсом, но он, боюсь, еще не отдохнул и быстро скакать не сможет.

— Как тебя звать, туземец?

— Бору, господин.

— Ты был любезен со мной, и я ценю твою учтивость.

— Пустое, мой господин. Рад был услужить вам.

— Верю. Ты нравишься мне. Бору, и я хочу сделать тебе подарок. — Вирук вынул из сумки зеленый кристалл и приложил его к груди старика. Бору оцепенел от страха. — Не бойся, ничего дурного с тобой не случится, — сказал Вирук, и Бору почувствовал, как ревматическая боль в спине и суставах утихает. — Ну вот, — улыбнулся аватар, — теперь ты стал на десять лет моложе. Используй эти годы с умом.

Бору встал и поклонился:

— Покорно благодарю, господин мой.

— Пустяки. — Вирук вглядывался в лицо Бору. — В твоей бороде появились пшеничные нити, да и волосы стали гуще. Пожалуй, ты получил назад даже больше десяти лет. Я не слишком хорошо умею пользовать кристаллами недочеловеков. Ну да ладно — радуйся!

— Я поистине рад, господин. Не знаю, как и благодарить вас.

— Да, это затруднительно, — широко улыбнулся Вирук. — Однако мне пора.

Он сел на коня и, не оглядываясь, поехал на запад.

Приятно все же быть богом.

Бору сказал правду — конь так толком и не отдохнул. Вирук, спеша вернуться в Эгару, прибег к помощи кристалла и пустил взбодрившегося конька галопом. Конь пал в полумиле от городских ворот, но Вирук успел соскочить с седла. Странность кристаллов в том, что четвероногим они не дают подлинной силы, а действуют лишь как кратковременные возбудители. Конь мог бы продержаться еще немного — неудача привела Вирука в раздражение.

Дома один из слуг сообщил, что подвижник-маршал срочно желает его видеть. Вирук вымылся, переоделся и поехал верхом во дворец Раэля.

Подвижник-маршал сидел над картами в своем кабинете наверху. Когда Вирук вошел, он тут же приступил к делу, не тратя времени на любезности:

— Джудон Партакийский созывает сход в Рен-эль-гане.

Он хочет собрать все племена под свою руку и двинуться на наши города. Сделай так, чтобы он передумал.

— С удовольствием, — ответил Вирук.

Раэль отодвинул карты и встал.

— Насколько я понял, разбойничий отряд грязевиков ты уничтожил. Это хорошо. Плохо то, что ты отправил Аммону это свое послание. Остается надеяться, что у посланника хватит ума не послушаться тебя.

— Какая разница? — пожал плечами Вирук. — Все равно нам придется когда-нибудь драться с ними.

— Неплохо бы подождать с этим, пока Талабан не вернется с заряженными сундуками.

— Значит, подвижник Ро добился успеха? Какая приятная неожиданность!

— У этой неожиданности две стороны. Они зарядили четыре сундука, один оставили пустым и один потеряли. Хуже всего то, что там произошло извержение вулкана. Линия порвана, и если мы не найдем новый источник, то через несколько лет останемся вообще без энергии.

— За несколько лет много чего может случиться. Но скажите, маршал, как мне заставить Джудона передумать?

— Оставляю это на твое усмотрение.

— Хорошо. Считайте, что это уже сделано.

— Тебе понадобится быстрый конь, а быстрее моего Пакаля нет никого. Обращайся с ним бережно. Я хочу получить его назад.

— Положитесь на меня.

— Хорошо. Теперь доложи о вашей стычке с грязевиками и не пропускай ничего.

Вирук рассказал все вплоть до вынужденного самоубийства старосты. Раэль обошел вокруг стола и присел на край, прямо напротив капитана.

— Мне жалуются, что ты изнасиловал какую-то женщину в деревне.

— Вряд ли можно назвать это насилием. Я устал и чувствовал некоторое напряжение, поэтому послал за одной из деревенских шлюх. Новый староста Бекар привел ее мне.

— Ты прекрасно знаешь, Вирук, что расовые законы не позволяют нам совокупляться с особями низшего порядка.

— Я знаю одно: она была податливой, мягкой и сладкой. Я не замуж ее взял — просто воспользовался ею на время.

— Совет оштрафует тебя, а ее, если забеременеет, приговорят к смерти.

— Меня и раньше штрафовали. Это не страшно.

Раэль перевел дух.

— Не страшно потому, что я тебя защищаю. Но разве тебя не волнует, что всякий раз, когда ты уступаешь своим желаниям, какая-нибудь вагарка платит за это жизнью?

— Почему это должно меня волновать? Вагары умирают постоянно.

— Бессмысленно продолжать разговор, — покачал головой Раэль. — Улаживай дело с Джудоном, да смотри, чтобы свидетели остались.

Пробный Камень поправлялся медленно. Талабан с помощью кристалла срастил его сломанные ребра и предложил залечить раны от когтей крала, но анаджо отказался. «Боевыми шрамами нужно дорожить, как и болью от ран, — сказал он. — Боль доказывает, что враг был могуч, но воин одержал над ним победу». Пробный Камень, правда, не убил зверя, зато стойко сражался с ним. Суриет будем им гордиться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Талабан утром четвертого дня.

— Хорошо. Я здоров, — ответил Пробный Камень. Его лихорадило, и одна из ран гноилась.

— Покажи мне свои раны.

— Они заживают.

— Покажи. — Пробный Камень, не сдержав стона, поднял рубашку. — Я уберу воспаление. Шрамы останутся при тебе, не беспокойся. — Талабан прикоснулся кристаллом к гнойной ране, и Пробный Камень почувствовал, как дергающая боль покидает его.

— Сильное волшебство, — сказала он.

— Никакое не волшебство, дружище. Мы давно уже открыли, как влияют кристаллы на здоровье человека. Мы просто усовершенствовали эту науку и теперь можем увеличивать это влияние силой своего разума.

— Давно, — повторил Пробный Камень. — У вас все давно. — Он заправил рубашку в штаны и налил себе воды.

— Я не совсем тебя понял, — сказал Талабан.

— Все давно. Волшебная башня — давно. Чудесные корабли — давно. Что у вас есть теперь?

Талабан задумался и после долгого молчания ответил:

— Теперь мы боремся за существование. Последний из наших великих ученых решил состариться и умереть. Нет больше никого, кто знал бы тайны прошлого — не знаю почему.

— Вы не боретесь. Ваши дни на исходе. Ваше солнце заходит. Едем со мной на запад. Найдешь себе новый дом.

Научишь мой народ волшебству камней.

— Отдыхай, — сказал Талабан и вышел из каюты.

Пробный Камень поел вяленого мяса и поднялся на среднюю палубу. Облокотившись на борт, он стал смотреть на дельфинов, плывущих рядом с кораблем. Он любил танцы Озну, морского народа. Дома, когда он заплывал далеко в теплые воды залива, они каждый раз резвились вокруг него, веселые и Дружелюбные.

— Странные создания, — заметил капитанский помощник вагар Метрас, подойдя к нему. Пробному Камню нравился Метрас, по-своему не менее одинокий, чем он сам.

— Не странные, — поправил анаджо. — Волшебные. Великие целители.

— Рыбы-целители? Что-то не верится.

— Мои глаза видели это. Ребенок ничего не говорил, только смотрел. Шаман позвал Озну, и они пришли.

— Погоди, Пробный Камень, — улыбнулся Метрас. — Про ребенка я понял, но как твой шаман вызвал дельфинов?

— Он стоял на утесе и пел. Зажег дымный костер. В сумерках пришли двадцать Озну. На мелководье. Шаман отнес к ним ребенка. Озну стали говорить, как петь. Без слов.

Шаман заставил ребенка взяться за плавники Озну. Они стали плавать с ним по заливу. Он смеялся. Потом заговорил.

Волшебство Озну.

— Ты правда это видел?

— Мои глаза видели волшебство Озну.

— Доброе волшебство, — согласился Метрас, и они стали смотреть на дельфинов. — Хотелось бы мне поплавать там, с ними, — грустно молвил помощник.

— Они и тебя исцелят.

— Я не нуждаюсь в исцелении.

Пробный Камень, покачав головой, приложил руку к груди вагара.

— Здесь пусто. Надо наполнить.

— Ты слишком много видишь, дружище, — сказал Метрас и ушел.

Среди волн появилось громадное черно-белое существо.

Дельфины рассыпались, и кит-косатка погнался за ним.

— Сегодня ты ничего не поймаешь, — прошептал Пробный Камень.

Солнце уже опускалось в кроваво-красное море. Когда стемнело, на корабле зажглись огни, и Пробный Камень выругался.

Светящиеся шары, противные природе, тревожили его дух.

Он зажмурил глаза от их блеска и запел песнь Озну.