Глава 12

Солнце село, на корабле зажглись огни, и Метрас начал свой обход. Для начала он зашел в матросский кубрик на нижней палубе. Радость, вызванная возрождением «Змея», успела угаснуть. Матросы, зная, что они, срубив мачты и сбросив их за борт, стали больше не нужны, задумывались о своей дальнейшей судьбе. Талабан управлял кораблем из рубки, не прибегая к их услугам, и команда пала духом.

— Скоро будем дома, — заметил Метрас, понаблюдав за игроками в кости.

— А что потом? — спросил боцман, морской волк, прослуживший на «Змее» семь лет.

— Без работы вы не останетесь. Корабль рассчитан на четыреста человек. Теперь, когда он полностью заряжен, начнутся экспедиции, и хорошие моряки вроде вас всегда пригодятся.

— Вам легко говорить, — сказал другой. — Вы солдат, а солдаты уж точно нужны всегда.

— Хотите, побьемся об заклад? Ставлю золотой против серебреника, что вас всех возьмут в следующее плавание. — Люди переглянулись, но никто не пожелал поймать Метраса на слове. — Вот видите, не так уж вы приуныли, как хотите показать.

— Не в этом дело, — сказал молодой матрос, совершающий на «Змее» свое первое плавание. — Просто мы знаем, какой вы плохой игрок, и слишком вас любим, чтобы отнимать у вас деньги.

Метрас с усмешкой отправился на камбуз и попробовал кипящий в котле суп. Варево он нашел вкусным, но жидковатым.

— Мясо у нас кончается, господин помощник, — сказал ему кок, — зато сушеных фруктов еще много осталось.

Метрас поднялся на среднюю палубу. Там спали другие матросы, и он не стал их беспокоить. Остановившись перед запертой дверью в носовое помещение, он в который раз полюбопытствовал, что же там находится. За шесть лет эта дверь ни разу не открывалась.

На верхней палубе он увидел у борта Пробного Камня.

Метрасу нравился этот дикарь с его своеобразным юмором и зорким глазом.

— Добрый вечер, — сказал помощник.

— Недобрый, — возразил Пробный Камень. — Я видел дурное.

— Нам что-то угрожает? — спросил Метрас, знавший о необычайном даре анаджо.

— Не знаю. Но сон дурной. Две луны на небе. Огонь над горами. Большие моря.

— Луна у нас единственная. Пробный Камень. Двух быть никак не может.

— Знаю. И знаю, что лун будет две.

Метрас уже наловчился разговаривать с Пробным Камнем.

— Давай-ка разберемся. Ты видел на небе два светила, похожие на луны?

— Нет. Одну луну. Дважды. Сразу. Одна взошла, одна закатилась.

— Может, это было не видение, а просто сон?

Пробный Камень подумал и покачал головой:

— Видение. Лун будет две.

— Это все? Ты говорил что-то о морях?

— Сначала одна луна, — кивнул Пробный Камень. — Потом она появится в другом месте. Две луны. Море поднимется. Волна, как гора. Земля расколется, и огненная кровь потечет из раны. Я видел.

Метрас ничего не сказал. Он знал, как влияет луна на моря и океаны. Если на небе появится вторая, это действительно вызовет огромные волны и вулканические извержения. Но мысль о второй, точно такой же луне казалась ему нелепой.

— Твои видения никогда тебя не обманывали? — спросил он анаджо.

Тот кивнул.

— Когда молодой был. Когда еще не накопил ладанку. С тех пор ни разу.

— Думаю, что теперь ты все-таки заблуждаешься.

— Надеюсь, что так. Скоро ли будем дома?

— Завтра к вечеру, после заката. Соскучился по городу?

— Город ненавижу. Люблю землю под ногами. Твердую.

Метрас облокотился на борт, глядя, как догорает закат и зажигаются звезды. Какие они яркие здесь, над морем, какие чистые.

— Вот они, твои две луны, — сказал он со смехом. Одна висела в небе, другая отражалась в море, — Может быть, — с явным облегчением сказал Пробный Камень.

— А дельфины-то уплыли, — заметил Метрас.

— Понесли весть Суриет. Скажут ей, я скоро вернусь домой.

— Опять видение, дружище?

— Нет. Надежда, — печально ответил Пробный Камень.


Закончив обход, Метрас вернулся в свою маленькую каюту и увидел, что там его ждет Талабан. Аватар сидел на койке и смотрел в круглое окошко на запад.

— Добрый вечер, капитан, — удивился Метрас.

— Добрый. В каком настроении люди?

— Обеспокоены, капитан. Не знают, будут ли и дальше служить на «Змее». Особенно те, что работали на вантах.

— Ты успокоил их?

— Насколько сумел.

— Хорошо. — Талабан встал. — Пойдем со мной. — Они вместе поднялись к рубке, и Талабан показал вагару, как открывать золотую треугольную пластину на двери. Значение семи знаков под ней он тоже объяснил. Они вошли внутрь. Метрас не знал, что и думать. Ни одному из вагаров еще не разрешалось входить в это помещение, но Талабана это как будто не волновало. — Мало кто из ныне живущих умеет управлять такими кораблями, как «Змей», — сказал капитан. — Поэтому смотри внимательно и спрашивай обо всем, что тебе непонятно.

— Спрошу сразу, капитан. Зачем вы показываете мне все это? Это аватарские знания, и одно лишь обладание ими может стоить мне жизни.

— Времена меняются, Метрас. Смотри и учись. Все эти рычаги и колесики, как видишь, предназначены для обоеручных людей.

Стань рядом со мной. Этот рычаг двигает судно вперед… — И Талабан стал объяснять принципы управления «Змеем». Метрас без труда усваивал все, что говорил капитан. — Разверни корабль на триста шестьдесят градусов, — в конце концов велел Талабан. Метрас, набрав воздуха, взялся за два черных металлических рычага с углублениями для пальцев. Корабль стал поворачиваться. — Не так резко! — предостерег Талабан. — Управляй им, как собственным телом. Ты — сердце «Змея». — Корабль медленно описал полный круг. — Теперь верни его на курс. Наведи на Клыки Гончей. — Метрас, глядя в окно, нашел нужную звезду и вновь направил «Змея» на север.

Несмотря на страх перед запретным знанием, он чувствовал радостное волнение и казался себе до странности могущественным. Он улыбнулся Талабану и спросил, показав на закрытую черную дверцу с золотыми петлями:

— А это для чего?

— Все по порядку. Останови корабль, только плавно. — Метрас сделал это, и «Змей» сразу закачался на волнах. — Без движения вперед качка уравновешивается вот этим. — Талабан легонько повернул маленький золотой штурвал, и качка прекратилась.

Еще час Талабан натаскивал своего помощника в тонкостях кораблевождения, а затем, заперев рубку, увел его в свою каюту и наполнил два кубка самым лучшим вином.

— Молодцом, — сказал он Метрасу.

— Спасибо, капитан, но я до сих пор не понимаю, зачем вы поделились со мной этим знанием.

— Я тебе доверяю, Метрас, только и всего.

— Я не предам вашего доверия, — заверил Метрас.

— Знаю. При всех моих недостатках в людях я разбираюсь хорошо. Завтра я обучу команду некоторым основным приемам морского боя.

Метрас отдал честь и вышел. Он так и не понял, почему капитан оказал ему такую честь, но чувствовал себя окрыленным. Улегшись спать, он продолжал управлять «Змеем», и воспоминания об этом пьянили его.


Пробный Камень в трех каютах от него тоже не мог уснуть. Каждый раз, когда его окутывала дремота, он снова видел небо с двумя лунами. Встав, он сжал в ладонях свой заветный мешочек и попытался сосредоточиться на мыслях о Суриет.

Тщетно. Ее безмятежное лицо, появляясь у него в уме, тут же превращалось в призрачную луну.

Обеспокоенный, он вышел на палубу, вдыхая соленый воздух и глядя на звезды. Луна стояла низко над горизонтом.

Рядом с кораблем всплыли три дельфина. Один высоко подпрыгнул, сверкнув серебром, и снова ушел в воду. Пробный Камень воспрял духом. Озну никакие волны не страшны. Они будут жить, какая бы участь ни постигла человеческий род. Он снова перевел взгляд на звезды, ища вдохновения. Он знал, что должен сделать, но боялся. Если он потерпит неудачу, то умрет — или, хуже того, станет таким, как бедный Ощипанный Орел, слабоумным и пускающим слюни. Путешествовать во сне — занятие само по себе опасное, и уж совсем немногие отваживаются на это без помощи шамана.

Пробный Камень проделывал это дважды, оба раза с помощью Одноглазого Лиса, величайшего из шаманов — это признавали все племена. На второй раз он заблудился среди звезд Великой Небесной Реки, и Одноглазый Лис вернул его назад.

Анаджо не решился бы на это странствие, если бы не повторяющееся видение о двух лунах, каким-то образом связанное с судьбой Суриет. Всякий раз, когда он пытался представить себе жену, оно вспыхивало у него в голове.

Пробный Камень вздохнул и пошел к Талабану.

Капитан выводил на бумаге знаки, выстраивая их ровными линиями. Он еще раньше объяснил Пробному Камню, что эти знаки имеют ценность, потому что другие люди могут прочесть их. Анаджо любил Талабана и восхищался им, поэтому не стал смеяться.

— Ты, похоже, чем-то озабочен, — сказал Талабан, откладывая перо.

— Очень. Нужна помощь. — Пробный Камень сел на предложенный капитаном стул. — Видел дурное. Надо взлететь высоко, чтобы найти ответ. К звездам. Увидеть будущее.

— Ты уже упоминал о таких странствиях прежде и говорил, что это очень опасно.

— Да. Очень. Но надо разгадать.

— Я думал, что для этого нужен шаман. Чтобы вернуть тебя домой.

— Ты вернешь меня.

— Я этого не умею, дружище.

— Ты пойдешь со мной. Увидишь то, что вижу я. Но будешь держаться за корабль. За… — Пробный Камень поискал нужное слово, — за жизнь. Одной рукой за корабль, другой за меня. Так ты вернешь Пробного Камня назад.

— Это видение настолько важно, что ты готов рискнуть своей жизнью?

— И твоей.

— Ну что ж. Никогда еще не летал во сне, — усмехнулся Талабан. — Когда начнем?

— Сядем на пол. Сон придет, и мы полетим.

— Ладно, приступим.


Талабан запер дверь и сел на ковер лицом к Пробному Камню. Анаджо положил руки ему на плечи, Талабан сделал то же самое, и они соприкоснулись лбами.

— Держись за корабль, — предупредил Пробный Камень. — Иначе пропадем оба.

Талабан, не отвечая, стал входить в транс. Он искал фокуса без сосредоточенности, телесной собранности наряду со спокойствием разума, слияния противоположностей, замыкания круга.

Он почувствовал кружение, как будто они с Пробным Камнем совершали причудливый танец. Он знал, что это не так и что они по-прежнему сидят на ковре в его каюте, но не сопротивлялся ощущению. В его уме сменялись краски, вспыхивали радуги, окружая и пронизывая его. Потом он услышал музыку, возвышенную и первозданную — барабанную дробь вселенной, пение космических ветров, шепот еще не рожденных звезд.

Он парил во мраке, и сцены из прошлого проплывали перед, ним: его первое путешествие к Потаенным островам, школа, где он учился по звездным картам Ану, его ухаживание за Суриет, их бег по высоким холмам анаджо, взятие в плен Пробного Камня, пленение Талабаном. Вздрогнув, он разорвал это слияние умов, уцепился за свой и понял, что Пробный Камень ведет такую же борьбу. Краски снова вскипели у него в голове, и он на миг ощутил ковер у себя под ногами и движение корабля.

Оба летателя, разделенные и все же соединенные, снова воспарили навстречу музыке. Талабан видел картины поразительной красоты: планеты и звезды, луны и кометы кружились в великом танце Вечности.

Его охватило волнение, сменившееся экстазом. Тайны вселенной проплывали сквозь него, слишком быстро, чтобы их осмыслить, но достаточно медленно, чтобы осознать единство и связанность всего, что он видел. Очарованный, он плыл среди звезд Великой Млечной Реки.

Он забыл о Пробном Камне, забыл о корабле, утратил связь с собственной маленькой, бессмысленной жизнью. Здесь он мог найти ответы на все вопросы, разгадку всех тайн. Здесь он был свободен от забот и тревог, от борьбы и раздора. Он и подумать не мог, что где-то может существовать такая гармония, такое счастье.

Время здесь тоже утрачивало смысл, и он продолжал парить, познавая и наблюдая. Чудеса, творящиеся вокруг, наполняли его благоговейным трепетом. Он видел рождение звезд и гибель планет, и вселенский танец все глубже затягивал его в свой круговорот.

Две луны, произнес вдруг как бы некий голос, но беззвучно. Что это могло означать? Впрочем, Талабан вспомнил, о чем речь. Теперь эта тайна казалась ему мелкой и незначительной, однако разгадать ее все-таки стоило.

Краски замелькали снова, и он увидел под собой голубую планету. Он помчался к ней, пронзая облака, и повис над высокими горами. Начав снижаться снова, он узнал Параполис и белую пирамиду в центре города. На рыночной площади и вокруг храма толпился народ.

А на широком храмовом подворье он увидел себя самого рядом с вагарским пророком в изодранной шубе.

Потом сцена внизу стала мерцать и меняться.

Он по-прежнему парил над Параполисом, но вместо белой пирамиды там стояла другая — золотая, ступенчатая, с плоской вершиной. Оборванного пророка на этот раз держали несколько стражей. Один из них вынул золотой зазубренный нож и перерезал скитальцу горло.

Картина снова изменилась, и Талабан поднялся повыше.

Стояла ночь, над землей дул ураганный ветер. Талабан посмотрел на север — к городу близилась огромная волна.

В этот миг на небе появилась вторая яркая луна, и город исчез, как только волна обрушилась на него.

Восторженное состояние, которое только что испытывал Талабан, прошло. Он видел невозможное, и это вновь обратило его помыслы к жизни. Он больше не был праздным созерцателем — он снова стал думать, он вспомнил свой корабль и…

Пробный Камень!

Где Пробный Камень?

Талабан не чувствовал больше его присутствия.

Усилием воли он сосредоточился на корабле, на своей каюте, на ковре, на своих руках, лежащих на плечах Пробного Камня.

Вселенная совершила оборот, и Талабана снова швырнуло в собственное тело. Пробный Камень по-прежнему сидел перед ним, подогнув колени. Талабан потряс его и позвал по имени, но анаджо вместо ответа повалился на пол.

Талабан, попытавшись успокоиться, снова вошел в транс и стал искать дорогу обратно к звездам, но безуспешно.

Впервые за несколько десятилетий он ощутил признаки паники. Он встал с ковра и напился воды, глядя на распростертое тело анаджо.

Он доверился тебе!

Паника нахлынула снова. Талабан выругался, стараясь с помощью гнева побороть темную силу, лишавшую его мужества.

Ладанка Пробного Камня выпала из его правой руки на пол. В ней помещалось все, что анаджо ценил в этой жизни.

Пробный Камень верил в ее магию, и Талабан сейчас тоже нуждался в ней.

Как-то раз он слышал, как Пробный Камень поет у себя в каюте, и благодаря своей аватарской выучке запомнил до мельчайших подробностей и мотив, и слова. Талабан прижал ладанку к своей груди и запел. Краски снова запестрели перед ним: синева летнего неба и все оттенки лесной зелени. Послышались звуки: пение птиц и далекие голоса Озну. Затем в его мозг вошло нечто бесконечное холодное и причиняющее острую боль.

— Сейчас ты умрешь, — сказал голос еще более холодный и ужасный, чем эта боль.

— Я должен найти Пробного Камня. Он потерялся, — ответил Талабан.

— Открой мне свой разум, — повелел голос, и Талабану показалось, будто острые когти рвут его череп. — Не противься!

Талабан заставил себя подчиниться боли, и холод сменился жаром, исторгшим у него крик. Жгуче-красные волны пронизывали его мозг, въедались в мягкую ткань. Желчь подступила к горлу, и Талабана вырвало на ковер.

Затем боль утихла, и голос сказал:

— Найди его.

— Я не знаю как.

— Воспользуйся ладанкой. Я провожу тебя назад к Млечной Реке, но лишь тот, в чьих руках ладанка, сможет найти его.

— Что я должен делать?

— Повесь ладанку себе на шею и возьмись левой рукой за Пробного Камня, а правую протяни вперед. Когда среди звезд ты нащупаешь что-то твердое, это и будет он. Он не захочет возвращаться, он будет бороться с тобой, кусаться, царапаться и вырываться. Он будет принимать различные формы, но все это только иллюзия. Не отпускай его, что бы ни случилось. Ты понял?

— Да.

— Не отпускай его, ибо второй попытки не будет.

— Я понял.

— Будь сильным, иначе он убьет тебя.

— Как может иллюзия убить меня?

— Боль будет вполне реальна. Если ты поверишь в нее, то умрешь.

Талабан надел ладанку на шею и сказал:

— Я готов. Но кто ты?

— Одноглазый Лис. Возьмись левой рукой за моего внука. Теперь закрой глаза и протяни правую.

Краски замелькали перед глазами, яркие до боли. Талабан, брошенный в море мучений, хотел закричать, но у него пропал голос. Он падал куда-то сквозь пламя, ловя порой обрывки фраз, выкрикиваемые множеством голосов.

«Мерзкое отродье. Простых вещей не понимаешь?» (Отец ненавидел меня. Он знал.) «Нет ничего, что ты не мог бы сделать, сынок». (Мать обожала меня. Она была всему причиной.) «Он ни на что не годен. Трудно поверить, что это мой сын».

«Не воинская доблесть сделала аватаров великими, мальчик. Думай!» (Эндарсен, мой учитель. Без него я пропал бы.) Голоса кричали, шептали, пели. Талабан боролся за свой рассудок. Где они, сияющие звезд? Где музыка вселенной?

— Все впереди, — сказал голос Одноглазого Лиса. — Сначала ты должен погрузиться внутрь, потом мы полетим к звездам. Прислушайся к голосам. Узнай, кто ты.

— Я знаю, кто я.

— Нет. Найди то, что потеряно.

— Пробного Камня?

— Сначала найди того, кто пропал внутри тебя, а уж потом ищи Пробного Камня.

— Я не понимаю! — Но это была не правда. Талабан понял — и погрузился в океан голосов.

«У человека должна быть мечта, Талабан, — говорил Эндарсен. — Без нее мы всего лишь живые трупы. Мы едим и пьем, но это не идет нам впрок. Мы слушаем и говорим, но не понимаем главного. Мы дышим, но не живем. О чем мечтаешь ты?»

«Нет ничего, что ты не мог бы сделать, сынок. Ты особенный».

«Нет у меня мечты! Ничего не осталось. Все мечты и надежды погребены подо льдом».

«Мерзкое отродье! Простых вещей не понимаешь?»

«Приди ко мне, Талабан. Я буду твоей и только твоей». (Крисса была лучшей из всех. Она любила меня. С ней я мог бы обрести мечту.) Звуки утихли, и он снова увидел ее в их последнюю встречу, почти утратившую свою красоту, с прозрачной, как стекло, кожей. Никто не знал, откуда берется эта болезнь. Она поражала одного аватара на десять тысяч. Использование кристаллов каким-то образом изменяло химию тела. Мягкие ткани затвердели, и человек сам начинал кристаллизироваться. Средства от кристальной болезни не существовало. Порой она протекала медленно и мучительно, порой быстро и устрашающе. У Криссы, к счастью, это произошло быстро. Талабан сидел у ее постели и не мог взять ее за руку, боясь сломать пальцы. Она уже лишилась дара речи, и только ее чудесные голубые глаза оставались мягкими и влажными. Талабан сказал, что любит ее и будет любить всегда.

По кристальной щеке Криссы скатилась слеза, потом глаза остекленели, и ее не стало.

Для Талабана настал конец света, и лишь настоящее крушение мира год спустя немного привело его в себя.

Боль этого воспоминания ожгла и оледенила его.

«В тот день я потерял все», — подумал он.

— Нет. В тот день ты сам все отдал, — сказал Одноглазый Лис. — Сегодня ты вернешь это назад.

Голоса умолкли. Талабан летел куда-то, кружась в пустоте.

Под ним, как лампа в ночи, зажглась голубая планета. Он полетел быстрее, и она скрылась вдали. Две кометы пересекли ему дорогу и ушли в грозовые тучи над другой планетой колоссальной величины. Клубы пламени ударили наружу.

Талабан летел все дальше и дальше.

Он снова стал слышать музыку сфер, пульс вселенной. Он жаждал раствориться в ней и жить, подчиняясь ритмам вечности.

— Держись! — велел Одноглазый Лис. — Именно эту дорогу выбрал себе Пробный Камень.

Талабан отвлекся от музыки и стал шарить правой рукой в пустоте.

— Закрой глаза и представляй себе ладанку. Пробный Камень сам придет к тебе.

Кружение остановилось. Талабан неподвижно парил среди звезд. Закрыв глаза, он последовал указанию шамана. Что-то легонько коснулось его пальцев, и он попытался схватить это, но промахнулся. Он повторил попытку и на этот раз уцепился за что-то, и его руку пронзила острая боль. Открыв глаза, он увидел огромную пятнистую змею, вонзившую зубы в его плоть.

Он чуть не разжал пальцы, но преодолел страх и стиснул круглое тулово еще крепче. Змеиные зубы вонзились ему в лицо, и он почувствовал, как яд сочится в его тело.

Это только иллюзия, сказал он себе, и раны исчезли бесследно.

Теперь он держал в руке камень. Из трещины в нем вылезали черви и вгрызались ему в ладонь.

Талабан, сосредоточившись на ладанке, представил себе корабль и обратную дорогу к нему. Черви въедались в запястье, откладывали личинки в артериях. Он чувствовал, как они кишат в его жилах. Из личинок выводились новые черви. Они наполняли грудь, живот, прорывали кожу.

Они пожирали его заживо.

— Помоги мне, шаман! — крикнул он, но не получил ответа.

Что, если это только хитрость и Пробного Камня здесь нет?

Что, если его заманили в ловушку?

Червь, проев его щеку, вывалился наружу.

Вокруг Талабана вспыхивали радуги, и он продолжал сжимать камень в руке.

«Скоро буду дома, — думал он. — Еще немного».

— Ты делаешь мне больно, — сказал голос Криссы. Талабан распахнул глаза и увидел ее, хрупкую, с трещинами, бегущими по кристальной руке от его пальцев. — Зачем ты так?

— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он.

— Мне было хорошо среди звезд. Если ты вернешь меня обратно, я рассыплюсь в стеклянную пыль.

Зажмурившись, чтобы не видеть, Талабан полетел дальше.

Теперь его уши наполнил рев. Чьи-то когти терзали ему лицо, впивались в левый глаз, полосовали грудь. Лев навалился на него, рвал плечо, глодал кость, но Талабан крепко держался за его черную гриву.

«Мне конец, — думал он. — От таких ран я ни за что не оправлюсь».

Голубая планета взмыла ему навстречу, и он стукнулся головой об пол своей каюты.

Рядом застонал Пробный Камень. Талабан, привстав на колени, потряс его.

Пробный Камень открыл зеленые глаза.

— Буду спать, — сказал он и снова повалился на пол.

Талабан положил рядом с ним его ладанку и вышел на балкон. Никаких следов на теле не осталось, но он еще не опомнился от пережитых мучений.

«Глуп ты был, что пошел на это», — сказал он себе.

В его памяти возникла Крисса, и он по привычке хотел прогнать ее образ, но вдруг понял, что больше не страдает от боли потери. Он осторожно стал перебирать воспоминания: прогулки по холмам, покрытым весенними цветами, на которые Крисса старалась не наступать. Как легко и грациозно она выбирала между ними дорогу! Талабан только теперь понял, каким был глупцом. Беспощадно подавляя все мысли о Криссе, он хоронил не только отчаяние, но и радость. Дурак, дурак.

Светили звезды, а на востоке вспыхнул более яркий свет.

Талабан посмотрел туда — и увидел на небе вторую луну.

Море под кораблем заколебалось и стало вздыматься. Талабана швырнуло влево. На верхней палубе кто-то закричал.

Но тут вторая луна исчезла, и море стало утихать. Тогда Талабан, пригвожденный невиданным зрелищем к месту, испытал новое потрясение.

В дверях его каюты возникла мерцающая фигура: старик в расшитой костями одежде из оленьей кожи с белыми, оплетенными бусами волосами и всеведущими глазами.

— В наш мир пришло зло, Талабан, — сказал он и пропал.

Загрузка...