Эхо великой песни

Глава 2

Подвижник Ро, будучи приверженцем традиций, брил голову, красил раздвоенную бородку в синий цвет и каждое утро посвящал ровно два часа Шести Ритуалам. Одежду он носил темно-синюю, отменного качества: панталоны из тончайшей шерсти, дорогую атласную рубашку, вышитую серебром, сапоги из окрашенной крокодиловой кожи. Пояс подвижника с серебряной каймой дополнял его наряд, и он сохранил свой церемониальный жезл, хотя тот уже лет двадцать как разрядился. Океаны смыли Аватарскую Империю, и лед похоронил под собой источники ее энергии, но подвижник Ро стоял за соблюдение традиций. Это была одна из многих причин его нелюбви к Талабану.

Ро перебирал эти причины в уме, ожидая у двери капитанской каюты.

— Он занят, — заявил ему этот дикарь, Пробный Камень. — Как позовет, войдем.

Ро промолчал. В былые времена туземец никогда не посмел бы обратиться к аватару подобным образом. Он опустился бы на колени, коснулся лбом пола и сказал: «Да услышит господин своего слугу». Так поддерживалась дисциплина, и низшие знали место, занимаемое ими в мире. Это, по мнению подвижника Ро, делало их гораздо счастливее, чем теперь. Четко обозначенные границы поведения — основа любой цивилизации. Талабан явно не понимает этого и разрешает дикарям обращаться к нему, как к равному. Он сам посещал дикие племена и жил в их жалких кочевых шатрах. Ро содрогался при одной мысли об этом. Он почти не сомневался, что в Талабане течет вагарская кровь. Кроме того, капитан молод, ему не больше двухсот, и он не успел еще осознать, как это необходимо — внушать страх низшим народам.

Впрочем, его мать тоже была известна своими странностями: она отказывалась иметь ребенка вплоть до восьмидесяти лет, что, несмотря на поддерживаемую кристаллами молодость, приближалось к границе детородного возраста. Это вызывало множество сплетен и доставляло немало унижений ее трехсотлетнему мужу. Большинство аватарских женщин утрачивали способность к деторождению после семидесяти лет, большинство мужчин — после двухсот. Молва гласила, что она забеременела во время одной из своих поездок. Обычно аватарки совершали долгие путешествия только по необходимости, но ей это, по всей видимости, доставляло удовольствие. Подвижник Ро хорошо представлял себе, какие удовольствия она могла найти среди отребья, населявшего дальние города империи. Именно после очередного возвращения домой она объявила о своей беременности.

Нынешнее поведение ее сына только укрепляло подозрения Ро. Талабан поддерживал слишком тесные отношения со своими подчиненными-вагарами — даже пользовался у них популярностью, чего не должен допускать ни один аватар. Вагары уважают дисциплину, и наилучшее средство управления ими — это страх. Популярность Ро считал проявлением слабости со стороны власти, и его удивляла снисходительность маршала к столь явным порокам Талабана. Взять хотя бы то, что Талабан так и не женился. Если учесть, что он приближается к возрасту, когда не сможет больше производить потомство, это еще одно оскорбление, которое он наносит аватарской расе. Каждый гражданин должен иметь потомство — а иначе разве есть у аватаров будущее?

— Теперь можно, — сказал Пробный Камень. Ро ничего не слышал, но дикарь уже открыл дверь и отступил в сторону, пропуская подвижника — и на том спасибо!

Талабан сидел за письменным столом, но встал, когда подвижник вошел, и вышел навстречу гостю. Двигался он легко и грациозно, как почти все аватары воинской касты, и был намного выше низкорослого мага. Оба вскинули ладони в аватарском приветствии. Ро поклонился, но не так низко, как требовал этикет. Градус его наклона не мог служить оскорблением, но достаточно ясно выказывал его недовольство Талабаном. Если капитан и заметил это, то не подал виду и ответил безупречно правильным поклоном.

— Как продвигается ваша работа? — спросил он.

Ро бросил взгляд на Пробного Камня, который уселся на полу у двери.

— Не думаю, что это следует обсуждать в присутствии подчиненных. — Тонкая рука Ро потеребила раздвоенную синюю бородку, знаменуя возрастающее раздражение.

Талабан промолчал, но Пробный Камень встал и вышел.

— Садитесь, подвижник, — предложил капитан, возвращаясь на свое место.

Ро перевел взгляд с мигающей лампы на бездействующие кристальные шары.

— Когда-то я ходил на одном из этих кораблей к западному континенту, — с грустью сказал он. — Тогда они были внушительны — не боялись никакого шторма.

— Времена меняются, подвижник. Так что же с вашей работой?

— Завтра я ожидаю лучших результатов. Пробники следует отрегулировать. Совсем немного, — поспешно добавил Ро, видя беспокойство на лице Талабана. — Мы еще не настроились полностью.

— Завтра здесь будут номады, поэтому времени остается не так уж много.

— Я думаю, именно на этот случай мы и взяли с собой солдат.

— Вы правы, подвижник, но наши солдаты — не аватары.

Номадов может оказаться вдесятеро больше, чем нас. У моих вагаров обычное вооружение, и сильной атаки они не выдержат.

— Разумеется, не выдержат, — отрезал Ро. — Поэтому я и настаивал на том, чтобы взять аватаров. Вряд ли нам отказали бы в этом, учитывая важность экспедиции. Империя не ослабела бы, выделив нам настоящих бойцов с зи-луками.

— У нас не военная вылазка, подвижник, и маршал особо это подчеркнул. Все свои жалобы можете высказать ему по возвращении. Но поскольку мы говорим откровенно, могу вам сказать, что у нас осталось меньше пятидесяти действующих зи-луков.

— Меньше пятидесяти? Позор! — вспылил Ро. — Не далее как в прошлом году маршал заверил Ассамблею, что у нас их больше трехсот.

— Подвижник Ро, я воздаю должное вашим познаниям и знаю, как много времени вы посвящаете науке, но восточный мятеж все-таки должен был привлечь ваше внимание. Шесть тысяч туземцев! Зи-луки решили исход дела, но большинство из них разрядились. Чтобы зарядить их снова, нужна энергия — для этого нас и послали сюда.

— Это событие действительно не ушло от моего внимания, капитан. От него мало что уходит. Но расходование нашего главного оборонительного оружия на какой-то жалкий бунт кажется мне преступным расточительством.

— При всем моем уважении к вам, вы не солдат, подвижник. Без луков мы на востоке потерпели бы поражение, и это побудило бы другие племена присоединиться к восставшим.

Нашим городам грозило падение. — Ро хотел возразить, но Талабан остановил его. — Теперь это уже история. Наша с вами задача — зарядить сундуки. Возможно ли это?

— Мне нужно еще два дня, капитан. Я верю, что мы вот-вот достигнем Приобщения.

— Мне безразлично, во что вы верите, — помолчав, сказал Талабан. — Скажите мне, что вы знаете.

Этот человек просто невыносим, подумал Ро, и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Несколько пробников уловили слабое излучение. Я верю… я знаю, что смогу настроиться на пирамиду. Как только это будет сделано, мы начнем заряжать сундуки.

— Вы уверены? — спросил Талабан, глядя подвижнику прямо в глаза. — Я рискую жизнями своих людей и безопасностью нашего судна. Вы уверены?

— В жизни можно быть уверенным только в одном, капитан: солнце восходит и заходит, а существа низшего порядка умирают. Дайте мне два дня, и мы зарядим шесть сундуков.

Талабан не отрывал от подвижника тяжелого взгляда. Он не любил Ро, и не имел причины ему доверять, но… Только один сундук способен зарядить все зи-луки города на целых пять лет. Дракон снова начнет изрыгать огонь.

— Вы получите свои два дня, — сказал он, — но пусть ваши люди отправляются на берег прямо сейчас, ночью, и работают при свете фонарей.

Стоя на балконе своей каюты, Талабан смотрел, как работают на льду вагары. Лысый синебородый Ро сновал между ними.

— Он смешной, — сказал Пробный Камень.

Талабан поразмыслил над этим.

— Это человек из прошлого. Я им восхищаюсь и в то же время жалею его.

— Он смотрит не в ту сторону, — сказал Пробный Камень.

Талабан улыбнулся.

— Прошлое для него — золотой век, а будущее бесплодно.

Что ему еще делать, как не пытаться воссоздать минувшее?

— Он мог бы жить. Теперь. Смотреть на звезды. Заводить сыновей.

— Сколько тебе лет, Пробный Камень?

— Я родился, когда красный волк проглотил луну. Двадцать четыре лета назад.

— Ну а Ро больше четырехсот. И все эти столетия он прожил в Параполисе, величайшем из городов, в империи, насчитывающей три тысячелетия. Такие же корабли, как наш, плавали по океанам, не нуждаясь в попутном ветре. На них не было дурацких мачт, не было мешков с грязным углем. А потом в один прекрасный день солнце взошло на западе, и моря вздыбились ему навстречу. Параполис затопило вместе со всеми, кто там жил. Оставшиеся в живых, вроде меня и подвижника Ро, вернулись туда. Но звезды на небе переменились, Земля сошла со своей оси, и настал жестокий холод. Деревья вымерзли за одну ночь, и несокрушимые аватарские города погибли. С каждым днем лед, сковавший Землю, становится все толще. Наши математики вычислили, что над обломками старой империи ежедневно нарастает девяносто тысяч тонн свежего льда.

— Хочешь правду? — спросил Пробный Камень. — Аватары прогневали Великого Бога, и он покарал вас.

— Я не верю ни в каких богов — разве что в себя. — Талабан улыбнулся и пожал плечами. — Так вот, о подвижнике Ро. Он старше меня и триста пятьдесят лет жизнь его была сплошным чудом — ни болезней, ни смерти. Вот почему он отказывается расстаться с прошлым — да и все мы заодно.

— Без смерти нет и жизни, — сказал Пробный Камень.

Талабан понимал, что он имеет в виду. Человеческий возраст должен меняться, как времена года: весна юности, лето зрелости, осень мудрости и зима, несущая холодный покой. Людские сердца бьются в такт с природой.

— Легко так говорить, если ты смертей, — заметил Талабан.

— У тебя тоже были синие волосы, как у него?

— Да. Это отличает нас от простых смертных.

— Вы не боги. Богам не нужны золотые палки. И почему у тебя нет сыновей?

Талабан промолчал, глядя на берег. На льду зажглось еще несколько фонарей.

— Что будешь делать с номадами? — спросил Пробный Камень.

— Поговорю с ними.

— Поговоришь? Они злые. Дерутся и убивают. Не тратят времени на разговоры.

— Я буду говорить на понятном им языке.

Пробный Камень оскалил зубы в широкой улыбке. Они вернулись в каюту, и туземец закрыл дверь.

— Я пойду с тобой, когда будешь говорить с ними. Теперь буду спать.

Оставшись один, Талабан подошел к длинному ящику у стены. Там лежало оружие в виде охотничьего лука с золотой, украшенной драгоценными камнями рукоятью. Талабан достал его и нажал большим пальцем на красный камень. В изгибе лука вспыхнули световые нити, похожие на струны арфы. Он тронул белый камень, и световые струны погасли. Талабан спрятал лук обратно и задумался. Лук можно зарядить от корабельного сундука, но энергии и там осталось мало; если он израсходует ее, никто из них не доберется до города. «Змеи» сами по себе неустойчивы — только силовые сундуки удерживали их на плаву.

Отказавшись от этой мысли, Талабан разделся и лег. За круглым окном мерцали звезды.

Он был далеко на северо-западе, когда лапа Великого Медведя хлестнула по океану и послала волну трехмильной высоты на аватарский континент. Даже и там, за две тысячи миль от столицы, на самом краю империи, тряслась земля, ревел ураган, Рушились дома и люди гибли сотнями тысяч.

Многие думали, что миру пришел конец — и для большинства населения планеты он действительно пришел.

Однако пять поселений на реке Луан не понесли большого ущерба, и погибло там всего несколько сотен человек. Талабан повел «Змея» на запад в поисках других колоний, но ничего не нашел. Запас энергии на «Змее» истощился, и Талабан вернулся в города-близнецы Эгару и Пагару.

Всего-навсего пятьсот аватаров пережили крушение мира — и то лишь потому, что опальный подвижник Ану увел с собой из Параполиса двести человек.

Вспомнив Ану, Талабан вспомнил и вагарского пророка.

Слова нищего звучали у него в голове, пока он засыпал:

Он пожрет все труды человека, а потом уснет на десять тысяч лет, и дыхание его будет смертельно.

Пробный Камень, сидя на полу в своей каюте, снял с шеи бурый мешочек. В этой ладанке заключалось великое волшебство. Сквозь мягкую кожу он нащупал кривой клык первого убитого им льва. Темный локон Суриет обвивал зуб. Свирепости всегда сопутствует красота. Еще в мешочке лежали крохотная морская ракушка и горсть земли из чрева большой горы.

Через ракушку Пробный Камень общался с духами моря, земля дарила ему запахи дома. Последним предметом в ладанке было перо от его первой стрелы. Оно напоминало ему, что он охотник и добытчик. Все, что было дорого ему, помещалось в его ладанке: его земля, море, омывающее эту землю, его женщина и его племя.

Он тихо запел Песнь Далекого, зная, что музыка его духа коснется земли в ладанке и через нее дойдет до родных гор.

Листья на деревьях подхватят песню и донесут до шатров его племени.

Ветер нашепчет песню Суриет, и она поднимет свои темные глаза к небу, ища в синеве любимого. Песня скажет ей, что он жив и когда-нибудь вернется к ней.

Пробный Камень с чувством повторил песню еще два раза, думая о Суриет и надеясь хоть мельком увидеть ее.

Но увидел огненный столб, поднимающийся из льда и снега.

Видение встревожило Пробного Камня, потому что он не мог разгадать его смысл. Лед и огонь мало о чем говорили уроженцу племени анаджо.

Он снова надел ладанку, заправил ее под рубаху и растянулся на полу. Он не любил спать в постели: от мягких подушек у него болела шея.

Он лежал, скрестив руки на груди, и снова представлял себе родные дикие холмы и охоту. С любовью вспоминал славный день своей свадьбы и первую ночь с Суриет.

Два месяца спустя в Священной Бухте высадились Синеволосые. Пробный Камень сражался с ними в числе других воинов. Анаджо могли бы одержать победу, если бы не черноволосый вражеский боец с двумя мечами. Он орудовал ими с ужасающей быстротой и остался на месте, когда другие обратились в бегство. Сородичи Пробного Камня гибли, и он бросился на страшного воина, чтобы раздробить ему топором череп. Но кто-то ударил по голове его самого, и он очнулся в железной клетке, в брюхе этого самого корабля.

После долгого путешествия Пробного Камня привезли в каменный город. Синеволосые приходили к нему каждый день и учили его своему языку. Через несколько месяцев он освоил их язык, а заодно научился их ненавидеть.

Его расспрашивали о родном племени и желали знать, не появлялись ли среди анаджо боги. Он отвечал им ложью и отговорками. Потом настал день, когда ему разрешили погулять в саду.

Неожиданно для Синеволосых он тут же бросился бежать, ухватился за низкую ветку, взобрался по стволу дерева и перемахнул через стену. Он упал тяжело и вывихнул лодыжку, но все-таки успел скрыться в извилистых переулках, окружавших замок.

Раненый и безоружный, он стал искать дорогу к морю, намереваясь украсть лодку. В конце концов он добрался до гавани и оказался среди высоких кораблей. Ни лодок, ни челнов там не было, и он пал духом.

Из тени вышел человек, и Пробный Камень увидел воина, который убивал его братьев. Пробный Камень напрягся, готовясь напасть на него.

— Я вижу, ты многому научился, — сказал воин.

— Я сделаю тебя мертвым.

— Возможно — но не безоружный и, уж конечно, не с раненой ногой. Сядь, и я ее вылечу.

Бежать было некуда, и с распухшей лодыжкой Пробный Камень все равно бы не ушел. Поэтому он послушался и сел, а воин стал рядом на колени, вынул из сумки на поясе зеленый кристалл и поднес его к поврежденной ноге. Боль сразу стала проходить, и вскоре воин поднялся на ноги.

— Попробуй встать, — сказал он, и Пробный Камень с опаской повиновался. Боль прошла бесследно. — А теперь пошли поедим и потолкуем. — Воин повернулся и зашагал к портовой харчевне.

Пробный Камень последовал за ним, сам не зная почему.

В харчевне воин, Талабан, заказал вкусное мясо, и Пробный Камень поел.

— Когда-нибудь я снова поплыву на запад, — сказал Талабан. — Если хочешь, я возьму тебя с собой.

— Там жена. Я должен вернуться.

— Скоро будет война, и корабли понадобятся нам здесь.

Но потом ты отправишься домой. Я тебе обещаю.

— Долго еще ждать?

— Год или два, — Я украду маленькую лодку. Поплыву сам.

— При попутном ветре это займет у тебя три месяца.

— Так много? — поразился Пробный Камень.

— Да. Кроме того, западные земли огромны. Ты можешь идти на юг от берега целый год и не дойдешь до своей родины.

Если лед, который покрывает теперь больше половины мира, не убьет тебя раньше.

— Все равно украду лодку.

— Да хранит тебя Великий Бог. — Талабан встал из-за стола, заплатил за еду и ушел.

Пробный Камень нашел-таки лодку, захватил два длинных весла и стал грести в открытое море. Лучше умереть, пытаясь доплыть до Суриет, чем жить в плену у Синеволосых.

Через восемнадцать дней его, бредящего и умирающего от жажды, подняли на борт черного корабля. Когда он очнулся, у его койки сидел знакомый вони.

— Ты действовал смело, дружище, но теперь ты, думаю, примешь мое предложение.

И Пробный Камень принял его. С того времени, когда его взяли в плен, уже прошло два года — два долгих, одиноких года.

— Я вернусь к тебе, Суриет, — прошептал он. — Жди меня.

Засыпая, он снова увидел огненный столб. В отличие от большинства его видений это не поддавалось разгадке — ведь лед и огонь не могут существовать вместе. Удалив непонятное из мыслей, анаджо заснул.