Две половинки демона (СИ)

Глава первая, в которой появляются старые знакомые

Как и предсказала Медведьма, уже к полудню следующего дня дождь потихоньку сошёл на нет. И хотя погода установилась самая что ни на есть подходящая для воздушных путешествий, вылететь в Летописный замок мальчишкам удалось не сразу. Потому что, во-первых, улетали же не просто погулять до ужина: Смакла вновь покидал дом, покидал надолго, и неизвестно было, когда он вернётся и вернётся ли вообще. А во-вторых… Во-вторых, опять же благодаря Медведьме, Степана нагнала слава избавителя и, нагнав, сделала его жизнь вовсе невыносимой. Не осталось избы, в которую его не зазвали бы под тем или иным предлогом, на пироги он уже смотреть не мог без содрогания, а от жаждущих дотронуться до него девиц откровенно прятался. И это ему ещё повезло, что свадьбы здесь играли только по осени. Представить страшно, что пришлось бы ему испытать, занеси его судьба в Горелую Кечу где-нибудь во второй половине местного сентября, который здесь так и назывался — Свадебник.

Встретив как-то после одного особенно утомительного застолья Шмыню, он взмолился:

— Слушай, давай слетаем в этот ваш Мочажный овраг. Посмотрим, что там за нора такая. Вдруг и вправду — тайник разбойничий.

Шмыня потупился, виновато шмыгнул носом:

— Не, Стеслав. Там энто… Не разбойники там. Там батя мой со Стукшей ухорон спроворили. Понесло меня намедни в овраг, а они как раз оттудова шли. Ну и прищучили меня. Ох и бранились, ох, бранились! Мало волосья мне не повыдирали.

— За что волосья-то?

— За про то, что всем об ухороне разболтал. Теперича они в другом месте копать будут.

— А что они там прятать-то собираются? — не мог взять в толк Стёпка.

— Добро наше от весичей притаить хотят. Весичи-то рано или поздно всякожды сюды припрутся. Вот они и надумали ухорон устроить. У нас в Кече уже шибко многие ухороны себе копают.

Вот такие дела. Стёпка, конечно, понимал, что рано или поздно, но весские богатеи всё равно подомнут под себя таёжные деревни. Понаедут с царёвыми грамотками и сядут на хозяйство и владение. Не обязательно они будут столь же наглыми, как Хвалогор и Сдобрень, но скорее всего — ничуть не лучше. И начнётся тогда у здешних гоблинов совсем другая жизнь. И никакие ухороны им уже не помогут.

А о том, как жилось гоблинам в Великой Веси, он был уже наслышан. Впрочем, не только гоблинам. Из года в год бежал деревенский люд в Таёжный улус, спасаясь от крепостной неволи. В одиночку, семьями, целыми деревнями. Заселяли необжитую глушь, оседали, прикипая душой и сердцем к суровому краю. Устраивались надолго, на века… Да только Весь и тут их настигла, дотянула свои загребущие жадные руки.

Смотрел Стёпка на уходящего Шмыню и на душе у него опять было смурно. Он понимал, что ничего не в силах изменить и ничем не может помочь, — и ему это страшно не нравилось. Просто страшно. И подумалось, что неплохо было бы перед возвращением в свой мир оставить Дрэгу младшему слуге. Как бы в наследство. Чтобы они вдвоём охраняли здешнюю тайгу от весичей, чтобы не позволяли всяким гадам угонять людей в постылое холопство. Чтобы были настоящими хозяевами таёжного неба. Пусть не всего, пусть только той его части, что распростёрлась над Горелой Кечей и окрестностями. Главное, что тогда охочим до чужой земли боярам хода сюда не будет. Однако чуть позже, ближе к вечеру, вволю намечтавшись о будущих былинных подвигах юного гоблина и непобедимого дракона, он вынужден был признаться себе, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Никакой даже самый могучий дракон одолеть всех весичей не сумеет. Просто потому, что он один, а их много. Изловят его маги, посадят в клеть да и увезут в Великую Весь, в царский зверинец, государю на забаву. А о том, что в таком случае будет со Смаклой, лучше вообще не думать. Так что как ни крути, а всё же придётся дракона уменьшать.

И всё-таки они улетели. Не через день, не через два, но улетели. Собрались, распрощались, помахали остающимся, сделали круг над деревней — и Дрэга уверенно взял курс на полувосход. Дракона ни в малейшей степени не напрягал тот факт, что пассажиров на его спине стало больше. Три отрока и котомки со снедью — для могучего зверя невеликий груз. Он и шестерых таких унёс бы, а то и десятерых, ухитрись они каким-то образом разместиться на его сильной спине.

Для того, кто летает на драконах каждый день (для тех же гномлинов, хотя бы), занятие это, наверное, со временем становится привычным и даже скучным. Обыденным. Сел и полетел. И что с того, что под тобой стремительно проносятся леса и поля, что с того, что до облаков можно буквально рукой дотянуться — экая невидаль! Но для Степана, который опытным дракончим себя ещё не считал, каждый полёт был как праздник. И дух захватывало, словно в первый раз (да хоть в десятый!), и кричать хотелось на всю тайгу, и счастье переполняло до такой степени, что, казалось, сейчас сам полетишь — без дракона, без крыльев, обгоняя ветер, за горизонт, в бескрайние дали, туда, где за сопками уже почти видны башни Летописного замка.

В то время как Стёпка чуть ли не пьянел от восторга, спутники его испытывали несколько иные эмоции. Смакла радоваться не спешил, то и дело оглядывался и невесело вздыхал, расставание с роднёй далось ему нелегко. Глукса же, с первых секунд полёта вцепившийся в Смаклу всеми руками и ногами, отчаянно жмурился и долго не решался открыть глаза. Так и летел вслепую часа два. Глянет краешком глаза по сторонам, испугается до умопомрачения и вновь крепко-накрепко стиснет веки. Он никак не мог поверить в реальность свершившейся с ним беды: за какие, скажите, непрощаемые грехи и чьим зловредным повелением так получилось, что он летит на драконе высоко над землёй, и что ежели, скажем, сверзится с него, то шею себе свернёт всенепременно?.. «Вертай назад, Стеслав, не желаю я боле с вами лететь! Вертай назад, кому говорю!» Но Стёпка только смеялся в ответ и дрыгал ногами, делая вид, что пришпоривает дракона: «Напросился с нами, вот и терпи». «И не голоси мне в ухи, — веско добавлял Смакла. — А не то сам тебя с дракона спихну».

Долго такое издевательство продолжаться, конечно, не могло, и некоторое время спустя бывалые воздухоплаватели или, вернее, драконолетатели всё же сжалились над перепуганным новичком. Тем более что остроглазый Смакла углядел внизу охотничью избушку. Торопиться им было некуда, никто не заставлял их мчаться в замок без передыху, поэтому Стёпка со спокойной душой развернул дракона и направил его вниз. Ну как развернул — ни за поводья, которых не было, не дёргал, ни команды не выкрикивал, просто похлопал по драконьему загривку и показал оглянувшемуся Дрэге глазами вниз: давай, мол, вон там приземлимся, если ты не против. Дракон был не против.

Местечко выглядело уютно, во вросшей в землю чуть ли не по самую крышу избушке обнаружились двухъярусные полати и неказистая, но вполне исправная печь. И хотя до вечера было ещё довольно далеко, все дружно решили, что лучшего места для ночёвки не найти. Дрэга высадил пассажиров и тут же усвистел на охоту, и запоздалое Стёпкино «ты только надолго не исчезай» было, кажется, не услышано.

— Да ладно, — сказал Стёпка, глядя на слегка вытянувшиеся лица гоблинов. — Не парьтесь. К утру-то он всяко вернётся.

На дверях избушки виднелись свежие следы от медвежьих когтей, но опытный таёжник Глукса клятвенно заверил, что бояться нечего, поскольку супротив медведя у него имеется при себе шибко сильная отбойная заклятка.

— Вот и хорошо, — обрадовался Стёпка. — Хоть переночуем спокойно. А от людоедов у тебя заклятки нет?

— Нет, — признался Глукса, поёжившись. — Токмо у нас здеся людоедов отродясь не бывало.

Смакла недовольно покривился по поводу того, что не стоит на ночь глядя изверга поминать. Лес вокруг и без того стоял неприветливый и хмурый, в глубине его что-то поскрипывало, постанывало и тяжко вздыхало. И кто-то живущий в этом дремучем лесу определённо не прочь был бы полакомиться свежатинкой в лице двух юных гоблинов и одного юного демона. Тайга, она ведь только сверху кажется необитаемой.

— Ну как, всё ещё боишься на драконе летать? — спросил Стёпка, чтобы исправить свою оплошность и отвлечь Глуксу от мрачных мыслей.

Гоблин тяжко вздохнул и покаялся:

— Боюся.

— Жалеешь уже, наверное, что лететь с нами вызвался, да?

— Я не вызывался, — возразил Глукса. — Энто батя мой как про оказию прослышал, так и втемяшилось ему отправить меня на драконе к чародеям. Энто ж, говорит, дешевше намного и быстрее, нежели верхами-то. Вот только одного я в ум не возьму, откудова он золото добыл? То всё отбрехивался, что, мол, не скопили ещё, потерпи, мол, пока разбогатеем, то вдруг — получи кума прибыток! Разбогател! Уж не Медведьма ли ему от щедрот своих одолжила, а, Смакла?

Младший слуга хитро покосился на Стёпку, помотал головой:

— Мне не ведомо.

Стёпка ухмыльнулся. Что скрывать, те два золотых, что требовалось внести за обучение гоблина чародейному мастерству, пожертвовал как раз он. Вернее, пообещал, что сам передаст денежки отцу-заклинателю, ежели тот согласится принять Глуксу в ученики. А в том, что отец-заклинатель согласится, никто, честно говоря, и не сомневался. Талант потому что немалый у юного гоблина имелся к магии. Не иначе боги расщедрились, одарив редчайшими способностями невидного гоблинского паренька из глухой деревушки. Как объяснил Степану Смаклов многоведающий дед Живата, даже и без обучения из Глуксы мог бы получиться довольно сильный колдун. А мог и не получиться. От судьбы зависит, от везения. И ежели, значить, не обласкает его судьба, то бедовать тогда Глуксе до скончания дней своих ни колдуном, ни охотником, а так — пустополезным непротырой. А вот, ежели, заполучит гоблин себе опытного и мудрого наставника, способного верную жизненную тропу указать, да за руку твёрдо через непонятки и соблазны ученика провести, тогда и развернётся чудесный талант во всю мощь и ширь. Ему самому в радость и людям на пользу. Вот такие дела. И летел теперь Глукса в даль неведомую, навстречу, как говорится, шибко светлому будущему. А может, и не шибко и, вполне возможно, даже не светлому. Но это уж от самого гоблина будет зависеть, от воли его и желания учиться и постигать нелёгкую чародейскую науку.

Тут, между прочим, надобно заметить, что для безродного гоблина обучение в Летописном замке — это почти сказка. Сон волшебный, мечта несбыточная. Ещё два дня назад сам Глукса о таком повороте даже и помыслить не смел. А когда услышал о Стёпкином предложении, до последнего ходил, как пришибленный, всё думал, что его разыграли и что обман вот-вот вскроется. (Ведать бы заранее, что летать на драконе столь маетно, может, и не дал бы согласия своего, да поздно теперь о том вздыхать, эвон куда умахали, пехом назад уже не возвернёшься).

Гоблины тем временем сноровисто и привычно взялись за обустройство стоянки — развели костёр, добыли воды, извлекли из котомок продукты для нехитрого перекуса. Степана мягко, но решительно от хозяйственных забот отстранили, указав на то, что он, мол, житель не таёжный, а навовсе гость, и потому «не суйся, Стеслав, под руки, в сторонке посиди, мы всё сами в лучшем виде изладим». Обижаться Стёпка и не подумал, но сидеть в сторонке не захотел, а поднялся на ту скалу, что возвышалась над избушкой: по сторонам осмотреться, да и просто из любопытства.

На вершине обнаружилась целая россыпь крупной спелой земляники. Стёпка насобирал целую горсть, вдохнул дурманящий аромат, набил рот сладкой мякотью так, что челюсти свело. Сразу вспомнилась бабушкина дача — земляника там росла прямо за оградой, даже никуда ходить не надо. Теперь, после стольких-то приключений казалось, что вся та жизнь была как будто не взаправду, словно бы приснилась или привиделась. Нет-нет, да и приходили в голову не самые весёлые мысли о том, что назад дороги не будет и что суждено им с Ванькой навсегда остаться в магическом мире. Повзрослеть здесь, состариться и умереть, никогда не увидев больше ни своего привычного мира, ни родителей, ни друзей. Думалось об этом, конечно же, не всерьёз, но сердце всё равно сжимало ледяной рукой, и настроение слегка портилось. Скорее бы до замка добраться, с Серафианом поговорить. Должен он знать, куда Ванька подевался, не может он этого не знать.

Пригревшись на солнышке, Стёпка долго смотрел на теснящиеся по сторонам сопки. Тайга представлялась бесконечной. Казалось, что весь мир состоит из одного сплошного леса. Идти по такому на своих двоих — всё равно, что через океан вплавь перебираться. Если не сгинешь, то заблудишься непременно. И какое счастье, что есть дракон, на котором можно запросто перелететь через эти необозримые просторы, не заморачиваясь насчёт болот, чащоб и полноводных рек.

…Уже под вечер, когда темнота опустилась на притихшую тайгу, Стёпка спросил у сидящего по ту сторону костра гоблина:

— Слышь, Глукса, а как ты узнал, что колдовать умеешь?

Глукса пожал худенькими плечами:

— Чародей проезжий в затом годе баял. Колдун ишшо лосьвинский всё грозился в подмастерья меня взять, да не успел. Зимой от лихоманки помер.

— А ты знаешь какие-нибудь заклинания?

— Не. Ничего не ведаю, — замотал головой Глукса. — Не учёный я. Не.

Каждый раз, при взгляде на эту потрясающе лохматую голову, Стёпке хотелось взять в руки крепкую костяную расчёску или очень большие ножницы. Вжик! Вжик! Полетели бы лохмы во все стороны, и превратился бы деревенский пацанёнок во вполне приличного школьника… Впрочем, зачем? Он скоро и так студиозусом станет, и сомневаться в том не приходится. А несколько лет спустя и чародейский хвостик себе завяжет, в знак того, что постиг все магические тайны.

— Но ты же ведь как-то колдуешь. Пацаны рассказывали, что ты таёжных духов вызывал. Ещё туманную замуть какую-то творил весной, — Стёпка опять вспомнил о своём желании научиться хоть немного колдовать. Смакла ему в этом не слишком помог, может быть, сумеет помочь почти настоящий чародей, ну ладно, пусть пока не чародей, а всего лишь колдун-самоучка.

Гоблин победно улыбнулся, сверкнув мелкими сахарно-белыми зубами:

— Замуть — энто запросто, энто без заклинаниев. Перстами повёл, глянул так-то вот — и готово. Токмо её летошней ночью не сотворишь. По весне надоть, когда снега сойдут.

— А духов?

— Тоже без заклинаниев. Они, духи-то, на колдовство шибко отзывчивые. Скушно им, поди, в лесу-то, промеж кедров шибаться, вот они на костёр и выходят. Погреться да разговоры послушать.

— А мы чего-то ни разу их не видели, — сказал Стёпка. — Сколько раз со Смаклой в тайге ночевали… И один я ночевал. Никаких духов не было.

— Ясно-понятно не было. Они ить не к кажному выйдут-то, их позвать ещё надо. Приманить. Привадить. Чтобы поверили они тебе, чтобы откликнулися…

Глукса ожил, плечи расправил, глаза у него заблестели, он и страхи свои полётные забыл и даже как-то взрослее сделался, внушительнее. Понятно стало, каким образом колдун и чародей сумели разглядеть в этом неприметном худеньком гоблине скрытую магическую силу. Трудно было её не разглядеть. Она, эта сила, рвалась наружу, в глазах ясным светом сияла и в воздухе чуть ли не искрилась. Как магическая ткань сущего, которую показывал в замке Алексидор. И Стёпка подумал, что лет через десять получится из Глуксы настоящий чародей и может быть станет он однажды даже и отцом-заклинателем. И будет иногда вспоминать, как везли его в замок демон Стеслав и гоблин Смакла верхом на удивительном драконе. А что? Очень даже неплохое начало для магической карьеры, по-настоящему таинственное и — как это? — эпическое. Легенды можно будет рассказывать и песни слагать. Стёпка покосился на младшего слугу, не завидует ли тот, что не ему уготована судьба стать чародеем. Нет, Смакла слушал друга с интересом, но без малейшей зависти. Не желает гоблин изучать магию. Рвётся, наверное, в ополчение. И Стёпка озаботился вдруг тем, что станется с младшим слугой после того, как они с Ванесом отбудут в свой мир. Надо Серафиана попросить, чтобы он за ним присмотрел. Или Купырю. Смакла ещё малец совсем. Пропадёт ведь один. Стёпка уже понемногу настраивался на то, что вскоре ему предстоит отсюда исчезнуть (тьфу-тьфу!), уже какое-то предотъездное настроение у него поселилось в душе. По всему выходило, что удивительное приключение понемногу движется к завершению. С одной стороны это радовало, с другой — заставляло печально вздыхать. Почему всё хорошее в жизни так быстро кончается?

— …тады они и выходят, — завершил свой монолог Глукса. — Гляньте-кось, тут где-то недалече тальниковый дух мотается. Чичас я его приманю. Токмо не спугните, они на громкие голоса шибко пугливые.

Он щёлкнул пальцами, глядя куда-то за Стёпкину спину, в лесную темноту, и у того вдруг по спине побежали мурашки, ему представилось, что этот тальниковый дух похож на привидение, — он даже оглянулся… Хотя, казалось бы, ему-то бояться, встречался ведь уже с привидениями, и разговаривал с ними, и даже поссориться успел…

В воздухе над ними что-то прошелестело, взметнулись искры в потревоженном костре, и на землю, как бы соткавшись из темноты, аккуратно опустился некто крылатый. Хлопнул мягкими крыльями, сложил их за спиной и собрал в смешную гармошку хоботок, оглядывая оторопевших мальчишек.

— Энто не дух, — пробормотал Глукса. — Энто упырь приблудный. Я его не призывал.

— Энто ты, морда щекастая, тута приблудный, — ворчливо отозвался упырь, по-хозяйски присаживаясь к костру. — А я здеся в своём полном праве.

— Бранда? — удивлённый Стёпка не сразу вспомнил, как зовут упыря. — Откуда ты тут взялся?

Упырь был похож на Бранду — и не похож. То ли он отъелся, то ли отмылся, то ли подрос. То ли просто вышел из запоя. Стёпка вспомнил, как из-за Смакловой болтовни подозревал упыря в людоедстве, и ему стало смешно.

— Не забыл ишшо старого ольховника, Стеславчик? — Бранда с наслаждением грел над пламенем свои мосластые лапки. — Глянь, чего со мной по твоей милости сотворилося. Глянь.

Он распахнул крылья, расправил костлявые вздёрнутые плечи. Нет, он и в самом деле подрос. Повыше и покрепче Глуксы будет.

— А я-то тут при чём? — спросил Стёпка. — Что я такого сделал?

— А вино мне кто нескончаемое чародейское подсунул? А предупредить меня кто не пожелал, что от того вина, истинным демоном укреплённого, упыри шибко взойти могут?

— Каким демоном?

— Каким-каким… Тобой, ясень пень.

— Не укреплял я никакого вина.

— В руках ту бутыль держал? Мне её задаром передал без зла и жадности? Во-от. А говоришь, не укреплял.

— Я не знал. Честное демонское слово, не знал.

— Не ведаешь — не твори, — очень знакомым голосом сказал Бранда. — Да я что, я на тебя, Стеславчик, не в обиде. Подрос оно, конешно, крылья поширше распахнулися опять же… И всё бы ничего, да старики в Больших Упыреллах меня теперича на княженье зазывают. Спасения от них никакого нету. И отказать я не могу, потому как… Не могу. Кончилася моя спокойная жизнь, надоть кого другого на своё место в Замковом Совете определять.

Стёпка переглянулся со Смаклой. Тот, казалось, ничуть не был удивлён. А вот Степана, например, здорово поразило, что Бранда, этот с виду почти пропащий, запойный упырь входил, оказывается, в совет Летописного замка. Как-то трудно было представить это нечеловекоподобное существо с небритым хоботком и обтрёпанными крыльями летучей мыши восседающим на Совете рядом с чародеями, что-то важное обсуждающим и принимающим некие судьбоносные решения.

— А ты губы-то не косороть, не косороть, — ворчливо заметил Бранда. — Ишь, засомневался. Зовут меня на княжение, зовут. Более того, я уж и согласие своё дал. Лечу вот туды. Да по пути к тебе согласился заглянуть на огонёк, привет от старых знакомцев передать.

— От кого? — спросил Стёпка. — От Серафиана, что ли?

— Купыря просил к тебе заглянуть. Не забыл ещё Купырю-то?

— У меня память хорошая, — сказал Стёпка. — Пока не жалуюсь. И что Купыря просил передать, кроме привета?

Упырь поёрзал, покряхтел, затем сказал очень похожим на Купырин голосом:

— Ты, отрок, конешно, должон сам решать, но мой тебе настоятельный совет — в замок тебе лучше не соваться. Слишком многие тебя там поджидают с нетерпением. Поостерегись. А как вернёшься, найди в Предмостье вурдалака Огробрыка, передай через него весточку. А там и поразмыслим.

— И всё? — спросил Стёпка, вздохнув про себя с облегчением. Ничего нового, тем более, ничего страшного он не услышал — и это уже было хорошо. А то мелькнула у него на секунду мысль, что с Ванькой что-нибудь неладное случилось, и Купыря о том каким-то образом проведал.

— А тебе, я погляжу, энтого мало? — нешуточно удивился упырь. — Шибко смелый демон, однакось. Никого не боится. По тайге шлындат из края в край, народ баламутит, слухами земля полнится так, что разве волки об его делах ишшо по ночам не воют. Не токмо старый Бранда, глянь, подрос за энто время, и ты, демон, тоже изрядно повзрослел. Из замка малец мальцом выходил, ребятёнок, честное слово. А ноне с энтим ребятёнком кое-кому лучше навовсе не встречаться. Поведали мне уже о твоих славных подвигах, как ты весичей да оркимагов гоняшь…

— Лучше бы тебе, ольховник, поведали о том, как этот ворёныш честных гномов ограбил, — сказал вдруг кто-то у самой земли звучным, хрипловатым голосом, и к костру вышел из темноты важный, насупленный гном. Даже не вышел, а выступил, явил себя во всей своей невеликой красе, лилипутской мощи и карапузной неустрашимости. Голос, следует сказать, габаритам хозяина совершенно не соответствовал, такое впечатление складывалось, что для пущей важности использовал гном какое-нибудь заклинание, усилитель какой-нибудь магический или звуковой талисман. Вон их на шее сколько висит.

Это был Зебур. Как и обещал Гвоздыря, ничего с ним не сделалось, полёт из камнемёта, что называется, прошёл нормально, все выжили. Видать, Отхожая топь самой природой была приспособлена для мягкой посадки… Или, что точнее, мягкого падения.

Бранда, забавно морща хоботок, покосился на Стёпку, что, мол, на это скажешь? Смакла, по ходу службы своей гонявший в замке гномов в хвост и в гриву, на нежданного гостя смотрел с откровенным пренебрежением и, можно не сомневаться, страшно жалел, что под рукой у него сейчас нет хорошего веника. Глукса же таращился на гнома в великом удивлении. В Горелой Кече гномов отродясь не водилось, и знали о них лишь по не слишком достоверным рассказам заезжих купцов, не смеялась над которыми только несмышлёная ребятня. А ты глянь-ко — понапрасну зубы скалили, вот он гном-то, живых живее. А махонький-то какой!

Зебур окинул всех суровым взглядом, но в Стёпкину сторону даже не покосился. С намёком так не покосился, с предельным презрением, недостоин, мол, ни в коей мере, чтобы даже на глаза честным гномам попадаться.

Выглядел Зебур внушительно. Почти так же внушительно, как гномлинские государи. Новёхонькая кольчуга, золото на шее, на поясе, на рукояти топора, даже в маленьких ушах золотые серьги. Борода расчёсана волосок к волоску, серебрится сединой в свете костра, только красный нос слегка портит общую картину, выдаёт с головой любителя хмельных напитков. Стёпка глянул на Бранду, хихикнул про себя, подумав, что хоботок у упыря тоже мог бы покраснеть от чрезмерных возлияний. Чёрт, что за мысли в голову лезут? Не о том сейчас думать надо, совсем не о том.

— Ну вот, ворёныш, мы и встренулись, как я и обещался. Али ты не рад меня видеть? — на этот раз гном упёрся взглядом в Стёпку, чтобы никто ненароком не решил, будто он кого другого вором обзывает.

Стёпке при виде этой наглой самодовольной физиономии тоже захотелось уколоть гнома:

— А я вот давно хотел спросить. Как оно там, в Отхожей топи, всё так же смердит?

Зебур дёрнулся, побагровел весь до того, что нос его заалел ярким угольком, но сдержался страшным усилием воли, прожевал молча едва не вырвавшееся ругательство, потискал рукоять топора, сказал с угрозой:

— И энто я тебе, гниляк, тоже припомню. Ноне же и припомню.

Он звонко свистнул, и из темноты к костру со всех сторон шагнули гномы. Десятка два сердито сверкающих глазами гномов в кольчугах, шлемах и со взведёнными арбалетами в руках. Чёрные наконечники крохотных стрел хищно целились в Степана. И можно было бы в самом деле испугаться этих очень решительно настроенных воинов, будь они ростом чуть побольше. Стёпка при желании мог расправиться с ними одним пинком. Гномы об этом, разумеется, знали, но ни капли страха и ни тени сомнения нельзя было разглядеть в их насупленных лицах. Коротышки вышли на тропу войны и отступать не собирались. Уже за одно это они достойны были уважения… Если бы не их слишком задиристый предводитель. Уважать Зебура Степану было не за что.

Упырь как-то стушевался, отодвинулся от костра и почти растворился во мраке. Гоблины испуганно оглядывались по сторонам, подозревая, видимо, что там, во тьме, притаилась ещё целая армия столь же свирепых и воинственных гномов. А может быть, между прочим, и притаилась.

— Всё, ворёныш, — довольно прогудел Зебур. — Допрыгался ты ужо. Доворовался.

Он повёл носом, шумно принюхался и, ещё более свирепея, прошипел:

— Повадился чужое золото транжирить, не припекло тебя ворованным расплачиваться. Гляньте-ко, други, каковских демонов чародеи замка Летописного на наши кошели да ухороны призывают. Гномьим золотом обогатиться возжелали.

Гномы слаженно повели носами, все дружно учуяли подрастраченное Зебурово золото в Стёпкином кармане и ещё яростнее засверкали глазками. И пальцы на спусковых скобах арбалетов побелели в напряжении — того гляди стрельнут.

За себя Стёпка не слишком боялся, надеялся на неуязвимость проверенную да на волшебный мешочек, что в котомке лежал. А вот за друзей своих опасался всерьёз. С Зебура станется, он может и на гоблинах обиду выместить, если увидит, что с демоном ему не совладать.

Гном, похоже, основательно подготовился и рассчитывал не только на отравленные стрелы. Над всем гномьим отрядом ощутимо вибрировала готовая к применению магия. Напружинившийся, запахший опасной горечью воздух угрожающе навис над головами, и даже языки пламени покорно приникли к земле под его почти ощутимым весом. Синие искры то и дело простреливали из темноты — готовые к применению заклинания в любую секунду могли сорваться и поразить цель. Стёпка напрягся. Желая вывести из-под удара друзей, он решил атаковать первым: броситься на Зебура, подмять его, схватить, потом угрозами заставить гномов разрядить арбалеты… а там видно будет. Не самый лучший план, конечно, но ничего другого в голову сейчас просто не приходило.

— Убить мы тебя, пожалуй что, и не смогём, — нехотя признал Зебур, не отвозя пылающего взора от Степана. — Однако же припечёт тебя славно. Чтобы и другим неповадно было. Давайте-кось, други…

И тут в происходящее безобразие вмешались посторонние. Очень вовремя, надо признать, вмешались. Ещё три гнома важно и почти бесшумно выступили из мрака к костру, остановились напротив Зебура, и самый толстый из них спросил почти весело:

— Что это ты, любезный Зебурушка, на ночь глядя затеял? Почто дедовы заклинания не бережёшь? На кого таперича кирку отковал?

Это тоже были старые Стёпкины знакомцы: усть-лишайские старшины Бурзай, Чучуй и Чубык, те, которым он в весской тюрьме заветное слово Яргизая продиктовал, получив за то право пользоваться Большим Гномьим Отговором. Стёпка незаметно перевёл дух. Кажется, в атаку пока бросаться рановато.

Зебур нервно дёрнул головой, изобразив не слишком почтительный поклон.

— Душевно рад видеть усть-лишайских родичей. Какими судьбами вас так вовремя сюда принесло?

— Дело у нас важное к демону имеется.

Зебур покривился, сделал знак своим гномам, и те послушно опустили арбалеты. Магическое напряжение тоже заметно ослабло, гул стих, и синие искры, недовольно взвихрившись, затерялись среди множества сверкающих на небе звёзд.

— Какие могут быть дела у честных гномов с энтим подлым вором?

— А у тебя какое с ним дело? — ехидно спросил, кажется, Чучуй. — Али опять золото своё стребовать с него намерен?

— Пусть подавиться он тем золотом! — рявкнул Зебур. — Наказать желаю стервеца, чтоб другим неповадно было!

— А ведь мы поверили тебе, Зебурушка, — сказал Бурзай. Его-то отличить от прочих гномов было легко, он тут один был такой, толстый и старый. — Слову твоему поверили. К испытанию демона принудили… Прошёл демон испытание золотом, али тебе то ещё не ведомо?

Зебуровы гномы вокруг загудели в изумлении и поубирали арбалеты с глаз подальше, аккуратно их перед тем разрядив. Видимо, не всю правду сказал Зебур своим подданным.

Однако сдаваться неистовый гном не желал.

— Меня при том не было, — заявил он, косясь на Степана.

— А мы при том были, — решительно сказал Бурзай. — Так что отойди посторонь и не мешай нам своими лживыми придумками.

— А коли не отойду?

— Не гневи меня, племяш! — рявкнул Бурзай. — Уймись, пока мы своё Слово в ответ не пустили о том, что Зебур на невинных поклёп возводить горазд!

Зебур стушевался и отступил, всего на полшажка, но отступил назад. Побаивался, видно, дядю.

Бурзай посверлил его ещё немного глазками, затем повернулся к Степану, склонил уважительно голову:

— Здрав будь, демон. Рад вновь тебя видеть.

— И вы здравствуйте, — Стёпка встал, тоже поклонился, решив, что голова у него не отвалится, если он выкажет уважение этим по-настоящему честным гномам. — И я тоже рад. Что привело вас ко мне?

Бурзай пригладил бороду, посмотрел по сторонам, словно сомневаясь, говорить ли при посторонних, затем решился и спросил с заметным волнением:

— Тот самоцвет в оправе, о коем ты в прошлый раз упоминал, ныне с тобой ли?

— Со мной, — кивнул Стёпка. Он вытащил из кармана увеличительное стекло, показал его гномам:

— Вот он.

Усть-Лишайские гномы страшно оживились, заулыбались, Чучуй (или Чубык?) даже ручки довольно потёр.

— Просить тебя душевно хотим, демон, — сказал Бурзай. — Не откажи в малой милости. Записали мы поведанное тобой гномьей вязью, однако же сомнения у нас великие имеются, верно ли записано. Сам понимаешь, одна буквица не туда встала — и не сработает заклинание. Так не посмотришь ли ты через свой самоцвет, не проверишь ли, насколько верно ведомые тебе слова на пергамент занесены? Мы тебе за то золотом щедро заплатим, топором своим клянусь и топорищем.

Зебур шумно присвистнул сквозь стиснутые зубы, остальные гномы потрясённо забормотали, переглядываясь в изумлении: не каждый день такое случается, чтобы гномьи правители кому ни попадя золото обещались в уплату за неведомо какую услугу (да и за какую такую услугу можно чужим своё, родное, кровное золото отдавать?!)

Стёпка на миг задумался. Вспомнил, как выбрался из весской темницы, как помог ему гномий отговор Бочагу из плена вызволить…

— Нет, — сказал он решительно. — Никакого золота я с вас не возьму. Вы со мной и без того уже сверх меры расплатились. Я вам свободой обязан и не только своей. Давайте пергамент.

Бурзай прокашлялся, посмотрел по очереди на своих спутников, словно показывая: а я что вам говорил. Затем вытащил из-за пазухи лист пергамента, который тут же увеличился раза в три.

Стёпка присел рядом с гномами, разгладил лист, прочитал, стараясь держать линзу так, чтобы гномы при желании тоже могли заглянуть. Те столпились под его рукой и ждали, не дыша. Остальные присутствующие, ничего не понимая в происходящем, просто наблюдали со стороны. Читать было трудно. В неверном свете костра начертанная на пергаменте гномья вязь казалась живой: буквы ползали, извивались и норовили ускользнуть от волшебного кристалла.

— Вот здесь ошибка, — сказал наконец Стёпка, показав пальцем. — Там было, кажется, не «оросив», а «орошая». Вот здесь, видите.

Он отдал кристалл Бурзаю, и тот, с трудом удерживая слишком тяжёлую для него ношу, почти уткнулся в стекло. Чучуй с Чубыком тоже друг за другом посмотрели в кристалл, затем Чучуй сноровисто исправил написанное. И очень у него это ловко получилось. Скребанул маленьким ножичком, стирая неверное слово, макнул перо в крошечную чернильницу и уверенно вывел несколько закорючек.

— Теперь глянь, — попросил он, подержав пергамент над углями костра, чтобы быстрее высохли чернила.

И больше ничего не успел сделать.

Лист пергамента дёрнулся в его руке, зазвенел стеклянным звоном, и написанный текст на миг вспыхнул ярким золотом. И когда сияние угасло, всем показалось, что ещё несколько секунд висели в воздухе сияющие причудливые гномьи письмена.

— Всё, — сказал Бурзай. — Не надо больше смотреть. Теперь верно записано.

Стёпка уже и сам догадался, что верно. Вон как засияло, до сих пор в глазах золотые буквы стоят.

— Благодарим тебя, демон, за помощь. За слово, тобой переданное. Удачи тебе в твоих начинаниях.

— И вам удачи, — поклонился ещё раз Стёпка. — Рад был помочь.

— Вы закончили? — выступил вперёд Зебур, жадно косясь на пергамент в руке Бурзая. Прочесть написанное он не успел. — Могу я продолжить своё дело? — выделил он голосом последние два слова.

— Уймись, Зебурушка, — почти ласково пропел Бурзай. — Довольно тебе поклёпы на честных демонов возводить. Со стыда ведь помрёшь, когда узнаешь, что нам от этого отрока в награду досталося.

— Стыда не ведаю! — отрезал Зебур, чуть ли не впервые в жизни сказав правду о себе. — И помирать покудова не собираюсь. И что он вам наговорил, знать не желаю. У меня к нему свои счёты.

— Значит, заветное слово Яргизая тебе более не надобно, так? Значит, мы по всем гномьим родам слово пустить можем, что Зебур от наследия великого отказался и в Чертоге Источника ни его ноги не будет, ни всех его родичей?

— Зав… — споткнулся Зебур. — Яр… Чер… Быть того, дядя, не может! Не верю!!! — и уже почти шёпотом закончил. — Неужто сбылось? Неужто сей демон слово отыскал?

И тут он сделал то, чего Стёпка от него ну никак не ожидал. Спесивый и надменный предводитель замковых гномов бухнулся на колени и стянул с головы шлем.

— Прости, отрок, гнома неразумного, — сказал он, покаянно склонив голову. — Не по своему хотению напраслину на тебя возводил. Орклы принудили, задолжал я им… Прости, ежели сможешь. За то, что ты слово заветное вернул, мы на смерть за тебя пойдём, коли пожелаешь. Прости.

Удивительное превращение удивило, похоже, только Степана и гоблинов. Усть-лишайские гномы даже ухом не повели, словно заранее знали, чем всё кончится. Зебуровы гномы на колени падать не поспешили, была у них, видно своя гордость, они просто таращились на Степана с тем выражением на лицах, которое принято называть неземным блаженством. Тоже, видимо, радовались обретению заветного слова. Узнать бы ещё, как они умудрились его утерять. Такие важные вещи, вообще-то, следует помнить наизусть, передавать из поколения в поколение, а на случай внезапного склероза записывать на чём-нибудь несгорающем, на камнях высекать, например.

— Я не держу на вас зла, — сказал Стёпка. — И я очень рад, что помог вам обрести это слово.

Он в самом деле был рад. Потому что теперь одним врагом у него стало меньше. Пусть и не слишком велик был тот враг, пусть бояться его и вовсе не стоило, но всё равно мало приятного сознавать, что есть где-то на свете некто (не важно, человек это или гном), ненавидящий тебя до зубовного скрежета и страстно мечтающий о мести.

Однако почти без промедления выяснилось, что прочие его недруги тоже не дремлют.

— Так-так-так, — донёсся сверху насмешливый голос. — Что мы видим! Неукротимый Зебур приносит вассальную клятву безродному демону! Экое чудо препозорное!

— Глазам своим не верю! — воскликнул ещё один голос.

— И ушам тоже! — добавил третий.

Голоса доносились, казалось, прямо с неба. Все задрали головы, пытаясь разглядеть их обладателей. И тотчас из ночного мрака вынырнули один за другим три дракончика, на спинах которых восседали, само собой, гномлины. Взметнув искры и пепел, они опустились у костра, после чего гномлины с достоинством и поистине царской неторопливостью спешились, встали плечо к плечу и с нескрываемым превосходством внимательно оглядели всех присутствующих. Этих гномлинов Стёпка тоже очень хорошо помнил. То были доблестные лесные государи: Чуюк, Топтычай и Тютюй. Становилось всё веселее и веселее. Смакла и Глукса, кажется, устали удивляться. Упырь посверкивал глазками в темноте и, похоже, вовсю наслаждался происходящим.

Вот тебе и тайга, вот тебе и глухомань! Просто какой-то проходной двор. Спрятаться некуда и скрыться невозможно, везде отыщут. А ведь сверху казалось, что вокруг на многие вёрсты ни хутора, ни деревеньки. Что летишь ты свободный, сам по себе, и никто не в силах тебя выследить.

Многомудрый Тютюй на этот раз вырядился несколько иначе: он теперь был в настоящей кольчуге с ног до головы, в островерхом шлеме с султанчиком и с двумя очень кривыми саблями, висящими справа и слева. Топтычай и Чуюк со времени последней встречи словно бы и не переодевались, только оружия на них стало больше. Стёпка смотрел то на гномов, то на гномлинов и теперь явно видел, чем одни отличаются от других. В гномлинских лицах явно просматривалось что-то степное, скуластое и слегка раскосое, видимо, они являлись восточной ветвью гномьего племени.

— Не пришибли тебя ещё, штрезняк, — весело оскалился Чуюк, выпячивая в Стёпкину сторону внушительный животик. — Ну, ничё… Мы энто живо исправим.

— У других не получилось, и у вас не получится, — сказал Стёпка. — Ростом не вышли.

— Ростом не вышли, числом возьмём, — ухмыльнулся Чуюк, намекая, видимо, на то, что без притаившейся в темноте гномлинской армии и здесь не обошлось.

— Наше почтение усть-лишайским предводителям, — гулко сказал Топтычай и легонько двинул плечами, изображая поклон. — И тебе Зебур наше почтение, хоть ты и позоришь себя, склоняясь перед невесть кем.

Зебур дёрнулся было ответить, но проглотил возражения, ещё сильнее насупился и, сделав несколько шагов в сторону, встал плечо к плечу с усть-лишайскими, ясно давая понять, на чьей стороне он теперь намерен держаться.

— А не поведаете ли вы нам, уважаемые, чем вас этот демон подкупить сумел, да так, что вы с ним как с равным переговоры ведёте и даже на колени перед ним не гнушаетесь падать? — это уже многомудрый Тютюй слово взял.

Старшины переглянулись, затем Бурзай торжественно пояснил:

— Сей демон достойный помог нам вернуть заветное слово Яргизая и отныне гномам вновь открыт вход в Чертог Источника.

Стёпка на миг вообразил, что и гномлины сейчас тоже ахнут и повалятся на колени, благодаря демона за столь щедрый дар. Ха-ха! Государи даже не дёрнулись. Тютюй презрительно поморщился, сказал с усмешкой:

— Понятно нам теперь, с какой радости Зебур колени протирал. Ловок демон, вызнал, чем гномов наверняка подкупить можно. Но нас этим не возьмёшь. Верхнегорские гномлины свой род иначе ведут, нас Чертог Источника не манит. Вы с демоном все свои дела порешали? Он вам более не нужон? Тады мы с ним теперя своими делами озаботимся.

Он повернулся к Стёпке, впервые посмотрел ему прямо в глаза:

— Ты уж, демон, не обессудь, но прибыли мы сюды по твою душу. Повяжем мы тебя, спеленаем и доставим тому, кто за тебя золотом без счёту готов заплатить. И не вздумай ерепениться. Наша сила нынче твоей сильнее.

Он звонко ударил себя стальной рукавицей по нагрудной пластине, и тотчас со всех сторон в темноте загудело, зашумело, засверкали на колчугах и крыльях отблески костра, несчётное множество драконьих и гномлинских глаз затмило даже сияние звёзд на небе. Правильно Стёпка заподозрил — целую армию привели с собой государи. И сейчас эта армия явила себя во всём своём боевом великолепии и неудержимой мощи. Гномлины верхом на драконах висели в воздухе, окружив стоянку и были их тысячи и тысячи… Ну, может, не тысячи, а сотни, но всё равно очень много. Они слаженно перестраивались в темноте, поскрипывая подпругой, позванивая кольчугами, шумя крыльями и целясь из арбалетов, они кружили вокруг костра, ухитряясь не сталкиваться и не задевать друг друга, — и воздух начал кружиться вместе с ними, увлекаемый множеством крыльев и тел, и даже звёзды на небе решили, казалось, принять участие в этом завораживающем хороводе.

Это впечатляло. Это даже пугало. Стёпка вынужден был признать, что гномлины хорошо подготовились к захвату. Но отчего-то ему совсем не было страшно, наверное, оттого, что во всём происходящем явно сквозило что-то показушное, что-то не вполне серьёзное. Отчего-то он был уверен, что гномлины не пойдут на прямое столкновение с демоном. Ну не дураки же они, в самом деле, не самоубийцы. Что-то у них, видимо, припасено за пазухой, хитрость какая-то или подлость.

— На кого работаете? — спросил Стёпка, — Опять на весских магов?

— А хучь бы и на них, — Тютюй усмехнулся, прекрасно поняв, на что намекает демон. — Нам всё одно, с кого золото стребовать.

— И сколько за меня Чародейная палата отвалила? Не продешевили?

— Нам хватит, — отрезал Топтычай. — Мы своё завсегда получим. Противиться будешь ли, демон?

— Буду, — сказал Стёпка.

Бранда сдавленно хрюкнул. Чуюк радостно оскалился и потянул из ножен свой не слишком большой меч.

И тут вперёд выступил Зебур. Он подошёл к Степану, встал рядом с ним и сказал:

— Демона мы вам не отдадим.

Круто прозвучало. В другой ситуации Стёпка, наверное, не удержался бы от улыбки. Мелкий гном пытается защитить огромного демона. Однако сейчас никто и не подумал смеяться. Потому что Зебур был не один. Все его гномы встали рядом со своим предводителем и молча ощетинились арбалетами.

Чуюк вжикнул мечом и засиял ещё ярче:

— Ведал я, что мы ноне славно повеселимся!

Смакла с Глуксой дружно поднялись и встали справа от Степана. Мечей у них не было, они обошлись охотничьими ножами. У младшего слуги лицо было задумчивое и не наблюдалось на нём ни тени страха. Ну, ещё бы! Два года он этих гномов в замке веником гонял, не сосчитать, сколько гномоловок на них поставил! А теперь что — струсить? Не дождётесь! Глукса же на гномов, кажется, и вовсе не смотрел. Он, как зачарованный, вглядывался в дрожание магического полога, вновь нависшего над поляной. Кто-то из присутствующих озаботился призывом неслабых заклинаний, и мельтешение синих искр притягивало взгляд будущего чародея с неудержимой силой.

Всё, что нужно, было сказано, намерения обозначены, противники сверлили друг друга настороженными взглядами. Гномлины, судя по их довольным лицам, не сомневались, что победа останется за ними. Просто потому что их было намного больше. А сила силу завсегда ломит. Они не знали, что у демона есть ещё один защитник. Только он куда-то улетел по своим делам. Стёпка надеялся, что он успеет вернуться вовремя. Насколько всё было бы проще, если бы он сейчас стоял за спиной, могучий, огромный и непобедимый.

Усть-Лишайские старшины держались в стороне, не торопясь присоединяться ни к одной из враждующих сторон. Но когда Топтычай уже собрался отдать приказ, после которого всё должно было завертеться, гном-предводитель вдруг требовательно поднял руку:

— Покудова не свершилось непоправимое, я прошу гномлинских государей ответить всего на один вопрос.

— Не руби топором чужую колоду, Бурзай! — рявкнул Чуюк. — Посля погутарим, когда демона повяжем!

Более умный и осторожный Топтычай, однако нехотя кивнул, соглашаясь:

— Спрашивай, коли припекло.

— Ведомо ли вам, уважаемые, как мы сюда из Усть-Лишая добрались? — вкрадчиво спросил Бурзай, оглядываясь на своих спутников. Те приосанились и заулыбались. — Ведомо ли вам, на чём мы сюда все втроём прилетели? Конец, как известно, оченно не ближний.

Гномлинские государи недоумённо переглянулись. Чуюк пожал плечами, Топтычай нахмурился, Тютюй что-то заподозрил:

— Нам то не ведомо. И ведать о том нам не интересно.

— Ой ли, — улыбнулся Бурзай. И вдруг заливисто свистнул.

Висящая в воздухе гномлинская армия колыхнулась в стороны спугнутым комариным роем, магический полог дрогнул, и из притихшей темноты к костру выдвинулась огромная рогатая голова дракона. Дрэга на ходу лизнул хозяина в щёку, вытянул шею и уставился на обомлевших гномлинов сердито разгорающимися изумрудами глаз. Выждав томительную минуту, он тихонько дохнул на костёр, и тот разгорелся с новой силой. В свете взметнувшегося пламени пронзительно засверкала чешуя на драконе, мигнули кровавые отблески на острых клыках. Распахнутые крылья вздымались едва ли не выше сосен. Чёрные на чёрном, они заслоняли половину неба. Дрэга, когда хотел, умел показать себя во всей красе.

— Вот на нём мы сюда и прилетели, — негромко сказал в полной тишине Бурзай. — И угадайте-ка с одного удара, кто хозяин энтого дракона и кто подсобил ему стать таким… немаленьким?

Меньше всех удивился Зебур. Он оглянулся на Степана и с довольной усмешкой сложил руки на груди. Его соратники с нескрываемым облегчением разрядили арбалеты и убрали их за спины. Неравная битва откладывается, умирать нынче ночью не придётся, уже хорошо.

А гномлины стояли как громом поражённые. Как веником по голове стукнутые несколько раз. Как навеки онемевшие и навсегда оцепеневшие. Но это был не испуг. Они не боялись дракона, они… Они им любовались. Они просто пожирали его восхищёнными взорами, забыв обо всём на свете. Даже грубый Чуюк. Стояли и в полной тишине таращились во все свои маленькие глазки на объявившееся зеленоглазое чудо. И вся их воздушная кавалерия, мгновенно осыпавшись на землю и спешившись, делала то же самое. Как будто и не было только что в каждом из них угрюмой готовности стрелять, нападать и рубить.

Стёпка, уже представивший себе упоительную картину заполошного бегства перепуганной гномлинской армии, понял с некоторым сожалением, что никакого бегства не будет. И — уже без сожаления, — сражения тоже не будет. Не пойдут гномлины против дракона. Он для них, наверное, всё равно что бог. Вон как смотрят — того гляди тоже на колени встанут. Стёпка покосился на Смаклу. Гоблин хитро прищурился в ответ, тоже сообразил, что гроза миновала и опасаться больше нечего.

— Свершилось! — завопил вдруг во весь голос Топтычай, самый, казалось бы, спокойный и рассудительный из правящей троицы. — Великий Дракон явился!!!

И сразу словно прорвало:

— Пришло наше время!

— Весть была верна! ОН явился!

— Трепещи Долибаева сыть!

— Сподобились!

— Узрели!

— Наш верх отныне других вышее!

Надрывались все. Выкрикивал что-то шальное Тютюй, голосил яростный Чуюк, ртутным живчиком носясь вокруг костра, орали, перекрикивая друг друга и прочие гномлины. Шипели с подвизгом даже ездовые дракончики. Смакла, как бы боясь оглохнуть, демонстративно зажал уши. Глукса вертел нечёсаной головой, боясь пропустить интересное.

Трудно было поверить, глядя на ликующих гномлинских государей, что это они только что стояли все из себя важные и надменные. Сейчас они были похожи на мальчишек, которым на день рождения подарили новый велосипед. Один на троих, зато крутой.

Всё смешалось у костра. Распри были забыты напрочь, и кто бы поверил, что всего пять минут назад здесь едва не вскипел смертельный бой. Зебур, ехидно ухмыляясь, ещё раз поклонился Стёпке и отбыл в ночь со своими воинами, пообещав многозначительно, что надолго не прощается и в скорости они непременно свидятся. Усть-Лишайские гномы в сторонке о чём-то увлечённо беседовали с упырём. Бранда кивал, теребил себя за мягкое ухо и довольно морщил хоботок.

Поляна, до той поры озаряемая только неверным светом костра, вся усеялась немеркнущими магическими огоньками, к появлению которых приложил руку кто-то из гномлинов, скорее всего, Тютюй. Огоньки плясали в воздухе, сияли праздничной синевой на кончиках еловых лап, валялись под ногами, а один даже устроился на голове у Глуксы. Гоблин так и ходил с ним, изображая из себя живой торшер, слегка ошалелый и неистово лохматый.

Первый, слегка пугающий, взрыв восторга миновал, но гномлины и не подумали успокаиваться. Они сходили с ума. Они хохотали и хлопали себя по бокам, они гладили Дрэгу, они бегали вокруг него в восторге и упоении. Они были похожи на обкурившихся наркоманов. Государи затерялись в толпе своих подданных и ничем от них не отличались. Только из нестройного шума и гама вырывался порой хриплый голос Чуюка: «Демона они захотели! Жвыль им смердючую в хлебало, а не демона!» Или подбегал к Стёпке Тютюй в скособочившемся шлеме и говорил торопливо: «А мы не верили! Давно уж слухи по тайге ходят, а мы поверить не могли! Да и кто поверит пятколизам Долибаевым! А ведь свершилось! Узрели!» И убегал к дракону. Важный Топтычай, тяжело дыша, гудел: «Ну, демон! Горой за тебя!.. Все, что хошь тебе… Все, что хошь, окромя золота! Слово государя, не будь я верхнегорский гномлин!» Дрэга блаженно жмурился и позволял неуёмным коротышкам вскарабкиваться на спину, бегать по ней, дёргать за хвост, гладить чешую, чесать за рожками и просто стоять, таращась в немом восхищении. Чуюк прикладывал свой меч к нарочно выпущенным драконовым когтям и кричал восторженно: «На два вершка длиннее будут! Справные коготки!»

Стёпка смотрел на них и уже начал подумывать, что как бы то ни было, а дракона он гномлинам не отдаст. Ни за что на свете. Даже за золото. Даже за большую гору золота.

Однако какое-то время спустя всё устроилось наилучшим образом. Гномлины исчерпали свои силы, устали восторгаться и восхищаться, угомонились и пришли в себя; государи вспомнили, что они государи, а простые воины вспомнили, что у них есть и свои драконы, хоть и не такие большие.

— Ну, демон, ну, уважил! Ну, обрадовал, — твердил Чуюк, дёргая себя за уже изрядно встрёпанную бороду. — Ну, штрезняк, просто не знаю что и сказать. Эх, пойдут у нас теперича дела и свершения, эх, пойдут!

— Ты, Стеслав, в Летописный замок на Драконе летишь? — спросил Тютюй, так и не удосужившийся поправить сползший на бок шлем.

— Да, — кивнул Стёпка.

— Ну, тогда мы не прощаемся. Свидемся вскорости, — пообещал Тютюй. — Сбереги дракона-то, хочется нам ещё разок на него взглянуть.

Гномлинские государи дружно поклонились, взобрались на своих дракончиков и один за другим взмыли в ночь. Суматошное войско с шумом оторвалось от земли. Перед тем как улететь, все они ещё раз пронеслись над костром — их точно было несколько сотен. Разомлевший Дрэга лениво поглядывал вверх. Ему, похоже, нравилось быть в центре внимания. С отлётом гномлинов погасли и магические огоньки. Только тот, что запутался в Глуксовой голове, угасать не спешил, напоминая своим васильковым перемигиванием о недавнем ураганном сумасшествии вокруг дракона.

— Ну что ж, демон, — сказал Бурзай, повернувшись к Стёпке. — Пора и нам отправляться до дому. Ты не будешь ли против, ежели мы ещё раз твоим драконом воспользуемся? Пёхом-то нам и за месяц не добраться.

Стёпка, само собой, противиться и не подумал. Только Дрэгу всё-таки попросил, чтобы тот к утру вернулся, если успеет, конечно. И уже вслед улетевшему дракону озаботился очень простой, но отчего-то не пришедшей ему раньше в голову мыслью: каким образом Дрэга всего за несколько часов успел слетать до отнюдь не близкого Усть-Лишая и обратно? Может быть, гномам какое-нибудь ускоряющее заклинание известно, какой-нибудь Большой Драконий Уговор?

А вслед за этой мыслью пришла и другая, ещё более озадачивающая: ладно усть-лишайские, а Зебур-то со своими как сюда попал? Не пешком же через тайгу притопал.

— Ну энто-то проще-простого, — хрюкнул Бранда. — Али не догадался?

Стёпка пожал плечами, не знаю, мол, уж просвети неуча.

— Купил у кого-нитось амулет спешного перехода да и всё, — пояснил упырь. — Денежки у него, видать, ещё водятся.

— А меня он как нашёл? Откуда он узнал, что я сейчас именно здесь? Да и другие откуда узнали?

— По монетам и узнали, что у тебя в кармане лежат. Али ты полагал, что гномы своё золото забавы ради знаками тайными клеймят?

Бранда шуровал в костре обгорелой веткой, от чего в тёмное небо то и дело взлетали стремительные искры. Разглядеть сейчас в ольховом упыре умудрённого жизнью мудреца, заседающего в совете Летописного замка, было довольно трудно. Нахохлившиеся гоблины сидели напротив, завороженно глядя в огонь. Стёпка обводил взглядом почти неразличимую в полночном мраке поляну, по которой, казалось, ещё бродят отголоски недавнего гномлинского сумасшествия. Это же надо, как их дракон возбудил!

— С чего они так взбаламутились? — спросил и Смакла. — Я даже испужался, что они захотят у нас Дрэгу отобрать.

Бранда улыбнулся, пошевелил хоботком:

— Предсказание у них ходило, что род верхнегорских гномлинов в силу войдёт и над другими родами возвысится, когда явится в тайгу Большой Дракон. Колдун какой-то в давешние лета сбрехнул, не подумавши, а они поверили. Который уже век Большого Дракона дожидаются. И поди ж ты — дождалися.

— Выходит, не сбрехал колдун-то, — веско заметил Глукса. — Колдуны, они правду наскрозь видят.

— Да, — согласился задумчиво упырь. — Выходит, не сбрехал. Только не начнётся ли теперь у гномлинов великая замятня? Навряд ли прочие роды согласятся идти под руку верхнегорских. Навряд ли.

— А много ли тех родов? — спросил Глукса. Удивительный мир разворачивался перед очарованным гоблином из глухой деревни, хотелось знать и увидеть всё.

— По числу не скажу, однако же, десятка два точно наберётся. Долинники есть, овражники, боровые гномлины, поречные, заутёсники… да всякие.

— А у нас гномлинов и в глаза не видали. Отчего?

— Лошадки гномлинские вековую тайгу не шибко жалуют. Зверя хищного боятся. Особливо куниц да кикиморов.

— Энто да, — согласился Глукса. — Зверя у нас шибко много.

— Слушай, Бранда, — решился наконец спросить Стёпка. — А ты там, в замке, не видел, случайно, ещё одного демона? Ванькой его зовут. На меня похож, только волосы светлее, и конопатый весь. Он со мной сюда попал, да я потерял его где-то. Найти не могу.

Бранда подёргал хоботком, подождал несколько томительных секунд, затем нехотя выговорил:

— Ну и дружка ты себе выискал, Стеслав. Энтот твой Ванесий не шибко мне глянулся, я тебе прямо скажу. Так и шлындат по замку, так и шлындат. Нос свой конопатый куда только не засунул. Покоя от него нет. Со стены мало не сверзился, с вурдалаками дружбу водит, уважения упырям не выказыват.

Стёпка шумно выдохнул, он, оказывается, даже дыхание задержал, ответа ожидая. Оглянувшись на Смаклу, он сказал, улыбаясь счастливой улыбкой от уха до уха:

— Ну вот, я же говорил, что Серафиан нас обманул. Там Ванька, в замке остался. Никуда ты его, Смакла, тогда не заколдовал.

По кислой физиономии гоблина было понятно, что известие о чудесном спасении Ванесия его не очень-то и обрадовало. Оно и понятно: у младшего слуги остались не слишком приятные воспоминания о второй половинке демона.

Стёпка чувствовал себя так, словно у него с плеч на самом деле тяжеленный груз свалился. Больше ему не о чем было беспокоиться, можно было просто со спокойной душой лететь в замок — ну а там… Там всё будет ясно и понятно. Даже несмотря на предупреждения Купыри, который просто ещё не знает, каков теперь из себя демон Стеслав.

— Ну что, Глукса, — спросил он, — Не передумал ещё на чародея учиться?

Гоблин вытащил из волос магический огонёк, полюбовался его уже почти погасшим светом, потом замотал головой:

— Не, не передумал. Выучусь. У нас в деревне что?.. Глухомань буреломная. А здеся… А в замке… Эвон какими делами ворочать можно… Эвон как размахнуться хочется…

— Ну-ну, — проворчал Смакла. — Размахнуться он хочет. Гляди, руки себе не вывихни, чародей.