Душа пламени

Глава 1

Пустив Темного легким галопом, я с наслаждением подставила лицо встречному ветру. Волосы уже давно прекратились в спутанный колтун, но я, как обычно, не обращала на это внимания.

— Лира! Ли-ра! А ну поди сюда, несносная девчонка!

Услышав окрик матери, притормозила жеребца и вернулась к табору, медленно плетущемуся позади.

— Опять оседлала это чудовище? Сколько я могу просить тебя выбрать кого-нибудь поспокойнее!

— Да он безобиднее младенца! — Я с любовью потрепала верного друга по холке.

— Младенцы не носятся как угорелые и не скидывают с себя седоков.

— Когда такое было? — Праведно возмутившись, приструнила коня и заставила его идти рядом с кибитками, а не выбиваться вперед.

— Да каждый день, — старая женщина усмехнулась и покачала головой. — К твоему монстру даже приблизиться никто не может.

— Ну так нечего пытаться обуздать чужого коня, — я бросила гневный взгляд на Миссура, ехавшего чуть впереди.

В том, что парень прислушивался к разговору, не сомневалась. Еще бы! Он единственный, кто осмеливался приближаться к Темному, когда думал, что я этого не вижу. Наивный, действительно считал, что, оседлав моего непокорного коня, сможет усмирить и меня. Вот только сдаваться я не собиралась, да и Темный был не промах, поэтому Сур раз за разом оказывался на земле.

— Ох не мучила бы ты парня, Лирка, — Райна проследила за моим взглядом. — Видишь же, что любит.

— Ну и что? — фыркнув, я привычным жестом убрала с лица длинные волосы цвета спелого каштана. — Мало ли, я может, Рона люблю, но ведь не пытаюсь увести у него Гнедого.

Услышав впереди себя тихий хриплый смех, удовлетворенно вздохнула. Ронул был моим лучшим другом и практически заменил отца, за что я была ему благодарна и не скрывала теплых дочерних чувств. Несмотря на свой почтенный возраст, он сохранил молодецкий задор и поразительное чувство юмора, ставившее многих в тупик. И за это я дорожила им еще больше, равно как и Райной, взявшей меня на воспитание после смерти родителей. Смотря на ее столь родное для меня лицо, изуродованное глубокими морщинами, я всякий раз испытывала прилив нежности к этой замечательной женщине, не позволившей умереть в младенчестве.

— Сура я не обижу, но… Не люб он мне, мам, не люб.

— Ох, девонька, — цыганка вздохнула. — Не понимаю я тебя. И чего тебе еще надо? Другая на твоем месте прыгала бы от счастья, а ты нос воротишь. И был бы непутевый, так ведь красивый, неглупый и надежный. За таким как за стеной, всю жизнь на руках носить будет, да слова поперек не скажет. Дурная ты! — вздохнув, она покачала головой и поправила свалившийся на дно повозки тюк. — Все носишься со своей свободой.

— Ты сама меня так учила, мам, — отвернувшись, я посмотрела на дорогу, где уже виднелась крепостная стена Мэрьека, столицы нашего государства. — Цыгане — вольный народ, мы бродим по дорогам мира и находим счастье лишь в свободе.

— Не только, милая, — в голосе женщины послышалась печаль. — Наше счастье еще и в семьях. В твоем возрасте у меня уже Лолка подрастала, никакая свобода не сравнится с радостью, которую вы мне подарили, доченьки. Подумай об этом, кьяра, подумай.

Улыбнувшись матери и пообещав обязательно задуматься над ее словами, я пришпорила Темного и вновь выбилась вперед движущегося табора. Семья? Она у меня была. Весь табор — одна большая семья, а большего мне пока и не нужно. Я выросла цыганкой и наслаждалась каждым прожитым днем, каждой секундой своей жизни. Лететь вольной птицей, ощущать любовь и поддержку дорогих сердцу людей и не чувствовать пут людских законов — не это ли счастье? У нас не было ложных богов, которым поклонялись остальные, цыгане издревле верили лишь в Природу и ее стихии. Мы любили ее и почитали как мать, ведь это так естественно — оберегать и почитать ту, что дала тебе жизнь. Возможно, именно за такие взгляды нас и не любили. А может просто завидовали той легкости, с которой шли по жизни.

Но как бы к нам ни относились, приезда табора ждали с предвкушением и восторгом. Ведь в мире, где слишком много рас, нельзя обойтись без конфликтов, войн и противостояний. А мы приносили с собой радость и праздник. К нашим шатрам обычно сбегались все: и старые, и совсем юные, больные и здоровые, богатые и бедные. Даже те, кто ни за что и никогда бы в этом не признался. Для них эти представления у костра, яркость пламени на длинных цветастых юбках танцовщиц, волшебные голоса менестрелей и таинственные предсказания наших матерей были лучиком света в их вечно хмуром мире со своими рамками, законами и проблемами. Я искренне жалела тех людей, что жили за этими крепостными стенами. Они казались птицами, посаженными в клетку, без надежды на свободу, без права на собственную жизнь.

— О чем задумалась?

Вздрогнув, я обернулась на голос и встретилась взглядом с черными, как ночь, глазами.

— О жизни, — усмехнувшись, отвернулась от Миссура и посмотрела на ворота крепости, где Ронул уже договаривался со стражей о возможном проезде в столицу. — Интересно, нас впустят?

— После того как ты подпалила сыночка казначея? — в голосе парня послышался смех. — Вряд ли. Хорошо, если вообще разрешат остановиться у стен.

— Он сам нарвался.

— Он всего лишь хотел поразвлечься.

— Со мной?! — я праведно возмутилась.

— Думаю, в его состоянии, бедняге было все равно кого выбирать, — Сур хитро прищурился. — Неужели он тебе не понравился?

— Думаю, ему понравилось нежиться на огоньке, сам же хотел, чтобы обогрели.

— А потом его отогревали уже лекари, — рассмеявшись, Миссур попридержал своего жеребца. — Все-таки ты жестока — напоить парня и заставить прыгать через костер. Это как же он тебя должен был разозлить?

— Сильно, — я усмехнулась. — Но он заслужил. Знаешь, кажется, нас все-таки не пропустят.

Я посмотрела на спешащего к нам Рона. Грозный взгляд мужчины не сулил ничего хорошего, поэтому я мысленно приготовилась к самому худшему. Нет, ну чего мне стоило тогда сдержаться и просто уйти от пьяного идиота? Ведь знала же, что он знатен. А теперь… Если нам не позволят остановиться у крепостных стен, то придется продолжить путь до ближайшего подходящего для стоянки места. А это несколько часов пути по плохой дороге на усталых лошадях, от которых мы сами практически не отличались запасом сил. И все из-за меня.

— Что это с твоим лицом, кейра? — поравнявшись с нами, Ронул окинул меня хмурым взглядом, даже не стараясь при этом скрыть легкой улыбки на губах. — Неужели кто-то умер?

— Типун тебе на язык, Рон! — Я поморщилась. — Еще чего не хватает. Нам отказали?

— Чтобы хоть кто-нибудь отказал самому Ронулу? Это невозможно, девочка, — он усмехнулся. — В город, конечно, не пустили, но у стен расположиться позволили с радостью. Ну и добавили, что не прочь еще раз посмотреть на пляски одной зеленоглазой бестии. Не знаешь, случайно, такую?

Я облегченно выдохнула. Новостей было две: хорошая и не очень. Первой было то, что мы все-таки сможем отдохнуть, а вторая — меня здесь сих пор помнили, ведь никто из табора не мог похвастаться зеленым цветом глаз. А значит, могут быть проблемы. Вряд ли главный казначей простил мне издевательства над сыном.

— Отлично, значит надо сказать Райне, что сегодня будет представление, — развернув коня, Миссур направился к табору, оставив нас с мужчиной наедине.

— Прости Рон, это моя вина, — я потупилась.

— Твоя вина? — он подъехал ближе и дотронулся до моего плеча, заставив поднять взгляд. — Ты о чем, дочка? Не смей даже думать о том, что виновата. Не ты, так я бы объяснил тому проходимцу, как надо себя вести с нашими девушками, но после этого лекарь бы ему уже не понадобился. Да и зачем нам ехать в сам город? Посмотри, — он обвел рукой пространство вокруг себя, — тут есть где разгуляться. Так даже лучше, людям слишком надоели эти серые стены, им за счастье будет выбраться наружу. Этой ночью у нас будет аншлаг.

— Спасибо.

— Выше нос, кейра, ты еще должна порадовать нас своим выступлением. Не забывай, что их ждут вон те верные стражи.

Усмехнувшись и весело мне подмигнув, цыган направился к остановившемуся табору, отдавая распоряжения. Началась подготовка к вечернему представлению. Все как всегда. Как же я любила этот предпраздничный ажиотаж.

Ронул оказался абсолютно прав — устав от скучных серых стен столицы, горожане просто повалили к цветастым шатрам. Повсюду слышался громкий смех, восторженные крики и визг детей, веселый щебет раскрасневшихся от танцев девушек и сладкие, словно патока, речи молодых цыган. На город опустилась ночь, и поляна, на которой расположился наш табор, освещалась лишь пламенем костров, светом полной луны, да мерцанием первых звезд. Даже воздух вокруг был пронизан атмосферой праздника.

— Лирка! Ну Ли-ра…

— Отстань, Тая, не до тебя сейчас, — недовольно поморщившись, я попыталась обойти вцепившуюся в мою руку сестру.

— Ты обещала! — девушка упрямо надула губы.

— Не правда, я лишь сказала, что могу попробовать, если будет желание, а его нет.

— Ну погада-а-ай…

Мне осталось лишь тяжело вздохнуть. Ну сколько можно говорить, что я этого делать не умела? Ни гадать, ни читать по ладони, ни еще чего-нибудь, чем могла похвастаться любая девушка из нашего табора. И с этим свыклись уже практически все, кроме неугомонной сестрички, раз за разом заставляющей меня испытывать свои способности на первом встречном. И ладно бы я чего путного говорила, так нет же! Вечно пророчила беды, смерти, измены и тому подобные мерзости, а потом стояла и наблюдала за бледнеющими на глазах людьми.

— Ну Лира!

— Ладно-ладно, только отстань! — я закатила глаза и, наконец, сдавалась. — Но не сейчас.

— Когда?

— После выступления.

Я посмотрела в сторону центрального костра, где под волшебные аккорды гитар танцевали сестры. Как же меня тянуло туда… Ноги так и просились в пляс, каждая клеточка тела жаждала поддаться зажигательному ритму музыки, оказаться возле пламени и закрутиться в вихре страсти, что рождала мелодия. Взмахнуть подолом длинной юбки и хитро взглянуть на завороженную толпу, так, чтобы каждый думал, что лишь ему дарована манящая улыбка и лишь для него светятся восторгом глаза. И танцевать. Мы не делали праздник, он жил в наших душах, бежал по венам. Цыгане позволяли другим окунуться лишь в малую толику своей жизни, не показывая при этом серых будней. Ведь ни к чему тем, кто пришел сюда отдохнуть душой и телом, знать, как тяжело бывало улыбаться. Как мучительно больно развлекать ненавистную порой толпу, как невыносимо видеть в холодные времена страдания голодных детей, и как сладостен вкус мести. Настоящей, цыганской.

Но это все не сейчас… Тем, кто восторженно застыл возле костра, эти знания ни к чему. В их глазах отражались блики костра, да разноцветные юбки цыганок, а разум был притуплен танцем. Танец и песня, что уносила с собой даже на край света, если того хотелось исполнителю. Песни цыган всегда коварны, они опутывают, дурманят, заставляют забыть обо всем, будоражат кровь и терзают душу. Песня и танец…

Призывно улыбнувшись, я выбежала в круг и опустилась на землю недалеко от костра, пробежав быстрым взглядом по оживившейся толпе. Наверное, в этот момент я действительно производила неизгладимое впечатление. Стоило мне появиться, сестры разошлись и уселись, образовав пестрый круг, центром которого стала я. Лишь я и пламя, мой вечный спутник, отражающийся на длинных распущенных волосах, на изумрудной ткани платья, на кажущейся при лунном свете белоснежной коже оголенных рук. Все застыли в ожидании. Зазвучала музыка и я запела.

В этой песне сплелись нежность и злость, встречи и расставания, плачь раненой птицы и бесконечная радость полета. Я грустила и смеялась вместе с героями одной старинной баллады, а вместе со мной переживали и стоявшие вокруг люди. Но я их не замечала. На огромной поляне не осталось никого, кроме меня, музыки и костра. А мелодия все лилась, услышанная когда-то история исходила из самого сердца, и я пела как в последний раз. А потом… Ни единого вздоха, ни одного движения и звука, лишь веселый треск огня. Гитара умолкла, дав почувствовать царившее вокруг напряжение. Но лишь на миг… Чтобы тут же взорваться будоражащей кровь мелодией. И вот уже я не сижу, а кручусь посреди живого круга, выгибаясь и звеня многочисленными браслетами. Топот ног, звон металла и удары ладоней… Я отдалась танцу, не замечая ничего вокруг. Жила вместе с ним, наслаждалась каждым моментом и… умерла с последним аккордом.

Тишина была оглушающей. Выждав пару мгновений, даруя зрителям немного времени, чтобы пережить, прочувствовать последние мгновения танца, медленно поднялась под оглушивший вой и аплодисменты толпы. Востог и неприкрытое восхищение. Я ликовала. Стоя перед ними, искренне наслаждалась произведенным эффектом и радовалась тому, что смогла задеть за живое, оставить частичку себя в воспоминаниях.

— Молодец, девочка, — рядом раздался голос Ронула. — Как всегда, великолепна.

— Спасибо, — обернувшись к мужчине, я благодарно улыбнулась и поспешила выйти из круга, уводя его за собой.

Что-то меня беспокоило. Что-то было не так, не как всегда… Замерев, я остановилась и обернулась, вновь вглядевшись в толпу, сама толком не зная, что хотела найти. Чье-то присутствие, чей-то пристальный взгляд. Что с тобой, Лира? Глупо бояться какого-то взгляда, тем более многие после танца смотрели мне вслед. Но тогда почему так неуютно? Почему не отпускало ощущение грозящей беды?

— Лира? Что такое, девочка?

Вздрогнув, я провела рукой по волосам, убрав упавшие на лицо пряди, и посмотрела на встревоженного мужчину.

— Ничего, Рон, все хорошо, просто показалось что-то.

Поспешив в шатер, чтобы немного передохнуть, мысленно выругалась. Вот ведь глупая, сама разволновалась, так еще и Ронула заставила побеспокоиться. Но тот взгляд… Не злой, скорее, удивленный и заинтересованный. Да, кажется, мне действительно удалось поразить этих людей. Вот только не принесло бы это беды…