Глава третья

Фес выглядел очень странно. Он сидел, забившись в угол, и сверкал глазами. В ответ на вопросительный взгляд Бере он только показал лапой на закрытую дверь комнаты.

Там, — сказал он.

На свете есть только одна вещь, которая может испугать королевского грифона, и Бере сразу понял, в чем дело. Бросив плащ на кресло, он открыл дверь и вошел в комнату. На столике горела магическая свеча, распространяя приятный свет и запах сандала, а над свечой медленно вращался сгусток света, больше всего похожий на рой солнечных зайчиков. Как только Бере переступил порог, в этом световом шаре проступили очертания бородатого улыбающегося лица.

— Привет, папа, — сказал маг.

— Здравствуй, сын, — прозвучал в сознании Бере знакомый с детства голос. — Вот, решил навестить тебя.

— Почему именно сегодня?

— Ты что, забыл? Наступает неделя Безвременья, время духов и привидений.

— В самом деле, — Бере протянул к световому шару руку. — Приятно, что ты не забываешь меня даже по ту сторону жизни. Как мама?

— В порядке, в полном порядке. Она часто вспоминает о тебе. Все вздыхает: как там мой Бере? Я успокаиваю ее, но она меня не слышит. Может часами рассказывать, какой ты был маленький, как любил проказничать, сколько раз она переживала за тебя, когда ты болел, и тому подобный вздор. Как твои дела?

— Все нормально, папа. Живу как все.

— Ты не обзавелся семьей?

— Нет. Пока нет.

— А как же Эллина? Ты что, расстался с ней? — Сотканное из света лицо будто потускнело.

— Давно, папа.

— Почему?

— Эллине нужен другой мужчина. Она молодая, красивая, любит дорогие вещи и роскошную жизнь. Я не могу всего этого ей дать.

— Это ты так решил?

— Какая разница, кто так решил? Я свободен… с недавних пор.

— Ты идиот, сын. Тебе сорок три года, а ты до сих пор не обзавелся домашним очагом и хорошей супругой. И детей у тебя нет, даже незаконных.

— Стараюсь хоть в этом не повторять твоих ошибок.

— Считаешь, твое рождение было ошибкой?

— Родили, так родили, чего говорить об этом. Но у меня свои принципы, и я им следую.

— Почему ты не женишься?

— Увы, папа, в нашем мире не все могут себе это позволить.

— Что тебе мешает, скажи на милость?

— Ничего не мешает. Скажем так, обстоятельства так складываются.

— Обстоятельства! — Призрак издал звук, похожий на презрительное фырканье. — Черт тебя возьми, сын, ты когда-нибудь станешь мужчиной, или нет? Мне было четырнадцать лет, когда я заманил на сеновал нашу служанку Минни. Она была на восемь лет старше меня, но я знал, что она пошла со мной не только потому, что боялась прогневить меня — я ей по-настоящему нравился, вот!

— Отлично, отец. А сколько лет тебе было, когда ты затащил на сеновал мою мать?

— Я любил ее, — с грустью сказал призрак. — Я действительно любил Анну и люблю до сих пор. И мне очень больно, когда ты так говоришь. Я всегда страдал из-за того, что не могу жениться на ней.

— Что же тебе мешало, папа?

— Мой титул, будь он… Я был единственным отпрыском домом Беренсонов, и должен был жениться на родовитой девице, чтобы наш ребенок наследовал титул и лен семьи, понимаешь?

— Еще бы! А я был так, побочным продуктом твоей любви. Очень мило, что ты мне об этом напомнил.

— Прости, сын, я не хотел тебя обидеть. И позволь напомнить тебе, что тебе не в чем меня упрекнуть. Я по мере возможности помогал вам с Анной, оплатил твою учебу в королевском университете. Конечно, я хотел видеть тебя рыцарем, а не ученым. Чтобы ты носил мой герб с полным правом на это.

— Но герб сегодня носит мой брат Филлес, а не я, — сказал Бере. — Впрочем, неважно. Давай сменим тему, отец.

— Я ждал, что ты это скажешь. Каждый год мы встречаемся с тобой в неделю Безвременья, и каждый раз наша беседа начинается почти одинаково, ты не находишь?

— Да, так уж мы с тобой устроены, — Бере улыбнулся. — Извини, отец. Я не хотел тебя обидеть.

— Сынок, я знаю. И потому хочу сказать тебе, что мы с матерью продолжаем любить тебя даже по ту сторону жизни.

— Родительская опека после смерти? Странно это звучит.

— Ты не знаешь, что из себя представляет посмертное существование, и я не могу тебе этого, к сожалению, рассказать — законы Великого Молчания слишком суровы, и никто не имеет права их нарушать. Я пришел к тебе потому, что нас заботит твоя судьба. Каждый год мы говорим с тобой об одном и том же. Ты не выполнил свой долг перед нами, сынок. Мы хотим видеть тебя счастливым, а ты все эти годы старательно убегаешь от своего счастья.

— Что такое счастье, отец? Кто это знает?

— Я знаю, — твердым голосом ответил призрак. — Счастье — это семья, дом и дети. Счастье — это любовь, верность, семейные вечера у очага, вкус пищи, приготовленной руками любящего тебя человека. У тебя этого всего нет.

— Каждому свое, отец.

— Идиотское высказывание, придуманное идиотами. Я хочу, чтобы ты изменил свою жизнь. И твоя мать этого хочет. Она очень переживает за тебя. Ее очень тревожит, что ты одинок.

— Я не одинок. У меня есть Фес.

— Это животное? Он всего лишь грифон.

— Этот всего лишь грифон спас меня от смерти в Гонтгейме, когда наемный подонок всадил мне в ногу отравленную стрелу из арбалета. Яд, которым была смазана стрела, был из тех, которые невозможно нейтрализовать магией — так называемый абсолютный яд. Фес тогда вытащил меня буквально с того света: он нашел редчайшие целебные травы в горах и сумел убедить местного алхимика бесплатно приготовить для меня лекарство из этих трав. Правда, ему пришлось порвать алхимику его новую бархатную куртку, но я остался жив, а это главное.

— Ты не рассказывал мне об этом случае, — лицо призрака снова помрачнело.

— Зачем? Вряд ли тебе следует знать такие подробности. И потом, я не хотел лишний раз расстраивать мать. Ты бы ведь все ей рассказал, я прав?

— Тебе надо сменить образ жизни. Не стоит дразнить смерть, дергая ее за космы.

— Отец, а как же рыцарская доблесть и воинский долг? Ты же сам хотел видеть меня рыцарем.

— Рыцарем, а не наемником, который рискует жизнью ради презренных денег.

— Какая разница? — Бере пожал плечами. — Каждый зарабатывает свой хлеб так, как ему позволит общество, в котором он живет.

— Мне не нравится твой тон.

— Успокойся, папа, я решил отойти от дел. Я нашел себе новую работу, спокойную и безопасную. Буду корпеть над книгами и носить подбитую мехом мантию университетского педеля.

— Вот как? Ты вернулся в науку?

— Да. И хочу сказать тебе — ты тысячу раз прав. Я намерен зажить спокойной жизнью. Такой, какой живут все остальные люди. Работать, жениться, родить и вырастить детей, а потом уйти к вам. Очень хочу не дать вам повода упрекнуть меня, когда мы встретимся там… в вашем мире.

— Вот это мне уже нравится! — Призрак издал свистящий звук, похожий на глубокий вздох. — Хорошие слова, сын. И хорошие планы. Я расскажу об этом Анне.

— Да уж, будь любезен.

— Мне было очень приятно поговорить с тобой, сынок.

— И мне, отец. Я так понимаю, ты должен уходить?

— Да, увы. Свеча догорает, я чувствую, что слабею. Хотелось бы еще с тобой побыть, но не могу, прости. Я желаю тебя всего самого лучшего, сын.

— Прощай, папа.

— Опять воспитывал? — спросил Фес, осторожно заглядывая в комнату и косясь на стол, над которым только что плавала призрачная фигура.

— Не без этого, — Бере протянул руку к буфету, чтобы открыть его, потом вспомнил, что в буфете нет не только вина, но и вообще ничего, выругался. — Хоть он мой отец, но энергии из меня вытянул будь здоров. Тяжело общаться с привидениями, даже если это призраки любящих родителей.

— Для тебя есть два письма, — сообщил грифон, уже вполне пришедший в себя.

— Письма? — Бере сразу забыл о визите отца. — Что за письма?

— Они на камине.

Первое письмо было большим, прямоугольным и запечатанным красной сургучной печатью с изображением встающего на дыбы дракона — знак королевской канцелярии. На конверте четким каллиграфическим почерком было написано две строчки: «Магистру Бере Беренсону, Университет, корпус Магов, комната 17, в собственные руки». Обратного адреса не было. Бере сломал печать, извлек из конверта письмо и прочел следующее:

«Магистр магии Бере Беренсон приглашается для собеседования в пансион „Бланшефлер“ в субботу в 6 вечера. По прочтении письмо сжечь».

— Так, — сказал Бере. — Обо мне вспомнили.

— Что-то важное? — осведомился грифон.

— Похоже, что так. — Бере помахал раскрытым письмом перед мордой грифона. — Чуешь запах?

— Пахнет чернилами и духами, — сказал грифон.

— А еще пахнет политикой и грязными делами Тайной канцелярии его величества. Меня приглашают в «Бланшефлер» завтра в шесть. Надеюсь, это будет просто приятный ужин при свечах.

— И ты пойдешь?

— Боюсь, у меня нет выбора. Зря я сказал отцу, что собираюсь жить как остальные люди. Меня, похоже, никогда не оставят в покое. Кто принес этот пакет?

— Важный посыльный в ливрее, расшитой золотом. Я сначала подумал, это что-то из ректората.

— Странно, обычно подобные письма приносят незаметные типы с невзрачными рожами… Ладно, плевать, — Бере смял письмо и швырнул в остывший камин.

— Ты еще не смотрел второе письмо, — напомнил грифон.

— Его тоже принес посыльный в ливрее?

— Не угадал. Какой-то уличный оборвыш лет двенадцати.

— Это интересно, — Бере взял с каминной полки небольшое письмо, сложенное треугольником. На нем тоже не было обратного адреса.

— М-да, — сказал Бере, развернув письмо. — Хочешь взглянуть?

— Цифры? — Грифон помотал головой. — И ни одного слова?

— Вот именно, — Бере озадаченно посмотрел в письмо. Ни единого слова, ничего, только вот такая вот математическая красота: «21327-9+>2–4+>5-2-12-61113382200-1» — Любопытно.

— Да, действительно интересно, — Грифон поднял дыбом шерсть на загривке, сверкнул глазами. — Надо над этим подумать.

— А ты уверен, что эта писулька адресована мне? Может, кому-нибудь из студентов-математиков?

— Тебе она адресована. Этот мальчишка, когда я открыл дверь, сначала чуть не убежал, а потом, когда я окликнул его, осведомился, где живет мэтр Бере Беренсон. Сказал, что ему велели передать тебе важное письмо. И вручил мне эту записку. Что, не можешь понять, что к чему?

— По-моему, это просто какая-то ошибка.

— Интересная последовательность, — сказал грифон. — А ты не думаешь, что это какой-то шифр?

— У меня с криптографией слабо, Фес. Давай наплюем на эту записку и отправимся на боковую.

— Погоди-ка. Положи записку на стол — ага, вот так, — Фес приподнялся, оперевшись передними лапами на столешницу, навис над запиской. — Я, кажется, кое-что понимаю.

— Ну-ну. И что ты там понял?

— 21327 — это дата. Второй месяц 1327 года.

— Очень интересно. И чем сия дата знаменательна, можешь сказать?

— Попробуем вспомнить. Чем ты занимался в это время?

— Работал консультантом в реставрационной компании.

— А еще? Может, встречался с кем?

— Фес, не морочь мне голову, — Бере зевнул. — Я спать хочу.

— Стоп, я все понял! — Фес засверкал глазами. — В феврале 1327 года король Аррей открыл новый кафедральный собор — да-да, именно в феврале, точно!

— И какое отношение это имеет ко мне? — с иронией спросил Бере.

— Пока никакого… Дальше через черточку идет цифра 9. Что она может значить?

— Это значит, что уже девять вечера. Фес, и пора…

— Понял! — Фес захлопал крыльями. — Девять — это число дверей на фасаде собора. Девятидверный портал в честь девяти богов!

— Браво, братец! — Бере с самым серьезным видом хлопнул несколько раз в ладоши. — Но дальше идет плюс. И что же он может значить, применительно к дверям и собору?

— Перекресток, — вздохнул Фес. — Площадь перед собором находится на пересечении четырех главных городских улиц — Церемониальной, Священной, улицы Всех Богов, проспекта Процессий.

— Так, а этот значок «больше»…

— Направление. От фасада собора надо идти вправо.

— Погоди, — Бере вытер ладонью внезапно выступивший на лбу пот, подошел к двери, выглянул в коридор, проверил заперта ли входная дверь, а потом, прикрыв за собой дверь комнаты, сел рядом с Фесом. — Теперь поправь меня, если я буду говорить ерунду: от портала собора Всех Богов надо идти вправо по Священной улице два квартала, так?

— Только полный болван не догадается, — самодовольно ответил грифон. — Даже я знаю, что в вашем языке «квартал» и «четыре» звучат одинаково.

— И доходим опять до перекрестка?

— А потом направо и… Что может значить пятерка?

— Я знаю, — сказал Бере после нескольких минут молчания. — Это здание компании «Цветение».

— С чего решил?

— Месяц Цветения — пятый месяц в календаре.

— А может, это дом номер пять?

— Может быть. Давай дальше.

— Цифра два, несомненно, этаж, а 12 — номер комнаты, — Фес довольно зафыркал. — Тебя что, на свидание приглашают?

— Точно «Цветение», — вздохнул Бере. — Там на втором этаже гостиница для сотрудников компании и приезжих коммивояжеров. Ну и башка у тебя, Фес!

— Теперь все понятно до конца, — сказал грифон после минутной паузы. — Тебя ждут шестого, то есть завтра, в десять вечера, и просят, чтобы ты пришел один.

— Клянусь всеми демонами! А в шесть я приглашен в «Бланшефлер», — Бере взял записку, еще раз пробежал по ней глазами. — Придется немножечко покрутиться, чтобы успеть на второе свидание. Впрочем, пансион «Бланшефлер» в самом центре города, у Королевских Парков, так что далеко ходить мне не придется.

— Тебе ничего не кажется странным? — спросил Фес. — Тот, кто писал эти цифры, наверняка уверен, что ты в состоянии разгадать его шифр. А это значит, этот человек очень хорошо тебя знает.

— Да, возможно, это ловушка. Но ты ведь пойдешь со мной, дружище?

— Сделаем так, я займу хорошую позицию на одной из соседних крыш и попробую подстраховать тебя. Если что, ты меня позовешь.

— Отлично, — Бере потрепал грифона по загривку. — Прости, я ничего сегодня не купил. Мы опять ляжем спать голодными.

— Я оторвусь потом, когда у тебя будут деньги, — Фес добродушно потерся головой о ногу мага. — И за визиты твоих покойных предков потребую с тебя компенсацию. Они мне сердце разрывают своим видом.

— Мне тоже, — задумчиво сказал Бере. — Ладно, я пойду на лестницу, выкурю трубку, а потом мы подумаем, как нам лучше подготовиться к завтрашним встречам. Но мне уже становится очень интересно, что же происходит. Может, какая-нибудь знатная красавица хочет со мной познакомиться?

— Ага, — с сарказмом сказал грифон. — Иди, кури свою вонючую трубку. Очень надеюсь, что табак у тебя тоже очень скоро кончится. Как и все остальное в этом доме.

Загрузка...