Древнее сокровище

20

Тема разговора на повышенных тонах наверху была всё та же — ха! Правовые оценки действий домового в схватке Полуночницы против Аронии, жилички этого дома. И их легитимность, так сказать.

— Я ить тебе сказывал, Явдоха — смертоубивства в Акимовой хате не дозволю! А ты чего? — гундел домовой.

— А ничего! Я тебе рубль царский дала! А ты этой Ларке помогал! Напустил на неё морок, как я просила? Нет!

— Не успел я, вот! — отпирался Михалап. — Она скоренько тебя, того… пленила.

— Не сразу ж! А ты пошто меня за хвост хватал? Пошто не помог? Гони мой золотой, ты его не отработал! А то все патлы тебе выдеру! — угрожала Явдоха.

— А ты ить её убить хотела! — обличал домовой Полуночницу. — Посему я за хвост тебя и держал.

— Чего? Не собиралась я её убивать! — завизжала Евдокия.

— То-то зубы на неё выщерила и когти выкинула!

— Так она первой напала!

Усмехаясь, Арония слушала этот ор. Интересно — почему Явдоха разводит тут политесы? Свой золотой хочет вернуть? А ведь — по сути она права. Не окупилось вложение.

— Не ври! — стоял на своём Михолап. — Ты сама сюда припёрлася — за силой. Абы б она первой напала — ты б костей не собрала! Знашь, чья она дочь? Самой Аринаны, дщери Арфинаны! А ищо в её роду пластуны водилися! Им хучь человека убить, хучь зверску махину — шо мошку прихлопнуть! А она ить в плат тебя бережно завернула, не повредила! — бахвалился домовой, будто это сделал он — сам из себя весь такой благородный и умелый.

— Ишь ты! Завернула! Чтоб на суд снесть?

— Так ить по делу! — гаркнул домовой. — Покон не допущает смертоубивства…

— Заглохни! Што ты знаешь про Покон? Ишь, Ларка-то овца! — язвила Полуночница. — И ведьмой она стала и богатенького Ратобора невестой! Да и ты с ней заодно! Да просчитался! Ратобор ведь велел её — к когтю! Конец ей! А ты отдай мне рубль, предатель — прошипела Полуночница.

— К когтю? Ты с ентим аспидом заодно? — возмутился домовой. — Вот стерва! А што вам от домовика надоть? Я ж в ваши дела не лезу! Не лезте и вы ко мне! — спасовал он.

— Должок взять! — взвизгнула кошка. — Отдай рубль, пыльный мешок!

— Нетути! Потратил ужо! Махорки купил! Для уважаемых гостёв! Не таких, как ты!

— Я те дам — махорки!

И тут на чердаке раздалось рычание и такой грохот, будто по потолку покатились бревна.

Аония растерялась: куда ж ей кинуться в первую очередь? Михалапа выручать? Или Силантия нейтрализовать, пока он сидит в шкуре мелкого крысёнка? Нет уж, надо начинать с медведя — решила она. Домовой ведь не лыком шит — продержится пока. Нежить она ж практически бессмертна. Так, развлечётся немного, косточки разомнёт.

Арония, метнулась в кухню и заглянула за кресло. Крысёнок сидел там и напряженно вслушивался в шум наверху. Но из угла не выбирался — видно, считал более важным «девки» дождаться и знак подать.

Арония, выхватив из кармана ремешок, накинула на него. Однако тот, оказавшись сишком велик, соскользнул вниз и лёг вокруг зверька на полу бесполезным кольцом. Да и слова сказать она замешкалась. А крысёнок оказался шустр и мгновенно сиганул вверх, будто пружина, выскочив из амулета, и исчез за плинтусом.

Вот незадача!

Заглянув в угол, Арония обнаружила в нём дырку. Как теперь его оттуда достать? Да и, возможно, Силантий снова сменил свой облик, превратившись в червя или мокрицу.

«А, некогда! Пусть он сам меня ищет! Если не струсит! — решила Арония. — Зря говорили, что он лют. Ошибались, наверное. Крыса крысой!»

И вот, кинув в карман ошейник — пригодится ещё, девушка бросилась на помощь домовому. И неожиданно у неё получилось взлететь наверх, за потолок! А ведь до этого момента девушка и не подозревала, что умеет это делать. А всего-то шепнула слова, открывающие пространство, которые вдруг сами пришли ей на ум и сделал небольшое усилие. Спасибо ведовскому роду — подсказали…

На чердаке оказалось темно.

Маленькое грязное окошко почти не давало света — видно, Михалап специально его маскировал. Да и кошка с домовым, сцепившись и катаясь по глинянному полу, подняли тут пыльную завесу.

«Оба теперь как пыльные мешки. Явдоха — тоже!» — усмехнулась Арония.

И девушке пришлось, закрыв глаза, подключить своё «третье око». Впрочем, эта парочка так шумела, что их и слепой бы в потёмках нашёл.

Возникшая в голове картинка не обрадовала:

Евдокия явно брала верх — в прямом и переносном смысле, зажав Михалапа в угол и, встав на него, терзала его стальными когтями. Клочья рыжей шерсти — патлы, как их неуважительно назвала недавно Явдоха, так и летели во все стороны. Но Михалап не сдавался — так что клочьев чёрной шерсти, клубящейся рядом, тоже было навалом.

Аронии к ним приближаться не стала. Умения, накопленные Прошей, сработали автоматически. С помощью приёмов бесконтактного боя она легко скинула огромную кошку с Михалапа. Всего-то и надо было — повести подбородком и ту будто ветром сдуло. Пролетев кубарем по чердаку, та рухнула в углу крыши на другой стороне чердака.

«Не иди только лишь по пути силы, — удовлетворённо подумала девушка, сунув руку в карман — за волшебным платком. — Знания могут их заменить».

Однако набросить на Евдокию платок не получалось из-за Михалапа. Этот неугомонный вояка, бросился вслед за ней и продолжил потасовку. Насев на распластавшуюся кошку, он принялся азартно её мутузить. Но Полуночница, придя в себя, возобновила атаку и они снова переплелись в тугой узел.

Как быть?

Что-то Аронии не везёт сегодня. Бессонная ночь и вчерашние волнения, наверное, дали себя знать. Не станет же она и к Михалапу применять приёмы бесконтактного боя? Чтобы отпихнуть его в сторону. Ведь он, без сомнения, обидится. М-да.

Но тут внутренний «сокол» подсказал, что за её спиной возникло чьё-то опасное присутствие. Арония мгновенно развернулась — позади стоял огромный медведь. Расставив когтистые лапы, он стремительно надвигался.

«Надо же, шустрый какой стал!» — усмехнулась Арония.

И, мгновенно метнувшись, оказалась в торце крыши, стоя спиной к окну.

«Никогда и никому не доверяй свой тыл. Ошибка может стоить тебе жизни».

Хорошо, что Михалап занят — отчаянный вояка, не задумываясь, мог бы кинуться на эту гору мускулов и этим только помешал бы ей. К счастью, в этот момент он мстил кошке, заодно отвлекая её.

Удачненько вышло!

Скаля страшную пасть, медведь уже стоял рядом, норовя когтистыми лапами разорвать девушку в клочья. Его огромная пасть была оскалена, а из неё валила жёлтая пена. Мол — разорву, голову откушу! Арония ощутила жуткую вонь, источаемую этой пастью.

«Применяя силу, действуй на опережение. Иначе опередят тебя. Ошибка может стоить тебе жизни».

Арония, не заморачиваясь, просто ударила в эту свирепую медвежью морду связкой ключей, очень кстати оказавшихся в кармане. Этот приём, бывало, не раз выручал безоружного Прошу. Нет ключей, годится пыль или камушки, а не успеваешь их схватить — используй натренированные пальцы. Гавное — ослепить противнимка. Зверь злобно взревел и рефлекторно прижал к морде когтистые лапы. Арония выхватила из кармана ошейник и снова набросила ему на шею — теперь он был впору. Да и слова сами произнеслись. Оборотень ещё громче взревел и замер на месте под действием амулета. Огромная, под потолок, ревущая махина.

Ничего, оклемается. Арония видела, что крови под лапами нет, значит, глаза и переносица Силантия целы. Вернётся к Фаине, она его подлечит.

«Будь справедлив, даже если это тебе невыгодно».

«Ну, как там Михалап? — обернулась девушка на шум. — Ого! Кажется, дела его снова плохи!»

Евдокия брала верх — прижав домового к балке, она злобно рвала на нём — зубами и когтями — пыльную одежду. Надо поспешить!

Арония снова повела подбородком и, откинув Евдокию от Михалапа, сделал жест — рукой к себе. А когда огромная кошка, кувыркаясь, оказалась рядом с ней, легко набросила на пыльное чудище плат. Рычание мгновенно смолкло, а скалящийся зверь, окаменев, распростёрся на полу. Шепнув нужные слова, девушка уменьшила это чудище до размеров маленькой статуэтки. Теперь эту беглянку можно возвращать Старейшинам: за многичсленные преступления против Покона, за нападение с целью захвата силы, за бегство из-под Суда ей там отвешают хо-ороший приговор. И за преступный сговор… Ну, это пусть уж они сами разбираются — с кем.

Арония осмотрелась и чихнула.

По чердаку летала туча пыли и облака шерсти. У подслеповатого оконца, смирно сидя, рычал огромный медведь; под ногами скорчилась Полуночница, занимая сейчас довольно мало места. А у балки непдвижно валялся, сливаясь с пыльным полом, Михалап. Но сопение оттуда доносилось. Всё в порядке! Атака отражена. С небольшими сложностями и неприятностями, но вполне удачно. Что домовому сделается? Нежить. То есть — вечо живущий своей таинственной жизнью.

«Холодно здесь, — приходя в себя, потёрла руки девушка. — Надо ещё этого огромнго медведя уменьшить. А то придётся крышу разобрать да подъёмный кран подгонать, чтобы вынуть это чудище на белый свет, — усмехнулась Арония, представив эту картинку. — То-то соседи удивились бы!»

Поскольку девушка подумала о них — о соседях, её «сокол» тут же доложил, что из дома напротив за Акимовой хатой ведётся наблюдение. И Арония увидела их: Людмилу с мужем Николаем и тремя сыновьями-школьниками. Припав к окнам, они с ужасом и интересом смотрели на дом Полины Степановны, прислушиваясь к доносящемуся оттуда шуму.

— Что там такое? Черти горох молотят, что ли? — с недоумением бормотал Николай, как всегда подвыпивший, расчищая нетрезвой рукой затуманенное его дыханием стекло. — Я ж говорил этой бабке, что в доме нечисть. А Коля зря не скажет! — погрозил он в сторону дома пальцем. — Ишь, чо творят бесы! Бабке — конец! И внучке — тоже!

— Может, полицию вызвать, а, Коль? — испуганно спросила Людмила. — А ну как их там совсем поубивали?

— Я те дам — полицию! — отмахнулся тот. — Протоколами потом замучают да в свидетели запишут. А оно тебе надо? Это ж нечисть! Кого там ловить? Слышь, как ревут? Даже если и поубивали соседок, то мы-то причём. Убили так убили! А нет — так тебе нам же и платить за ложный вызов! Лучше уж ты мне эту тыщу отдай, — облизнулся он.

— Обойдёшься, — отмахнулась Людмила.

А сыновья, переглядываясь, шептали:

— Слыхал? Там черти горох молотят!

— Ага! Айда завтра туда — глянем на дохлых дьяволов! Слышь, как вопят?

— Стра-ашно. Ведь они и нас утащат!

— А я рогатку возьму! — сказал самый младший.

— А я водяной пистолет! — заявил средний мальчишка.

— Эх, травматик бы! — мечтательно проговорил старший. — Мы б их уделали!

«Похоже, разбирать крышу и принародно вынимать с чердака медведя Силантия, точно, не стоит, — усмехнулась Арония. — У ребят психологическая травма случится решат, что это и есть демон. Хотя, Силантий ничем не лучше! Ишь как разошёлся — весь на пену изошёл!» — покосилась она на него.

Ну, что ж, будет у неё набор статуэток-монстров.

И, подойдя к ревущему медведю, она что-то шепнула. Тот, конечно, уменьшился, но не так, как Евдокия — всего лишь до размеров пуделя. От такого карликового Силантия стало гораздо меньше проблем. А повторно произносить заговор она не решилась — вдруг совсем исчезнет. Она ж не зверь какой. Однако, хоть и тише. Карликовый медведь продолжал рычать.

А тут пришёл в себя и домовой. Кряхтя и потирая бока, он уселся на балку — весь пропылённый, даже рыжина исчезла, но очень довольный.

— Живой? — спросила Арония.

— А чо мне сдееться? — пробурчал тот, отряхиваясь. — Ты рази ж дашь мне пропасть? Вона как эту чуду кубырнула!

— Потрепала всё ж тебя Евдокия! Извини, я с Силантием была занята. Одежда твоя теперь, наверное, в утиль пойдёт, — посочувствовал она. — Другая есть? Может, бинт нужен? Перевязать.

— Какой там — блинт! Зачем? — обиделся Михалап. — На нас, древнючих домовиках, само всё заживат. Это нынешние квёлые, чуть чо — уж блинтуются аль ежат. А я к энтим царапинам паутину прикладу и буду здоров. Так ишо моя бабка Апраксия учила.

— Паутину? — удивилась Арония. — О, у Фроси — одной деревенской знахарки, тоже про это написано! Мол, паутна раны чудесныи образом залечивает, — вспомнила она. — Выходит — правда?

— А то! Одёжу вот токо эта лярва беспонтовая манехо потрепала, — вздохнул домовой, рассматривая себя. — И ни в какой мутиль сдавать её не надоть! — сердито заявил он, поднимая с полу и прикладывая к боку какие-то пыльные обрывки. — Это была Акимова куфайка! Ей же сносу нету! Послужит и ишо! Ежели б не эта куфаечка, мне б сегодня худей пришлось. Как знал — надел её, — приблизил он к лицу лапу и лизнул её. — Уж больно суетно внизу былò.

— Да что ты с ей, то есть — с ней, будешь делать? — удивилась Арония. — Тут же одни ленты, а не ку… фуфайка!

— Ничо — тут подлатаю, там пришью! Будя як новая! — заверил домовой. — Главно — шо сам цел.

— Это да, — улыбнулась, Арония. — И ещё главное — твой рублевик цел!

— Не дождётся! Не отдам! Её ж всё равно засудят! — хитро блеснул глазами-фонариками домовой.

— Засудят! — довольно кивнула Аронимя. И решила поднять самооценку потрёпанного Михалапа: — А знатно ты с Полуночницей сцепился. Досталось ей. Смотри, сколько чёрной шерсти кругом! — сказала она.

— Ага! Я ей тут указал, иде раки зимовают! — довольно гукнул Михалап и погрозил кулаком в сторону чёрной неподвижной статуэтки. — Нехай знат, как домовых забижать! Пусть ишо токо сунется! Всё раки иё будут!

— Не скоро сунется! Кончилось её хождение, — улыбаясь, сказала Арония, уже набравшись от Михалапа цветистых оборотов. — Пусть Совет Старейшин решает судьбу Евдокию и Силантия. На них столько преступлений, что вернуться они не скоро.

— Вернутся? — с опаской преспросил домовой. — А може вовсе сгинут?

— Это вряд ли — Совет справедлив. Но, надеюсь, поумнеют и отучатся вредить, — пожала плечами Арония. — Иначе — зачем Суд?

А что это мы с тобой тут стоим? — спохватилась она. — Давай-ка в дом перебираться, Михалап. Дышать нечем! Да и замёрзла я у тебя, — поёжилась она. — Как ты тут выживаешь?

— Не выживаю! Это и есть мой дом, я завсегда туточки живу, — буркнул домовой. — И мне без разницы — жара аль холод. Главное — скрытно. Да и куды ж я в таком виде в гости? Вдруг стару… Полина возвернётся?

— Она ж всё равно тебя не видит! Не имеет таких способностей. Да и нет её дома. Бабулю Ратобор похитил, — вздохнула Арония.

— Да видал я — улетучил он её. Или как это назвать? Исхитил. Сначала, навроде, ушёл он, сгинул, а опосля возвернулся. За ней.

Арония сжала кулаки — негодяй! Зачем она ему? Почему с ней не поговорил? Ладно, дальше будет видно, что делать.

— Да пойдём, Михалап — чаю попьём. Мне неважно, в чём ты одет. А тут за это время как раз пыль уляжется.

— С плюшками чай-то? — с надеждой поднял голову домовой, держа в лапе горсть обрывков от фуфайки.

— С сырниками, — виновато развела руками девушка. — Из кулинарии. А, ещё булочки свежие есть! — вспомнила она.

— Годится! — обрадовался Михалап. — А этих, чо ль, с собой брать? — недобро покосился он на оборотней. — Больно много чести! Нехай тут и дале пылью дышут.

— Да и правда — нехай! Ой, нет! — спохватилась Арония, вспомнив про их похищение у Фаины. — А вдруг Ратобор за ними сюда явится? И освободит, пока мы с тобой чаи гоняем?

— Ты и с им будешь биться? — прищурился пыльный Михалап.

— Придётся, — пожала плечами девушка.

— А чо? Ты, Аронеюшка, это знатно могёшь! Я видал — вона даже кулака не приложила, а оне все валяются, — кивнул он на оборотней. — Вот бы мне так-то: глазом моргнул и все покатилися, куды ни попадя. А на чердак — и вовсе, как я, ты взметнулася!

— И когда ты успел всё заметить? — удивилась Арония. — Тебя ж Явдоха трепала!

— Дык прям к горлу, с когтёй, — поёжился Михалап. — Ничо, я её проучил когтю совать! А как заметил? Так мне ж не глаза надоть, шоб всё видеть, — отмахнулся он. — А чо этому аспиду от тебя надоть? Чо он этих полоумных на тебя наслал-то?

— Ратобору? Я пока ещё и сама не знаю толком, чего ему надо. То союз предлагал — хоть деловой, хоть брачный — на выбор. А теперь во оборотней натравил. И бабулю в заложники взял. Видать, чтобы послушней была, — вздохнула она. — И как мне её выручать? Силой или хитростью?

Михалап выразительно глянул на неё и авторитено заявил:

— Это Полинку, что ль — в заложенницы? Мать честна! И тут башибузуки! А ведь, вроде, она сама с им пошла, — почесал он макушку. — М-да-а. Ты, Аронеюшка, меня послухай — хитрость она завсегда лучшей, — подмигнул он жёлтым глазом. И вдруг спохватился: — Чо эт я тут расселся! Разговор у меня к тебе, Аронея, есть! Хотел ишо ночью наведаться, да не было тебя! Щас всё и расскажу! — приговаривал он, поднимаясь вместе с клубами пыли. А эти образины пущай пока тут побудут, а мы с тобой внизу покумекаем. Нам лишние уши ни к чему! Я в хате ведь всё чую — моя телиторья. Как Ратобор заявится, вмиг спознаю. А може и ты слово како знашь — штоб их это… невидимо спрятать? От аспида Ратобора. Пластуны, я слыхивал, завсегда так — невидимо везде пробиралися и дажеть на всё невидимость набрасывать умели. Ты это могёшь! Я ить тебя боле не видал, как токо эти аспиды появилися, — прищурился он.

— Набрасывать? Надо будет пробовать, — задумалась Арония. И воскликнула: — Нет, не стоит! Если Силантий с Евдокией исчезнут, то Ратобор почует и за ними явится. Так что пусть пока так валяются. И дышат пылью. Ты ж мне знак дашь, если что? А я буду с ним разбираться…

Она, считала, что надо попробовать мирно с Ратобором поговорить — у него бабуля в заложниках. Но как ей избежать союза с ним — любого? С ним, кто не выполняет обещания, не ведая угрызений совести!

«Используя силу, не переходи границ дозволенного. Иначе в следующий раз так поступят и с тобой. Ошибка может стоить тебе жизни».

Ей надо понять причины странного поведения Ратобора. Тут он — влюблённый, предлагает вместе работать, там — после того, как распивал с бабулей кофе с сырниками, похищает самого близкого ей человека. А потом и вовсе — натравил оборотней, которые, судя по всему, не собирались с ней церемониться. С этим надо разобраться. Придётся ей как-то добираться на Мальдивы и говорить на его територии. Ловко же он всё рассчитал, тёмная душонка! Надо бы всё ювелирно обделать! Чтобы бабуле не навредить. Ладно, после решу…»

— Ну, что ж — пусть они тут валяются, — согласилась Арония, сердито покосившись на присмиревших незваных гостей. — Вот только Силантия немного успокою, — решила она, подходя к рычащему медведю, — а то он уже всех соседей переполошил.

— Ага, утихомирь невежу, — согласился Михалап.

А Арония, нажав некую точку на шее у медведя и подтолкнув его в мохнатое плечо, дала ему мирно растянулся и уснуть. Михалап уважительно наблюдал за этой процедурой.

И вот они с домовым уже оказались в доме, вмиг пройдя через потолок. Повторно у девушки это вообще походя получилось. И расположились, как обычно в её спальне — Арония на диване, а Михалап, с подносом, стоящим у его ног — на ковре. У каждого в руке была чашка с горячим чаем — электрочайник обеспечил.

На кухне девушке почему-то не хотелось чаёвничать — там сегодня сидел этот… И на грязном столе валялась его магически возникшая записка…

— Что ты хотел рассказать, Михалап? — спросила девушка, прихлёбывая чай. — У тебя есть о Ратоборе важные новости? А то спать очень хочется.

— Ещё какие важные! — воскликнул домовой, выглядевший сейчас довольно комично:

На его боках висели пыльные ленты от бывшей фуфайки, его подранные стёганные штаны украшали клоки ваты, пыльные космы на голове всё ещё стояли дыбом, а на лице были натыканы лечебные клоки паутины. Одни кирзовые сапоги без ущерба перенесли баталию с Полуночницей, а равномерный слой пыли их, вроде, даже и подновил.

— Может, ты сначала в ванной искупаешься? — с сомнением проговорила Арония, изучая его в безжалостном дневном свете. — Пока бабули нет.

— Да погодь ты! — отмахнулся Михалап. — Я и при ей могу скупнуться. Всё ж равно не видит меня! Да и не люблю я это — раз лет в тридцать моюся. А то магия слабнет от пару-то. Ты слухай сюда, Аронеюшка! Я ить был вчерась у Старинушки в его лесной сторожке — как ты спосылала! И он много чего мне понарассказал антиресного про этого аспида Ратобора, — сказал он и откусил сразу два сырника, обмакутых в сметану.

21

Арония, отхлёбывая чай, внимательно слушала рассказ домового о посещении им Старинушки в дальней избушке.

— Ентот Старинушка живёт шибко давно, — говорил Михалап. — Его знавали не токмо мой дед Харей да бабка Апраксия, но и их отцы, а може ищо и ихи деды.

— Да что ты всё его Старинушкой зовёшь? — удивилась Арония. — У него же есть имя, как его зовут?

— А никто и не знает — как его по имени то звать, а сам он не признаётся. То ли забыл, то ли говорить не хочет. Так и зовут все — Старинушка, — ответствовал домовой.

— Так, может, ему и верить нельзя? — недоумевала Арония. — Мало ли что этот ваш Старинушка на рассказывает! Может у него старческий маразм давно развился до хронических размеров, раз уж и имя своё не помнит.

— Нет, тута ты не сумлевайся, Аронеюшка. Это лишь его дурачества. А в нашем домовом народе он издавна самый почитаемый и мудрый домовик. Только уж на покое давно и не хочет никого видать. Сколько ж ему ещё веков эти домы с их домовиками на себе тащить? Говорит — народ измельчал, к домовым почтения нету, мир кудысь не тудысь катится, а он такого не терпит. Только не дают ему отдыхнуть от забот. Всё бегут да совета спрошают. Вот и ушёл Старинушка к Лесовику. Да его — всё одно, и там нашли и теперь все идут в ту избушку — к нему за советом. И за разрешением разонорядных споров да неурядиц. А кто ж ишо так ладно посоветует-то? Старинушка наш Устав Домовый до последней буковки знат. У него ентот, как его — муразьм, только насчёт свово прозвания, да и то — из вредности одной. А с остальным порядок. Ты ему верь, Аронеюшка. Я ить, по сравнению с ним — дитё неразумное.

— И часто ты у него бываешь? — полюбопытствовала Арония.

— Дык вот лет восемь назад и был — как Белоглазы хату Акимову продать надумали. Спрашивал у него, чо мне теперя, сиротинушке, делать? Уйти отселева вовсе или дале хату Акимову беречь? Он ответствовал справедливо. Мол — хата твоя с добрым хозяином была — честным служилым, за родину пострадавшим, жаль её бросать. Так што оставаться б мне в ней надоть. И никому житья не давать до той поры, пока сызнова не сыщутся добрые хозява. Об их и заботиться. А не найдутся, так уж тогда и Акимовой хате вовсе конец. Нечего всякой шушере там располагаться. Я всё по его слову и сделал. Пока вы со стар… с Полинкой здеся не заявились, всем прихожалым чих-пых давал. А о вас забочусь вот! — кусанул он от сырника и запил чаем.

— Ага. Помню я, как ты о нас заботился. Чуть бабулю вовсе не ушатал — полами качающимися.

— Дык а чо ей сдеялось? Крепкая ишо ста… Полинка. Я ж её на то и спроверял! Шоб здоровше была! — вывернулся Михалап.

— Ну, допустим, моя бабуля кремень оказалась. На своё счастье. И что проверку прошла без урона, радует, — усмехнулась девушка, отхлёбывая чай. — Считай, за это я тебе и дала трёпку, Михалап.

Тот только ухо потеребил — до сих пор ещё зудело, наверное. Ведьмы они такие — надолго науку внушают.

— Ладно, проехали! Ну так что там присоветовал тебе Старинушка в этот раз? — перешла к делу Арония.

— Дык поначалу ничо и не присоветовал. А сперва мы с ним совет держали, — солидно проговорил домовой.

Важничал, наверное, реабилитируя своё ухо, к которому от некоторых не было оказано должного уважения — как положено домовикам, о чём так сожалел Старинушка.

— О чём совет ваш был? — вздохнула девушка.

— О вас, о людях! Такие дела у нас да со столь уважаемым домовиком с наскоку не делаются! — значительным тоном пояснил Михалап. — Я его сперва ввёл в курса, обсказал ему всё про вас, своих новых жиличек. Он вас одобрил и сказывал, что вы — не шелупонь какая.

Арина хмыкнула.

— А шелупонь это кто? — спросила она. — Ну и словечко!

Подходящще словечко! — заявил домовой и пояснил: А каково им ищщо прозвание-то дать? Хучь внукам Белоглазам, што про своё казачество забыли да родовое гнездо отдали за полгроша? Пропойцам всяким, што последнего умишка из-за рюмки лишаются? Тем, кто в дому грязи разводит? Все оне — без царя в голове и без совести в душе! Вы — добрые хозяевà, — солидно заметил Михалап. — У хате завсегда порядок, род свой почитаете. А Полинка вон и вовсе с хороводницами ходит по собраньям да сходкам — с плясками. Людей радует, а инши бабёнки токо и знают на лежанках отдыхать, да смириалы глядеть. Честь ей и хвала за это — затейница! Хучь и подношенная ужо, но бодрая и к людям с душой. Опять же ж, ты — хучь и молода ищщо, а башибузуков ужо споймать подмогла, людей вовсе чужих от смертушки выручила. Я ж слухал всё, когда ты разговоры вела со ста…, с Полинкой. И пластунство теперь вот знашь — древнючую драку воспряла сызнова! А ить её тебе твой батько передал, от граней вышедший — не кажному таковой почёт оказывают. Да и тебе это на пользу ведь! Шелупони оно б токо во вред пошло: грабить да убивать спочали б, деньгу неправедну зашибать. С краденного. Тьфу! — смачно плюнул он, предварительно хорошенько прожевав и проглотив кусок булочки.

Арония даже загордилась немного — сам Старинушка её одобрил! И бабулю-танцорку — тоже. А она ведь считала её бальную студию блажью. Но Старинушка всё правильно рассудил — действительно мудрый домовой.

— Енто Ратобор — вот он самая што ни на есть шелупонь и есть. Ну, об ём дело впереди, — продолжил домовой, прихлебнув ещё глоточек чая.

— Так поскорее уже давай! — не выдержала Арония. — Про Ратобора!

— Погодь, не торопи! — важно поднял тот мохнатую руку. — Мы со Старинушкой два самовара чая выпили — с плюшками, пока всё это дело обмусолили. А я вот за одну кружку должон успеть тебе усё докласть, — кивнул он на свою пустую чашку. — Эт те не бирюльки катать!

— Сейчас добавлю! — спохватилась Арония и долила ему заварки — из заварника, и кипятка — из электрочайника, стоявших на тумбочке. Сахару он сам сыпанул — ложек шесть.

— Так вот — попросил я у его помощи, — одобрительно поглядывая и хлебнув из чашки, продолжил Михалап. — Мол, чо тебе, Старинушка, вопче звестно про Ратобора? Ты живал ить в то время. Хочу енто вызнать, чтоб моей молодой жиличке — ведьме Аронии, с им конфуза не было. А то сватает.

— Я не ведьма я — ведающая, — поправила его девушка.

— Для меня то едино яйцо, только сбоку! — отмахнулся домовой. — Така ведающая, што ухо ей не подставляй! — припомнил он. — Так вот, и говорю я Старинушке, мол, чьих Ратобор кровей да чем кормится? Хотя я и сам дотоле слыхал, что башибузук он знатный. С краденного живёт, совесть у его щербата. Но что моё слово? Олово! А у Старинушки — золото. Мало ль — вдруг я чо напутал? Моя ж память похужей, чем его. И тут Старинушка такое мне понарассказал, что я ужо и не знаю, как быть… — почесал домовой всё ещё пыльную и стоящую дыбом после драки шевелюру. — И как мы с тобой, Аронеюшка, с ентого дерь… с неприятностей живыми-то выберемся? — загорюнился он. — Жаль таку жиличку ентому чорту беспонтовому отдавать!

— Да не тяни ты, Михалап! Не отдадимся! — поторопила его Арония. — Что тебе Старинушка понарассказал?

— Шо ты подгоняшь меня? Не запрягла ишо! — рассердился домовой. — Слухай сюда!

Родом ентот Ратобор, не хухры-мухры — родовитый ён, из древнючих тмутараканских князей Игловичей. Токмо в той княжьей семье Ратобор был высевком, пустой половой. Из трёх братьев два — родительска опора, а он — одни беды. Неслух сызмала, гулеван и вор. Подросши, стал с дурной компанией водиться, голытьбой да разными беглыми, разбоем живущими. А опосля и вовсе в ученики к одному ведьмаку Смугляку подался. Арапу, чи как его. И выучился у него золото абы с чего делать, да клады по оврагам искать. Старинушка гуторит, что Ратобор завсегда хотел богатеть на дурняка. Ведь князья-родители его долю наследну у него отняли — неслух он, да и род опозорил.

— А что, клады искать можно научиться? — удивилась Арония. — Он говорил мне про то, да я думала — врёт.

— Не токмо можно, а ентому нужно учиться, Аронеюшка! Дело-то непростое, опасное, хоть и денежное! — всплеснул Домовой руками, чуть не разлив чай. — Клады ить мало что найти, их надоть ищо и правильно взять. Да так, чтоб вовсе не помереть.

— С чего помереть? — не поверила Арония.

— Со страхований.

— А ты умеешь… их взять? Ты ж давно живёшь, небось!

— Смеёшься? Як бы ж я умел клады брать, стал бы я от всякой шелупони царские рублевики собирать? — отмахнулся Михалап. И почесал макушку: — Тут рази что с гномами дружбу завесть — у них ентого добра хватает. Кажэн Клан гномий на самоцветах и горшочках с золотом сидит. Но они ж такие злыдни, шо… Рази ж поделятся, хучь и по дружбе? Ну, ладно, Аронеюшка, об ентом мы опосля як-нэбудь погуторим. Ежели так уж тебе столь антиресны такие ужасти, — хитро покосился он на неё.

— Да, да — потом! Сейчас давай про Ратобора!

До гномов ли тут с их горшочками! Хотя, похоже, Михалап и в этом неплохо понимал.

Тот кусанул сразу полбулки, запил чаем, и продолжил:

— Так вот! Выучился этот неслухмяный княжич Иглович, всё ж, у Смугляка этим кладовым премудростям. Хучь, сказывают, что тот арап был шибко злой — бил учеников так, што разбёглись они от него. Один Ратобор всё стерпел — шибко, знать, забогатеть хотел. Наследство-то его — тю-тю! А опосля, как на волю вылетел и кладовую науку до тонкостев изучил, погано от него стало Хранителям кладов. Многих он разогнал, а то и под корень извёл. Да и людям за золото немало кровей пущал, сказывают. Зато и при царе, и поныне он — почтенный бизнем… бизмесме… В обчем — купец ажно первой гильдии! Знатно на чужих капиталах разжирел, в тузах теперя ходит, кареты железны сменяет, самолётну машину и ту споймал и летает на ёй!

— Выходит — не врал он мне, — задумчиво проговорила Арония. — А я-то ему зачем? — вздохнула она. — Меня на остров затащил, бабулю мою выкрал, а раньше, у Фаины — Евдокию с Силантием похитил, а потом и вовсе на меня их натравил. А ведь обещал, что оборотни меня не тронут! И ещё любимой в записках обзывает! Клептоман несчастный!

— Хто? Клеп… наман? Чи як? — прищурился домовой на новое словцо. — Как ето?

— Так зовут тех, кто на руку слаб и при этом мозги напрочь отключаются, — как могла, пояснила ему Арония. — Чего этому клептоману от меня надо?

— А-а, вот то-то ж и оно — чего ему надоть? — кивнул домовой. — В жисть бы сам не догадался, да и тебе б не подсказал! Ежели б не Старинушка! Он ить про всё знат! — хлопнул он по пыльной коленке. — Да и Лесовик — тожеть кое-что!

— Лесовик? А он-то причём? И откуда твой Старинушка про всё знает? Сидючи в своей лесной избушке.

— Так ить Старинушка раньше в чинах был. И всё от домовых знал — они ж ему скоко веков — как Главе Домовиков, усё до тонкостев за своё житьё-бытьё докладали — кто постояльцы, да как себя держут, да какой им укорот дать, а нет — помочь чем? И тот, што во дворце Игловичей жил — такожь докладал ему. И совета спрошали. А Лесовик енто другое — ентот важный свидетель, — значительно проговорил он это культурное словцо.

— Чего свидетель?

— Того, чего с видел! Об етом я тебе опосля скажу, — отмахнулся Михалап, откусывая булку. — Не торопи! Сперва я за мать твою, Арину, сказывать буду.

Арония напряглась, не ожидая от этого «сказывания» ничего хорошего. Даже чай ей стал горчить и она его отставила.

— Арина ить до Ратобора всякими гаданиями да приворотами промышляла. Сильнющая ведьма была — народ толпами к ней пёр! Во дворцах нраморных живала, с коломнами. Как его… Вот — весталка она была! — хлопнув себя по лбу, вспомнил он. — А лет двести тому как, стакнулась она с Ратобором и бросила свои гаданья. Тожеть клады стала с им искать, да Хранителей изводить. Мабуть, это дело ей подоходней показалось. А может веселья и приключениев схотела поболе? Арина ж непосидящей завсегда была, говорят, куролесила меж гаданиев, пиры закатывала — с музыкой да плясками. Арфистка! — презрительно махнул он рукой. — Так ить и люди к ней сбирались… так себе люди. Она хоть с ними и ругалась порой, а ведь другие к ней не шли. Ну вот, разбойник Ратобор ей в друзья и набился. Ентот по ндраву ей пришёлся, хучь они и не супружничали. Она с другими гулеванила, — покосился на Аронию домовой. — Уж не обессудь! Так Старинушка сказывал, а ему доверять можно. Ну вот. Он говорил — кажын клад енто чьи-сь горькие слёзы да кровя рекой. Редко какой нажит честными трудами, чаще — разбоем. А если и честными, то опосля весь кровью обмазывается — свойствие у кладов такое. Манит он плохих людей да нечисть. И ведь ко всем кладам погань находится: то Хранитель припал — греется о кровя, то заговоры злые стоят на них незримо, от коих дажеть энти Хранители бегут. Но чаще, всё ж, они, Хранители, схороны ценны всяки сторожат. Клад простому люду ни за что ить не взять, ежели ентого Хранителя и заговор не убрать. А може то и хорошо — к беде ведь его найти и к ишо большим кровям. Да и кто его возьмёт — ежели без особого уменья, то на месте смертью и помрёт, аль окочурится вскорости. То ль от Хранителя злого, то ль от заговора, аль от морока да лихоманки — всё одно. А клад сызнова в землю уйдёт, аль пойдёт кроваву жатву брать!

— Ты, наверное, о кладах много интересных историй знаешь? О чём-то вы ж тут под плюшки беседуете? — невесело сказала девушка, отвлекая себя от возникших перед её мысленным взором картин прошлого — её мать с Ратобором умели любые клады брать. Но картинки были…

— Знаю я таки сторьи, — прищурился тот. — Но, опять же, Аронеюшка — сначала они все антересные, а потом завсегда ить грустные, — вздохнул он. — Да ты мать Арину воспомяни — вот и вся сторья…

Арония почувствовав набежавшую слезу — но что толку теперь горевать? — и потребовала:

— Давай, Михалап, что там дальше? Рассказывай!

— Так вот, — понимающе глянув на неё, продолжил тот. — Старинушка сказывал, быдто Ратобор с Ариной умели любой заговор снять и самого лютого Хранителя известь. Много богатств они насбирали — не счесть, в золоте и брильянтах купалися. Ну и в крови тож, к-хы, к-хы, — закряхтел он невесело. — Уж из песни слов не выкинешь — такова она есть. А чо им оставалося? Сторья звестна — на ихи клады завсегда иные охотники находились и забрать их норовили. А, чтоб уберечь своё золото и самоцветы, Ратобор с Ариной стали их вдругорядь закапывать. Токо уж со своими Хранителями и сильнющими заговорами. Так чтоб всякому их не под силу было сковырнуть. Это щас Ратобор своё золото в железны ящики прячет, а тогда прикапывал.

— Да и сейчас не всё в ящиках, — вздохнула Арония, вспомнив рассказ мага на Мальдивах.

И уже примерно понимая, почему он её в долю зовёт — Арина, её мать, была удалая соратница пройдохи и разбойника. Так — то мать. Она другая…

— Они ж клады вместе прикапывали — он знает, как их взять. Я-то тут причём? — недоумевала она.

— Вот тут-то и закавыка, — кивнул домовой. — Ты ить Аринина наследница по закону. И, похожеть, те клады, какие Ратобор вместе с Ариной прятал, он теперя без неё взять не может. Аль не имеет права, мабуть! У них, разбойников, тожеть свой Устав имеется. То ль не стало её, так ён нарехтается взять всё, да не могёт почему-сь. Мабуть и на сей раз он из Московии сюды за тем же припёрси. Лесовик каже — в наш лес Ратобор недавно за кладом ходил, да всё бестолку. И енто место в лесу помнит, где клад они окаянный зарылии здеся, лет сто семьдесят как, цельный сундук добра в землю сунули и Хранителя над им поставили. А Хранитель тот особый — это Калина, бывший Аринин воздыхатель.

— Как — воздыхатель? Ты ж говорил, что все Хранители — нечисть. И они… незримые.

— Так это он колысь был зримый! А ныне — покойник! Вот и стал незримый! Да ещщо и самоубивец — руки на себя наложил. Из-за неё, из-за матери твоей Арины, — вздохнул домовой. — Поманила она его да бросила, сказывал Старинушка. Хотя Калина этот знатный конюх был — наипервейший у царя. В почётной должности состоял.

— За что она его так? — опечалилась девушка.

— Твоя мамка всегда бедовая была, — развёл руками Михалап. — И Старинушка, и Лесовик так говорят. Вот и Ратобор тоже к ней женихался, да бестолку. Ну, с им-то непонятки — не берёг ить он её в схватках, аль сама она на рожон лезла. Може, и правда, зазнобушкой его была, а може токо вид делал, шо любит — штоб с ей клады верней взять. И выгода тут. Ить — коль жена, с ей и доход не требуется делить. Как усё это было, про то уж никому незвестно. Замуж ни за кого не шла, абы б головы кружить. А ведь Калина был немалый человек. Дорогих кòней и богатющщую упряжь в яхонтах ему доверяли, в царских застольях сиживал, дело своё до тонкостев знал — достойный человек был. И богачество имел. Он Арине и подарки дорогие дарил, и мониста да перстни на руку надевал. Та всё брала — привыкла к подарункам-то, да только смеялась она над ним. Не всерьёз всё. Вот он и… того. От любви смертушку и принял, удавившись. А неприкаянные самоубивцы ить — которые по свету болтаются и за границы не уходят, стыдно потому што за содеянное — самолучшие Хранители для кладов и есть. Да и сам он, говорят, добровольно Аринино золото взялся оберегать — всё к ей поближе чтоб. Видать и взаправду шибко любил её. А за што? — удивлённо мигнул он глазами-фонариками. — В общем, Лесовик видал, как они с энтим кладом всё в его лесу обустроили. И заговоры, и Хранителя воздвигли — всё по наилучшим правилам. Никто его теперя не возьмёт, кроме хозяев.

— Так, а Лесовик? Он же может? — спросила Арония. — Место знает, заговоры слышал. С Калиной… Ну так он же знает, что Арины уж нет.

— А на кой он ему, Лесовику, ентот клад — каменья да смарагды? В лесу-то? В бирюлики под сосной играть кровяными камушками? Лесовик не из тех. Та и не даются лесовикам клады — не положено, — отмахнулся домовой. — Рази что гномам — тем их легко взять, они подземные жители, да боятся. Берут лишь ничейные, задавненые совсем. К тому ж, забыл Лесовик уж те заговорённые слова! Когда оно было? Лет под двести ужо!

— А Калина к Ратобору разве не ревновал? — спросила Арония.

Вспомнив ехидные слова того: «Она всем мужикам вокруг головы кружила — чтобы позлить меня!»

— Так знал, мабуть, что Калина ей не люб. Аль ему всё равно было — я ж сказывал: тут денежный антирес! Это уж опосля Арина к твому отцу сердцем прикипела. Да и к Полине тож. Потому как — Старинушка сказывал, что она, как за него замуж пошла, так все свои пакости да ведьмины дела вовсе забросила. Ну и выходит тем, что ушла, закрыла Ратобору доступ к их совместному добру. Без неё он ить взять энти ихи клады не мог, говорят. И шибко обиделся, что Арина его в финансах-то — побоку. Но не пошёл к ей на поклон — гордый ентот Иглович ить. Да у него, видать, и своих заначек хватало. Вон чо — каких лабазов да лавок после неё пооткрывал! Не бедствовал, в обчем. А сейчас, видать — как тебя увидал, вспомнил про енто добро. Пути к ему ищет! Потому и в лес на днях приходил — проверить, може и без тебя обойдётся. Эт, похожеть, было опосля того, как он твоих Силантиев… клепно…мановал. Ну, а дальше ты всё и сама знашь. Прёт на рожон — абы б тебя замуж сманить.

— И зачем — замуж? Он же меня только на днях увидел. Не знает совсем! — с недоумением протянула девушка. — Или Ратобор думает, что я ему мамины клады из земли достану? И Хранителей на них укрощу? Так я этого я не умею! Ты ж сам говорил — кладоискательству учиться надо.

— Надоть! А як же ж! Но, смекаю так, что Ратобор тебя всему и сам обучит, Аронея. Коль ты согласье своё на брачевание с ним дашь. Да и тут ведь не твоё уменье главное, — почесал кудлатую макушку домовой. — Лесовик сказывал: заговоры Ратобор и сам обойтить может, теперя ужоон знат — как. Ушлый! Но одно дельце у него не вышло — Калина упёрси! И без Арины ему этот клад вовсе не отдаёт! Сказывал ему, мол — токо с ей ко мне приходи! А как — с ей-то, ежели она уж на том свете-то? Може, Ратобор и решил, что Калина ейной дочкè, то есть — тебе, тот богатющщый клад и отдаст?

— Как это — отдаст? Я же не Арина, которую Калина так любил! — воскликнула девушка.

— Дык, мабуть, ты на неё шибко похожа? — почесал пыльную макушку Михалап. — А если и нет, то Ратобор, небось, полагает, что уж Арининой дочкé Калина не откажет. Так быват — раз уж полюбил кого, то и чадо его признает.

В обчем, такова вот сторья, што рассказали мне Старинушка и Лесовик в дальнем лесу. Как считашь, зря я к им сбегал? Не ближний свет ведь — от домика к домику, от избушки к избушке, — гордо отряхнул он свой стёганный наряд, бывший когда-то фуфайкой.

— Да уж не зря, Михалапушко! — согласилась поникшая Арония. — И что мне теперь делать? Как быть?

22

«А чо тут скажешь хозяюшке? Загнал её ентот подлый княжич Иглович в самый угол. Некуда ей тама деваться…»

Михалап сидел посреди ковра — над расписным жостовским подносом, пригорюнившись — даже чашку на край отставил, булочку надкусанную бросил. Нахохлился, скукожился весь — будто куча старого тряпья. Думу думал. И наконец проговорил:

— Ото ж — чо тут деять? Токо на род твой, Аронеюшка, да на тебя — наследну ведьму, една надёжа. Авось да вывернисся! Но — чего уж тама! Глянем взаправде в глаза! Ты ить слабше ентого клено-мана Игловича! Молода ж ищщо! — вздохнул он. — Он-то вона когда уж в силу взошёл! — почему-то указал он мохнатым перстом вверх, куда-то на потолок. — Почитай, что знатным лиходеем был ишо при Ринской анперьи, при ихом царе, как его там — Франкейце Першем. А ты? Э-эх! — махнул он рукой.

Арония была немного в шоке — как это, Римской? Тогда, если быть точнее, то, выходит, Ратобор ещё раньше жил! Ведь это он при «Франкейце Первом» знатным был, в до того Ратобор был княжичем, потом учеником арапа Смугляка, а после уж сталкладоискателем. Да и потом ещё немало по городам, лесам и горам разным куролесил — Черногорским, Сербским, Польским, Белорусским и прочее. Судя по картинкам-то, возникшим перед её «соколом»… У него этого магического опыта — как воды в море, как песка в пустыне…

«М-да, положеньице у меня — аховое. А я ведь обещала Владиславу, что сама во всем разберусь! А как это сделать — ума не приложу? Ведь у меня в любом ведовстве — хоть белом, хоть чёрном — одни вершки. А тёмный маг Ратобор — ас в этом деле, специалист, короче говоря. Не будем вспоминать, сколько он Хранителей извёл да сколько лихого народа от него по лесам полегло. Что ему какая-то девчонка, недавно получившая доступ к своему дару? У которой он — в добавок, для морального давления на неё, любимую бабулю украл и голову той задурил. А, может, и мне тоже, — вздохнула девушка. — Возможно, мне придётся согласиться на его условия, да не ломаться больше. Не замуж пойти, конечно, а помочь достать Ратобору сундук с материнским добром. Да и дело с концом! Но он же и после не отстанет, а скорее — укокошит меня. Чтобы уж свидетелей произвола с материнским наследством не осталось, как это хотела обстряпать Евдокия сеё даром. Мол, Покон никто не нарушал — докажите! А бабуле-то, которая томится у Ратобора в неволе, за что пропадать? Всё-то он рассчитал, тёмная душонка! Играет смной, как кот с мышью.

Вот только оборотни немного не вписываются в эту мрачную картину.

Например — зачем Ратобор послал их ко мне? Если в плен захватить — чтобы вынудить ему подчиниться, то зачем он написал записку? Да и повели себя оборотни слишком агрессивно, что ли — будто убить меня собирались. А, может, мне это показалось? Медведь Силантий просто сводил со мной счеты за то, что я снова чуть его не пленила, да ремешок соскользнул. Оборотни ведь мстительные — звери они, когда обернутся. Да и Михалап говорил, что Силантий вообще буен не в меру. А Явдоха — когда трепала домового на пыльном чердаке, просто хотела отомстить ему за свой поруганный хвост. И хотела вернуть свой золотой рубль. В общем — одни загадки!»

— Да уж — непонятка на непонятке! — задумчиво протянула Арония, нахватавшись странных слов от домового. — А как ты думаешь, Михалап, сундук, что зарыт в том лесу, дорого стоит? — спросила она. — Чего Ратобор так с ума из-за него сходит? Почему на меня наседает? Зачем бабулю выкрал?

Домовой, который — пока она раздумывала, уже снова потихоньку взялся было за чашку и булку, чуть не поперхнулся.

— Х-кхы-кхы! Да ты чо! — вытаращил он на неё глаза-фонарики. — Не смекаешь, что ль, якав ём силища? Яка прорва денег в том сундуке? Лесовик сказывал, в ём древнющее золото лежит! Ринское! Ему ж цены нету! Аишо тама алмазья разны захоронены и изумрудья! Енто ж не то, что ваши колечки да брусочки копеечны! Енто ж силищща! — повторил он, сжав мохнатый кулак. — Лесовик ить всё видал, когда енто царско амущество ведьмаки закапывали, — ярился он от Аронииной непонятливости. — Сверкальцы тама лежат, проще сказать! Рыжьё древнючее! Ить енто добро ишшо от первых царей и князей воровски взято! Ето ихая колысь казна была! Цельной анперии! — И мечтательно протянул: — Кто знат — може у них с Ариной таки сундуки везде распиханы? Я ж токо с одним Лесовиком свиделся, а вокруг ентих лесов понатыкано — тыщщи немеренны! — вздохнул он. — И Ратобор ить неспроста сюды из Московии припёрси! Мабуть — казна его вовсе отощщала! — предположил он. — Аль коммерсанта на енто мульённое добро знайшов. А то ж не весьма просто! Мало кто ныне таки деньжищи в мошне мает, шоб за столь древне сокровищще сполна сплатить!

«А что — и такое возможно!» — подумала Арония.

Домовой испытующе глянул на девушку, покряхтел ивыдал:

— Ты будь на стрёме! Старинушкаопасаеца, что жить тебе, Аронеюшка, осталося до той поры, як вы с Ратобором всё Аринино добро до кучи сберёте. Особливо берегися, ежели ты его сватанье не примешь. Он же не схочет, небось, царски мульённы с тобой делить! Як то по законам положено. Так што, выходит, лучше б тебе за него аойтить, Аронея! За чорта лихого! — запечалился он. — Штоб тебе смертушку от него лютую не принять. Итьполовина ентих зхахорон, што они с Ариной, твоей матерью, прикопали — надлежит тебе, наследнице, отдать. Похожеть придэтся тебе з ним потома мыкаться. Ты ить другая, — загорюнился он. — А мы со ста… с Полинкой тута останемся. Будемо доживать. Эх! — махнул он рукой. — А опосля того, как она… того… тута и хате Акимовой конец! Развалю я ить её! — вдохнул он. — И пойду по свету скитаться, да искать себе пристанища та иншей доли, — совсем жу прибеднился он, задрожав голосом.

Известно жвсем знающим, что нигде Михалап скитаться не будет. Что его — уважаемого и древнего домового, высоко чтущего традиции, домовики пристроят и без хорошего угла не оставят.

— Да не пойду я замуж а Ратобора! — отмахнулась девушка. — Ишь, чего он удумал! Делить клад не желает! Дане нужны мне эти сундуки! Это ж их с матерью кровавые деньги, а не мои! Их «мульёны» краденные! Матери они уже не понадобятся, а мне — тем более! Пусть делает с ними, что хочет! Не возьму я оттуда ничего! Не нужно мне это «рыжьё! На что мне» сверкальцы», кровью омытые?

— Так ить Ратобор про то не знат, што тебе мульёны не нужны. И шо ты це добро не возьмёшь! — хмыкнул домовой, лукаво и грустно глянув на Аронию. — Та и не правда це! Все вы, люди, таковы! Эт щас ты так считашь, Аронеюшка! А как увидишь ту гору золота та каменьев, тут-то сразу и передумашь! И вспомянёшь — на что они тебе сгодятся!

Я б, к примеру, взял у ентого клипно-мана — што по закону положено! Дураком надоть быть, шоб не взять! — заявил он вдруг. — И Ратобор такожь думат! Потому и… дуриком прёт. Потому и наседат. Полинку… клепо-манновал…

Арония слегка опешила от этих слов. И сердито воскликнула:

— Мне всё равно, что он думает! Повторяю — я не передумаю! Мне его краденные сокровища не нужны! — и прищурилась, глядя на домового:

— А ты ведь сам говорил, Михалап — да и Старинушка так считает, мол: «Кажын клад — эточьи-то горькие слёзы, да кровь рекой»! Уже так не считаешь? Взял быэти Ратоборские клады?

— Так, то — чужие клады — с рекой! А цей — свой! Ен — по закону! — заявил домовой, не моргнув глазом.

Арония рукой только махнула: что с него взять, с нечисти, на царском золоте малость повёрнутой!

И тут в её кармане зазвонил телефон. Она тут же выхватила его, рассчитывая услышать голос Владислава.

— Привет, Санина! — пробасил телефон ей в ухо. — На проводе повис полковник Щеглов, — усмехнулся он. — Узнаёшь?

— А-а! Добрый день, Семён Семёнович! — растеряно ответила девушка. — Да, узнала — я вас слушаю.

— Эт я вас внимательно слухаю, гражданка Санина! — хмыкнул тот. — Ты не забыла ещё о нашей договорённости?

— Э-э, какой договорённости? — растерялась совсем замороченная последними событиями девушка.

— О том, что идёшь к нам работать.

— Я? — удивилась та. И спохватилась: — А, извините, Семён Семёныч — не забыла. Но я ещё не приняла окончательного решения. Кстати, в универе я уже перевелась на заочное отделение. Теперь вот думаю, что дальше делать?

— Так чего тут думать? Иди к нам, — напирал полковник.

— Мне кажется, что вы дали мне на раздумье три дня. А сегодня…

— Этотак — три. Но! Есть одна сногсшибательная новость, Санина, которой я хочу с тобой немедленно поделиться! Я выбил для Антитеррористического Штаба ещё одну штатную единицу психолога. Как раз для тебя!

Арония растеряно молчала.

Михалап тем временем — используя паузу, расправившись с последней булочкой, деловито наливал себе чая. Наверное, уже седьмую чашку. Силён!

— Психолога? Единицу? Для меня? — немного оторопело проговорила, наконец, Арония, указывая домовому на сахарницу на тумбочке. — Но я в этой специальности ничего не понимаю, Семён Семёнович! Я же математик! А это предмет очень далекий от всяких депрессивных психозов. И это единственный термин, который я знаю из психологии. А! Ещё вспомнила: раздвоение личности и шизофрения! Три термина аж знаю! Но что они означают для профессионального психолога, для меня — тёмный лес.

— Не волнуйся, Санина! Для нас это неважно — про термины. А то, чем ты будешь у нас заниматься, решим позже. Но чем-то будешь — обещаю! — хмыкнул полковник. И насмешливо сказал: — Для тактики боевых действий против террористических бандформирований важно лишь одно: всех их к ногтю и — на Колыму. Лес стране заготавливать! Считаю, у тебя, Санина, это прекрасно получится! А если для тебя это важно — так и быть, оформим тебя в любой вуз. Куда захочешь! Окончишь его без отрыва от производства, как говаривали в старину. Только кому они нужны, эти корочки о высшем образовании, кроме отдела кадров? — пренебрежительно пробасил он. — Это ж всего лишь строчка в личном деле, а сколько суеты! Дело не в них! Занимайся тем, что Штабу потребуется — захватом террористов или же воспитанием юных пластунят. Есть и такая наметка, насчёт такой школы, — чуть сбавил он свой бас, который всё равно был слышен на весь дом. — Но это я говорю лишь тебе — по секрету. Вопрос пока находится на рассмотрении и уже почти решён. Короче — думай, Санина, скорей! Нам такой человек, как ты, просто необходим!.

— Зачем? — спросила девушка, думая о том, что — прежде чем открывать пластунскую школу, Щеглову не худо б было спросить её согласие.

— Для предотвращения катастроф в жилых массивах, — отчеканил в ответ Щеглов. — Для поиска террористов! И для уничтожения…

— Ворогов? — вскинулась та.

— Правильное слово, Санина! Именно так: для поиска и обезвреживания злых ворогов, препятствующих безопасной и мирной жизни граждан нашей страны! — одобрил полковник. — Да что я тут распотякиваю? — рассердился он. — Видишь, ты ж сама всё прекрасно понимаешь — придёшь к нам работать и будешь Родину защищать! — заключил Щеглов. — У тебя есть к этому способности. Так что думай, Санина! А завтра с утра — в одиннадцать ноль-ноль, я жду твоего звонка.

— Есть, товарищ полковник! — вдруг браво ответила девушка.

— Вот! Слышу разумные речи! Ты уже и в службу вникаешь, Санина! — хмыкнул Щеглов. — До завтра! — И отключился.

Арония с иронией посмотрела на Михалапа, дохлёбывающего чай из своей большой чашки. И подумала:

«Эх, знал бы полковник Щеглов, какой странный у меня сейчас гость, да какие чудные беседыведёт с ним Санина — будущий штатный психолог! То-тоб поразмыслил, прежде, чем приглашать её в штат. А настоящий психолог Штаба сразу определил бы у меня шизофрению с уклоном в депрессивный психоз и раздвоение личности, — усмехнулась она. — Вмиг бы забраковал мою кандидатуру в единицы и дал бы от ворот поворот такому коллеге! Им на службе сумасшедшие «без надобностев» — как сказал бы Михалап. Их и так в избытке вокруг!

А про ворогов и про Родину Щеглов… красиво сказал. Совсем как мой батька Фома говаривал…»

Но потом встряхнула головой и огляделась.

Надо снова возвращаться к нашим «баранам» — к Ратобору с оборотнями, будь они неладны!

Тут подал голос домовой Михалап:

— Ну чо, Аронеюшка? Служивым теперя станешь? Башибузуков бушь бить? — прищурился он, сёрбая свой чай — практически, сироп. — Знатное це дило! Батько Фома гордился б!

— Ой, пока я ничего не знаю! Кого буду бить! И за что! И где? — отмахнулась Арония. — Сначала б с Ратобором разобраться, да бабулю выручить. А про Щеглова я завтра буду думать! Ему ж к одиннадцати ответ от меня уже требуется, — вздохнула она. — Голова идёт кругом!

— Вот и надоть бы до завтрева всё порешать, — безапелляционно заявил Михалап, отставляя чашку. — Аль ты думашь, что ста… Полинке там, в полоне, шибко хорошо? Аль — что Ратобор от тебя просто так отступится? Ему Калинов клад с царскими сокровищщами шибко нужон! А, значица — и ты!

— И что? Не лететь же мне, и вправду, к нему на Мальдивы? К волку в пасть? Чтоб до завтра всё порешать! — И задумалась: — А если полечу, я там буду, наедине с этим монстром! Не справлюсь. Да и не отпустит он уже меня назад! Если и живой оставит, то там бросит. Ратобор ведь многих купцов когда-то на острова ссылал! Они там кокосы и бананы ели — для исправления. Наказанье у него такое. Вот и оставит меня на Мадивах!

— Куды это? Кто ето? Манль… дивы? Чо, там, и правда, дивы есть, что ль? — заинтересовался домовой. — И кокосия есть? Видал я таких колысь — у енерала! Больша диковина была! А, може, и дива!

— Есть и кокосы — кивнула Арония. — На Мальдивах всё есть: море, пальмы, белый песок и чайки. И там всегда лето, Михалап. Там и печей-то нет!

— Во, как! И взаправду — дивы, — удивлённо покачал головой Михалап. — Так давай и я с тобой туда отправлюся, — вдруг заявил он. — Шоб уж ты не одна тама была! Помогу, если чо. Я ж с полтыщи лет уж живу, много чо умею та знаю, — заявил он. — А ить моря ишшо ни разу не видал! И ентих, как их — пальмов, тожеть. А хто это? Про чайков, положим, знаю маленько. Енто птицы! Токо, слыхал, больно орастыи оне.

— Пальмы-то — кто? — усмехнулась Арония. — Деревья это, Михалап. Тонкие такие, как спицы, и высоченные, как башни. И листья — будто большие веера. А ты, и правда, готов на Мальдивы со мной отправиться? — удивилась она. — Это ж опасно! Там Ратобор! И мы ведь оттуда можем не вернуться. По крайней мере — ты. Если он меня… смерти предаст, — завернула она словечки в стиле домового.

— Так — и пусть! — махнул тот длинной рукой. — А зачем мне здея пустая Акимова хата? Колы добрые хозяевà её покинули? Ста… Полинка там, ты — тожеть на эти «дивы» подаёшься, а я — чо ж? И я — за вами следом! Ратобору только сокровищща нужна — отдай их ему! — милостиво согласился Михалап. — А мыю будэмм возле той спицы пальмовойобитать, ежели не вернёмси, — решил он. — Раз уж там — на «дивах», завсегда лето и коксия — проживэм. Може, я и дупло найду, — прикинул он. — Заместо поддувала.

Арония чуть не рассмеялась, представив два фосфоресцирующих глаза в пальмовом дупле. Как местные жители — загорелые аборигены, это воспримут? Наверное, станут той пальме поклоняться, кокосия к её подножию носить — домовому понравится. Вместо плюшек будут…

— Токмо мне б чемоданчик надоть, Аронея! Желательно — фибровый! Ён воздуха пропускае. Штоб я в ём поселился и без препонов в эти дивы добраться, — деловито заявил Михалап. — Есть у тебя таковой? Шоб помене был — наподобие оклунка моего? — потребовал он, считая вопрос о его путешествии на Мальдивы уже решённым. — Я б мог, мабуть, и в мешке, чи в оклунке туда податься, так вы ж — нынешние, с такими в дорогу не ходите.

— Чемода-ан тебе? То есть — мне? — усмехнулась Арония. — То-то Ратобор оторопеет, увидев меня на Мальдивах с чемоданчиком! Или сразу уж — с мешком! Типа — принимай меня, князь Иглович! Прибыла ваша невеста! И сразус багажом — чтоб тут же в своё свадебное путешествиеотправиться! Ха! Да он обрадуется, даже если он будет фибровым! — криво улыбнулась она. — Ну-ка, клад наследный не делить!

Девушка ни на секунду не подумала о том, что Михалап, и вправду, поедет с ней на «дивы». Что там делать российскому домовому? Где прятаться, если в спице дупла не найдётся? Или аборигенам не понравится, что на их исконномдереве новая «дива» завелась? Придётся поселиться Михалап в чемодане — наподобие палатки его раскинуть, от дождя и солнца. Ведь живут же там в пальмовых шалашах.

«Хотя, не до домового тут с его причудами! — спохватилась девушка. — Ратобор с его кознями, да бабуля под гипнозом — важнее…»

— Вот и пусть себе князь Иглович радуется! — заявил вдругдомовой. — Пущай думат, што ты его невеста! Памороки ему чемоданом забьём! — воскликнул он азартно. — Голову яво непутёву задурим! Ты, Аронеюшка, будь хитрой — аки змей! А то больно проста — як штык! Так ведьмовски дела не деются! — резюмировал Михалап.

Похоже, он уже воочию предвкушал своё появление на «дивах», у пальмы-спицы рядом с морем — глаза его так разгорелись — прожекторами. И советы ждавал уже уверенно — как соратник…

Арония, криво усмехнувшись, только отмахнулась — не сторонник она интриг и дворцовых каверз. Да и не ведьма вовсе. Но что толку ему говорить про то?

— А ты тоже, смотри, меня не выдавай! — вдруг спохватился домовой. — Хватэз мэнэ Явдохи с её фостом! Ему знать не положено про тэ, шо Старинушка мнепро него доложил, а я — тоби! Ишо ты про его делаз Ариной в курсах, а опосля и з Калиною прознала! И про то, сколь от его народу полегло — Хранителей, та кладоискателей, та ведьм с нетопырями! Уси ж думают, шо вин солидный бизен… бинем… В опчем — купец. Особливопомни, шо не можно называтьйого Игловичем! То ж когда было-то! — всплеснул он руками. — Усё быльём поросло и про тэ ныне нихто уж не знае, окромя Старинушки з Лсовиком! Ну, теперя исчо и мы с тобою. Ён же ж теперя и вовсе, как его… А — Сиборов ён! Так його и зови!

— Какой ещё Сиборов? Да я вообще его фамилию знать не хочу! — отмахнулась Арония. — Он мне представился Ратобором, тёмным магом, так я его и обзываю! Какой ещё «бизнем»? на ворованном — большего он и не заслуживает!

— Так… Надоть мне приодеться малость, Аронеюшка! Всё ж на дивы еду глядеть, — отозвался домовой, не слушая её и критически себя оглядывая. — Сапоги юфтевые… Мурмолку всенепременно… И кафтанчик, — бормотал он. — А куфайку и штаны — в угол их! Енто потом, ежели вернуся — с ремонтирую…

Он ещё что-то бубнил, осматривая себя, и не замечая недоумения на лице Аронии.

— Не пойму я, Михалап — а как ты собираешься добраться на Мальдивы? Как — решить все вопросы до завтра? Ведь у меня даже билетов на самолёт до Мальдив нет! Допустим, я слышала, что виза туда не нужна — если едешь не на долго. Но сразу добратьсяна этот далёкий остров не так просто. Сначала надо в Москву лететь. А там жу — на Мальдивы. Да и свободные рейсы…

— Хто? — отвлёкся от перечисления предметов своего будущего гардероба домовой. — Билетья? Рельсы? Так, а на шо оне нам? — выпучил он глаза.

— А как? Зайцами?

— Каки ишо рельсы, каки билетья? — отмахнулся тот. — И зайцами ни в кого кидаться не будэмо? Дэ их взять-то? А ежели куда надоть, так у мэнэ за балкой бабкино «зерцало» бестолку простаивает. Рази ж оно не выручит тута? — удивился он. — Чи — как его звать? А! Вот как — «пуртал» оно звётся! — хлопнул он себя по лбу. — Им-то мы и нырнём сразу на твою пальмову спицу! Без билетьев, «рельсов», зайцев и Московии!

А хто енто такая — «виза-то»? — поинтересовался домовой.

Но Арония не ответила ему. Она встала и замерла, хлопая глазами — не хуже Михалапа. Токо не светила ими. Апотом радостно воскликнула:

— И правда! Как же я забыла про твой портал, Михалапушка? Действительно, обойдёмся без» билетьев» и без зайцев! Этот наглый Ратобор и меня, что ли, загипнотизировал?

— Так це не дивительна вовсе, — важно кивнул домовой. — Затуркалася ты, Аронеюшка! А хто б — нет? То ентот клепно-ман саму тебя скрал, то бабку твою — тож… клепо… манствал, а то Щеглы в службу тебе зовут! В штабы! Сама ж говорила — голова кругами идёт! Вот я и хочу помогать — навспомнаю тебе, шо есть же бабкино «зерцало» за балкой! Которо под твоим запретом, — почесал он ухо. — Чего ж не взять его? И — ну его, запрет! Коль шибко надоть!

А «виза-то» кто енто такая? — опять озадачено переспросил домовой. — Без её на «дивы» ныяк?

— Документ это разрешительный, по приезде проверяют. Но если ненадолго приехал, то так пускают, — отмахнулась девушка, прикидывая — есть ли на Мальдивах другой «пуртал»? Куда она «нырнёт»-то? На какую спицу попадёт? Может, в океане окажется — чем не «зерцало»? Только без краёв в некоторых местах…

— А шо будэ, колы мы на дивах на вовсе зачепимся? — заволновался домовой. — Стрелить нас будут, чи як? К примеру — енти купечески дети, шо там народилися — за свои кокосья мстить?

Арония, решив, что у неё нет другого выхода — придётся нырять, а там — как повезёт. Но это же выход — всё порешать до завтра, как предлагал домовой.

И она — решив, что это возможно, принялась вальсировать по комнате, а потом — вокруг домового, напевая:

— Есть у нас зерцало — пела она. — Без визы пробьюся на Мальдивы! Авось да вывернусь!

— Дык мне-тошо тоды? Сбиратся на эти дивы? Чи як? — разочарованно вопросил Михалап, вертя вслед за ней головой.

Получилось так, чтоголова его, следя за ней, пошла… вокруг своей оси. А глаза-фонарикивертелись следом…

— Завтрева ить скоро! — бормотал он недовольно. — До плясок ли, Аронея?

Ему это, наверное, было не в диковинку — так головой вертеть. Причём, похоже, все его рыжие меха тоже пустились вращаться следом. И он превратился в размытый шар. Значит, это не меха у него вовсе, а какая-то энергетическая субстанция?

Девушка, опешив, остановилась перед ним, осматривая домового будто шкаф перед покупкой. Вот — чудо-то! Действительно ведь он другой породы! Одним словом — дух, сущность, нежить. То есть — не живущий.

И тут же голова домового, прокрутившись ещё на сто восемьдесят градусов, замерла перед ней в нормальном положении. Меха его тоже утихомирились. Блымая пронзительно-жёлтыми глазами-фонариками, Михалапуставился на неё осуждающе.

— Наплясалась? Дык, чо дальше-то? — осуждающе спросил Михалап.

«Силё-ён домовой! А что, взять его с собой на «дивы»? — прикидывала Арония варианты тем временем. — Чем он мне помешает, сидя в чемодане? Ему уже лет пятьсот — сам говорил! И Михалап многое умеет — вон как дом шатал и жильцов выживал! Такой — уж точно, там, на месте что-то придумает. Какую-нибудь каверзу. А нет — отвлечёт мага — как Евдокию, например, — вертелись в её голове мысли — видно от головокружительного танца. — А мы с бабулей тем временем можем сбе… — И спохватилась: — Куда там — сбежать! Ратобор нас везде найдёт! А Михалап может от мага и пострадать? — критически оглядела она его — уже не вертящегося. И оказалось, что вблизипри дневном свете он весь будто клубился, не имея чётких границ. — Нясное дело — энергетическая структура. Не биологическая. А чего ж он тогда плюшки так любит? Чтобы материализоваться немного? Короче — неважно! А, что ему «сдеется» — как он говоривал? Шару-то! — решила она. — Нечисть же практически бессмертна! А Ратобор, хоть иведьмак — обычный человек! — заключила она. — Короче — надоего брать! На «дивы»! — постановила она. — А там, на месте, будет видно!

Хотя, что там могло быть видно на месте — большой вопрос. Разве что — море. И «кокосья», если повезёт.

И Арина заявила:

— Так, Михалапушка, хватит нам чаи гонять! Пора за дело браться!

— Дык, я — чо? Давай возьмёмся за его! За дело! — согласился тот, испытующе глядя на неё.

— В первую очередь, — забирая поднос и составляя на него посуду, сказала ему девушка, — мне надо доставить Евдокию и Силантия к Фаине — от греха подальше! Не бросать же их здесь? И тут нас опять выручит твой «пуртал», Михалап. Придётся с него запрет снимать. Ноя хозяйка или кто? И как я про него забыла? — посетовала она.

— Так и сымай! — одобрительно кивнул домовой. — К Кузёхе знова пидэшь? — деловито осведомился Он. — Так ить плюшек же больше нету! И булок с сырниками — тож, покончилися, — сожалеюще глянул он на жостовский поднос с пустыми тарелками и чашками.

Арония растерялась — про плюшки для Кузёхи она тоже забыла. А с ними напряжёнка — придётся идти в кулинарию. Может, сырники ему сойдут — в холодильнике у бабули замороженцелый стратегический запас — на завтрак. Но, с другой стороны — нужны ли они Кузёхе? Он и плюшками-то брезгует.

И тут девушка вдруг представила чинные реверансы с домовым-качком Кузёхой, одетым в голубой клубный пиджак, и задумалась…

Его рафинированность, его высокомерие, его крутые лестницы…

И необходимость объяснять суровому главе безопасности и блюстителю законности на территории его домовладельца появлениина этой территории её странного попутчика — порыкивающего карликового медведя Силантия. Полуночницу, допустим, она по-тихому пронесёт в сумочке. Практически ведь это — нелегальные перевозки через частные границы…

— А что, если я к Фаине скоренько по-пластунски метнусь, — вдруг осенило её — не все мозги ей тёмный маг «затуркал». — Просто «мигну» туда и обратно, как Проша делал с донесениями! Чем Силантий с Явдохой не донесение Совету… утерянных подсудимых, — криво усмехнулась она — вечно с ними проблема. — И всё! И за плюшками не надо бежать!

«А что? Учитывая опыт, приобретённый мной за посещения полицейского отделения, должно получиться! А нет, — вздохнула девушка, — придётся тогда с Кузёхой встречаться. И плюшек ему таранить. Хоть он и приятный молодой че… домовой, но общаться с ним немного… не комильфо… Чувствуешь себя очень несовершенным, что ли. Уж лучше я «метнусь».

— Дело говоришь, Аронея! Давай — по пластуньски! Так скорийше! — обрадовался домовой. — Гони отсель ентих ведьмаков! К… Фаине! — махнул он рукой куда-то вдаль. Да так, что в лучах солнечного света, падающего из окна, по комнате тут же полетел от его рукава клуб пыли. — Без их здеся будя по мене пыли и криков!

— А ты за это время скинь-ка свои «куфайки», Михалап, — посоветовала Арония, покосившись на пыльное облако. — Да одевай свою мурмолку, что ли. Или что там есть почище. Кстати, подходящего чемодана у меня нет, Михалап. А фибровые уж лет пятьдесят как не производят, — объявила она. — Но зато есть косметичка — в виде сундучка. Подойдёт? Она ж размером почти что с твой оклунок! А, учитывая, что домовой — как люди говорят, и в поддувале может спрятаться, ты вполне там поместишься.

— Кочко-метичка? Видом с сундучка? — заинтересовался домовой. — Годится! Там иь спать сподручней, чем в оклунке.

А про поддувало — злые люди врут, — не преминул он добавить. — В печной саже токмо малые домовята любят прятаться да шалить, а я с того возраста ужо вышел.

23

Оставив домового — примерять свои мурмолки и юфтевые сапоги, Арония «мигнула» к Фаине. Дорогу она теперь хорошо знала — запомнила, когда в автобусе ехала: и снежные квадраты полей, ограниченных озябшими лесополосами; и населённые пункты, обозначенных вывесками — при въезде и выезде; с парой мостов через реки, абсолютно непохожими — один железный, гулкий, второй — деревянный и глухой на звук; и с какими-то вышками — то тут, то там, илиниями ЛЭП. Специально, что ли, для пластунов, все эти меты по наставили? В общем, до места добралась она, вернее — мигнула, долетела, «аки птица» — мгновенно. Не составили труда и улицы, где она запомнила каждый поворот, добираясь к Фаине с бабулей на маршрутке. Память, как видно, срабатывала автоматически.

«Не иди только лишь по пути силы. Знания могут их заменить».

А вот и знакомый забор…

Калитка распахнулась и в ней появилась Фаина Петровна. В руках она держала маленькую леечку. Видно, поливала свои роскошные цветы. Зимой? Ну, у волшебниц свои причуды.

— Чую — гости у меня! — сказала она лукаво. — Отзовись, покажись, именем своим назовись!

И Арония почувствовала, что в тот же миг утратила свою невидимость.

— Ой! — поневоле вскрикнула девушка. И пробормотала: — Я и не заметила, что Проша включил щит невидимости! Наверное, чтобы Ратобор не узнал, куда делись его посланцы, — указала она на топчущегося с ней рядом медведя Силантия, к ошейнику которого она — на всякий случай, прицепила свой кожаный поясок.

Тот возмущённо попытался взреветь — по привычке, но вышло только поскуливание. Полуночница, скульптурку которой Арония держала в другой руке — в обычном магнитовском пакете, промолчала. Нет у неё теперь права голоса.

— А, это ты, Арония? Рада тебя видеть! Пойдём! — сказала Фаина Петровна, поворачиваясь и ведя её по цветной дорожке — мимо качающих роскошными головками цветов, к кухоньке. — Знатная добыча! — заявила она, остановившись на порожке и пока не входя в дверь. — Сейчас я приберу оборотней, дорогая. Как ты недавно сказала — от греха подальше! — лукаво заметила она.

И щёлкнула пальцами — кошка с медведем исчезли вместе с пакетом и пояском.

— Теперь-то надёжно? — спросила Арония и, наконец, почувствовала то, какой тяжёлый груз она тащила, «мигая» сюда вместе с оборотнями. И потёрла усталые руки — Не сбегут уже?

— Надёжней не бывает! — уверенно заявила чародейка. — Учтён предыдущий опыт, — подмигнула она. — . А ты, я вижу, торопишься? На свидание, что ли? — пошутила она, входя в дом и маня следом девушку.

Теперь это была уже не старушка, а красавица в казачьем наряде.

— Эх! Если б на свиданье, — вздохнула Арония, входя следом. — Ратобор привязался! Зовёт в соратники или супруги — на выбор, переговоры будут на Мальдивах, а бабуля…

— Больше ни слова! — остановила её речь Фаина, пристально взглянув. И указала на кресло. — Садись, дорогая! — Это, конечно, твоя битва, как я понимаю. И довольно давняя — ещё Аринаной начатая…. - усаживаясь напротив, задумчиво проговорила она. — И выпало так, что противник у тебя… не слабый. Но и ты не проста, дорогая. Так что — действуй! Вижу, ты проходишь ускоренный курс обучения, — усмехнулась она. — Это трудно, но эффективно. И, если уж совсем прикрутит — зови меня, я тебе помогу! — заявила она.

Девушка растерялась — какая ж она её битва, если Фаина всё время подставляет плечо? Но поблагодарить надо.

— Спасибо, Фаина! Я очень рада, что у меня есть поддержка! Домовой Михалап, вот, тоже собирается со мной на Мальдивы…

— Знаю! И правильно делает! — кивнула Фаина, ставя перед ней чашку с уже налитым чаем — заранее, что ли, приготовила? Её ждала? — Если назвал себя чьим-то товарищем, так и помогай нести его ношу! — сказала она, отхлебнув из другой чашки.

— Так он, вроде, не назывался так, — удивилась девушка, беря угощенье: плюшку и чай — рука сама потянулась.

Как всегда, всё оказалось очень вкусным: плюшка горячая и сдобрная, чай — с малиновым ароматом…

— А тебе слова нужны или дело? — усмехнулась чародейка. — Не бойся, дорогая, я много места не займу! И сундучок мне не нужен. Вот, возьми-ка мои мониста, — сняла она со своей шеи коралловые бусы и подала их Аронии. — Надень! А когда нужна будет моя помощь — сними их! Тут-то и я появлюсь рядом. А чтобы перенестись, куда тебе надо — только назови место и эти мониста на шее вокруг шеи передвинь. Вмиг там и окажешься. Но это в крайнем случае, дорогая — далее они утратят уже свою силу.

— О, спасибо, Фаина! — сказала Арония, надевая постукивающие бусы и пряча их под курткой. — А то Михалап предлагает идти нам на Мальдивы через портал, а есть ли там нужное зеркало — неизвестно. Я ведь об этом и не подумала.

— Ну и идите! Есть там зеркало-портал! — кивнула чародейка. — У одной светлой ведуньи в лесном шалаше — Чипа её зовут. Передашь ей от меня привет, — положила Фаина перед Аронией плюшку, накрыв её салфеткой. — Слов никаких не надо. Что нужно, она с тебя и так с-читает. И поможет оказаться в нужном месте острова.

Арония в ту же минуту увидела тропический лес, а в его глубине шалаш из огромных пальмовых листьев. Даже слово на ум пришло странное — юбея. И поняла, что так называется это строение. И рядом — статная темнокожая женщина в ярком наряде…

— Ну, вот! Теперь всё в порядке, — с облегчением вздохнула девушка. — А то — просто дурдом на летней даче какой-то! Михалап мурмолку уже ищет, чемодан от меня требует, а про «пуртал», считает, что дело уже решённое. Хотя у меня два и два не складывается. Как на Мальдивы попасть, как оттуда выбраться? Да и получится ли у меня этого княжича-клептомана приструнить? — невесело усмехнулась она. — Если б я не училась соблюдать спокойствие, уже б по потолку б бегала. Думаете, я справлюсь с Ратобором? — нерешительно спросила Арония у чародейки, смакующей варенье. — Мне ведь это просто необходимо — бабуля ведь в заложниках.

А кому ещё пожаловаться, если не ей?

— Ну, за Полину Степановну не волнуйся, дорогая — она нигде не пропадёт. Блаженным и пьяным сами боги помогают! — усмехнувшись, заявила Фаина. — Справишься! За тобой — древний род ведающих. Он поможет! Удачи тебе, дорогая! — сказала чародейка и взмахнула рукой…

Голова у Аронии закружилась и…

В тот же миг она оказалась у себя дома, держа в руках плюшку, завёрнутую в матерчатую салфетку.

«Уснула я, что ли? — растерянно осмотрелась она. — Не похоже! Плюшка же Фаинина — вот она», — приметила она, положив ту на комод.

Её внутренний сокол тут же донёс: ни Евдокии, ни Силантия в доме нет — ни в реальном, ни в скульптурном виде, а наверху, на чердаке, активно суетиться домовой, собираясь на Мальдивы.

«Как она это сделала? — спросила себя поражённая донельзя девушка. И тут же решила: — А чему удивляться? Абы кого не назначат Главой Клана! Мне ещё учиться и учиться, чтобы стать такой же чародейкой».

И тут с потолка неожиданно что-то рухнуло, а перед растерянной Аронией возник Михалап собственной персоной.

— А я чую — вернулася ужо! И мне б надо поспешать! — заявил он, кладя возле её ног тёмное бабкино «зерцало».

— Михалапушко! Ты? Каким ты красавчиком стал! — всплеснула девушка руками.

И правда — красивее домовых не бывает! Хотя она, кроме этого, других-то и не видела. Но всё же…

Михалап сейчас был похож на красна молодца из русской народной сказки: весь из себя стройный и красивый, да в красных сапожках с расшитыми отворотами, да в зелёном кафтане, с нашитыми на воротнике и обшлагах самоцветами, да в нарядной меховой шапке на рыжей голове. Надо отметить — голове почти что не косматой. А на плече он держал… оклунок.

— А зачем тебе этот заплатанный мешок? — не сдержалась девушка. — Весь имидж себе испортил.

— Ну и пусть! Знать не жалаю, хто такой этот «имиж»! — сердито заявил «добрый молодец». — И одет я — как полагается истинному домовому!

Вообще-то Арония представляла себе наряд домового немного по-другому. Но коли Михалап так считает — быть по сему!

— А тама, в оклуноке, покоятся все мои струменты! — тряхнул он громыхнувшим мешком. — Ён ищщо моей бабкой пошит — Апраксией. А многое, чо в ём — от дедки Харея мне досталося, — гордо проговорил он. — Я ж енти струменты в лагеря с собой брал — как с Акимом срок сбывал. И оне тама присгодилися! Хотя, могёт быть, и имиж мой того, спортили, — признал он. — Зато я с ентим оклунком завсегда помогал Акиму норму сполнять! И его вражин с им изводить было сподручнее. Я ить цей оклунок для дела взял, Аронеюшка, ты не препятствуй. Ён мне и в Мальн-дивах сгодится, по моей думке.

— Да зачем он тебе на курорте? Нет там норм! А Ратобора твой «струмент» в заплатанном мешке и подавно не впечатлит и не испугает! — недоумевала девушка. — Хоть он и вражина. Или ты на Мальдивах в строительную бригаду решил наниматься? И монет мальдивских подзаработать? Так, что ль? А говорил — помогать будешь, — прищурилась она.

— А чо, возьмут меня в бригаду-то? — вдруг заинтересовался домовой. — И монет за работу дадут? Золотых? — воспрял он. — Я ить строительству-то обучен!

— Знаю, как ты обучен — всё там расшатаешь! — махнула рукой девушка. — Да и какое там золото? На Мальдивах, думаю, сейчас доллары в ходу — чтобы ты знал. А это далеко не твой царский рублевик — это бумажки такие зелёные.

— Жаль какая! — вздохнул домовой, упорно прижимая к плечу свой мешок. — Так ить ты ж сама сказывала: вдруг мы не возвернёмси оттудова! С див. А жить-то нам на что-то надоть! — заявил он. — Вот, заработаю, плюшков мне спекёшь! — размечтался он.

Арония вздохнула — ему б только плюшки!

— Ладно! Что с тобой делать? Бери туда и свой мешок! — махнула она рукой — ей, в общем-то, сейчас было не до его причуд. — Если он влезет, конечно!

Открыв ящик комода, она достала оттуда свою косметичку — в виде стилизованного сундучка. Та была довольно объёмна — где-то сорок на тридцать сантиметров. В неё Арония сбрасывала всякую ерунду: недоиспользованные пудры, туши, старые расчёски, бутылочки с лаком. Девчонки в общаге зачем-то подарили ей этого монстра на день рождения. Вот и «присгодился». Расстегнув замок, она выгребла из него в ящик всё содержимое и поставила косметичку перед Михалапом.

— Вот он, твой чемоданчик. Вместо фибрового. Пойдёт?

— Чо такой манюсенький-то? — недовольно пробурчал домовой.

И, вдруг, мгновенно уменьшившись, легко запрыгнул с пола прямо в сундучок — втянулся. Оттуда тут же полетели, покатившись в разные стороны, остатки её косметических запасов — помады и карандаши.

— Э, осторожнее там! — сказала Арония, собирая это добро с пола.

— Мне девчачьи игрушки тута без надобностей! — просопел тот из косметички. — Давай, укрывай меня!

— Чем? И зачем? — озадачилась девушка.

— Вот, непонятлива-то! А ищщо ведающщая! Плата носового, што ль, нет у тебя? — недовольно пробурчал тот. — Я привыкший к тайностям.

Арония, вздохнув, порылась в своей сумочке и достала оттуда упаковку разовых бумажных платочков — в ромашку. И, расправив одну, положила её сверху в косметичку.

— О, вот так ужо пойдёт! — глухо отозвался из её глубины Михалап. — Давай, закрывай вовсе сундучок! — И когда молния закрылась, приказал: — Ну, поехали, что ль?

Ну, что ж, поехали! К ведунье Чипе с её «зерцалом» — на Мальдивы!

24

В лицо девушки пахнуло горячим ветром и йодистым запахом морского бриза, а в глаза ударило ослепительным светом…

Арония стояла на белом песке, держа в руках косметичку, будто какой-нибудь визажист по вызову, явившийся к клиенту. Ну, косметичка! И что? Может, она так радеет о своей девичьей красоте, что даже на Мальдивы отправилась с косметикой! Хочет выглядеть перед женихом Ратобором на все сто! Впрочем, нет — сто многовато, хотя бы на свои двадцать. А в другой её руке почему-то был зажат телефон. Привычка, наверное. Как современный человек, она, небось, не могла представить свою личность полноценной без этого аппарата, поддерживающего социальные связи. А, может, её подсознание таким образом оставило хоть какую-то вероятность связаться с Владиславом. Или… Щегловым, что ли. У полковника такие возможности, что она бы не удивилась, если б и здесь услышала в телефоне его басок. Мол — привет, Санина! А уж он мог бы, наверняка, прислать за ней какой-нибудь реактивный самолёт. Или ракету, на худой конец. Полковник своих в беде не оставит.

Короче — Арония была во всеоружии.

Ну и род всегда при ней — он скрыт в её крови…

— Мальн-дивы! — завопила вдруг её сумочка-сундучок голосом Михалапа.

Замок на ней сам вжикнул и оттуда показалась, хоть и уменьшенная, но всё так же всклокоченная голова домового. Нарядная мурмолка, как видно, от волнения и тряски, с неё слетела.

— Тихо ты! — шикнула на него девушка и домовой тут же скрылся, хотя щёлочка, всё ж, осталась, в которую посверкивал зелёным огнём его глаз.

— Идеже тута та спица? — прошептал он. — И ни одного кокосья!

Но Арония, не ответив, лишь прищурилась от яркого солнца и осмотрелась:

Её окружала неописуемая красота тропического острова: в бездонном небе сияло знойное солнце, голубела морская даль, с шипением набегали на белый песок бирюзовые волны, вдоль берега, шелестя огромными листьями, тожественно стояли тонконогие пальмы, а поодаль зеленели куртины цветущих яркими экзотическими цветами кустарников.

Просто чудный сон! Только очень жаркий.

Арония сняла дублёнку — перекладывая косметичку из руки в руку, попутно засунув телефон в её карман, и перекинула на локоть.

«А где же чародейкина Чипа? — озадачилась она. — И где «зерцало», через которое мы сюда попали?»

Вокруг были только песок и солнце. В общем, всё почти так, как при встрече с Ратобором. Как ей тут разобраться в местной географии? Где искать мага — будь он неладен? И где бабуля, пленённая им? Может, её уже и от местных аборигенов не отличишь — загар тут небось, бешенный.

И тут перед ней проявилась из воздуха статная красивая африканка — та самая, которую Арония видела мельком в своём видении у Фаины. Наряд на ней был… африканский — что-то невероятно пёстрое и радужное наверчено то тут, то там. Она держала в руке зеркало — обычное, круглое, с ручкой, какие бывали у деревенских модниц в старину. И смотрела она на Аронию… вопросительно? Нет, скорее — требовательно! Так и казалось, что сейчас она отправит её обратно. Мол, проваливай отсюда!

И тут — в самый неподходящий момент, девушка вдруг услышала — вж-ж-жик, как замочек косметички закрылся.

«Михалап боится Чипы? — удивилась она. — Нежить — человека? Да и мне от её взгляда как-то не по себе. Будто я лазутчик, нарушивший границы суверенного государства. Хотя, ведь так и есть. Это территория принадлежит Чипе и, согласно Покона, я должна представиться… Главе местного Клана. Так вот она кто! — вдруг сообразила сообразила девушка, ощутив её статус. — Ясно! Фаина абы кому плюшек-ватрушек дарить не станет!» — пронеслось в её голове.

И, спохватившись, она тут же поклонилась африканке, сказав:

— Приветствую тебя, о, Чипа, Глава Мальдивского Клана! Извини — не знаю твоего полного имени. Я — Арония, из рода ведающих, прибыла сюда из России — временно, по одному очень важному делу. Тебе, Чипа, поклон от Главы нашего Клана — Фаинаны! Это она помогла мне использовать твой портал. Извини, что так получилос. Я оченьспешила!»

И, выхватив их кармана дублёнки свёрток с плюшкой, с почтением подала его африканке — пока та чего-нибудь против неё не предприняла.

«Стрелить» Чипа, конечно, не станет, но ей этого и не надо — она чародейка. Может, даже посильнее, чем Фаинана. Если не заколдует, то просто вернёт меня туда, откуда явилась. А как же тогда бабуля? Её надо выручать! Да и с Ратобором надо разобраться, пока он с ней сам не разобрался», — с опаской подумала она.

Уж больно грозно выглядела африканка.

Но недовольство вмиг исчезло с лица Чипы — как будто она слышала всё то, о чём Арония подумала. Да это так и есть! Ведь её взгляд — как только она взяла салфетку с даром чародейки, стал… гостеприимным.

«Добро пожаловать на мой остров, Арония! Фаинане тоже от меня поклон передавай! — прозвучал ответ в голове девушки. — Чем я могу тебе помочь? Всё, что могу, сделаю! И пусть твой домовой не боится, — усмехнулась Чипа. — Я ем таких только на завтрак, а сейчас уже обед».

«Как, она и про него знает? Не зря же говорят, что такие видят на семь футов под землёй», — восхитилась Арония.

Она покосилась вниз, но в косметичке было тихо. Куда это домовой пропал? Может, просто затаился? Впрочем, сейчас не до него — сам напросился на приключения. Дело не ждёт!

И у Аронии перед глазами сама возникла картинка того места, где она разговаривала с Ратобором. Хотя, на её взгляд, тот берег мало чем отличался от этого — такой же песок, то же море и те же пальмы.

— Мне надо попасть туда, — сказала она. — Поможешь, Чипа?

Как-то девушка ещё не привыкла говорить мысленно. Но Чипа её, очевидно, понимала. Потому что в её голове тут же прозвучал ответ:

«Я всё поняла, Арония, и знаю где это. Там растут совсем другие пальмы — я ведь знакома со всеми деревьями и растениями на моём острове. И знаю их, как и людей, которые здесь бывают. Помню и тебя, Арония! — улыбнувшись, молча, пояснила Чипа. — Но дела других Кланов, если они не нарушают наши права, меня мало волнуют. Сейчас — другое дело. Что ж, удачи тебе, Арония! Если нужна будет помощь — просто позови меня по имени».

И африканка мгновенно пропала. Будто её смыло водой или унесло ветром.

А Арония оказалась там, куда стремилась попасть.

Да, картинка была очень похожа на ту, откуда она перенеслась, но уже не та. Здесь, действительно, были другие деревья. Теперь и она слышала их голоса — это ведь не просто ветер шумит в кронах. Каждое дерево имело свой… ритм и тон.

Что она попала в нужное место, подтверждало и то, что здесь был Ратобор.

Сам князь Иглович собственной персоной, не к ночи будь помянут, задумавшись, сидел на шезлонге у самой линии прибоя. Похоже, всё за тем же столиком. И потягивал из хрустального фужера вино, которое, возможно, пил из того же самого кувшина. И это был тот же Шабли 1899 года — мамино любимое.

Он тут живёт, что ли? И спит тоже, когда кувшин пустеет? Дремлет под шум волн, положив свою красивую голову на ажурный столик?

«Тот ещё натюр-морд получается, — хмыкнула про себя Арония. — Только вот букет в вазе был другой. Не удивительно! Ведь прежний — какие-то там глориозы, он отдал… бабуле, выходит. Они ей так понравились. И на этот раз перед ним красовались в вазе огненно-жёлтые цветы вперемешку с фиолетовыми орхидеями. Эстет! — усмехнулась она. И маг был один! — Куда он её спрятал?»

Арония шагнула к нему и возмущённо крикнула:

— Где моя бабуля, Ратобор!

Он повернул у ней голову, взглянул…

И только тут девушка поняла, как нелепо сейчас выглядит перед этим хлыщом, нарядившемся по курортному — в белый льняной костюм и модные светлые сандалии.

На ней был тёплый вязанный свитер и джинсы!

И стояла она, утонув в песке замшевыми сапогами — столь нелепыми здесь.

На её локте висела дублёнка — ужасно неуклюже выглядя здесь. И совершенно неуместная на субтропическом побережье!

А в руке девушки болталась огромная и несуразная косметичка, разрисованная томными глазками…

«Просто ужас! — сказала бы бабуля. — Это не комильфо! Московский бомонд был бы в шоке!»

И откуда только взялся на её голову этот домовой со своим непреодолимым желанием посмотреть на «дивы»! Арония, взяв с комода Фаинину плюшку, сунула её в карман дублёнки…