— Отпуск? — неприятно удивился Станислав, разглядывая подсунутый ему под нос планшет с уже оформленным заявлением. — А зачем тебе отпуск? Мы же совсем недавно две недели на курорте Аркадии бока отлеживали! У тебя вон еще и загар не сошел!
— Понимаешь ли, Стасик, жаркое солнышко, море и песочек — это, конечно, хорошо и для здоровья полезно, — виновато пожал плечами Вениамин, — но отпуск мне действительно нужен. Хотя бы на восемь дней. И обязательно с послезавтра. И вообще, если на то пошло, я за все эти годы, пока мы летаем, ни разу в полноценном отпуске не был! Только вот такие вынужденные, то неделя, то две, когда клиент задурит или в маршруте какая нестыковка, а под боком окажется какая-нибудь не слишком опасная для человека планетка. Ну или вот как сейчас — порядочный заказчик премию натурой выпишет, на две недели в своем пансионате и режиме «все включено». Приятно, да. Но Стасик, понимаешь… Мне надо кое-куда слетать и кое с кем кое о чем пообщаться.
— А… — Станислав вздохнул и как-то ссутулился. Потянулся к ящику стола с капитанской печатью. — Ясно. Место подыскиваешь? Устал по космосу шататься, понимаю. Мог бы так и сказать, чего сразу про отпуск. Будто я тебя не отпущу. Будто мы не друзья.
Теперь вздохнул уже Вениамин. Щелкнул по планшету, раскрывая дополнительное вирт-окно, ткнул в него пальцем.
— Вот! И прежде чем ты начнешь по отработанной схеме загоняться и рефлексировать на тему о том, какой ты плохой капитан и как затиранил до полного непотребства команду, скажу, что никуда я уходить не собираюсь. И не надейся! Мне просто надо слетать на конференцию, раз уж все так удачно совпало со сроками и маршрутом.
— А! — облегченно выдохнул Станислав, действительно уже начавший было гонять мысли по привычной схеме самоедства и сомнений. — Ну и хорошо тогда. А чего сразу не сказал?
— Ну я же знаю, как ты относишься к конференциям… особенно таким.
Капитан прижал электронную печать к заявлению, дождался подтверждающего писка, и бросил обратно в ящик стола, отдав Вениамину планшет. Уточнил:
— А что за конференция-то?
— Традиционные методы нетрадиционной медицины! — со вкусом ответил доктор, явно заждавшийся этого вопроса. И удовлетворенно разулыбался, наблюдая, как у Станислава вытягивается лицо.
— Традиционные нетрадиционной? Это что значит? Это как вообще?
— А то и значит, — благодушно ответил доктор. — Это как ориентация на Афонах, что Старом, что Новом. Традиционно нетрадиционная. — И пояснил, видя по одуревшему лицу капитана, что тот все равно ничего не понял: — Ну вдруг с нами какое безобразие случится в какой-нибудь такой глуши, где под рукой ни медсканера, ни реа-блока, ни диагноста, ни тем более криокамеры? Надо же мне знать, как вам на коленке кости вправлять и порванные шкуры штопать при помощи походной аптечки!
— …А еще от мужского обессилия оченно мандрагора помогает, очень, очень, я тебе, май хер, скажу, действенная метода! Я на всех своих мужьях проверяла ее пользительность, на всех пяти! Муж, это вообще такая штука, которая легко поддается усовершенствованию. И знаешь что я тебе скажу, май хер? Отлично мандрагора сработала, все пять раз! Как они ни отбрыкивались.
Соседкой Вениамина Игнатьевича по столу (а также невольной собеседницей) оказалась дама весьма примечательной и объемной наружности, чем-то напоминавшая отъевшуюся Бабу Ягу (у нее и имя было какое-то подходящее, что-то почти такое же, но в общем шуме доктор расслышал плохо, а переспросить постеснялся. Запомнил только, что по профессии она нянюшка). Характером нянюшка обладала общительным, а басом — гренадерским, и потому собеседницей оказалась практически единственной.
Обед давно закончился, но покидать буфет нянюшка не собиралась, громогласно объявив всем, кто хотел слышать (или не хотел, но непредусмотрительно оказался на расстоянии менее тридцати метров), что мастер-класс по использованию в лечебной кулинарии химерьих яиц будет только вечером, а на всю остальную чушь она не намерена тратить свое драгоценное время. Уж лучше потратит его на общение с приятным господинчиком… как там тебя? Ты ведь не женат, красавчик? Впрочем, какая разница, когда и кому это мешало, правда, май хер?!
При этом она многозначительно причмокнула и подмигнула, так плотоядно колыхнув трехслойным подбородком, что Вениамин Игнатьевич содрогнулся и почел за лучшее даже не пытаться удрать — ведь для этого пришлось бы протискиваться к выходу из-за столика не просто в в опасной близости от чрезмерно общительной и игриво настроенной нянюшки, а буквально в нее вжимаясь.
К тому же нянюшка, несмотря на пугающий вид и не менее пугающее дружелюбие, оказалась неплохим специалистом в своей области. Пусть и довольно специфической, но лишние знания по смежным предметам редко бывают действительно лишними для корабельного врача. Главное — придерживаться чисто профессиональных рамок и корпоративной вежливости.
— Корень мандрагоры, вы говорите, коллега? — спросил Вениамин Игнатьевич, напуская на себя подчеркнуто деловой вид. — А как именно его следует применять и эээ… употреблять? В сыром виде, выжимка, экстракция, настой? Перорально, поверхностно, внутримышечно, внутривенно? В какой дозировке и с какой регулярностью?
— Орально, это ты правильно сказанул, красавчик! — басовито хохотнула коллега, отчего направлявшуюся к соседнему столику парочку сдуло к самой стойке. — Орали они знатно, это да, все пятеро. Зато потом как огурчики! Мощные такие огурцы, ну ты меня понимаешь, красавчик! И в пупырьях!
Она снова подмигнула и попыталась игриво пробить Вениамина Игнатьевича в печень, но тот успел отшатнуться. И торопливо уточнил, возвращая разговор в относительно безопасное русло:
— То есть использовать как пищевые добавки? Употреблять через рот, то есть?
— Можно и через рот… — Нянюшка как-то сразу поскучнела, задумалась. Потом кивнула уже более уверенно, и даже ладонью по столу прихлопнула, подытоживая (стол попытался поджать ножки. Но не преуспел): — Через рот тоже сработат, мандрагора, она такая. Как хошь, так и сработат. Но через зад сработат лучше, точно тебе говорю, май хер!
Доктор открыл рот. И закрыл его, так ничего и не сказав. Но нянюшке, похоже, его ответа не требовалось:
— Можно и корень имбиря, но его лучше тертым, тоже воздействует будьте нате, преорально! Орут как резаные! И все мужские соки прочищаются и так и брызжут. Так и брызжут! Но мандрагора все ж таки лучше. Она ведь еще и кусается, мандрагора-то! Главное — пропихнуть ее по самую маковку, поглубжее, значит, чтобы куснула куда следоват! Ну что, будешь мандрагору брать? У меня хорошие, отборные есть. Кусучие — страсть! Младшая невестка собирала, не помню, как там ее, чуть без пальцев не осталась. Хорошие мандрагоры!
— Знаете, хм-м… коллега… — доктор слегка отодвинулся вместе со стулом. — Мне такое, пожалуй, что и без надобности. Понимаете ли, хм… в дальних перелетах перед экипажем … ну и мною, как корабельным врачом… встают проблемы скорее обратного… хм… свойства.
— Проблемы? — опять хохотнула нянюшка, наваливаясь на столик мощной грудью и сдвигая его в сторону доктора. — Какая же это проблема, ежели оно встает?!
Вениамин Игнатьевич панически заметался взглядом по сторонам в поисках выхода… И обнаружил, что его перекрывает смутно знакомая тощая фигура в черном плаще с капюшоном.
— Ты можешь сколько угодно смотреть на кота и говорить себе, что это не кот, ведь на кота он совсем не похож, ну и кто в итоге будет прав? — Нянюшка хохотнула, ерзнув на стуле. Стул жалобно скрипнул, но выдержал. И доктор отлично его понимал: вряд ли стоило бы завидовать участи мебели, которая бы посмела подвести нянюшку Ягг. — Хороший котик! — добавила нянюшка и потеребила свою грязную драную горжетку за грязным драным ухом. В ответ раздалось шипение и воздух со свистом рассекла когтистая лапа. Но нянюшка уже отдернула руку, еще раз басовито хохотнув, и лапа проскрежетала по столешнице, оставив на ней глубокие борозды.
Это действительно было котом. В какой-то мере. Однако мера та была достаточно условной. Когда доктор задумывался о том, с каким именно животным он мог бы себя проассоциировать, то с изрядной долей самоиронии останавливался на котике. Совершенно не похожем на Котьку. Толстом, ленивом всем довольном вечно улыбающемся дымчато-песочном любителе теплых пледов и мягких диванчиков. С появлением на корабле Сени доктор стал подумывать в ту сторону, что его родовой тотемный зверь вполне мог бы быть и такого черно-белого окраса. Или даже серого. Главное ведь не в цвете. И даже не в упитанности.
Нечто серое, обманчивой тряпочкой обвисшее на плечах нянюшки, это подтверждало. Нянюшка сказала, что его зовут Грибом. И доктор, с содроганием вспомнив Эдем, понял, что это конкретное нечто заслужило свое имя по праву.
Еще один повод держаться от нянюшки подальше — если бы доктору было мало всех остальных поводов.
— А у этого хера мандрагоры не бери! Они у него орут! — рявкнула вдруг нянюшка, заметив, что взгляд доктора опять упал на фигуру в длинном черном плаще с капюшоном. Доктор вздрогнул — впрочем, как и половина посетителей. Человек в черном надменно покосился в их сторону, но даже головы не повернул. И уж, разумеется, вздрогнуть и не подумал.
Увы (доктор подавил тяжелый вздох), но это действительно был всего лишь человек, а вовсе не померещившийся ему было старый знакомый. А то, что казалось капюшоном, на деле оказалось всего лишь длинными черными волосами. Старый знакомый, когда-то посетивший «Мозгоед», вполне мог бы приструнить разошедшуюся нянюшку. Человек, пусть даже и одетый в черное и с самой брезгливой гримасой на бледном лице — вряд ли.
— Отличный зельевар, на его лексус обязательно надо прийтить, — прогрохотала нянюшка, и тут же добавила, и не подумав приглушить голос: — А как человек полное дерьмо! И характер дерьмо, и мандрагоры у него дерьмо. Ты их лучше у меня бери. А с этим не знакомься. О нем нехорошие слухи ходят. Он в какой-то школе работает, в закрытой… ну ты же меня понимаешь, май хер?
Нянюшка подмигнула.
— Не очень…
— Ну что он с одним из своих учеников… — нянюшка перешла на громогласный шепот, от которого задребезжали бутылки в баре. — Сошелся, стал быть, ближе, чем предписано учебной программой. Индим-ви-дульное, стал быть, обучение. Или двудульное, это уж как пойдет. А может, и не с одним. Чего теряться-то: там целая школа!
— Какой ужас…
— Вот именно! — С искренним гневом треснула кулаком по столу нянюшка. — И чем его, спрашивается, ученицы не устраивали?!
С этими словами нянюшка грозно нахмурилась и полезла под многочисленные юбки. Вениамин икнул, вжимаясь спиной в стену и изо всех сил стараясь по примеру правильных киборгов прикинуться мебелью. Дэну, помнится, это почти всегда удавалось, и оставалось надеяться, что доктор в этом деле окажется не хуже навигатора. Нянюшка же, покопавшись в многослойных складках (доктор постарался сразу же забыть и мышиные черепа, вместо подвесок украшавшие одну из нижних юбок, и мощную круглую коленку, больше напоминавшую навершие моргенштерна, обтянутого чулком крупной вязки в кокетливую клетку), торжествующе выдала:
— Ага!
И извлекла откуда-то из подъюбочных недр огромную плоскую фляжку, более достойную именования фляги. Свинтив крышку размером с двухсотграммовый стакан, нянюшка основательно приложилась к широкому фляжному горлышку и сделала несколько мощных глотков. Запахло жидкостью для натирки полов и клубничной эссенцией. Удовлетворенно рыгнув, нянюшка завинтила пробку и снова закопала фляжку под чулочную резинку (доктор, конечно, не мог бы дать руку на отсечение, но ему показалось, что в качестве оной использовалась шина от автотранспортного средства размером как минимум с камаз). После чего хрястнула по столу ладошкой и вопросила у окружающего пространства:
— А не спеть ли нам песню?
Надо отметить, что по сравнению с настроением нянюшки майскую погоду можно было считать эталоном стабильности и заносить в палату мер и весов, ибо нянюшкино настроение меняло траекторию своего вектора не хуже стрелки компаса в центре магнитного полюса. Вот и сейчас от возмущения она так быстро перешла к игриво-кокетливому настрою (в нянюшкином исполнении пугающему, пожалуй, даже более), что пространство предпочло не возражать.
ПРИМЕЧАНИЕ — Хотя вообще-то Вениамину Игнатьевичу где-то в глубине души почему-то казалось, что нянюшке глубоко срать на мнение какого-то там пространства, пусть даже и окружающего.
— Мою любимую! — рявкнула нянюшка, окончательно воодушевленная то ли содержимым фляжки, то ли самой идеей предстоящего песнопения. — Про ежика!
И вдруг с неожиданной для ее габаритов прытью вспрыгнула на стол, сшибая тяжелыми башмаками пластиковые стаканчики (к счастью, уже давно пустые) и фарфоровую салфетницу (теперь уже битую, тоже будем считать, что к счастью). Вениамин Игнатьевич обмер. Столик (пластиковый стандартный с четырьмя довольно хлипкими ножками) — тоже.
Нянюшка притопнула ногой (столик жалобно всхлипнул и решил последовать примеру прочего окружающего пространства) и принялась бодрым оглушительным рэпом зачитывать список тех, кого опытный специалист может поиметь тем или иным способом, при этом энергично выплясывая нечто вроде то ли канкана, то ли «эх-яблочка», со взметываниями выше собственной головы как юбок, так и добротных башмаков каменной твердости.
Зато проход на волю оказался открытым, чем и не преминул воспользоваться Вениамин Игнатьевич, попутно уверяя себя в том, что это вовсе не похоже на поспешное бегство и нет ничего позорного в стратегическом отступлении перед превосходящими силами противника. Каменной твердости башмак, просвистевший в нескольких миллиметрах от его виска, лишь придал этим доводам дополнительной убедительности.
Пожалуй, Станислав был прав и не все конференции одинаково полезны. Да и вообще хватит с него нетрадиционных методов… чего бы там ни было!