Доказательство Канта

Интерлюдия 15 О бедный, бедный гений!

После очередного спасения Тайвина и того, как я хорошенько выспался и получил заслуженный втык от реаниматолога, долго и очень красочно расписывавшего мне последствия моего недальновидного побега из госпиталя, мне пришло в голову устроить госпитальные посиделки, пока меня не выписали. Я целую пару дней соблюдал все предписания и режим и не рыпался, сейчас же, чувствуя себя намного лучше, решил немножко больничный покой нарушить.

Голова еще кружилась, оставались и призраки слабости, но сердцебиение нормализовалось и настроение, как ни странно, тоже. Я за собой такую особенность знал: у меня будет потом, недели через две-три, заслуженный ответный пинок из личностных недр, когда наконец до всего моего сознания, подсознания и бессознательного дойдет, как до жирафа, какую глобальную пакостную свинью мне подсунула Макс. Нет, ну это ж надо, а! Сам я запрещал себе к ней подкатывать, и в результате дозапрещался до того, что не я, а она глупостей наделала. Лучше б я изменил своим правилам и у нас, может, что-то и срослось. А так, получается, я кругом сам виноват, недоглядел. Я с досадой вспомнил эпизоды, когда Макс на меня косо посматривала, как прикусывала губу, как стреляла глазками и поправляла прическу, ходила за мной молчаливой тенью, утешала в сложные моменты и старалась лишний раз погладить по плечу. До чего же я дурак! Нет, помотал я головой, это самокопание надо прекращать, желательно сию секунду, а то накроет прямо сейчас, а у меня там гений один лежит недоумерший, сначала надо с ним разобраться.

И я пошел к Тайвину в гости в дальнюю палату, благо нас обоих с утра поместили в отделение интенсивной терапии и снизили количество и качество медицинских издевательств. По пути я прихватил с собой два стакана компота и оставшиеся с утра булочки с корицей, рассчитывая их ученому скормить — у меня с корицей были долгие, сложные и неприятные взаимоотношения.

Тайвин, бледный, но уже более живой, чем раньше, встретил меня кривой ухмылкой: дышать ему было еще больно, равно как и улыбаться. У него лицевые мышцы для этого вообще плохо приспособлены, а тут я, весь такой прекрасный и лучезарный, с булочками и компотом, с ним здороваюсь:

— Привет!

— И тебя с добрым утром. Я смотрю, ты немного ожил, — ответил мне ученый.

— Это примерно на месяц. Потом накрывать будет, — доверительно пояснил я и спросил: — У меня к тебе вопрос. Ты как сюда попал?

— Чего? — не понял штатный гений. — В смысле — сюда? Издеваешься, что ли?

— А, не, не в смысле в больницу, в смысле в программу. Помнишь, ты как-то сказал, что многим Корпусу обязан. И еще мне недавно доктор по секрету сказал, что у тебя какие-то неполадки с сердцем. Чем это ты таким интересным обязан и как тебя пропустили?

— А… ты об этом… вот любопытная морда. История будет длинная и поучительная. Правда, конец у нее… не совсем, чтобы до конца счастливый, но меня устраивает. — Тайвин принял из моих рук компот и с удовольствием отхлебнул. — А булки ты мне, я так понимаю, притащил? Молотые сушеные тараканчики, все, как я люблю.

— Запомнил, ты глянь. Тебе, конечно, — кивнул я. — Историю-то расскажешь?

— Спешить нам вроде некуда… Присаживайся, расскажу.

Я сел на стул рядом с его кроватью и навострил уши.

Аристарх Вениаминович был человеком востребованным. Более того, с течением времени он стал одним из ценнейших людей для Межмирового правительства. Умудренный годами преподавания экстремальной психологии в Академии объединенного астрофлота, он обладал редким и крайне полезным даром: чуять кадры. Если во времена расцвета сил, преподавательского мастерства и карьеры к нему прибегали посоветоваться в духе: «Аристарх Вениаминович, а вот к нам из этого выпуска кого посоветуете?», то ближе к благородному возрастному рубежу в шестьдесят лет он стал экспертом по подбору кадров для большинства подведомственных правительству служб, министерств и ведомств.

Подобранные им специалисты попадали потом в не знающие исключений жернова системы: полиграф, проверки ближнего и дальнего окружения, психологические тесты, тесты на проверку факторов риска, медицинское обследование физического состояния, изучение психологических и личностных особенностей характера кандидата и далее в том же духе. Но в Министерстве межпланетарных дел последний кабинетный работник был в курсе, что Аристарх Вениаминович практически никогда не ошибается, а если ошибся — надо протереть глаза и перепроверить, возможно, ошибся не он, как частенько и случалось.

Поэтому вопрос, кому поручить руководство совместным военно-научным проектом по изучению перспективы колонизации только открытой шестой экзопланеты, потенциально пригодной для жизни, не поднимался. Зачем, если и так понятно: сошлись воедино звезды, возраст, стаж, звание и необходимые навыки. Аристарх Вениаминович, правда, некоторое время колебался, потому как одно дело — астродесанту советовать взять на поруки не плечистого задиристого бойца, а крепенький середнячок с замашками отличного командира в обозримом будущем при правильном воспитании, другое — взять на себя ответственность за судьбу целого мира. Тут цена ошибки будет чересчур высока для одного человека.

Но один из первых его ставленников, дослужившийся до полковника при Министерстве обороны Межпланетарного правительства и ведавший управлением боевой подготовки Объединенного астрофлота, старого друга переубедил. Придя в гости, он заявил, что ему поручили в будущем стать руководителем колонии, но без своего любимого преподавателя он никуда не полетит и вообще в отставку подаст. Нехитрая лесть и прямой дружеский шантаж Аристарха так умилили и тронули до глубины души, что он согласился. Возможно, чашу весов в положительную сторону качнула еще и коллекционная бутылочка с содержимым цвета осеннего солнца, с нотками йода и соли в аромате и со вкусом моря, торфа и креозота, но эта тайна острова Айла осталась за тяжелой дверью кабинета полковника Вернера.

Несколько месяцев, пока в кабинетах до хрипоты утверждался возможный штат сотрудников для одной из важнейших для человечества миссий, их должностные обязанности и полномочия, Аристарх провел в задумчивом прощупывании старых связей. Оказалось, если хорошенечко подергать за ниточки выпускников, особенно тех, кто нашел свое место в жизни и на службе, можно найти исключительно великолепные образцы людей. Умные, дисциплинированные, неподкупные, подготовленные по всем параметрам и, главное, до блеска в глазах преданные и лояльные. Так что с военным штатом проблем не оказалось, и укомплектовался он быстро. А вот с ученой братией легко и просто не получилось.

В большинстве своем научные светила, даже если и находились в недрах правительственных структур, возраст имели преклонный, а вот тяги к авантюрным выходкам в духе отправиться через половину Галактики к черту на кулички изучать новый кремнийорганический мир не имели. И предпочитали обожание со стороны студентов и аспирантов, а не сомнительные перспективы славы покорителей иных миров. Находились, конечно, более амбициозные и молодые кандидатуры, но этих забраковывал сам Аристарх, чувствовавший с их стороны жажду славы, признания и лести без готовности вложить в проект всю силу интеллектуального таланта.

Обращаться к гражданским было чревато слухами, и Аристарху пришлось пойти на хитрость, и попросить ведущие вузы и научные центры подкинуть молодым научным сотрудникам задачку про вымышленное животное. Результат его порядком удивил: фантазия человека оказалась поистине безграничной, и еще больше его удивила одна из статей, попавшая точно в цель, но к которой (он такие вещи хорошо видел) ксенозоолог Салливан имел отношение опосредованное, а фактический автор для программы интереса с первого взгляда не представлял.

Штат научных сотрудников затормаживал проект, отодвигая начало миссии, и набирался до отвратительности медленно, пока в один прекрасный день в коридоре под дверью ломающего себе голову над решением этой и сотни других проблем Аристарха не раздалось звонкое:

— Кто тут главный? Мне надо с ним поговорить.

Послышался шум борьбы, и заинтересованный Аристарх выглянул на ее звуки из кабинета: незнакомый молодой человек лет двадцати-двадцати трех пытался отбиться от охраны, скрутившей столь бесцеремонно вломившийся в святая святых совершенно секретного проекта лишний элемент. И быть бы настойчивому безголовому юнцу с позором выпровоженным из здания, если бы на него не упал цепкий взгляд Аристарха Вениаминовича, уже собравшегося было полюбопытствовать вслух, что за кутерьма и балаган мешают спокойно работать. Царственное мановение руки, и охрана, вытянувшись в струнку, прекратила заламывать руки, но и выпускать не спешила, дав наглому юноше возможность выпрямиться и встретиться глазами со своим будущим.

Сероглазый шатен с длинными волосами, забранными в хвост, поправил на переносице очки в узкой прямоугольной оправе и презрительно дернул плечом, скидывая тяжелую длань охраны. Аристарх оценил отчаянную решительность, недешевый и до идеальности подогнанный деловой костюм, напористый норов и аристократическую стать тонких, немного хищных черт лица, и поинтересовался:

— В какой области наук вы специалист, молодой человек? — остальные аспекты вроде того, как юноша узнал о проекте, как сумел вычислить, где и кто им занимается, и отдельным пунктом — как ему удалось не просто зайти в затрапезное с виду заведение с замудреной аббревиатурой в названии, но и преодолеть три контура пропусков и контроля всего, что только можно, Аристарх оставил в стороне. Если смог — значит, стоит хотя бы взглянуть на этот самородок. Подробности можно будет выяснить при желании позже. А что к старому пауку-волку в лапы попала исключительно редкая муха породы «гений обыкновенный, невоспитанный» с амбициями до небес, он не сомневался. Чутье — сложная вещь: оно никогда не подведет, если слушать его напрямую без участия мозга, но как только человек начинает задавать себе вопросы: «А что меня заставляет сделать так или поверить этому?» — пиши пропало, уйдет и платочком на прощание не помашет. А своему чутью Аристарх верить привык безоговорочно.

— Нанокибернетика.

— Чем удивите?

— Вот.

Парень полез за пазуху, охрана напряглась, предусмотрительно положив руки на кобуру с оружием, но всесильный в рамках проекта Аристарх одним отрицательным движением головы прервал их:

— Не стоит, достойные служители астродесанта. Я готов рассмотреть любое перспективное предложение. Демонстрируйте, сударь.

Сердито сверкнув из-под очков ледяным взглядом, молодой человек достал из внутреннего кармана пиджака маленький металлический цилиндрик и небольшой голопланшет. Положил планшет на стол, рядом с ним цилиндр, нажав едва заметную кнопку на его боку. Вокруг планшета развернулся, поблескивая радужными переливами, тонкий купол, похожий на мыльный пузырь.

— Что это? — с любопытством спросил Аристарх.

— Защитный купол для будущей колонии. Прототип. Сделан на основе нанитов, объединенных электротоническими связями, может программироваться как угодно на пропуск или защиту от любых живых и неживых объектов вплоть до молекулярного уровня. — Ученый был краток, собран и очень волновался.

В его пальцах Аристарх приметил характерное для высочайшего уровня эмоционального напряжения подрагивание: по крайней мере, умеет держать себя в руках, это хорошо. Поймав себя на том, что выскочку он определил в штат миссии и сейчас подбирает ему подходящую должность, руководитель проекта прищурился и начал наблюдать, периодически подбрасывая провокационные вопросы:

— То есть…

— Не пропустит ничего ядовитого, вредного или злонамеренного. Если это запрограммировать. Вся техническая документация на планшете, купол сейчас настроен только на меня, следовательно, и достать ее могу только я. Давайте так. Если сомневаетесь в моей кандидатуре — предложите своим ученым его взломать и перепрограммировать. А потом повторить, если смогут, конечно. Сейчас же проблема с защитой людей от кремнийорганики не решена?

— Решена на уровне «давайте построим четырехметровый забор для начала, а там посмотрим». А откуда вы знаете?

— В научных кругах только последний пес не в курсе, что открыта новая экзопланета, и о ее природе пока известно только в общих чертах. И что подбирают для ее изучения штат, и научный в том числе. И, конечно, ходят сплетни о том, что это за проект и что вы тут делаете. Но кто конкретно этим занимается, на какой стадии разработка проекта… пришлось порядком потрудиться, вы хорошо спрятались. Но я талантливый.

— Я вижу, — кивнул Аристарх. — А это поле… как скоро вы выйдете на мощности, обеспечивающие нужды целого поселения?

— При наличии ресурсов, времени, помощников и без отрыва от процесса на всякие глупости — год, может, полтора.

— Нас устраивает, — повторно кивнул руководитель проекта, оценив перспективы. — Что-то еще?

— Да! — эмоции начинали брать верх, и самородок начинал покрываться потом, повышать голос, спешить и нервничать. — Вот, «хамелеон», могу отдать вместе с документацией прямо сейчас как подтверждение моей компетентности.

Из второго кармашка появился небольшой кругляшок стального цвета и второй голопланшет. Данные ученый отдал Аристарху, и тот заинтересованно проглядел: на голопроекции, взметнувшейся по велению движения глаз, сначала шла презентация принципиально нового вида маскировки, безыскусно названного «хамелеон», и его возможностей — скрадывает движения, скрывает фигуру и черты лица, что делает бойца практически неузнаваемым, незаметным и может пригодиться в оборонке, затем несколько метров расчетов, графиков, схем и цифр. Небольшой чип ученый, вопросительно глядя на импозантного седовласого джентльмена, после его одобрительного кивка прикрепил на левое плечо ближайшему охраннику, указав тому:

— Нажмите.

Аристарх оценил императивный тон потенциального сотрудника научного отдела и мысленно должность ему выдал. Руководящую. Но следовало юнца побесить и подколоть, чтобы проверить слабые места и окончательно увериться в выборе. Охранник, меж тем, с осторожностью на кнопочку нажал — и его фигура окуталась переливчатым облаком. Реальность «хамелеона» оказалась более многообещающей, чем виртуальная презентация, что руководителю проекта понравилось намного больше, чем все претенциозные обещания ученых мужей, виденные и слышанные ранее.

— Принцип работы?

— Создает голографическое поле с разными оптическими осями, возникает эффект плеохроизма, то есть преломления света по ним с приданием объекту разных оптических свойств… в общем, там все есть, — кивнул юноша на голопланшет.

— Великолепно. — Аристарх Вениаминович был доволен, как кот Шредингера, извлеченный из коробки живым и невредимым, в его жизни случаи спонтанного решения глобальных проблем можно было пересчитать по пальцам. — Что ж, каков уровень ваших притязаний?

— Руководство научной секцией миссии. — И молодой гений выжидательно уставился на руководителя проекта.

Аристарх отметил про себя, что надо обратить внимание на более широкий круг кандидатур, нежели исключительно военные кадры, например, на того автора статьи про скорпикору следует посмотреть поподробнее, и заметил:

— А у вас грандиозные планы, голубчик. А если нет?

— Тогда… пойду куда-нибудь еще. — запасного плана у молодого дарования не было, он поставил на карту, судя по всему, все, что мог. Аристарху это легкое авантюрное безумство пришлось по вкусу, и он принял решение.

— Аристарх Вениаминович. — И он протянул бледному от пережитых потрясений юноше руку. Тот крепко, без благодарностей и лишних восклицаний, ответил на рукопожатие.

— Тайвин Дин.

— Приходите завтра оформлять документы. Я предупрежу на входе. И кстати, кого-то еще столь же… увлеченного можете посоветовать?

— Вот так если сходу… Александр Николаевич Санников. Талантливейший специалист, правда, я еще на третьем курсе в Межпланетке учился, когда он уволился. То есть… года три назад я его видел. Но вы-то сможете найти.

Аристарху Вениаминовичу такой поворот дела решительно понравился, и первая зацепка на утверждение дарования на законное место появилась: Межпланетарный университет под эгидой Всемирной ассоциации наук — великолепная кузница кадров. Только эти золотые крупинки надо было найти, просеяв песок сквозь сито жестких предписаний проекта, да держать это сито было некому. Но теперь, когда для сита отыскались надежные руки, он-то своего не упустит и, будучи непосредственным начальством, выжмет из гения всю мощь интеллекта на благо проекта и миссии, за ночь откопав на самородок всю нужную информацию и утвердив в должности.

— Да, и вот еще что. У меня небольшой врожденный порок сердца. Он меня не тревожит и жить не мешает, но по медицинским показаниям в космос могут не пустить. Поможете?

— Что-нибудь придумаем, — обаятельно улыбнулся ему будущий начальник.

Молодой человек улыбнулся в ответ и отправился домой — с его стороны половина дела была сделана, но это была лишь разминка и затишье перед основным сражением.

— Таких, как ты, опасно пускать в космос! — первым делом, узнав о решении сына посвятить жизнь науке неизвестно где и с кем, наорал на него отец, авторитетный специалист в области звукоинженерии и ответственный глава семейства. — Ты со своей пресловутой гениальностью порядок мироздания можешь поломать!

— А как же мы? Твоя семья? Ты улетишь неизвестно куда и бросишь нас всех тут, меня, папу, брата, сестер? — расстроенно спросила мама, сердце и душа огромной Тайвиновой семьи. — А как же твое здоровье, вдруг ты не долетишь?

Но непреклонную решимость молодого гения нельзя было перешибить слезами и угрозой отстегать суровым ремнем по заду, перегнув через колено. И, выдержав шквал волнений, восклицаний и небольшой слезоразлив, он собрал нехитрые пожитки, обозначив время: завтра, ровно в восемь, семья лишится его присутствия в их жизни на неопределенный срок. Ради этого момента он был лучшим все годы учебы, ради новой планеты он взломал защитную систему Министерства межпланетарной обороны и добыл имена, пароли, явки, сделав себе липовый пропуск, и ради нового, кремнийорганического мира и его покорения силой интеллекта шел, обливаясь потом от страха, по коридорам к заветной цели — кабинету руководителя проекта, едва догадываясь, где он мог бы прятаться, с твердым намерением всучить всеми правдами и неправдами свои личные разработки. И он не собирался в угоду семье отказываться от мечты, ведь он рискнул ради неизведанного всем своим будущим. Самим собой.

Утром у него на шее повисли мама, сестренки и младший брат. Ученый скупо обнял каждого, попрощался, подхватил сумку и ушел. Дверь отцовского кабинета так и осталась закрытой.

И вот, взволнованный донельзя, Тайвин стоял точно в девять по местному времени у входа в неприметное здание на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса. Здание с заковыристой аббревиатурой в названии, с тремя контурами охраны и контроля всего, чего только можно — и один молодой гений с небольшой сумкой вещей и документами на голопланшете. Возвращаться домой и продлевать агонию прощания смысла он не видел. На стойке рецепции у него проверили документы и буднично велели проходить. Он немного расстроился: такое эпохальное для его жизни решение, и так прозаично новое начало окунуло в обыденную реальность. Но из-за двери показался Аристарх Вениаминович, подхвативший свой самородок под локоток:

— А вот и вы, голубчик! Проходите, проходите. За ночь наши научные ресурсы все аргументы себе поломали, но ваш купол вскрыть так и не смогли. Так что будете у нас штатным гением, как выразился один преинтереснейший субъект, вот буквально вчера вечером с ним имел честь разговаривать, я вас всенепременно потом тоже с ним познакомлю. А, да, Санникова мы нашли, сейчас вот вы ему сами и позвоните…

Штатный теперь уже гений удовлетворенно улыбнулся. Первое впечатление оказалось обманчивым — скучно точно не будет.

— Вот как-то так я и попал в программу. Интуиция, мотивация и авось. Это сейчас я понимаю, что меня проще всего было пинком под зад выпнуть, и ничего бы я не добился. Но, к счастью, Аристарх Вениаминович меня приметил. Потрясающий человек.

— Так вот как, оказывается, Воланда зовут… — потрясенно прошептал я. И спросил: — Почему, интересно, он за столько лет ни разу мне не запалился? И тебе, и полковнику…

— А он просил никому тебе ничего не говорить.

— Почему? — искренне изумился я.

— Сказал, что ему польстило сравнение с Воландом, и он хочет немного побыть для тебя, цитирую, «таинственным незнакомцем».

— Побыл, аж четыре земных года в пересчете на два с копейками местных, — пребывая в состоянии ошеломленности, констатировал я.

— Почти три. Я мотивации тоже не понял, — охотно поделился со мной мнением ученый. — Но раз ему так хотелось, почему бы и нет.

— И действительно, — поддакнул я. — Ладно, пошел я. Спасибо, что рассказал. Я пойду немножко с доктором поругаюсь, может, они альтернативу найдут, чтобы ты тут до конца жизни не куковал без возможности слетать, куда тебе хочется.

— А тебе-то что с моего здоровья? — поинтересовался Тайвин немного, как мне показалось, напряженным тоном.

— Я — существо насквозь альтруистически консервативное. Вокруг меня должны царить мир, добро и взаимопонимание. Поэтому, как только тебя долечат, будем со всеми мириться. Сначала с гамадрилами твоими, а потом ты с семьей разберешься, — категорично заявил я. — Если у человека в жизни все нормально, он и работать будет на порядок эффективнее, и моральные силы не будет тратить на внутриличностные конфликты, и окружающим с ним комфортнее.

— Что ж ты того своего крашеного с семьей не помирил? — уязвленно поинтересовался штатный гений. Перспектива лететь на Землю и мириться с отцом его явно не прельстила.

— А я помирил. Ну, косвенно. И ты, кстати, тоже. Я-то просто понял, кто на него напал и чего ждать, а твой антидот ему жизнь спас. Его маман хоть и отругала тогда знатно, но теперь они общаются худо-бедно. Какая разница, военный сын, стилист или в первопроходцы подался, главное, что живой.

— Про Вика мы с тобой отдельно поговорим, не только я руку к его спасению приложил. Ладно, — сдался ученый, — все равно тебя ни на миллиметр не подвинешь, если ты уперся. Но ты имей в виду, мироздание так не работает, оно устроено и функционирует намного сложнее, чем твое идеалистическое мировосприятие. В людях есть не только мозг, мясо и кости, но еще и три-четыре метра кишечника и сопутствующего ему содержимого. И оно периодически в голову пробирается.

— Да я понимаю, — вздохнул я. — Но попробовать-то можно?

— Что попробовать? — уточнил Тайвин.

— Как что? Верить в людей.