Доказательство Канта

Интерлюдия 5 Аналитики, оперативники, ученые

Разумеется, рыжие бестии буквально за час растрезвонили о моих обнимашках с ложной скорпикорой всем, кому было интересно — а интересно было всем. С их же легкой руки Романа стали за спиной обзывать Берцем, что-то в том же духе я подозревал и про себя, но пока не слышал, а то б уши поотрывал. Будущие береты, которые раньше посматривали на меня с нескрываемым превосходством и легкой жалостью, стали кидать опасливые косые взгляды — а вдруг я еще пяток скорпикор из леса приведу.

Я же потерянно слонялся по территории, поскольку от муштры меня в связи с укусом освободили на ближайшие два дня, велели отлежаться и с новыми силами приступать. К чему, правда, мне так никто сказать и не смог, но я видел, что ребят гоняют стройными рядами из помещения в помещение по территории части, и присоединяться к ним совершенно не горел желанием.

После завтрака я с интересом обследовал часть: наша казарма со спортплощадкой, учебный корпус с медчастью, корпус с учеными, откуда меня, едва завидев на пороге, тут же прогнали — доступ туда был только для них, но я мельком успел увидеть занозистого очкарика, который с умным видом смотрел на кислотно-желтую жидкость в пробирке, а рядом на столе валялся вакуумный экстрактор. Я не стал качать права и предпочел смыться, пока он меня не заметил и тоже в пробирку не загнал. Отдельно стояла столовая и совмещенные с ней хозяйственный склад и гараж для флаеров, посадочная площадка для модулей и шаттлов с орбиты да высокий забор, за которым едва виднелось самое интересное — совершенно новый, абсолютно неизученный мир.

Почесав затылок, я с озабоченным видом пошел на склад и наткнулся на коренастого блондинистого мужчину лет сорока с хитрым прищуром голубоватых глаз и приклеенной полуулыбочкой, по которой сразу стало понятно: за дополнительный гонорар он для тебя достанет из-под земли что угодно, а за доплату — и тебя самого для кого угодно.

— Уважаемый… — обратился я не по-уставному, и хитрые глазки коменданта сделались еще более узкими и внимательными. — А позвольте спросить, тут форму выдают?

— А как же, уважаемый, именно здесь, не извольте сумневаться. — Блондин мне подыгрывал, что меня еще больше насторожило, но, с другой стороны, альтернативы явно не наблюдалось, и я решился.

— А во что мне встанет к стандартной форме присовокупить, скажем, полевой голобинокль?

У блондина красной строкой на лбу было написано — подождите, я считаю. И он быстро оправдал мои ожидания:

— Вот это, — и он выразительно пошелестел пальцами, отсчитывая невидимые купюры. Интересно, что хотя весь денежный оборот давно перешел на цифру, этот древний жест до сих пор был в ходу. Я вежливо склонил голову, показав из кармана краешек лички — личная карточка, она же удостоверение личности, она же кошелек, она же история болезни.

Скосив глаз на личку, комендант мгновенно материализовал на стойке выдачи новенький цифровой бинокль, весь вид которого большими буквами говорил: я только для офицеров, возьми меня скорее, если не хочешь обычные стекла для рядовых.

На мгновение я засомневался, потом мысленно махнул рукой, была не была. Ну, конфискуют, наверняка у начальства спер или у ученых, ну, наряд вне очереди дадут, здешнюю картошку чистить в столовой, не в джунгли же через забор выкинут, а мне хоть какое-то развлечение на ближайшие несколько часов. И на мгновение вытащил личку из кармана. Сверкнула белозубая ухмылка, а на личке проплыло уведомление о списании. Сумма меня удивила в приятную сторону: этак я, пожалуй, разживусь еще чем полезным. А пока я ограничился стандартной формой, в которую тут же влез, и красавцем-биноклем, который бережно припрятал в один из внутренних карманов.

Раскланявшись с блондином, я занес вещи к себе в казарму и прокрался тихонько, чтобы меня не завернули на общественно-полезные работы, к забору, вознамерившись повторить путь ложной скорпикоры. Раз делать мне нечего, то я буду, как мне и сказали, выздоравливать и набираться сил. Но ведь никто не запрещал мне это делать, сидя верхом на заборе и рассматривая местную живность?

Колючей проволоки или проводов под напряжением я не увидел — значит, местные летающие твари не ядовитые или снаружи на заборе что-то установлено, что их отпугивает, так что опасность мне вроде не грозит, а польза будет. И я, попрыгав на батуте для разминки, с усилием оттолкнулся от него, приложился об бетон, но успел ухватиться за край, подтянуться и, не дожидаясь сапога под пятую точку, оседлал забор.

Красота! Солнышко здешнее голубоватое светит, два спутника видны на горизонте, один совсем маленький, а второй чуть поменьше земной Луны, незнакомые звуки кругом — и я принялся наблюдать, прижавшись к окулярам офицерского бинокля.

Кремнийорганическая природа Шестого, как показалось мне на первый взгляд, имела неповторимую кристаллическую гармонию. Я не знаю, как, но природа пошла по странному пути в этом мире — вместо того, чтобы взять, как в первых пяти мирах, что обнаружило человечество, банальный углерод и приспособить его под нужды жизни, эволюция Шестого решила схохмить. И создала удивительный сплав углеродной и кремниевой органики.

Продуцирование привычным углеродным аппаратом ядра клетки молекул на основе кремния создало причудливые формы флоры и фауны, у которых частенько за шипастой силикатной броней крылось нежное и мягкое нутро углеродобелковых тканей.

Но вместе с тем логика формирования кристаллической структуры кремнийорганической молекулы диктовала и логику формирования самой жизни: за пару часов прилипания к биноклю я не увидел ни одного животного, хотя бы отдаленно похожего на земные аналоги. Пролетали над головой неторопливо похожие отчасти на бабочек, отчасти на скатов-мант нежно-синеватые диски, утыканные блестящими на бирюзовом солнце острыми кончиками чешуек.

Пробегали по известным только им делам сфероподобные блюдца в красную крапинку и игольчатые цилиндры, шевелящие множеством тонких ножек. Пропрыгало гигантское двуячеистое тело невероятно похожего на пару слипшихся шарикоподшипников существа, я едва успел ноги сосчитать — девять штук! Изредка из зарослей растительности мелькало похожее на оживший кошмар сюрреалиста пятиногое создание с непрерывно шевелящимися в центре тела жвалами и ощупывающими окружающее пространство вибриссами.

И только растительность Шестого приводила меня в экзистенциальный восторг — осторожная, обманчиво хрупкая, с мерцанием фрактальных разводов на полупрозрачной поверхности. Нежно-изумрудное кристаллическое море травы, изящно просвеченное солнечными лучами, изредка прерывалось огоньками глянцево-лакированных соцветий дикоросов, а гуляющий среди них ветер незримым музыкантом ударял ими, как молоточками по струнам, звенящим тысячеголосым перезвоном стеклянных колокольчиков на пределе слышимости.

Через час я с сожалением отнял бинокль от глаз, заслышав шаги. По территории части чеканил шаг патруль, к счастью, знакомые все лица — рыжие близнецы и девушка. Спрятаться на гребне забора мне было некуда, и я сделал вид, что загораю, беззаботен и никому мешать не намерен. Рыжие, правда, сразу засомневались и, поравнявшись с забором, с усмешкой спросили:

— Какие нынче погоды стоят?

— Леди, джентльмены, — галантно раскланялся я, стараясь не свалиться. — Погоды отменные, рекомендую!

— Ты же Честер, верно? — девушка посмотрела на меня, я на нее. Симпатичная, с чуть вздернутым носиком, кареглазая, со светло-медного цвета с бронзовым отливом косой, перекинутой через плечо вперед. — Я Макс.

— Да, верно. Приятно познакомиться, — обезоруживающе улыбнулся я. — Я тут… отдыхаю, если можно так выразиться.

— Не высоко? — поинтересовались близнецы.

— Да нет, в самый раз, — застенчиво ответил я, и спросил: — А вы всегда хором говорите?

— Да, — хором ответили близнецы, и второй, чуть более рыжий по оттенку, добавил: — На самом деле нет. Но, согласись, это здорово смущает людей, весело.

А на их лицах я прочитал «и нам полезно». Да, они правы, обескураженный человек выдаст больше эмоций, а для аналитиков, к коим я уже давно рыжих причислил, это отличная пища для размышлений.

— Я Антон, можно Ан, и мой брат Чингиз, лучше полностью. Рассказать, как нас различать? — Близнецы дружно уставились на меня, но я не повелся на провокацию, тем более что при внимательном рассмотрении было прекрасно заметно, что близнецы они только с виду. На самом деле у Чингиза было чуть другое строение лица и разрез глаз, форму они подчеркнули разными деталями, да и цвет волос имел разный оттенок.

— Нет, спасибо, я справлюсь. Вы же не гомозиготные близнецы, да? — они переглянулись.

— Да, — с непонятным выражением протянул Ан, а Чингиз только кивнул, соглашаясь. — Но так удобнее.

— Вы о чем? — поинтересовалась Макс.

— О генетике, — туманно пояснил я, и девушка смущенно примолкла.

— Может, слезешь? — спросил Чингиз, и я отметил, что и голос у него ниже и заметно богаче по интонациям, чем у брата.

— А надо? — в ответ поинтересовался я.

— В уставе не написано, что в свободное время можно на заборе сидеть, — рассудительно отметил Ан.

— Но и не сказано, что нельзя, — резонно возразил я. — Я же никому не мешаю? — просящим тоном протянул я, состроив жалобные кошачьи глазки. Конечно, против солнца и на высоте в два человеческих роста это сработало плохо, но близнецы догадались.

— В общем-то, нет. Тогда мы пошли. — И близнецы строевым шагом продолжили обход территории. Макс, кинув на меня нечитаемый взгляд, ушла вслед за ними.

Спустя еще час, когда я застенчиво отнекивался от очередного патруля, пытавшегося снять меня с забора, к его подножию подошел давешний тонкий субъект в очках. Он склонил голову, посмотрел на меня поверх оправы, глубоко вздохнул и, приставив к забору стремянку, залез ко мне.

— Добрый день, — радушно произнес я. — Желаете присоединиться? А я тут натуралистом работаю на полставки, пока моя военная карьера на больничном.

— Пожалуй, присоединюсь. — очкастый не менее лихо, чем я, оседлал забор, и поинтересовался: — Как успехи?

— Вы знаете, — задумчиво наморщил лоб я. — Не скажу, что преуспел, но пара наблюдений имеется. — И я принялся описывать ему результаты моего полуденного бдения. Спустя несколько минут я заметил, что ученый разглядывает меня с искренним интересом, но не особо вслушивается.

— Вам, наверно, неинтересно, вы же здесь дольше, чем я, могли наблюдать за местной живностью.

— Вы мне пока любопытны больше, чем местная фауна, но ваш рассказ я записал, — и субъект помахал у меня перед лицом смартом. — Потом внимательно послушаю.

Я несколько растерялся.

— И чем же я вызвал ваше внимание? — мне действительно было любопытно.

— Действуете вы, мягко скажем, нестандартно, — ученый улыбнулся, улыбка у него оказалась приятной, светлой, освещающей все лицо. — Тайвин.

— Честер, честь имею. — церемонно произнес я. И тут же поинтересовался: — А куда вы дели ту ядреную жидкость?

— Как куда? — в свою очередь, удивился Тайвин. — Лаборантам отдал, пусть работают. Я же не профессиональный химик.

— А кто?

— У меня несколько профилей, в основном я специализируюсь на нанокибернетике, но и с биоорганической химией знаком, и с физикой живых систем, да и так, со многим по верхам.

— Ага, то есть вы — штатный гений. — Конечно, я вспомнил разговор с Воландом у меня на кухне год назад. Но тут же себя одернул: о чем ты, Чез, серьезные люди, государственные интересы, вот еще, недоучек всяких слушать они будут, много о себе возомнил.

— Можно и так сказать. — Тайвин невозмутимо поправил очки, но было заметно, что комплимент ему польстил. Не умрет от скромности, это точно. — Вы бы поосторожнее, токсический эффект от яда ложной скорпикоры, по моим предположениям, догоняет жертву примерно через три-четыре часа, когда концентрация в крови достигает максимума. Конечно, большую часть яда я вам откачал, но все-таки ради вашей же безопасности рекомендую слезть. — Внимательно посмотрев мне в глаза, Тайвин добавил: — И прямо сейчас.

Я тут же почувствовал себя не очень хорошо и внял его совету, тяжело перекинув ногу на сторону части, и почти бухнувшись на землю со стремянки. Пошатываясь, я побрел в сторону казармы. Интересно, это психосоматика или реально яд скорпикоры догнал мой злосчастный организм? Все-таки очкастый черт был прав, слабость и тошнота нарастали, перед глазами заплясали цветные мушки, и, едва дойдя до своей койки, я отрубился почти на сутки. Следовало бы мне еще тогда понять, что эта ученая заноза практически никогда не ошибается — конечно, если дело касается науки.