~~~

Магазин Купфера и Кеманежича был через два здания: стеклянная дверь, задернутая изнутри коричневой льняной занавесью, и единственная широкая витрина с усатым манекеном, который вот уже пятьдесят лет стоял на одном и том же месте, бесстрастный, как часовой, не меня ни позы, ни прически — что летом, когда солнце грозило расплавить его восковые усы, что зимой, когда его наряжали в теплое пальто последней модели; не обращая на все это ни малейшего внимания, он стоял твердо и непоколебимо, воплощая собой неизменность высших стандартов обслуживания, принятых в магазине Купфера и Кеманежича.

Внутри магазин казался бесконечным. Длинный ковер с неярким узором устилал дно каньона из высоченных деревянных стеллажей и шкафов с надписями на пронумерованных по размерам ящичках: «носки синие», «носки черные»… В дальнем конце каньона Тибо и Агата увидели самих себя, рука об руку в рядах зеркал. Было в этом что-то неожиданно тревожное, слишком уж свадебное: мужчина и женщина, идущие так близко друг к другу, так напряженно-спокойно, так застенчиво-непринужденно. Они взглянули на отражения друг друга и тут же отвели глаза, как будто их застали за чем-то постыдным.

— Сударь, сударыня.

Это был господин Кеманежич собственной персоной, в темно-синем костюме и белоснежной рубашке с алым платочком в кармане. Через мгновение, уже узнав мэра, он пододвинул Агате позолоченный стульчик и слегка толкнул ее им под коленки, приглашая сесть.

— Господин мэр, рады видеть вас в нашем магазине. Чем можем быть полезны?

— Я думал купить костюм… — тонким неуверенным голосом проговорил Тибо.

— К вашим услугам, сударь. — Откуда ни возьмись в руках Кеманежича — точь-в-точь как у фокусника, являющего зрителям живую змею, — оказался портновский сантиметр, и он принялся хлестать и стегать им Тибо, измеряя обхват груди, ширину плеч, длину рук, окружность талии и — «Не соблаговолит ли сударыня посмотреть на эти образцы?» — бедер.

Затем Кеманежич извлек из воздуха крошечный блокнотик в кожаной обложке. Внеся в него несколько быстрых пометок, он сказал:

— Замечательно, господин мэр. Сейчас вы выберете материал, а через две недели можно приходить на примерку.

Тибо был уничтожен.

— Да, — сказал он, — конечно. — Через две недели. — И, торопливо выбрав два образца материала, повернулся к выходу.

— Однако пока вы шьете новый костюм, господину мэру нужно будет в чем-то ходить, — сказала Агата. — У вас же есть готовое платье? Что-нибудь из этой вот синей ткани в елочку. — Она указала на образец.

— Готовое платье? — с сомнением в голосе произнес Кеманежич. — Подождите, госпожа Крович, я посмотрю.

Когда они остались наедине, Тибо благодарно посмотрел на Агату.

— Спасибо!

Агата сочувственно улыбнулась.

— Я не знаю, как с ними разговаривать, — сказал Тибо.

— Он на это и рассчитывал. Вы не должны позволять так собой понукать.

— У меня замечательно получается управляться с начальником полиции или с секретарем Городского Совета, это у меня только… — он понизил голос до сдавленного шепота, — с портными так.

Агата опустила взгляд на свои туфли.

— Вы заметили?

— Да. Он назвал вас «госпожа Крович».

— Нужно его поправить.

— Да, конечно, — согласился Тибо, но было в его голосе что-то мальчишески-неохотное. Такой гон куда больше подошел бы для фразы «Ну пожалуйста, еще пять минут!»

Они смотрели друг на друга, пытаясь сдержать смех, пока не вернулся господин Кеманежич, сопровождаемый бледным юношей с огромной кипой костюмов в руках. Тогда они снова постарались обрести серьезный вид.

Господин Кеманежич отдернул занавеску примерочной кабинки так, что загромыхали кольца, на которых она висела.

— Будьте добры примерить, господин мэр!

Господин Кеманежич обладал удивительной способностью (наблюдающейся также у матерей, очень хороших учителей и злодеев-дворецких в фильмах про инспектора Войтека) произносить даже самые простые и вежливые просьбы так, что они казались зловещими угрозами. «Будьте добры примерить» в его устах звучало так же грозно и безысходно, как в устах тюремного надзирателя звучат слова «Пора, сынок», обращенное к узнику камеры смертников.

Тибо беспокойно посмотрел на Агату, но та только тихонько похлопала его по руке.

Снова загромыхали кольца занавески, и Тибо остался один в деревянной примерочной кабине. В ней была тусклая лампочка, укрытая матовым стеклянным колпаком, зеркало с левой стороны, два крючка с правой и маленький коричневый плетеный стульчик в углу. Тибо присел на него, развязал ботинки, встал и снял их один о другой. Потом снял пиджак и повесил его на крючок, стянул брюки, аккуратно сложил их по складкам и повесил на спинку стула. Брюки тут же с тихим шелестом сползли на пол и сложились гармошкой. Тибо подобрал их и положил на стул. Больше попыток к бегству они не предпринимали.

Тибо хмуро посмотрел в зеркало. Черные носки, белые ноги, свисающий подол рубашки. «Я похож на индюка», — прошептал он и надул щеки. Разве может он показаться желанным хоть какой-нибудь женщине, не говоря уже об Агате Стопак, нежно-розовой, соблазнительной и благоухающей «Таити»? «Впрочем, обычно начинают раздеваться не с брюк, — сказал он сам себе. — Как правило, начинают сверху». Однако это не снимало проблему носков. Тибо представил себя облаченным в одни лишь носки и простонал:

— О, Вальпурния!

— Все в порядке, господин мэр? — послышался голос Кеманежича.

Занавеска шевельнулась, но Тибо успел схватить ее и остановить.

— Все замечательно! — рявкнул он. — Спасибо. Один момент!

Он опасливо отпустил занавеску, но та больше не выказывала поползновений распахнуться.

Еще секунду постояв настороже, Тибо вытянул брюки из вешалки, на которой висел первый костюм из предложенных господином Кеманежичем. Приятный синий цвет, глубокие карманы, на боках — застежки, которые можно приспособить по размеру. Хорошие брюки. И точь-в-точь впору. Тибо надел ботинки. Нет, точно — эти брюки ему впору! Тибо любовался своим отражением в зеркале, как вдруг РРРАЗ! — занавеска распахнулась, и за ней предстал господин Кеманежич, вцепившийся в свисающий с шеи сантиметр так, что побелели костяшки.

— Все в порядке, господин мэр? Может быть, позволите помочь? — Еще одним неуловимым жестом он освободил пиджак от вешалки и набросил его на Тибо. — Костюм, как видите, однобортный. Вам очень к лицу. Четыре пуговицы на обшлаге. Одна шлица. Очень современный стиль.

— Я думал… — начал Тибо.

— И совершенно правильно, господин мэр, я полностью с вами согласен. Двубортные костюмы идут мужчинам более худощавого телосложения. — Кеманежич приставил к животу Тибо два пальца и обежал ими его талию. — Очень хорошо сидит, не слишком узко. — Затем он хорошенько дернул за шов на спине. — Садиться будет удобно, как видите. Мы гордимся своим щедрым кроем.

— Спасибо, — пробормотал Тибо. — Я как раз думал о чем-то в этом роде.

— Очень приятно это слышать, господин мэр. Давайте теперь покажем результаты наших усилий обворожительной госпоже Крович.

И единственным вальсирующим движением господин Кеманежич развернул Тибо так, что он в мгновение ока оказался по ту сторону занавески.

Агата встала, приветствуя их появление улыбкой.

— О, да, — сказала она. — О, да, это то, что нужно. Дайте-ка, я посмотрю поближе… — По ее голосу слышно было, как она им гордится, и чувство это было более чем просто дружеским. Таким тоном жены обычно говорят о своих мужьях. Тибо заметил это и решил, что он не против. Ему казалось, что у нее есть на это право.

Именно таким голосом говорила бы с ним Единственная, если бы она только была в его жизни, если бы он ее нашел, — и сейчас, слушая Агату, Тибо понимал, что он все-таки нашел ее. Агата и была той единственной.

Она столько лет была рядом — и только сейчас, в магазине Купфера и Кеманежича, среди ящиков с надписями «носки синие» и «носки черные», стеклянных шкафов с нижним бельем и ночными рубашками, вешалок с галстуками кричащих расцветок, что стояли вокруг и смотрели, словно зеваки, увидевшие аварию на дороге, — только сейчас он понял, что она была Единственной все это время. Но она была Агатой Стопак, и, хотя они и выйдут из магазина вместе, вскоре она должна будет с ним расстаться. Она должна будет расстаться с ним на ближайшей трамвайной остановке и отправиться на Александровскую улицу, к обойщику Стопаку. Он увидел это так ясно, как если бы смотрел на город с высоты моего собора. Он увидел это и спросил:

— Ну как?

— О, мне нравится. Очень элегантно. — Агата повернулась к Кеманежичу: — А есть у вас такой же, только черный?

— Да, сударыня, есть.

— Точно такой же?

— Точно такой же, сударыня, — с ледяной вежливостью ответил Кеманежич. — В точности. Абсолютно идентичный.

Агата обворожительно улыбнулась.

— В таком случае мне кажется, — она обменялась с Тибо быстрым взглядом, — мы его возьмем. Я имею в виду черный. Упакуйте, пожалуйста, оба. И вешалки тоже.

Господин Кеманежич слегка поклонился, как поклонился Емко Гильом в книжном магазине, признавая, что имеет дело с достойным противником, и удалился.

А после этого оставалось лишь перетерпеть несколько неприятных мгновений у прилавка — торговый эквивалент ватки, которую дантист прикладывает к тому месту, где только что был зуб. Тибо открыл свою чековую книжку, положил ее на поцарапанную стеклянную крышку ящика со сложенными белыми майками, выписал чек на астрономическую сумму и завладел двумя пухлыми коричневыми свертками, на каждом из которых красовался темно-красный диагональный штамп: «Купфер и Кеманежич».

Господин Кеманежич поспешил открыть дверь и встал у выхода, согнувшись в поклоне этаким полуоткрытым перочинным ножом.

— Костюмы просто замечательные, — сказала Агата.

— Спасибо, сударыня. Спасибо. Можем заверить вас, что они прослужат исключительно долго.

— Такие замечательные, что господину мэру, пожалуй, не понадобится костюм, сшитый по мерке. Извините за беспокойство и спасибо.

Дверь за ними закрылась так резко, что восковый манекен в витрине зашатался, словно решил, наконец, предпринять робкую попытку к бегству. Тибо ухмыльнулся.

— Как вы ловко с ним, а! — Он обернулся и увидел, что Кеманежич смотрит на него, отогнув уголок занавеси. Занавесь тут же вернулась на место. — Давайте-ка поторопимся, пока на нас не спустили собак!

С учтивостью, приличествующей мэру Дота, Тибо предложил Агате руку, и она, как то приличествует Единственной, обхватила ее двумя руками и прижалась щекой к его плечу.

Так они и шли — как мужчина, несущий свежеприобретенные костюмы, должен идти вместе с женщиной, которая его любит, — шли по Альбрехтовской улице по направлению к Коммерческой площади, мимо кооперативного обувного магазина, когда Тибо увидел такси, которое очень, очень медленно двигалось им навстречу, едва не касаясь колесами тротуара, словно шхуна, огибающая в бурю мыс Горн; и там, в этом такси, держась за кожаную ручку, свисающую над задним стеклом, сидел адвокат Емко Гильом. Когда такси проехало мимо, он медленно повернул голову, словно закованная в броню черепаха, решившая взглянуть на безобидное бревно, плывущее неподалеку. Он не улыбнулся. Не кивнул. Не помахал рукой. Он вообще никак не дал понять, что узнал Тибо, — но их глаза на мгновение встретились. Гильом смотрел на него, словно в пустоту, словно ничего не видел. Но он видел. Такси проехало мимо, и Тибо остановился, глядя ему вслед на затылок Гильома. Голова адвоката была повернута строго вперед, в направлении лобового стекла.

Вечером того дня, сидя в одиночестве у себя дома и разглядывая пляшущие в камине язычки пламени, Тибо вспоминал, как тогда на Альбрехтовской улице он внезапно оцепенел, а по спине пробежал холодок. Он вдруг выпрямился, поднял голову, которая до того момента была склонена к голове Агаты, стал очень отстраненным и холодно-учтивым. Он довел ее до трамвайной остановки, где с видом банковского посыльного, доставившего пакет по назначению, спросил:

— Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли?

Снова и снова повторял он эти слова, ожесточенно вороша кочергой угли.

— Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли? Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли? — передразнивал он себя. — Ты не смог пригласить ее выпить кофе, не так ли? Ты не смог даже просто прогуляться с ней!

Он представил, как они идут и идут, прижавшись друг к другу, через весь Дот, пока не оказываются за городом. Тогда Агата вдруг приходит в себя — или не приходит — и они ложатся спать под деревом, укрывшись плащами.

— Но нет, нет! Ты не смог на это осмелиться, не так ли, чертов Тибо Крович? Как же, вас ведь заметил адвокат Гильом! Неудобно было, нехорошо, чертов ты идиот! — Тибо с грохотом швырнул кочергу в камин и отправился спать.

Но ему не спалось. Некоторое время спустя — было слишком темно, чтобы разглядеть, сколько времени, — Тибо отбросил одеяло. Надев свой новый черный костюм и начищенные ботинки, ждавшие его под кроватью, он вышел на темную улицу. Трамваи уже не ходили, прохожих не было. Тибо направился в сторону центра. Однако, завернув за угол, он увидел фары приближающегося такси. Он уже собирался остановить его, но такси ехало медленно, очень медленно, и было перекошено на одну сторону так, что чуть не скребло днищем мостовую. Тибо охватили страх и стыд. Он знал, хотя и не мог видеть, что в такси сидит Емко Гильом, и знал он также, что когда такси поравняется с ним, двери распахнутся и его затащат внутрь, и они будут ехать и ехать, ехать и ехать со скоростью черепахи, и Гильом будет смеяться над ним, пока он, Тибо, не умрет. Он бросился бежать. Он бежал, бежал, бежал — но каждый раз, когда останавливался передохнуть, схватившись за фонарный столб и глядя, как капли пота падают со лба на носки начищенных ботинок, такси выкатывалось из-за поворота, и нужно было снова бежать. Воздух горел в горле и обжигал легкие.

«Только бы найти полицейского! — думал Тибо. — Куда подевались все полицейские? На что уходят мои налоги? Я, между прочим, мэр этого чертова городишки!»

Но все он бежал и бежал в сторону центра, пробежал уже девять трамвайных остановок, а ужасное черное такси неотступно следовало за ним, всего в нескольких метрах, а иногда почти настигало его, и тогда он чувствовал, как шины трутся о каблуки, — но ему так и не встретилось ни единой живой души, кроме Сары, которая сидела у окна мясной лавки с пакетом сосисок в руках (на пакете было написано «Крович») и сотрясалась от рыданий.

— Вот ваши сосиски, господин мэр, — проговорила она между всхлипами.

— Спасибо, Сара, — сказал Тибо. — Почему вы плачете?

— Потому что это сосиски с луком, и еще потому, что вас так долго не было!

Тогда Тибо извинился и пообещал, что непременно вернется позже и расплатится, но сейчас ему нужно бежать, поскольку такси уже близко — «Надеюсь, вы меня понимаете» — и тут из-за угла ударил желтый свет фар.

Тибо снова пустился бежать и свернул на Соборную улицу. Развязав на ходу пакет с сосисками, который дала ему Сара, он стал отрывать их одну за другой от связки и швырять на дорогу. Естественно, машине приходилось вилять из стороны в сторону, чтобы их огибать, — но затем Тибо постепенно пристрелялся и стал попадать прямо в шины, отчего такси начинало заносить на раздавленном мясе и жире. Поэтому когда он наконец добрался до дверей собора и вбежал внутрь, такси уже не было видно. Тибо открыл дверь, ведущую в часовую башню, и стал подниматься по лестнице. «Теперь тебе ни за что до меня не добраться», — сказал он. Вскоре лестница кончилась, и он оказался на самом верху.

А там стояла Агата Стопак в парадном облачении мэра.

— Надеюсь, вы не возражаете? — спросила она, но тут же сбросила с себя одежду и осталась абсолютно нагой, если не считать чулок. — Что, неужели вы так шокированы?

Затем она спрыгнула со стены прямо на самый большой колокол собора, обхватила его ногами и стала раскачивать, как дети раскачивают качели.

— Давайте же! Помогите мне!

Тибо прыгнул вниз, вцепился в колокол и уселся на него напротив Агаты. Их ноги сплелись. Они раскачивались и раскачивались, и каждый раз, когда она подавалась вперед, он откидывался назад, а каждый раз, когда он подавался вперед, откидывалась назад она; они хохотали и кричали, подбадривая друг друга:

— Да, да, вот так! То, что надо!

И когда Тибо посмотрел вниз, мимо бедер госпожи Стопак, туда, где у подножия башни лежала маленькая, съежившаяся площадь, он услышал, как она спрашивает:

— Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли?

Тогда он закричал, но никто его не услышал, потому что как раз в этот момент колокол наконец ударил.

БОМММ!

Загрузка...