Длинный ствол – короткая жизнь

Глава 18. «Неудачный» брак

Штаб армии располагался в бывшем замке Георгенбурге на окраине Инстербурга, но мне это место абсолютно не нравилось, поэтому я постоянно проживал в Гросс Скайстиррене, в уютном двухэтажном домике на западной окраине городка. Красная черепичная крыша и четырьмя башенками над мансардой. Оперативный отдел армии располагался на другой стороне улицы в двух домах с большим крытым гаражом, бывшей конюшней. В Инстербурге в том же замке находился штаб 1-го Прибалтийского фронта, отношения к которому мы не имели, но действовали в его полосе, командующим там был генерал-полковник артиллерии Говоров, с которым мы, как-бы, не очень дружили. Вот я и удрал в Скайстиррен. Причиной было то обстоятельство, что мне была поставлена задача глубоких прорывов, а Говоров пытался растащить у меня истребительно-противотанковые полки для нужд противотанковой обороны фронта. Мне же Верховный дал указания, в случае чего, не выпустить группу армий «Центр» из котла. Кенигсберг – цель лакомая, достойная, но она не стоит того, чтобы немцы имели возможность сконцентрироваться под Берлином. Каждый день мы ожидали команды рвануть на юг. А Говорову приказали взять город. Взаимные нападки мы устраняли через Москву, в тот момент я одерживал верх, более того, получал снабжение и подкрепления непосредственно от Ставки, оставаясь «костью в горле» у Леонида Александровича. Но, не было печали – черти накачали!

В начале марта просыпаюсь от того, что в соседней комнате кто-то шебуршит чем-то, да еще и всхлипывает. Время – где-то половина третьего. Достал пистолет, на всякий случай, резко открыл дверь. Перед шкафом сидит какая-то девица, вся в слезах, и пакует вещи. Сзади за ней стоят двое: лейтенант Максимов, из роты охраны, и сержант Муткенов, Герой Советского Союза, наводчик и командир орудия. Оба – с автоматами, мордашки серьезные.

– Что происходит?

– Да вот, тащ генерал, хозяйка дома появилась, с запиской от коменданта, что так как ее дом занят нами, то ей собрать вещи и в поезд на Акмолу.

– Куда-куда? – переспросил я Сердыбая.

– Да к нам, в Акмолинск. Я бы – так с радостью, а она – ревет! – улыбнулся сержант.

– Так! Нафиг! Мы здесь долго не задержимся, пусть прекратит реветь и остается. Коменданту передайте, что я приказал. Выгружайте, барышня, свой чемодан, прекратите хлюпать, и спать! Нечего среди ночи шататься по дому! Отбой, всем!

Вот, блин! Ну какое мне дело было, что кого-то куда-то отправят? Нет-же, влез и прекратил это безобразие. Девчонку было жалко, ей на вид лет 18–20, а что такое Целиноград, в это время года, я хорошо себе представлял! Там не платьишки нужны, и не чулки фильдеперсовые, а тулуп да ушанка и ватные штаны, с валенками.

Утром мадемуазель напоила меня кофейком c бутербродами, смотрела на меня восторженными голубыми глазами, и даже понимала, что я ей говорю на «своем» немецком. Ничего хорошего из этого получиться не могло, хотя мы только вступили на территорию противника и никаких ценных указаний нам еще не присылали. А тут еще «гормональная избыточность»! Насколько я припоминаю, крайний раз это было в конце сорок первого года, в поезде. Все остальное время вокруг крутились только подчиненные, часть из которых были женского пола, но я их воспринимал только как подчиненных. В общем, накатали на меня закладную, дескать, сплю с дочкой группенфюрера, как будто это что-то меняет в женском организме. Все, наверное, поперек разворачивается, но я этого не заметил. Вызвали в Москву, но не в Ставку, а в ГПУ, где со мной была проведена беседа, которая очень мне не понравилась. Так как я с детства был не слишком послушен, то по приезду из Москвы, вместо того, чтобы «ликвидировать как класс» представителя вражеского государства, взял и женился на ней, тем более, что наши «физические упражнения» на «кровати ее предков» просто так не закончились. В результате мы оба оказались в Челябинске, я – на должности заместителя Наркома танковой промышленности, а она – домохозяйкой. А моя бывшая армия вошла в Кенигсберг. Вовремя написать «закладную записку», видимо, является национальным видом спорта в России. Впрочем, в воздухе усиленно пахнет концом войны и перейти на «заслуженный» отдых в составе будущего министерства вполне пристойно! Тем более после того, как мы показали Верховному результаты обстрела «Пантер» и «Тигров» под Варкау: наши снаряды просто проламывали броню тяжелых танков, откалывая огромные куски и выбивая экипаж. «Финские» «Тигры» такой хрупкой броней не обладали! Теперь, сколько бы немцы не выпустили новых танков, остановить нас у них не получится. А в армию мы еще вернемся, может быть не сразу, но… скоро. А пока трудимся над механизмами поворота, позволяющими вести огонь сходу и системами стабилизации орудия. Ну и супружница подбросила интересную тематику. В доносе в ГПУ указывалось, что она – дочь группенфюрера СС, свидетельство об этом получено от ее соседей. Вернувшись из Москвы в Скайстиррен я, естественно, спросил у Иры, Ирмгард – вот такое трудно произносимое имя ей дали родители, правда ли это?

– Нет, я родилась в Бреслау, в двадцать третьем году, это Нижняя Силезия. Мой папа был преподавателем математики и механики в Техническом университете Бреслау, а мама – домохозяйка. У меня еще два брата: Эрхард и Вальтер, но они тоже не военные, они – инженеры.

Папа умер два года назад, сердце оказало во время бомбежки, мы тогда жили в Берлине. Старший брат работает под Мюнхеном, но их тоже бомбят ночами, он на авиационном заводе работает. Так вот он купил загородный дом и нам посоветовал уехать из Берлина. Вальтер помог купить вот этот дом здесь. Когда вселялись, то приезжали его сослуживцы, один из которых был группенфюрером, точнее, генерал-майором войск СС. Вот соседи это и запомнили. Вальтер с 34-го года работает Reichswehrministerium, Имперском Министерстве вооружений научным руководителем какого-то проекта. Мама сейчас у него живет, у них второй ребенок родился, дочка. Вот Марта маму уговорила им помочь. Ну, а я – студентка в Кенигсберге, вот только нас на каникулы распустили, всех, имеются в виду девушки, отправили служить во вспомогательные части Люфтваффе, а парней – в вермахт и фольксштурм, в ополчение. А меня брат освободил от этого, точнее, тот самый генерал-майор СС. Он привез меня сюда. У брата какие-то срочные испытания идут, он приехать не смог. Перед тем, как сюда вошли танки, город сильно обстреливали с воздуха и били артиллерией, так все в церкви прятались, там подвалы глубокие. Это у развилки, рядом совсем. Сама церковь маленькая, неприметная и в роще стоит. Целую неделю там жили, а потом нас нашли русские. Сказали, чтобы расходились по домам. Но меня домой не пустили, ты это сам знаешь.

Вернулись мы к этому разговору позже, уже в Челябинске, куда долго и упорно летели самолетом, девять часов полетного времени, плюс посадка и дозаправка в Горьком. Ира удивлялась таким размерам страны, а в самом Челябинске спросила:

– Это самый восточный город России? Тебя сослали сюда из-за меня?

– Нет, это даже не середина страны, это – примерно четверть-треть страны, то что мы пролетели. До самого восточного города еще 9000 километров. Середина страны в двух тысячах километрах восточнее. – И тут Ирочка выдала:

– А он что: не знал, что она – необъятная?

– Кто не знал?

– Адольф! Это ж каким надо быть идиотом, чтобы пытаться все это покорить до осени?!

– Ну, здесь ты права, с соображаем у него, прямо скажем, не очень…

– А ты знаешь, в сорок первом у нас так не думали. Не знаю ни одного человека. Все считали, что это будет короткая и интересная прогулка. Вальтер что-то говорил подобное, но ему сказали, что вермахт остановится на Волге, остальное, дескать, нас не интересует. Идиоты! – у девочки был аналитический склад ума, и она начала прозревать!

Через три дня, это была середина апреля, мне потребовались ее документы, чтобы зарегистрировать ее в городе и попытаться получить новый паспорт, уже на мою фамилию. Она передала их мне, фамилия ее была ни о чем не говорящая: Thiel, Irmgardt Thiel. Тиль из Бреслау. Бреслау, Тиль… Что-то знакомое! Но вспомнить я сразу не смог, поехали в паспортный стол, долго ругались, мне несколько раз говорили о том, что Челябинск – центр оборонной промышленности и тому подобное, а я, дескать, фашистскую шпионку сюда приволок. А за окошком немцы-военнопленные строили какой-то новый корпус для какого-то оборонного завода. На что я и показал пальцем начальнику отделения.

– Брак зарегистрирован?

– Да.

– На территории СССР?

– Это еще недавно были временно оккупированные районы СССР.

– Моя армия их и освободила. Вот что, капитан, нет у тебя никаких прав отказывать ей в регистрации. Я назначение на эту должность получил после регистрации этого брака. Все понятно? Принимайте документы и не отнимайте у меня время.

– Есть, товарищ генерал-полковник.

– Вот так-то лучше!

Затем заехали в универмаг, коммерческий, требовалось переодеть Ирину (в поданных документах мы изменили ее имя на русское), потому что сюда трофейная мода еще не дошла. Под немок наши женщины начнут одеваться чуть позже, поэтому ее одеяния остались в ее гардеробе до лучших времен, которые скоро уже наступят. А вечером я спросил у нее фамилию того самого группенфюрера.

– Генерал Дорнбергер.

– Вальтер Дорнбергер?

– Да, Вальтер Роберт Дорнбергер, начальник Управления баллистики Имперского Министерства вооружений.

А я ведь до сих пор числюсь за Главным Артиллерийским Управлением Наркомата обороны. Тут же я вспомнил: кто такой Вальтер Тиль и какую роль он сыграл в ракетной программе трех стран. Не сам лично, он погиб в 1943-м, а его двигатель.

Звоню Воронову, он был ы курсе того, что произошло в ГПУ и, даже, участвовал в обсуждении моего «проступка» в Ставке. По косвенным данным, на сторону ГПУ он не переходил. И трубочку он снял сразу после доклада своего адъютанта.

– Здравия желаю, товарищ маршал!

– Ну, вас тоже можно поздравить с новым званием.

– Спасибо, из большого начальства Вы первый меня поздравили.

– Хулиганить надо меньше и жен из соответствующих рядов выбирать.

– Вот я по поводу соответствия и звоню, но разговор абсолютно не телефонный.

– Что случилось?

– Ничего плохого, товарищ маршал, просто те люди, которые готовили известную записку не удосужились выяснить имя того самого группенфюрера.

– Ну, положим, им этого и не требовалось, им нужна была твоя армия в составе фронта. Эту задачу они выполнили, в ущерб общей обстановке на фронте. Что-то интересное накопал?

– Да, разрешите вылететь в Москву?

– Ну, давай. Завтра в одиннадцать у меня. В Ставку не суйся, там еще не остыли.

Пришлось перезванивать на аэродром, заказывать вылет и собираться. Самолеты летали со скоростью 250–290 км/час, до Москвы им больше пяти часов лету, так что, несмотря на удивление супруги, я быстренько чмокнул ее в щеку и выехал в Шагол. Ничего, пусть привыкает Ирочка к нашей жизни и расписанию. Это – не Германия, где у генерала куча прислуги, почет и уважение общества. У нас все чуточку проще и, если что не так, то разговор будет коротким.

К счастью, Воронов был в курсе того, чем занимается Дорнбергер в своем управлении. О судьбе Тиля я ничего рассказывать не стал, вполне достаточно того, что именно он разработал двигатель для ФАУ-2 и для «Вассерфаля», где впервые в истории применил разветвленные полициклические циклоалканы в качестве топлива для ракетных двигателей. Темой Воронов заинтересовался, в тот же день о ней узнал Верховный, и понеслось! К сожалению, начинающая прозревать девица для вербовки Вальтера Тиля не годилась абсолютно. Поэтому зашли с другого края: в Гросс Скайстиррен прилетела группа «специалистов» из ГРУ и НКГБ, которые прошерстили всю почту Ирины, нашли любимые ее обороты в письмах, и составили соответствующее письмо для ее матери. Сама Ирина даже и не догадывалась о том, что ее почерк и литературный стиль стали предметом для изучения стольких людей. Доставили это письмо на территорию противника и отправили по почте в Карлсхаген, взяв под наблюдение небольшой домик в лесу под Штрумбергом, в 9-ти километрах от линии фронта. И в 330-ти километрах от Пенемюнде. В письме упоминался и местный лесничий, который приютил бедняжку после того, как комком земли от близкого взрыва ей вывихнуло ногу. Существовал, конечно, вариант, что добрый дядюшка Дорнбергер пришлет батальон СС, чтобы вытащить девочку из-под огня, но, скорее всего, там совсем не до этого, так как Пенемюнде – это уже не глубокий тыл, а прифронтовая полоса, а силенок у Германии ох как поубавилось! Лесничий не имел никакого отношения к сопротивлению, да и задействован в темную. На восьмой день перед въездом в лес появился «Хорьх» с тремя пассажирами внутри, в одном из которых по фотографии опознали Тиля. Захват произошел быстро и бесшумно, хотя пожилая женщина хотела закричать. Вооружен был только водитель. Ночью двое из захваченных были переправлены в расположение наших частей, и у меня появилась теща и шурин. Их автомобиль подорвали на мине, так что для всех они случайно погибли. Этим, кстати, спасли супругу и двух детишек шурина, так как сразу после его «гибели» ее отправили с полигона к родителям в Бреслау. А сам будущий «товарищ Тиль» условием своей работы на СССР выставил вывоз из Германии своей семьи. Условие, конечно, законное, но тяжело выполнимое: Бреслау находился в пятистах километрах от ближайшей линии фронта. Поэтому времени и сил это могло отнять много. Второй момент, который не учел Вальтер Тиль, было отношение его супруги к нацизму. Он считал, что жена последует за ним даже на край света, однако первые же контакты с ней принесли совершенно противоположный результат. Занимавшиеся этим вопросом люди сообщили, что добровольно дама никуда не поедет по политическим мотивам. Это же подтвердила и Ирина, что Марта – совершенно другого поля ягода. Она вступила в женскую организацию НСДАП, от чего ее удерживал муж, а сына записала в дивизию «Гитлерюгенд», пока как кандидата в фендрики. А ему только 12-ть лет. В общем, капризничал конструктор довольно долго, и лишь когда ему в августе предъявили фотографии Узедом-Норда, предварительно показав их фрау Эльзе, которая без труда опознала в развалинах дом, в котором они жили, после этого господин Тиль попросил называть его геноссе.

Но это «блюдо» уже готовилось без меня, я находился под Бромбергом, и мы оттуда начали наступление Штеттин. В должности, правда, меня не повысили, я так и остался командующим той же армии, но в Ставке на меня перестали смотреть с кривой усмешкой, как на неудачника. За то время, пока был в Челябинске, сумели начать серийно изготавливать новые механизмы поворота для тяжелых танков и самоходных орудий. Теперь все они могли вести огонь на ходу, что немаловажно при наступлении и во встречном бою. Это – главное, с остальным будем разбираться уже после окончания войны. Нет у противника больше сил сдерживать нас: фронт пробили за полтора суток и просто покатились по Германии к последней водной преграде перед Берлином, имея задачей создание плацдармов на левом берегу Одера. За сдачу без боя Бромберга Гитлер расстрелял все руководство войсками и городом. Теперь бургомистры и военачальники предпочитали сдаваться нам, а не отходить со своими войсками. Так держать, Адольф! На нас работаешь!

Впрочем, деваться ему было некуда: пять последовательных ударов, начиная с весны-лета 1942-го года, привели к тому, что как таковой армии у Германии не стало. Большая ее часть прикопана, около 5–6 миллионов человек, а остальные сидят в плену, это еще примерно треть от этих цифр. Ну, потрепал он нам нервы у Кенигсберга, притащив туда свой флот, но что может сделать флот? Пострелять по собственным городам, населенных, кстати, немцами? Ну, пострелял! Ну поругали меня и Павла Алексеевича за то, что Кузнецов и Со справиться с немецким флотом не может. Пришлось и нам подключиться к воздушной операции над Балтикой. Надводники немецкие умотали обратно в свой рейх. На этом все и закончилось. Меня больше напрягла ситуация в тылу, где до августа месяца пайки не повышали с прошлого года, несмотря на то, что мы освободили путь для северных конвоев, все равно у «союзников» нашлись отговорки не посылать конвои до середины сентября. Но целую танковую армию они у нас «забрали»: два корпуса, по 195 «Т-44» первой серии в каждом. Слава богу, практически без людей, не считая «инструкторов» для обучения. А вот поставки продовольствия – срезали, причем, солидно. Знают, чем укусить! В деревнях немного полегче, а промышленных центрах люди живут впроголодь. Но, как только собрали урожай, пайки увеличились, хотя основную часть «прибавки» люди получили с собственных огородов, без которых два этих года было просто не прожить. И крайне плохо с галантереей. Это, кстати, создало и на фронте целую кучу проблем с «трофеями» и «трофейными посылками». В захваченных областях рейха и в прибалтийских республиках дефицита шмуток не было, в отличие от генерал-губернаторства и Белоруссии, что породило захват этого имущества личным составом и попытку отправить этот «хабар» домой. Пришлось ограничить одного человека одной посылкой в месяц. Но, ходят слухи, что этот приказ не на всех распространяется. Про свои войска могу ответить на 100 %, что выполняют! А что там в тылу твориться – одному богу известно. Понятное дело, что для кого война, а кому мать родна! Тем не менее, в войсках наступательный дух не падает, все хотят, как можно быстрее, закончить эту эпопею. Тем более, что глубокие рейды маневренных групп уже отработаны, и у бойцов не возникает опасения, что их отрежут и «забудут выручить». Для этого используем все имеющиеся средства, включая транспортную авиацию, благо, что в Померании довольно много посадочных полос и полевых аэродромов. И с дорогами хорошо, много лучше, чем было до этого, вот только узковаты они для такой массы войск.