Дитя чудовища

Отец

— Вы с отцом жили порознь? — Каэдэ обеспокоенно взглянула на меня.

Я пояснил, что мы не виделись уже больше девяти лет.

— Я понятия не имел, где он. Да и подумать не мог, что так легко узнаю об этом.

— Пойдёшь к нему?

— Если объявлюсь ни с того ни с сего, наверняка доставлю ему множество неудобств. Да и вообще… он, скорее всего, уже забыл обо мне, — я самоуничижительно улыбнулся.

Каэдэ молча смотрела на меня.

— Но…

Но кто знает, может, я неправ…

В адресе значился дом на окраине Сибуи. Не тот, в котором мы когда-то ютились втроём, и не тот, где мы потом жили с матерью. Дом, с которым меня не связывали какие бы то ни было воспоминания.

Я шёл один, сжимая в руке листок. Путь мой оказался довольно извилистым. Сначала я свернул с городской магистрали, затем миновал уютную торговую улочку, какое-то время бродил по окрестным кварталам и скоро оказался рядом с тем самым домом, который искал. Его окружало столько высотных зданий, что сам он казался на их фоне каким-то стушевавшимся.

Я остановился перед входом, ещё раз заглянул в листок, окончательно убедился, что не ошибся, и собирался уже постучать в дверь, но рука моя замерла в воздухе.

«Что я скажу? Как посмотрю в глаза? Как объясню всё, что случилось?»

Ответов на эти вопросы у меня не было, ведь я пришёл совершенно неподготовленным.

Судя по одежде, развешанной на балконах четырёхэтажного дома, тут в основном жили семьи. Квартира отца находилась у левой стены третьего этажа. На балконе болталось лишь несколько пустых вешалок. Может, он жил один, а может, и нет. За закрытыми алюминиевыми ставнями ничего не было видно. Самый разгар рабочего дня — конечно, следовало ожидать, что его не окажется дома…

Оставить письмо? Или хотя бы записку?

Я сел на блок на платной парковке, достал из сумки тетрадь и начал писать.

Но уже скоро рука замерла.

«Как тут подобрать правильные слова?» В конце концов я вырвал страницу и скомкал её.

— А-ха-ха-ха, — вдруг послышался смех, и я повернулся.

Мимо парковки шли отец с сыном, в руках они держали бейсбольное снаряжение.

— Папа, дай мяч.

— Ха-ха-ха, лови!

Ребёнку было столько же, сколько мне в те годы, а его папе — как моему тогда…

Я проводил их взглядом и снова посмотрел на окно отцовской квартиры.

На город опустился вечер. В окнах один за другим загорались огоньки. Но в его жилище по-прежнему царила тьма. Наконец я отчаялся, встал и побрёл обратно.

Вечерняя торговая улочка была полна людей. Лучи заходящего солнца отражались от стёкол и били в глаза. Возможно, один из мужчин в толпе — мой отец. Если он живёт в том доме, то наверняка делает покупки на этой улице, когда идёт со станции.

Папа в моих воспоминаниях остался таким же, как был девять лет назад. А ведь с той поры минули годы… Как он сейчас выглядит? Чем занимается? Во что одевается? Я ничего не знал о нём и всё же вглядывался в лица прохожих, словно пытаясь на ощупь отыскать вещь, которую даже толком себе не представлял. Я изучал каждого незнакомого мужчину, а они отвечали мне недоверчивыми взглядами. Но сколько бы я ни глядел, никто, похожий на моего отца, не встретился.

Я шагал мимо обувного магазина в конце улицы. У входа, согнувшись в три погибели, мужчина в рубашке поло с короткими рукавами и сумкой через плечо завязывал шнурки. Вдруг из магазина вышла продавец с конвертом в руке и обратилась к нему:

— Прошу прощения, вы оставили.

— А! — мужчина поднял голову, затем выпрямился. — И правда, совсем из головы вылетело!

Его голос заставил меня обернуться.

Девушка передала забытый конверт, мужчина забрал его и добродушно поблагодарил:

— Спасибо вам!

Я не мог оторвать от него взгляд. Сердце забилось чаще.

Мужчина в поло развернулся и стал удаляться, разглядывая конверт.

«Он уходит!» — я решился и шагнул вперёд:

— Простите…

Он обернулся и посмотрел на меня:

— Да?

Родное лицо… Не оставалось сомнений: это мой отец!

Его волосы слегка поседели, а на щеках появилось немного жёсткой щетины. Но я не мог спутать его с кем-то ещё. Однако решимость моя, в отличие от уверенности, быстро таяла: мужчина в поло смотрел на меня так, словно видел впервые.

Я прижал руку к груди:

— Вы меня… не помните?

Он коснулся головы и вяло улыбнулся, давая понять, что не узнаёт и заранее просит за это прощения.

Я обомлел:

— Значит, всё-таки нет… Извините.

Мне хотелось сквозь землю провалиться. Я коротко поклонился и пошёл прочь. Если он меня не помнит, возможно, я всё-таки обознался и окликнул похожего на отца незнакомца.

И тогда…

— Рэн?! — услышал я голос позади и обернулся. — Рэн, неужели это ты?!

Мужчина в поло, не отрывая взгляда, произнёс моё имя.

Я не ошибся!

Отец подбежал ко мне и заключил в объятья:

— Как ты так вырос… Тебя и не узнать!

Он не отпускал меня, а я застыл словно громом поражённый. Прохожие бросали на нас косые взгляды.

— Что же ты делал всё это время?.. — с трудом проговорил отец.

— А… Ну… За мной было кому присматривать, — невнятно выдавил я.

— Как же я рад, что ты цел и невредим… Прости, что так и не смог ничего для тебя сделать…

Отец всё так же обнимал меня и рыдал, не обращая внимания на недоуменные взгляды толпы.

— Папа…

Я пришёл к школе Каэдэ, когда у них была большая перемена. На территорию посторонних не пускали, так что о случившемся вчера мне пришлось рассказывать через ограду.

Каэдэ вздохнула с облегчением:

— Ясно. Слава богу…

— Оказывается, отец узнал о маминой смерти далеко не сразу. Все эти годы он искал меня, даже когда полиция опустила руки.

— Ясно…

— Каэдэ-э! — раздался шутливый оклик одной из трёх подружек моей знакомой, стоявших чуть поодаль. Они смотрели на нас с нескрываемым любопытством и улыбались. — Это твой парень?

— Нет, — смущённо ответила Каэдэ.

— А кто?

— Из какой он школы?

— Вот там и встречайтесь!

Девушки захихикали и зашли внутрь здания.

— Прости, — Каэдэ виновато взглянула на меня.

— Ничего. И всё-таки… как ты думаешь, смогу ли я стать обычным?

— Обычным?

— Жить с отцом, как обычный человек, учиться, как обычный человек, каждый день ночевать дома, как обычный человек. Получится ли?

Я посмотрел на здание школы Каэдэ, возвышавшееся по другую сторону забора. Одну из стен недавно отреставрированного пятиэтажного корпуса сделали стеклянной, и сквозь неё было видно учеников, наслаждавшихся большой переменой. Девушки сплетничали, ребята гонялись друг за другом, где-то репетировал школьный оркестр, кружились танцоры… Наверное, другим эти сцены казались обыденными, не заслуживающими внимания.

Каэдэ моргнула, а затем уточнила, словно прочитав мои мысли:

— Ты сомневаешься?

Я молчал.

— Из-за учителя?

— Да…

Пожалуй, о том, что произошло между Кютой и Куматэцу после этого, расскажу я.

Парень вернулся незадолго до захода солнца. Он зашёл в лачугу и очень серьёзно посмотрел на Куматэцу, сидящего к нему спиной. Мы с Татарой сразу поняли: что-то в Кюте изменилось. Но что нам оставалось, кроме как стоять в уголке и наблюдать?

— Где ты был? — спросил Куматэцу, так и не повернувшись лицом.

— Нам нужно поговорить. Я хочу, чтобы ты выслушал меня.

— Как твои тренировки?

— Погоди, на самом деле…

— Ты правда думаешь, что от них можно отлынивать?

— Дай ему сказать, Куматэцу, — вмешался я.

Похоже, в тот день наш друг с самого начала не собирался слушать ни единого слова Кюты.

— А главное — что вот это такое? — медведь бросил на стол учебник математики. — Он был у тебя на постели! Попробуй-ка объяснись.

Кюта молча смотрел на книгу, затем решительно поднял взгляд:

— Я буду ходить в человеческую школу.

— Что?!

— Потому что хочу познать мир людей.

— У тебя есть занятия поважнее, забыл? Разве не ты стремился стать сильнее?

— Я уже стал.

— Что? Не смеши!

— Я достаточно силён.

Куматэцу вскочил на ноги и ткнул в Кюту пальцем:

— В каком это месте ты силён, а?!

Столкнувшись с медвежьей упёртостью, Кюта разочарованно опустил голову:

— У нас с тобой так каждый разговор проходит. Ты не слушаешь меня, а просто выкрикиваешь, что в голову взбредёт.

— А ну, отвечай, когда это ты сильным стал?!

— Уже неважно…

— Стоять! Куда собрался?

— И ещё кое-что… Я нашёл отца. К нему и пойду. Только что решил.

— Что ты сказал??? Но!..

От потрясения Куматэцу так и застыл с раскрытым ртом.

Кюта схватил учебник, закинул в сумку и решительно вышел из лачуги.

— Стой… Эй! Вернись!

Куматэцу опомнился, выскочил, обогнал Кюту и встал у подножья лестницы, раскинув руки в стороны.

— С дороги! — раздражённо бросил Кюта.

— Не уйдёшь!

Похоже, Куматэцу собирался остановить его силой. И тогда Кюта вдруг схватил медведя за ворот.

— А!

Куматэцу опомнился уже после того, как его ноги оказались в воздухе. Кюта отточенным движением швырнул его через бедро. Учитель не успел и пальцем шевельнуть, как с грохотом впечатался в землю.

Кюта бросил на распластавшегося медведя полный боли взгляд, но сразу же отвернулся и зашагал прочь.

Куматэцу приподнял голову:

— Кюта, не уходи! Кюта!

Но тот сбежал по лестнице, даже не обернувшись.

— Кюта!..

Тщетный призыв Куматэцу растворился в ночной тьме.

По яркому летнему небу проплывали живописные кучевые облака. Во дворе лачуги ёжились от страха пришедшие на тренировку новые ученики.

— Нет! Нет-нет-нет! Ну как вы не понимаете?

— Простите.

— Догадливые поняли бы!

— Простите.

— Хватит каждый раз извиняться!

— Простите.

— Заткнитесь и проваливайте!

Куматэцу вошёл в лачугу, едва не сорвав прикрывавшую вход занавеску, и прошагал через комнату, не удостоив нас с Татарой даже кратким взглядом. Он направился прямо на кухню, набрал в жестяную кружку воды из-под крана и стал пить. Каждое его действие дышало такой лихорадочностью, что мы с Татарой невольно переглянулись. Мой товарищ хмурился: развязное поведение Куматэцу его раздражало.

— Вот уж не думал, что его отец объявится через столько лет!

— Интересно, он и правда не собирается возвращаться?

— Без Кюты Куматэцу опять станет чурбаном.

— Да он уже…

Куматэцу вдруг швырнул в нас кружку:

— Заткнитесь!

— Смотри куда кидаешь, убьёшь же! — Татара вскочил на ноги и сжал кулаки.

Но Куматэцу, даже не взглянув на него, широким шагом вышел в опустевший двор, уселся на землю и ссутулился.

С тех пор он вёл себя подобным образом каждый вечер. Это раздражало всех вокруг, но Куматэцу и не думал сдерживаться. Правда, мне казалось, я хорошо понимаю, почему он так зол. В конце концов, наш друг столько времени исполнял роль отца Кюты — немудрено, что неожиданное исчезновение парня выбило его из колеи, и он ничего не мог с собой поделать…

По яркому летнему небу проплывали живописные кучевые облака.

— Ты сомневался, но теперь решение принято? — Каэдэ заглянула мне в глаза. — Вижу, что нет…

Я молчал, но она всё равно догадалась.

Сказать по правде, Куматэцу не выходил у меня из головы. Я не собирался так с ним поступать и предполагал честно поделиться своими чувствами и обсудить, что делать дальше. Хотел, чтобы мы подумали вместе. Но ничего не вышло. Слово за слово — и вот чем всё закончилось. Быть может, это моя ошибка. Я искренне сожалел о случившемся, но понимал, что упущенного не вернуть.

— Да и неважно это, — бросил я, пытаясь закрыть тему. — Встречусь с отцом — там и решу.

— Ты справишься?

— С чего бы я не…

— Я буду в библиотеке весь день. Если что — приходи.

Каэдэ проводила меня обеспокоенным взглядом.

— Рэн!..

Я дожидался отца посреди торговой улочки. Он заметил меня, помахал рукой, отчего закачалась свисающая с плеча сумка с документами, и ласково улыбнулся. Но я не смог улыбнуться в ответ.

Отец показал мне набитый продуктами пакет из супермаркета:

— Сегодня на ужин омлет с ветчиной. Поедим вместе.

Когда-то я просто обожал омлет с ветчиной, который готовил папа.

— Ага, — я заставил себя сделать приветливое лицо.

Всю дорогу до дома отец тащил за собой велосипед и ни на секунду не замолкал. Я плёлся позади, не поднимая глаз. Он специально не вспоминал о прошлом и говорил о текущих делах ни к чему не обязывающим тоном, словно пытался заполнить пропасть между нами. Вот только я даже не поддакивал и просто молча слушал.

Наконец отец осторожно сменил тему и попытался прощупать, насколько мы близки друг другу:

— Кстати… не расскажешь, кто за тобой присматривал всё это время?

— Э?

— Мне ведь надо с ним увидеться, как следует поблагодарить, и тогда мы вдвоём заживём как раньше.

— Погоди…

От изумления я замер как вкопанный. Отец тоже остановился и обернулся:

— М? Что-то не так?

— Просто…

Мне будет очень нелегко объяснить, где я жил и что делал всё это время. Именно поэтому я сказал ему лишь о том, что за мной было кому присматривать. Неудивительно, что отцу захотелось узнать подробности.

Тем не менее я пока не настолько сблизился с ним, чтобы всё выкладывать. Мы ведь не видели друг друга целых девять лет…

— Просто… Годы не так легко наверстать.

— Пожалуй. Прости, — виновато проговорил отец. — Ты прав. Взрослые и дети воспринимают течение времени по-разному. Мне кажется, мы ещё вчера жили все вместе, втроём…

— «Вчера»?.. — разница в наших ощущениях настолько ошеломила меня, что я не мог сказать ничего другого.

— Извини, что поспешил, — отец мягко улыбнулся и посмотрел в небо. — Потихоньку начнём сначала, чтобы однажды забыть обо всём грустном и жить, глядя в будущее…

И тут в моей груди что-то засвербело. Уже через мгновение это чувство завладело всем телом и вылилось в приступ ярости.

Глухим, грозным голосом я проговорил:

— А что ты собрался начинать сначала?

— Э? — отец обернулся ко мне, потрясённый резкой сменой тона.

— Почему ты так уверен, что мне было грустно? Да что ты вообще знаешь обо мне, отец?

— Рэн…

— Не прикидывайся, что понимаешь меня, когда на самом деле ничегошеньки не знаешь!!!

— Рэн, я…

Вдруг мимо нас пронеслось на велосипедах несколько беззаботных людей с улыбками на лицах — домой ехала группа школьников, задержавшихся после уроков. Меня словно окатило холодной водой, и пыл тут же пошёл на убыль. Приступ ярости угас, оставив лишь слова, которые я пробурчал себе под нос:

— Конечно, ты ничего не знаешь. Я ведь ничего не рассказывал… Прости. Не смогу сегодня прийти на ужин.

Нервы сдали, я развернулся и кинулся прочь.

— Рэн! Ты, конечно, волен сам решать, как тебе быть. Но… — голос отца словно вонзался мне в спину. — Пожалуйста, не забывай: я сделаю всё, что в моих силах. Всё!!!

Я шагал по тёмным улицам.

— Да что со мной такое? Чего я хочу? Почему наговорил гадости отцу?

Что это было за странное чувство? Я не понимал. Не мог разобраться в себе. Не в силах выносить происходящее, я едва не срывался на бег. В голове вдруг прозвучало: «Не уходи!»

Куматэцу.

Я замотал головой:

— Проклятье! Какого чёрта я вообще о нём…

Вспомнилась мягкая улыбка отца и его тихий голос: «Начнём сначала».

Я замотал головой:

— Чёрт!

«Не уходи!» — снова Куматэцу.

Да куда же мне податься?

— Чёрт-чёрт-чёрт! Не понимаю!

Я нёсся вперёд и ничего не мог с собой поделать.

Вскоре ноги вновь вынесли меня на оживлённые улицы Сибуи.

— Уфф, уфф, уфф, уфф.

Я стоял на месте, упираясь руками в колени, и переводил дыхание. Вокруг разгуливали привычные толпы людей. Каждый человек казался мне счастливым. Похоже, я один повесил нос среди всеобщего веселья.

С другой стороны улицы возвышалось здание, а на нём была яркая вывеска. Я вдруг заметил, как на её фоне начал проявляться маленький пульсирующий огонёк.

— Что это?

Огонёк стал обретать очертания, затем форму.

«Ненавижу… Ненавижу…»

У меня перехватило дыхание.

«Ненавижу… Ненавижу…»

Он напоминал ребёнка.

— Это же… я в прошлом!

Я вспомнил. Это та тень, которую я здесь оставил в девять лет, сбежав от родственников. Тень обернулась ко мне, словно желая что-то сказать, а затем в её груди появилась огромная дыра.

— Дыра?.. Что происходит?

Маленькая тень хитро улыбнулась. А в следующее мгновение…

— А?..

Бесследно пропала.

Я завертел головой, но по улице шли только люди. Где она? Куда подевалась? Однако тень не исчезла — она оказалась точно за моей спиной.

В витринах магазина позади меня красовалось зеркало, но отражался в нём не я, а ухмыляющаяся тень. В груди её зияла дыра, в которой что-то клубилось. Дыра казалась бездонной.

— Что это?..

Я в недоумении схватился за собственную грудь. Там, конечно же, никакой дыры не оказалось, но я прекрасно видел её в отражении. Она зияла, словно напоказ. Я чесал грудь, чувствуя, что схожу с ума, и неотрывно смотрел в зеркало. Тень зловеще улыбалась и манила дырой. Я понимал, что больше не выдержу.

— А-а-а-а-а-а! — завопил я и побежал.

Уличное освещение рядом с библиотекой уже погасили, лишь доску объявлений у входа подсвечивала холодная люминесцентная лампа. Дрожа, я навалился на двери всем телом. Они не поддавались. Наверное, Каэдэ уже ушла домой. Что ещё ей оставалось делать после закрытия? Мои руки бессильно опустились. Куда же теперь идти? Меня никто не ждал.

— Рэн-кун? — вдруг услышал я.

С другой стороны доски объявлений стояла Каэдэ с перекинутой через плечо сумкой.

— Рэн-кун, на тебя смотреть страшно! Ты словно сам не свой, — обратилась она ко мне, когда мы дошли до знакомой парковки рядом с храмом.

В груди было так тяжело, что я даже не мог смотреть Каэдэ в глаза — просто стоял, прижимая ладони к лицу и подглядывая в щель между пальцами.

— Скажи мне… кто я? Человек или монстр?

— «Монстр»?

— Или жуткое чудовище?

— О чём ты говоришь?! — Каэдэ смотрела не отрываясь, словно всматривалась в мою тьму.

— Скажи мне, кто я…

Я начал медленно надвигаться на девушку, не отнимая ладоней от лица. Она прижала сумку к груди и попятилась назад. В ответ я раскинул руки в стороны, чтобы Каэдэ не сбежала. Ладони ударились о сетку забора, и по ней пробежала волна.

Каэдэ вжалась в металлический забор и, дрожа, прошептала:

— Ты сам на себя не похож, Рэн-кун…

— Кто я? Кто?! — выл я, надвигаясь на девушку.

Она стиснула зубы и отвесила мне такую пощёчину, словно пыталась прогнать тьму, овладевшую мной. От удара я застыл, голова опустела, силы вдруг иссякли, и я начал заваливаться назад. Каэдэ тут же протянула руки, обхватила мою шею и помогла прислониться к сетке. Затем обняла так крепко, будто хотела что-то из меня выдавить.

— У меня… тоже бывают минуты, когда становится невыносимо тяжело. В такие моменты я думаю: «Да пропади всё пропадом!» — и едва сдерживаюсь, чтобы не взорваться. Ты не одинок, Рэн-кун. И я не одинока. Наверняка через подобное проходят все. Поэтому… не надо… всё хорошо, — тихо, словно сама себе, прошептала Каэдэ и закрыла глаза.

От её объятий тяжесть в груди понемногу исчезала. Я наконец-то смог поднять взгляд и посмотреть в круглые глаза Каэдэ.

— Спасибо. Мне легче. Голова остыла. Я ещё подумаю.

Каэдэ с облегчением выдохнула и улыбнулась:

— Вот и славно, Рэн-кун вернулся.

Затем она вдруг потянулась пальцами к своему запястью и развязала красную нить.

— Держи! В детстве я очень любила эту закладку. Она уже не раз меня спасала, — Каэдэ взяла мою правую руку, повязала ниточку, а затем продолжила назидательным тоном: — Погляди на неё, если вновь нахлынет и будет казаться, что не справиться самому.

Я опустил взгляд на книжную закладку, завязанную вокруг запястья.

— Она будет твоим талисманом, — добавила Каэдэ.

По возвращении в Дзютэн я несказанно удивился: вся торговая улица оказалась сплошь увешана роскошными украшениями. Они были везде: на главных воротах с неоновыми вывесками, на водонапорной башне, даже на деревьях возле реки. В воздухе витало ощущение праздника.

— Что это? Что происходит?

Я растерянно оглядывался по сторонам. На площади установили огромный фонарь с изображением двух силуэтов: Куматэцу и Иодзэна. Это ещё что такое?

— Кюта! — я обернулся на голос и увидел широкую улыбку Дзиромару. — Айда к нам в гости!

Дом Дзиромару, вернее, особняк Иодзэна занимал лучший участок земли, что только был на восточном холме. Бумажные экраны с изображениями кабанов и бамбука украшали просторные коридоры, словно картины в музее. Пожалуй, по размерам с этим домом могло сравниться лишь жилище святого отца.

Хоть Дзиромару и жил в таком роскошном поместье, вырос он простаком, который никогда не пытался важничать и пускать пыль в глаза. Мы, как и много лет назад, сели на фарфоровые подставки рядом с верандой и начали говорить о всякой ерунде. Пока я любовался росшей во дворе бамбуковой рощей, мать Дзиромару принесла чай и конфеты.

— В городе все только и говорят о том, что святой отец вдруг взял и объявил дату.

— Дату?

— Завтра — день решающей битвы между нашим отцом и твоим учителем. По итогам поединка станет ясно, кто будет следующим святым отцом… — Дзиромару удивлённо распахнул глаза. — Только не говори, что не знал!

Я потупился:

— Мы с ним слегка поругались… И мне было так неловко, что я какое-то время избегал учителя.

— Ясно… Ну, мы и сами отца почти не видим. Он только и делает, что тренируется. Грустно, конечно, но приходится с этим мириться… Я ведь желаю ему победы. Да и ты, небось, не хочешь, чтобы учитель проиграл, верно? А если так, прекращай говорить, что тебе неловко, и болей за него, — подбодрил меня Дзиромару.

— Ладно…

— Но что бы ни случилось, мы останемся друзьями!

Дзиромару встал, улыбнулся и протянул руку. Он смотрел на меня открытым, честным взглядом. Я встал следом и пожал его ладонь:

— Разумеется!

— Надеюсь, битва выйдет славной.

— Ага.

Мы переглянулись и дружно усмехнулись.

— Дзиромару, — послышался вдруг голос, и мы увидели Итирохико рядом с приоткрытой дверью. Оказалось, он уже какое-то время с улыбкой смотрел на нас.

— Брат, — Дзиромару улыбнулся в ответ.

Итирохико ласково взглянул на него и продолжил:

— Не стоит так задерживать Кюту, наверняка у него много важных дел. Смотри: уже вечер — я провожу его до ворот.

Во дворе заливались цикады. Мы с Итирохико шли по безлюдной бамбуковой рощице. Его шарф, как обычно, не давал разглядеть рот. Я немного удивился, что он вызвался проводить меня. Если раньше мы часто общались, то в последнее время нам не доводилось и парой слов перекинуться. Раз уж он предложил проводить меня, значит, хотел о чём-то поговорить. Я старательно обдумывал возможные темы беседы и готовил ответы, но Итирохико упорно молчал, окончательно сбивая меня с толку.

Лишь дойдя до ворот, он обернулся.

— Спасибо. Ну…

Внезапно мимо моего лица пронеслись бамбуковые щепки. Что это было? Пока я недоумевал, Итирохико ударил меня кулаком.

— Э?

Он застал меня врасплох и попал точно в живот. Я рухнул на землю ещё до того, как успел спросить: «За что?»

В глазах Итирохико горел неописуемый зловещий огонь, он без конца пинал меня, вкладывая в каждый удар искреннюю ненависть:

— Какая ещё… славная битва?.. Не смеши!.. Знайте… своё место… человек… и недоумок… Куматэцу!

Я ещё никогда не видел Итирохико таким! Кто бы подумал, что в круглом отличнике может скрываться такая жестокость. О сопротивлении не было и речи — я лежал и лишь пытался совладать с болью.

Наконец Итирохико успокоился и прекратил пинать меня. Бамбуковые щепки посыпались на землю.

— Уяснил?

И тогда я увидел: в груди Итирохико зияла чёрная дыра — такая же, как и у меня самого!

«Дыра… но как?.. Откуда она у Итирохико?»

Из рощи доносился лишь стрекот цикад.