Дитя чудовища

Тьма

Сквозь абсолютную тьму пробился голос:

— Кюта… Кюта…

Голос становился всё громче:

— Кюта… Кюта!

Вдруг я увидел Куматэцу. Он стоял во дворе лачуги, взвалив на плечо меч, а за его спиной синело небо и клубились облака.

Учитель кричал на меня:

— Быстрее! Быстрее, быстрее, быстрее! Что с тобой, Кюта?! Пора на тренировку!

«Не шуми. Хватит кричать. Я слышу. Погоди, сейчас встану…»

Я очнулся и увидел белую простыню. Я лежал на животе на краю кровати.

Показался Тико.

— Кю… Кю-кю, — он без конца подпрыгивал, словно обращаясь ко мне.

— Тико… — отозвался я сонным голосом.

— Кю! Кю-у… — зверёк никак не успокаивался и продолжал пищать.

— Да что такое, Тико?

Где я нахожусь? Будто я оказался внутри купола. Вокруг обшитые деревянными панелями стены. Но ведь я был на арене! Смотрел бой Куматэцу. Он победил, мы ударили по рукам… а затем…

Память вернулась ко мне, и я резко вскочил.

На той же самой простыне лежал полуживой Куматэцу. Моё сердце ёкнуло. Сознание онемело и отказывалось верить в происходящее.

Перемотанный бинтами, под капельницей, Куматэцу лежал совершенно неподвижно. Лишь внимательно присмотревшись, я заметил, как слегка двигаются его губы, и услышал шелест дыхания. В изголовье кровати находился меч в исцарапанных красных ножнах.

До чего жалко Куматэцу сейчас выглядел! Это не мог быть тот самый медведь, которого я знал. Он должен постоянно кричать, много есть, хохотать без причины и лучиться неуёмным весельем. Он не умирает, что бы с ним ни делали! Но сейчас я видел учителя на последнем издыхании. Таким Куматэцу я и представить не мог!

Мои глаза увлажнились.

— Чёрт!

Я свесил голову, стараясь сдержать слёзы.

— Чёрт!!! Почему так случилось?..

Я закусил губу.

— Прости меня, Итирохико… Прости… — без конца твердил угрюмый Иодзэн.

Он сидел на диване, уткнувшись взглядом в пол, к нему прижимались жена и младший сын. Происходило всё в особняке святого отца, а именно в гостевой комнате. В центре купола находилось круглое отверстие, как в планетарии. В него заглядывало вечернее небо, на котором зажигались первые звёзды. Комнату озарял мягкий свет бумажных фонарей.

— Сила Итирохико не имеет отношения к телекинезу, который встречается у монстров, — произнёс святой отец. — Очевидно, это та сила, что рождается из тьмы в сердцах людей.

— Святой отец, неужели вы обо всём знали?

— Объяснись, Иодзэн, я слушаю.

Всё началось во времена моей молодости. Как-то раз я бродил в одиночестве по улицам человеческого города. Вдруг до моего слуха донёсся плач. Было пасмурно, и без того тихий голосок едва выделялся на фоне дождя. Я расправил капюшон, прислушался, и снова до меня донеслись слабые прерывистые всхлипывания. Прохожие вокруг вели себя так, словно не замечали ничего необычного. Я начал пробираться сквозь море зонтов, прислушиваясь изо всех сил и обыскивая каждый угол. Наконец мои поиски увенчались успехом: в глубине узкого прохода среди неприметных зданий стоял раскрытый красный зонт. Я отодвинул его и увидел корзинку, в которой оказался укутанный в пелёнки младенец. На вид ему было месяцев восемь.

Я бережно поднял дитя на руки. В корзине лежали игрушка, бутылочка с водой и письмо. Помню, в голове мелькнула мысль, что у родителей наверняка были очень веские причины так поступить, ведь окружающие не слышали детского плача, а значит, ребёнок находился в смертельной опасности. Поразмыслив, я решил забрать его в Дзютэн и вырастить втайне ото всех. Разумеется, я знал, что в сердцах людей таится тьма, но считал, что хорошее воспитание и любовь победят любую тьму.

Сейчас-то я понимаю, каким самонадеянным и высокомерным был.

Итирохико то и дело подходил ко мне с расспросами:

— Отец, почему у меня не такой длинный нос, как у тебя?

— Не волнуйся, скоро вырастет.

— Почему у меня нет клыков, как у тебя и Дзиромару?

— Не беспокойся, со временем появятся.

— Отец, кто я?..

— Итирохико, ты — мой сын! Не кто иной, как сын Иодзэна.

Что ещё я мог отвечать?..

— Чем больше ты пытался убедить Итирохико, что он дитя монстра, тем меньше тот верил самому себе и тем глубже погружался во тьму, — святой отец протяжно вздохнул. — Я и представить не мог, что атмосфера нашего мира может настолько разворошить чёрную дыру в груди человека…

Я подглядывал из-за двери и сам невольно приложил руку к груди.

Затем раздался тихий голос Дзиромару:

— Что такое «тьма»? Я дурак, я не понимаю. Не знаю, кто такой Итирохико, но для меня он навсегда останется прежде всего братом!

С этими словами Дзиромару поднял на родителей взгляд, в котором чувствовалась готовность простить. Мать Дзиромару прослезилась, а Иодзэн умоляюще посмотрел на мудрого зайца:

— Святой отец, неужели теперь мы никогда не сможем жить вместе с Итирохико? Неужели не начнём всё сначала?

Под конец его голос стал настолько тихим, что я с трудом разбирал слова. Сердце в моей груди болезненно сжалось.

Святой отец обратил на Иодзэна суровый взгляд:

— Сейчас Итирохико бродит неизвестно где, и, если его не вырвать из лап тьмы, случиться может что угодно.

«Только я способен остановить Итирохико», — сказал я сам себе и принял решение.

Кюта сразу засобирался в дорогу: быстро осмотрел меч, убрал его в ножны, спрятал в чехол и повесил за спину. Затем тайно покинул жилище святого отца и зашагал по лестнице к выходу.

Там-то я и бросил ему в спину:

— Как же так, Кюта?

Он остановился и медленно обернулся.

— Просто возьмёшь и бросишь Куматэцу? — вопросил я укоряющим голосом.

Неужто он собирается куда-то уйти, когда учитель при смерти? Мне хотелось, чтобы Кюта находился рядом с ним.

Однако юноша молчал и лишь внимательно смотрел на меня. Я не знал, что ещё добавить.

— Глупец! Задумал отомстить? И что это тебе даст? — внезапно рявкнул Хякусюбо.

Я в замешательстве взглянул на него: тот стоял рядом, сложив руки на груди. Мой давний друг ещё не открывался с такой стороны. Добрый монах, всегда заступавшийся за Кюту, грозно хмурил брови и ругал парня командирским голосом, которого я от него ни разу и не слышал:

— Терпение моё лопнуло! Не надейся, что я вечно буду мягким и покладистым! Неужели судьба Куматэцу ничему тебя не научила, недоумок?

Я понадеялся, что внезапное перевоплощение нашего добряка заставит Кюту одуматься, но не тут-то было! Парень молча стоял, уставившись на Хякусюбо, ни один мускул не дрогнул на его лице. В глазах горел свет мужества и решимости, говорить с ним было уже бесполезно.

— Кюта!.. — Хякусюбо, словно опомнившись, опустил руки.

Судя по взгляду Кюты, нам оставалось лишь смириться с его решением.

Хякусюбо вновь стал самим собой и обеспокоенно спросил:

— Значит… ты всё-таки идёшь?

Тот кивнул — точно так же, как и много лет назад.

— Спасибо, что отругал. У меня словно камень с души свалился, — и Кюта попытался объяснить нам, что именно задумал: — На самом деле я иду не мстить. Мы с Итирохико похожи. Если бы я оступился, стал бы таким же, как он. Однако всё обошлось благодаря тем, кто воспитал меня. Включая вас, Тата-сан, Хяку-сан…

Лишь после этих слов я начал понимать, что происходит.

— Кюта… ты…

Он прижал руку к груди и продолжил:

— Я не могу стоять в стороне, ведь Итирохико столкнулся с тем же, что и я. Мне нужно идти, а Куматэцу оставляю на вас.

Ну что тут ещё добавить? Кюта низко поклонился нам, и в тот момент я понял, как же этот гадёныш мне дорог.

Я сбежал вниз по лестнице, вцепился в мальчишку и крепко обнял его:

— В твоём голосе я услышал настоящую решимость! За Куматэцу не тревожься, мы уж с него глаз не спустим. А теперь вперёд! Иди же!

Я хлопал Кюту по спине, а слёзы сами катились из глаз.

Да уж, мне так себя вести не подобало, но стоило подумать, каким мужественным и сильным вырос наш малыш, как невыносимо хотелось плакать…

Мы с Татарой проводили парня и пошли в лазарет, чтобы, как и обещали, присматривать за Куматэцу. Тот по-прежнему лежал на койке, весь перебинтованный. Мы прислонились к стене и глядели на него. Однако нам обоим мерещился Кюта, каким он был много лет назад.

— «Благодаря тем, кто воспитал», значит… — повторил я его слова.

Они так растрогали Татару, что тот часто заморгал:

— Вот уж не думал, что он и нас считает наставниками.

— Но мы были рядом с Кютой все эти годы…

— Ага. Поначалу он казался таким дерзким и гадким мальчишкой.

— Но мы ходили к ним каждый день, и в дождь, и в солнце…

— Вложили столько сил, но не слышали в ответ ни слова благодарности.

— Потом в один прекрасный момент опомнились — а он уже взрослый…

— И заговорил вдруг так, что заслушаешься.

— Как же я им горжусь!

— И я…

И тогда…

— У-у…

Тихий стон привёл нас в чувство.

— Куматэцу!

Он вернулся в сознание…

Я пробрался сквозь лабиринт переулков Дзютэна и оказался в Сибуе.

Огромный экран здания QFRONT подсвечивал влажный воздух. Громкие звуки, доносившиеся со всех сторон, сливались друг с другом и порождали гул. Я слышал шаги толпы, идущей по переходу.

На Центральной улице повсюду красовался низкорослый бамбук, украшенный к Танабате развевающимися на ветру разноцветными листочками бумаги и самодельными флюгерами. Наступили первые выходные летних каникул, и среди прохожих сновало много молодёжи. Все они казались такими счастливыми, легкомысленными, беззаботными… Мне сразу вспомнилось, что когда-то я мечтал стать «обычным» — таким же, как они… Однако сейчас лишь я один находился в Сибуе по совсем необычной причине…

Я дошёл до таксофона, набрал номер Каэдэ и дал отбой, как только услышал первый гудок. Теперь она увидит в журнале звонков «таксофон», а позвонить с него мог только я. Каэдэ должна догадаться, что я жду её рядом со станцией, где мы обычно встречаемся. Не раз я звонил ей средь бела дня, и Каэдэ приходила. Иногда задерживалась, если требовалось завершить дела. В какие-то дни ей не удавалось выйти, но я не обижался, а просто читал книгу и ждал.

Каждая встреча проходила по одному и тому же сценарию. Но только не сегодня. Никогда ещё я не звонил так поздно вечером.

Однако вскоре Каэдэ пришла. По её словам, она выскользнула из дома незаметно для родителей. Сегодня девушка была в белом платье с синей каймой и в кроссовках. Рукой она прижимала к себе перекинутую через плечо сумку, тяжело дышала и обеспокоенно смотрела на меня.

Я протянул ей «Белого кита»:

— Я хочу, чтобы она была у тебя.

— Почему? Что случилось?

О чём-то я мог ей рассказать, о другом — нет. Очевидно, что внятно донести суть происходящего будет очень нелегко, и в то же время лучше всего говорить правду.

— Есть противник, которого я должен одолеть, но не знаю, смогу ли. Если проиграю… возможно, всему настанет конец. Поэтому…

— Но…

— Я рад, что мы познакомились, Каэдэ. Благодаря тебе я узнал так много нового и понял, насколько огромен мир.

— О чём ты? Всё только начинается…

— Я был так рад учиться вместе с тобой и хочу поблагодарить.

— Нет… Не время прощаться, я не согласна! — Каэдэ отчаянно замотала головой.

И тогда…

— Вот ты где!

Я ощутил зловещее, леденящее душу присутствие и тут же повернулся. Тико настороженно пискнул.

— Не прощу!..

Итирохико! Он стоял вдалеке, в гуще толпы, идущей по Центральной улице, и сверлил меня взглядом безумца. Я вскинул руки, готовясь в случае чего защитить Каэдэ. Неужели он пришёл сюда только ради меня?

— Жалкий человечишка!

В груди Итирохико зияла дыра, а в ней, словно смерч, бушевала бездонная тьма. Его тело излучало голубоватый свет — злился Итирохико явно не на шутку!

Однако прохожие лишь мимоходом скользили взглядом по светящейся фигуре и шагали дальше как ни в чём не бывало. Они что, думают, будто это уличный спектакль? Люди совершенно не ощущали опасности.

Итирохико медленно шагал вперёд, не отрывая от меня безумных глаз.

— Кх… почему здесь?!

— Это… и есть противник? — спросила Каэдэ, догадываясь, что происходит.

— Здесь опасно, — шепнул я в ответ. — Беги! Куда угодно, главное — подальше.

Однако девушка схватила меня за руку. Её холодная напряжённая ладонь дрожала от страха.

— Ты чего? — я попытался оттолкнуть её в сторону. — Скорей беги!

Но Каэдэ замотала головой, отказываясь уходить. Хоть она и дрожала, но вновь крепко ухватилась за мою руку:

— Я не отпущу тебя!

— У…

Я не знал, что мне делать. И тогда…

— Кю! — громко пискнул Тико, предупреждая об опасности.

Итирохико приближался к нам.

— Чёрт!

Так и не придумав ничего другого, я бросился сквозь толпу по Центральной улице в сторону станции. Итирохико постепенно ускорялся и следовал за мной по пятам.

— Беги со всех ног! — бросил я Каэдэ, продолжая тянуть её за руку.

Позади раздался грохот, и я обернулся: Итирохико нёсся за нами, подобно локомотиву, сошедшему с рельсов. Он расшвыривал прохожих в стороны, будто мелкие камни, один за другим раздавались вопли пострадавших, все ошарашенно оглядывались, не понимая, что происходит.

— Кх!..

Чтобы спастись, нужно бежать, но я не имел права оставаться безучастным, следовало принять решение.

— Каэдэ! Отойди! — я резко отпустил её руку и развернулся.

— Ай! — девушка не совладала с инерцией, споткнулась и упала.

Но мне было не до того. Я выставил перед собой меч, даже не сняв чехол, и встал напротив Итирохико.

— Уо-о-о-о!

В ответ тот хладнокровно обнажил клинок. Сверкнуло острое лезвие.

— О-о-о-о!

Два меча встретились.

Итирохико атаковал сверху, и я едва успел защититься. Лезвие его клинка впилось в ножны моего меча, с лёгкостью разрезав чехол.

Прохожие удивлённо наблюдали за битвой, что развернулась рядом с перекрёстком, откуда видна вывеска магазина LoFt.

— Э? Что такое?

— Кино снимают?

Я не мог даже на секунду отвлечься, чтобы крикнуть им: «Бегите!» Итирохико давил на меч с чудовищной силой. Я едва держался. Клинки зловеще скрежетали.

— Кх!..

Я уступал по силе и потому пятился назад. Не выдержав, я убрал меч, и тут же Итирохико нанёс горизонтальный удар. В последний момент я успел увернуться от лезвия, но повторный взмах всё же задел левую щёку и оставил на ней царапину в три сантиметра, похожую на порез бумагой. Крови пока не было.

— О-о-о-о! — взревел Итирохико и высоко занёс клинок.

Я едва успел выставить перед собой меч, из царапины на щеке потекла кровь. Итирохико таращил на меня безумные глаза и давил с такой силой, словно пытался переломить мой меч вместе с ножнами.

Тогда я впервые ощутил страх смерти. Ведь это был не тренировочный бой, где всё происходит по правилам. Против меня сражался Итирохико, но в него будто кто-то вселился. Противник настолько обезумел, что пытался убить меня. Я широко распахнул глаза. Ждать больше нечего: если сейчас не выложусь по полной, мне конец!

— О-о-о-о!..

Я изо всех сил налёг на Итирохико, он пошатнулся и выронил меч. Клинок с тихим звуком упал на плитку Центральной улицы. Не теряя ни секунды, я занёс меч и опустил его, вкладывая в движение всю свою силу.

— О-о-о-о-о-о-о!

Раздался негромкий удар. Я метил в ключицу, но Итирохико в последнее мгновение выставил запястье левой руки. Впрочем, удар есть удар. Я не сомневался, что проломлю кость.

Но…

Я не поверил своим глазам! Левая рука моего врага внезапно увеличилась до размеров слоновьей ноги и с лёгкостью отразила удар.

— Кюта!..

Итирохико улыбнулся. Шапка в виде головы кабана сползла на лицо. На меня уставилась бездушная морда с глазами и носом из пуговиц и вышитыми клыками. Это было настолько жутко, что я вздрогнул. Дыра в груди Итирохико загудела и начала расти.

В следующее мгновение он вскинул правую руку, увеличил кулак до размеров человека и нанёс сокрушительный удар. Я прикрылся, не успев понять, что происходит. Удар откинул меня метров на пятьдесят. Если бы я впечатался в голую стену, на этом бы всё закончилось. Но, к счастью, я угодил в арку из связанных друг с другом и украшенных к Танабате бамбуковых деревьев. Я перевернулся вниз головой, упал на навес магазина фототехники, отлетел от него и грохнулся на землю.

— У-у-у-у!

От боли я даже дышать перестал, лишь корчился на земле и стонал.

— Рэн-кун! — воскликнула подбежавшая Каэдэ.

Со всех сторон раздавались пронзительные вопли. Наконец-то зеваки поняли, что Итирохико опасен, и стали разбегаться в разные стороны.

Лишь сам Итирохико продолжал стоять на месте со съехавшей на глаза шапкой и зловеще улыбался. Глаза-пуговицы холодно сверкнули. Дыра в его груди становилась всё больше, а свечение, окутавшее тело, — интенсивней.

— А-а-а… — услышал я испуганный голос Каэдэ.

По всей видимости, Итирохико собирался преследовать меня во что бы то ни стало, ради победы он был готов принять любую невообразимую форму. Сдаваться он и не думал.

Каэдэ помогла мне подняться, и я неуверенной походкой повёл её в переулок.

— Чёрт. Мы не должны оставаться здесь. Нужно найти безлюдное пространство…

Но разве есть в Сибуе такое место, где можно сразиться, не навредив случайным прохожим?

Итирохико подобрал лежавшую на дороге толстую книгу, которую, падая, выронила Каэдэ. Обложка гласила: «Белый кит».

— Хм… Кит?.. — пробормотал Итирохико и начал превращаться…

Как только мы покинули Центральную улицу и оказались на проспекте, я закричал что было сил:

— Тревога! Не ходите туда! Спасайтесь!

Я бегал от прохожего к прохожему и громко предупреждал их об опасности, но меня никто не слушал. Шёл девятый час вечера, поток машин и пешеходов в Сибуе даже не думал иссякать.

И тогда…

Под ногами людей, ожидавших зелёный свет на пешеходном переходе Догэндзаки, внезапно показалась зловещая тень. Затем фантом скользнул под стоявшие в пробке машины и автобусы.

— М?

— Что это?

— Вы видели?

Люди замерли и уставились себе под ноги, хотя ясности это не добавляло. Они не могли понять, откуда взялась тень, и даже не представляли её размеров. А затем улицу наполнил громкий, протяжный звук, похожий на звериный вой. Прохожие начали озираться по сторонам в поисках источника звука. Неужели его издаёт загадочная тень? И правда ли она… неспешно плывёт под ногами?

Огромная, шириной в три дорожных полосы, тень медленно продефилировала в сторону перекрёстка, что рядом со станцией, и остановилась. Только люди, смотревшие на неё из окон небоскрёбов, могли заметить, что формой она была точно как…

— Кит?

Прохожие заворожённо глядели на гигантское чудовище, не пойми откуда взявшееся на улицах Сибуи.

Мы с Каэдэ успели добежать до железнодорожного моста, но обернулись, чтобы взглянуть на перекрёсток. Похоже, тень заметила нас, а значит, мы снова находились в опасности.

Я что было мочи крикнул водителям грузовика и других машин под мостом:

— Выходите на улицу! Быстро!

Вдруг по земле разошлась волна, и тень начала подниматься, точно как всплывающий кит.

В следующую секунду грузовик сильно толкнуло, и он врезался в стоявшие впереди машины. Началась паника. Водители едва успели открыть дверцы и разбежаться кто куда. Грузовик одну за другой сминал пустые машины и неотвратимо надвигался на нас с Каэдэ.

— Беги!

Мы бросились под мост следом за водителями.

— А! — девушка споткнулась и упала.

В ту же секунду заехавший на крыши машин грузовик с грохотом ударился об арку моста.

— Кья-а-а-а!

— Каэдэ!

Я бросился к ней и помог подняться. Вокруг сыпались обломки, а мы бежали со всех ног. Опоры моста издавали протяжный скрежет, напоминавший рёв фантастического чудовища.

Мы с Каэдэ обернулись, лишь когда добежали до нижнего перекрёстка Миямасудзаки. Вокруг сваленных в кучу машин поднимались клубы пыли. А в следующую секунду раздался взрыв, и мост объяло пламя — рванул протёкший бензобак. Загорись бензин чуть раньше, огонь бы не пощадил и нас. Да не только нас — пострадало бы много невинных людей.

— Как же его победить? — выдохнул я, глядя на языки пламени.

Итирохико уже не тот противник, которого можно одолеть мечом. Но что же тогда остаётся? Я терял уверенность в себе и постепенно погружался в пучину отчаяния.

Однако Каэдэ что-то придумала, уверенно взглянула на меня и потянула за собой:

— Рэн-кун, сюда!

— Что там?

— Идём!

Мы с ней пронеслись по переходу и быстро сбежали вниз по лестнице, которая вела к двенадцатому входу станции Сибуя. Итирохико потерял нас из виду, и тень кита бесцельно плыла по проспекту Аояма. Кажется, план Каэдэ сработал.

Из-за взрыва под железнодорожным мостом на станции творился хаос.

Мы остановились перед турникетами, за которыми находились платформы линий Яманотэ, Сайкё и Ринкай. По висящему у потолка экрану бежала строка: «Движение на всех линиях приостановлено в связи с пожаром». Затем и на соседнем экране, где была информация о линиях Гиндза, Хандзомон и Дэнъэнтоси[16], загорелось: «Движение приостановлено». Столпотворение на станции пока не началось, но это вопрос времени, ведь уехать отсюда не получится.

Каэдэ тащила меня за собой по лабиринту станционных лестниц. Она полагала, что самая глубокая из всех линий ещё может работать. И не ошиблась!

На наше счастье, по линии Фукутосин поезда ещё ходили. Состав, отправившийся в 20:40 до станции «Синдзюку-Сантёмэ», оказался почти пустым. Нас поглотила тьма тоннеля, и в окне вагона отразилось моё собственное лицо.

«Как же мне остановить Итирохико? — спросил я у отражения. — Из оружия у меня только меч, но враг не примет этот вызов. Мечом я могу сделать лишь одно: открыть свою пустую грудь, впитать тьму Итирохико, а затем вонзить в себя клинок, изгнав нас обоих из этого мира. Неужели не остаётся ничего другого?»

Моё отражение безмолвствовало.

И тогда…

— Знаешь, всё это время я задавалась вопросом, — вдруг прошептала Каэдэ, — почему я взяла тебя за руку? Почему побежала? Мне же страшно до невозможности, однако я это делаю… Но теперь я вспомнила. Вспомнила, как радовалась, когда мы приступили к занятиям. Мне никогда ещё не было настолько интересно вместе с кем-то учиться. Когда ты рядом, я на многое способна, у меня появляются силы. Вот и сейчас, если борешься ты, Рэн-кун, то не сдамся и я! — Каэдэ обратила на меня решительный взгляд. — Поэтому помни: в своей борьбе ты не одинок!

— Каэдэ…

Поезд въехал на станцию. Из окон полился ослепительный свет, и моё отражение исчезло.

«В своей борьбе ты не одинок», — эхом отзывались в голове её слова.

На экране перед глазами высветилось название станции — «Мэйдзи Дзингу-маэ (Харадзюку)», а затем послышался голос машиниста:

— Уважаемые пассажиры, в связи с пожаром в окрестностях станции Сибуя движение по линии Фукутосин остановлено. Поезд дальше не идёт. Повторяю…

Как мы ни старались, но так и не смогли покинуть Сибую…[17]