Дитя чудовища

Битва за наследие

С рассветом Дзютэн изменился до неузнаваемости. Пока я бежал с холма, мне встретилось множество спешащих на работу монстров. Уличный торговец, нагруженный всякой всячиной; направляющийся на рынок продавец корзин с товаром на длинных бамбуковых палках; верхолаз, собирающий строительные леса для ремонта дома. Монстры усердно трудились, и моё мнение о них изменилось. Они вовсе не те страшилища из детских сказок, что буянят и развлекаются каждую ночь. Правда, глупый медведь резко выделялся на их фоне. Почему он шатается где попало, да ещё и с мечом? Он что, якудза?!

Я натянул футболку на голову, чтобы не привлекать излишнего внимания, и отправился на поиски того самого особняка с большим двором. Мне казалось, что возле него обязательно отыщется дорога, которая приведёт меня обратно в Сибую. Проспект с висящими над головой полотнищами я отыскал без труда. При свете дня стало видно, что каждое полотно состоит из множества разномастных кусков. Развешивали их весьма хитрым образом, и вместе они смотрелись иначе, нежели по отдельности. Мне даже показалось, будто это часть какого-то сложного научного эксперимента.

Ощущение, что проспект чем-то похож на Центральную улицу, возникло у меня ещё вчера. И теперь я понял, чем именно: переулки располагались точно так же! Вот только если на Центральной улице повсюду были магазины, то здесь в глубине переулков скрывались двери в мастерские ремесленников. В одной работали сразу несколько монстров: ткач за ритмично постукивающим станком, красильщик, вымачивающий в горшках нить-сырец, и трафаретчик — он наносил краску на полотно с помощью шёлковой сетки. Все они так или иначе занимались тканью. Заметил я и продавца небелёного полотна, куда-то спешащего с несколькими рулонами. А ведь вчера на том дворе торговали в основном шерстью!

Мне удалось заглянуть ещё в одну мастерскую, на этот раз кузнечную. Там несколько кузнецов высекали искры из раскалённой докрасна стали. Их коллеги придавали кованым полоскам изогнутую форму и тщательно следили за тем, что выходит из-под их рук. Длинные, тонкие заготовки могли стать, наверное, только клинками. Я понял, что это мастерская, где куют мечи, и сразу вспомнил, что вооружённые монстры встречаются здесь на каждом шагу. Глупый медведь тоже был из их числа. Видимо, без меча здесь никуда.

Я продолжал петлять и бродить по переулкам, но никак не мог найти особняк с большим двором. Быть может, он скрывался за закрытыми воротами? Или тот рынок работал только ночью? Выяснить это я никак не мог и, сдавшись в конце концов, зашагал в сторону площади.

Сейчас её было не узнать: при свете дня здесь царила здоровая рабочая атмосфера. Тут торговали овощами и свежей рыбой, предлагали отведать супа с лапшой, риса со всевозможными добавками, пиццу и многое другое. Похоже, те волки, что собирались «засушить и настрогать» непрошеного гостя, просто хотели напугать меня. В продаже всё так же встречались варёные цыплята и сушёные тушки лосося, но днём они вызывали аппетит, а не ужас. В моём животе протяжно заурчало.

Перед одним из заведений я увидел двоих детей и удивился этому до глубины души. Но стоило мне подумать, откуда здесь вообще дети, как всё встало на свои места. В мире монстров, конечно, живут и взрослые, и дети, и у детей есть родители… На вид мальчишки были моими ровесниками, лица мало чем отличались от человеческих, и назвать их монстрами язык не поворачивался. Я притаился за ларьком продавца тыкв и стал оттуда наблюдать.

Один из ребят, похожий на толстенького поросёнка, как раз забирал у продавца только что купленное фруктовое парфе. Украшенное крупными кусочками фруктов лакомство выглядело очень аппетитно.

— Ты будешь, брат?

Второй ребёнок, заметно тоньше первого, покачал головой. Бледный и спокойный, с приятным лицом, он казался полной противоположностью брата.

— Ясно. Тогда я сам съем, — младший ухватился толстыми пальцами за кусочек фрукта. — Первым делом мандарин…

Мандарин… Я сглотнул от одной только мысли.

— А-ам.

А-ам… Мой рот тоже невольно приоткрылся, ведь последние несколько дней я ничего толком не ел, а сегодня из принципа не стал завтракать.

Вдруг толстый мальчик остановился:

— Нет, передумал.

Я опомнился и вновь спрятался за ларьком.

Младший брат положил дольку обратно:

— Начну всё-таки с вишенки! А-ам.

А-ам… И снова мой рот открылся. На землю закапала слюна, ведь последние несколько дней я ничего толком не ел, а сегодня из принципа не…

— Смотри, Дзиромару, отец идёт, — встрепенулся старший брат, и младший опять застыл.

— Папа!

Я опомнился и вновь спрятался за ларьком.

К детям подошёл похожий на кабана монстр, присел на корточки и обнял обоих за плечи. Выглядел он весьма внушительно: с пояса свисал меч, а по обе стороны от вытянутого пятака виднелись крупные клыки. И волосы, и усы с бородой были золотистыми, как львиная грива. Он казался настоящим богатырём, но на детей смотрел с мягкой улыбкой.

— Ну что, Итирохико, Дзиромару, выкладываетесь на тренировках?

— Да-а! — дружно ответили братья.

Затем старший, Итирохико, наклонился к кабану:

— Отец, я хочу тренироваться с тобой.

— Конечно, уже очень скоро… — с этими словами монстр обернулся через плечо.

Позади него стояла целая шеренга буйволов, носорогов и прочих крепких монстров в одинаковой форме. На спине каждого красовалась эмблема в виде скрещённых кабаньих клыков. Кабан — судя по всему, глава отряда — снова повернулся к сыновьям:

— Я обязательно найду время, подожди ещё немного.

— Э-э, опять? — недовольно протянул Дзиромару.

А вот старший заставил себя улыбнуться:

— Хорошо, отец.

— Прости, — кивнул напоследок кабан и поднялся, а в следующую секунду заметил кого-то посреди площади. — Куматэцу!

Куматэцу?! Я испуганно огляделся. Похоже, он явился сюда, чтобы отыскать меня.

— Привет, Иодзэн.

Кабан по имени Иодзэн направился прямо к Куматэцу:

— До меня дошли слухи, что ты наконец-то взял ученика.

— Да, но он куда-то подевался. Ты случайно не видел? Ребёнок, вот такого роста, маленький.

— Ребёнок? А я думал, ты сам ещё ребёнок, — Иодзэн картинно изумился.

— Цыц! Помолчи лучше!

По манере разговора сразу было понятно: эти двое — старые товарищи.

— Как отец двух детей говорю: тебе бы я ребёнка не доверил!

— Болтай что хочешь, только вот я от своих слов не отступлюсь — такой уж у меня характер! Звать его Кюта. Человеческие детишки очень юркие, скажу я тебе.

Слова Куматэцу вырвали Иодзэна из состояния безмятежности, он шумно вдохнул:

— Человеческие? Так твой ученик — человеческий ребёнок?!

И тогда…

— Учитель!

Я так засмотрелся, что меня заметил один из буйволов Иодзэна и крепко схватил за волосы.

— Ай! Отпусти!

Но монстр и вовсе оторвал меня от земли! Я замахал ногами и тут же приковал к себе взгляды всей площади.

— Человек?!

— Что человек делает в нашем мире?

Затем я услышал шёпот Итирохико и Дзиромару:

— Так это человек?!

— Откуда он взялся?

— О-о, Кюта! — Куматэцу улыбкой попытался показать, как долго он меня искал.

Однако в следующую секунду Иодзэн схватил медведя за плечо и напряжённо заговорил:

— Погоди, Куматэцу. Я не буду осуждать тебя, просто сходи и верни ребёнка туда, где нашёл.

— Зачем это? Человек… и что с того?

В голосе Иодзэна звучала нешуточная тревога:

— Ты никогда не задумывался, почему люди живут в отдельном от нас, монстров, мире? Они слабы, оттого в их душах кроется тьма. Если человек уступит ей и потеряет контроль…

— Тьма? Ну надо же, что-то я не заметил в мальце тьмы!

— Послушай! Ты не вправе в одиночку решать такие вопросы!

— Как быть с моим учеником — моё дело.

— Прошу тебя, ради блага всего Дзютэна! Прекрати упираться! — Иодзэн сорвался на крик.

Вокруг нас собирались монстры: одни рассаживались, другие вытягивали шеи и пытались понять, что происходит.

Атмосфера меж тем накалялась.

— «Ради блага всего Дзютэна»? Похоже, ты уже возомнил себя святым отцом, Иодзэн?

— Что?

— А раз нет, останови меня силой! Заодно и узнаем, кто унаследует должность. Здесь и сейчас!

Площадь сразу же зашумела.

— Иодзэн сразится с Куматэцу! — раздался чей-то голос.

— Ну наконец-то!

— Они решат, кто станет святым отцом?

Толпа расступилась, освобождая место для поединка.

Противники начали медленно отходить друг от друга. Куматэцу, не сводя глаз с Иодзэна, стянул с плеч красную накидку с эмблемой солнца и бросил её на землю.

Тут сквозь толпу пробился Хякусюбо:

— Остынь, Куматэцу!

Зато Татара беззаботно подлил масла в огонь:

— Так его, давай!

Судя по настроению монстров, многие из них желали увидеть битву.

Я заметил в толпе и ту самую троицу, шептавшуюся между собой:

— На Иодзэна.

— На Иодзэна.

— На Иодзэна.

— Так никто из нас не получит денег!

Иодзэн, в свою очередь, в драку не рвался, но всё же тяжело вздохнул, снял накидку и протянул старшему сыну.

Тот поднял на кабана обеспокоенный взгляд:

— Отец…

— Отойди.

Иодзэн снял с пояса меч и, не вынимая его из ножен, перехватил правой рукой, затем направил лезвие вниз и поклонился.

А вот Куматэцу кланяться не стал. Вместо этого он ухмылялся и потягивался.

Толпа монстров зашумела:

— Ну Куматэцу и придурок!

— Правила приличия не для него писаны?

— Он разминается?

— Совсем соперника не уважает.

— Брал бы пример с Иодзэна.

— Соблюдай этикет! — бросил медведю возмущённый Итирохико.

— Да будто он знает, что это такое, — равнодушно отозвался Татара.

А вот Хякусюбо, в отличие от него, казался встревоженным.

— Так этот дурень буквально всех настроит против себя!

Свист и возмущение монстров действительно переросли в настоящую бурю, но медведь бодро скинул рубаху, оголившись по пояс, и беспечно ухмыльнулся. Иодзэн вёл себя как полная противоположность Куматэцу: он встал на колени, сделал уважительный жест клинком, а затем спокойно привязал меч шнуром к поясу.

Я спросил у буйвола, который всё ещё держал меня за волосы:

— Они будут драться на мечах?

— Святой отец запретил нам вынимать их из ножен, — буйвол поучительно указал на собственное оружие. — Он приказал связать шнуром рукоять и ножны, чтобы клинки никогда не извлекались на свет.

— Ого!..

Я с восторгом уставился на ножны буйвола, точнее… сделал вид, что смотрю на них. В следующее мгновение я резко дёрнулся и что было сил пнул монстра в бок.

— Угьхе-е! — вскрикнул он от резкой боли и невольно ослабил хватку.

Я тут же бросился бежать и скрылся в толпе.

— Где он? Стой, мерзавец!

Ишь чего захотел, ещё раз я не попадусь!

Пока все вокруг поддерживали Иодзэна, Куматэцу перевесил меч за мохнатую спину, затем пригнулся и ринулся вперёд, быстро перебирая ногами. Он носился вокруг кабана и почти мгновенно менял ведущую ногу, словно поддразнивая соперника. Я подумал было, что медведь просто красуется, демонстрируя смесь танца и бега, но вдруг Куматэцу резко выгнулся и сделал боковое сальто, как заправский боец в стиле капоэйры. Неожиданный трюк вызвал возглас всеобщего удивления — монстры зашумели ещё сильнее. Разогревший толпу медведь услышал одобрительные выкрики, раскинул руки и покрутился на месте.

— А Куматэцу тоже не лыком шит!

— Во даёт!

— Покажи ещё!

От таких слов Куматэцу гордо выпятил грудь. Но сколько бы он ни провоцировал Иодзэна, тот оставался невозмутимым.

Их противостояние выглядело настолько комично, что Татара загоготал и захлопал в ладоши. Хякусюбо держался за голову:

— Что он творит? Идиот!

Похоже, чужой позор монах ощущал так же остро, как свой собственный.

Я видел из-за спин монстров, как Куматэцу перебежками, почти не касаясь земли, то приближался к противнику, то снова отдалялся. А затем… Левый кулак медведя едва не задел Иодзэна. Однако тот отреагировал идеально: шагнул назад, одновременно подавшись в сторону. Куматэцу обрушил на отступающего Иодзэна целую комбинацию атак: удар справа, слева, смена стойки и два быстрых удара левой рукой, затем снова правым кулаком и, наконец, попытался задеть противника правой ногой с разворота. Кабан резко пригнулся, но медведь натиска не ослабил: быстро шагнул к противнику и сделал правым, а потом и левым кулаком два стремительных выпада, напомнившие атаки фехтовальщика. Однако Иодзэн ловко увернулся, а потом и вовсе отпрыгнул от Куматэцу.

Кабан не пропустил ни единого удара, и его выступление удостоилось волны аплодисментов.

— О-о-о-о!

— Иодзэн оправдывает свою славу!

— Ни разу не ошибся!

Куматэцу бросил на противника грозный взгляд и поманил его рукой. Этот жест означал: «Я могу не хуже, нападай». Площадь вновь загудела: народ гадал, действительно ли медведю удастся так же ловко уходить от ударов. Иодзэн моргнул, будто собираясь с мыслями, но потом всё же поднял кулаки. Он посмотрел на Куматэцу, словно спрашивая согласия. Тот усмехнулся в ответ.

Иодзэн, как и Куматэцу, начал с замаха левым кулаком. Медведь не защищался, а лишь ускользал от атак, быстро отступая в сторону.

Он явно наслаждался шумихой, которая поднялась из-за него в толпе.

Но стоило ему на миг расслабиться — кабан тотчас нанёс резкий удар.

Кулак врезался в лицо Куматэцу с невнятным глухим звуком.

— А!

Меня передёрнуло.

Куматэцу схватился за нос, всю его спесь будто ветром сдуло. От дальнейших атак Иодзэна он отчаянно уворачивался, совершая массу ненужных движений и потешая тем самым толпу. Вскоре он отпустил нос, но Иодзэн провёл ещё один блестящий удар и вновь попал по окровавленному лицу противника.

— Ура-а! — дружно ликовали Итирохико и Дзиромару.

— Придурок! — сокрушался Хякусюбо.

Ну а Татара просто заливисто смеялся.

Куматэцу замотал головой и попытался собраться с силами. Он шумно втянул текущую из носа кровь и бесстрашно бросился на Иодзэна. Но тот ловко контратаковал левой ногой и попал сопернику точно в грудь.

Раздался звук громче прежнего, и медведь рухнул навзничь.

— А-а! — не выдержав, завопил я.

Публика взорвалась аплодисментами и восторженными возгласами. Иодзэн вышел из стойки, поклонился поверженному врагу и неторопливо зашагал прочь.

Однако недоуменный рокот толпы заставил кабана медленно развернуться на месте.

Куматэцу шевелился!

Даже после сильнейшего удара он пытался хоть как-то подняться на ноги:

— Я… не закончил!

Его тело серьёзно пострадало, но дух всё ещё был не сломлен. Куматэцу снял с плеча меч, свисавший до пояса, а затем наклонился и встал в позу борца сумо. Шерсть на его теле, начиная с рук, резкой волной вздыбилась, и он стал стремительно увеличиваться в размерах.

Я ахнул: Куматэцу превратился в самого настоящего дикого медведя!

— Папа! — послышался обеспокоенный возглас Итирохико.

— Не бойся.

Иодзэн снял рубашку, отбросил её в сторону и упёрся руками в землю.

Золотистая шерсть встала дыбом, а пальцы рук превратились в копыта. Все мышцы увеличились в несколько раз, и Иодзэн обернулся диким кабаном.

Превращения настолько меня потрясли, что в голове не осталось мыслей. Толпу же происходящее лишь забавляло: видимо, подобное было здесь в порядке вещей. И будто судья на чемпионате по сумо, вся площадь в едином порыве выкрикнула: «Начали!»

Два зверя опустились на четвереньки, устремились навстречу друг другу и столкнулись лбами. От силы удара задрожала земля, бутылки на прилавках зазвенели.

Две громадины сошлись вновь. Брусчатка под ногами заходила ходуном. Дружно подпрыгнули подвязанные к перекладинам сушёные скаты.

После третьего столкновения оба противника пошатнулись, но тут же оправились и сцепились опять. Словно настоящие борцы сумо, они старались не уступить сопернику ни пяди земли. Поначалу инициатива была на стороне Иодзэна, он чуть не вытолкнул Куматэцу с площади, но медведь устоял, а когда ему наконец удалось восстановить равновесие, сам начал оттеснять кабана.

— Нн… нхо-о-о!

Морда Иодзэна вспотела и пошла морщинами от напряжения. Куматэцу уже успел уверовать в собственную победу — он ухмыльнулся и поднажал с новой силой.

— Уоа-а-а!

Задние ноги Иодзэна, которыми он упирался в землю, заскользили. Куматэцу начал оттеснять его, перенапрягая вздувшиеся мышцы лап. Кабану в последний момент удалось затормозить у магазина на самом краю площади, лицо его было исполнено боли.

В толпе послышались горестные вздохи:

— Иодзэна давят!

— Да уж, понятно, кто победит.

Куматэцу обливался по́том, но ослаблять натиск и не думал.

Иодзэн скорчился и закрыл глаза. Он крепился из последних сил.

И тогда…

— Держись, Иодзэн! — вдруг закричала девочка, сидевшая на плечах отца.

А затем начали скандировать и остальные монстры:

— Иодзэн!.. Иодзэн!..

Беспокойство постепенно оставило толпу, зрители болели всё громче, а затем и вовсе начали вскидывать кулаки и кричать хором:

— Иодзэн! Иодзэн! Иодзэн!

Куда ни глянь — каждый поддерживал кабана.

— Никто… никто не болеет за него… — я внезапно понял, как к Куматэцу относятся в этом городе. — Он абсолютно одинок…

От поддержки у Иодзэна словно открылось второе дыхание, он распахнул глаза и сделал шаг вперёд, выжимая из себя остатки сил. Он давил медленно, но верно. С каждым его движением толпа кричала всё громче.

— Н… нхо-о-о?!

На лице Куматэцу читалось недоумение: такой поворот событий казался ему невероятным. Медведя постепенно оттесняли назад, к Иодзэну же продолжали прибывать силы. Наконец, когда кабан дотолкал противника до центра площади, он вдруг резко отшвырнул Куматэцу назад.

— Угх!

Медведь упал на каменную мостовую, подняв облако пыли, и его тело приняло прежний облик.

Площадь наполнилась ликованием и аплодисментами.

— Ура!

— Молодец, Иодзэн!

Иодзэн тоже вернулся к изначальному виду, поднялся на ноги и принялся отдуваться.

А вот Куматэцу встать пока не мог. Он тяжело дышал и, нащупав меч, повернул его к себе.

— Всё ещё хочешь сражаться?

— Я не остановлюсь, пока не выиграю!

Куматэцу несколькими небрежными движениями отвязал меч и упёр его в землю.

— Прекрати, — холодно отрезал уже успевший отдышаться Иодзэн.

Куматэцу наконец поднялся на ноги при помощи меча.

— Ещё чего! Я не закончил!

Медведь двинулся вперёд, опираясь на меч, будто на трость. Через несколько шагов наклонился — всем показалось, что он вот-вот упадёт, — но внезапно Куматэцу перешёл на бег и, не сбавляя темпа, размахнулся зачехлённым клинком.

Иодзэн мгновенно отвязал меч вместе с ножнами и отразил удар. Клинки завибрировали. Куматэцу атаковал с такой силой, что Иодзэн не смог удержать оружие, выронил его и отшатнулся. Медведь размахнулся вновь, и на этот раз кабану для защиты пришлось выставить перед собой руки.

Меч Куматэцу вновь задрожал, но Иодзэн смог извернуться так, что удар получился скользящим.

— Фхх… фхх…

От изнеможения Куматэцу едва держался на ногах, но вновь перехватил меч. Иодзэн подобрал свой и тоже принял стойку. На площади продолжали раздаваться возгласы в поддержку кабана. Однако противники стояли совершенно неподвижно и лишь сверлили друг друга взглядами.

Первым двинулся медведь, и в следующую секунду ножны вновь скрестились.

Я видел, как Куматэцу из последних сил продолжал сражаться, хотя все болели за Иодзэна.

Противостояние закончилось быстро — Иодзэн с лёгкостью одержал верх. Меч ударился о щёку Куматэцу и сбил на землю капли пота.

— Вали его, папа! — радостно голосил Дзиромару.

Я продолжал молча глядеть на медведя.

Он пропустил ещё один удар и пошатнулся. Пусть били его только ножнами, но на теле один за другим проступали синяки.

— Эх!.. — бросил Татара и закрыл глаза рукой.

— Куматэцу!.. — шептал бледный как смерть Хякусюбо.

Я скрипел зубами и смотрел.

Куматэцу пропустил апперкот. Толпа уже предчувствовала победу кабана и шумела как никогда громко.

Я наблюдал за битвой и чувствовал, как начинаю трястись от необъяснимого гнева. Я больше не мог терпеть. Я больше не мог молчать.

— Не сдавайся!!! — закричал я что было сил.

Куматэцу услышал мой голос сквозь весь этот шум, он не верил своим ушам!

Монстры с подозрением озирались по сторонам:

— Кто кричал?

— Неужели у Куматэцу есть поддержка?!

Медведь тоже водил глазами по площади и наконец заметил меня. А я был единственным, кто кричал: «Не сдавайся!»

Куматэцу вытаращил глаза.

— Кю… — попытался он произнести моё имя, но его оборвала рукоять меча Иодзэна, угодившая прямо в лицо.

Раздался громкий удар, и медведь отлетел назад.

— Э-эх! — дружно воскликнули Татара и Хякусюбо.

— Победа! — закричал Итирохико, радуясь успеху отца. Тело Куматэцу взвилось в воздух и описало плавную дугу.

А затем…

— Довольно! — вдруг разнёсся по площади голос. Куматэцу упал и перекатился, а затем между бойцами возникла фигура длинноухого монстра с раскинутыми в стороны руками. Иодзэн ахнул, перехватил меч и вежливо поклонился.

— Святой отец! — встрепенулась, а затем поклонилась вся площадь.

Святой отец оказался монстром-зайцем. Ростом он был куда ниже Куматэцу и Иодзэна, зато мог похвастать белоснежной шевелюрой и усами. Однако в первую очередь в глаза бросалась богато расшитая накидка с воротником — куда более яркая, чем у всех остальных.

— Что вы тут вытворяете? Время битвы ещё не пришло, — сказал святой отец грозным голосом, а затем по-заячьи обаятельно подпрыгнул на месте. — Я пока не решил, каким богом стану.

— Святой отец, — обратился Иодзэн. — Прошу наказать Куматэцу за то, что он привёл с собой человека.

— Хм… Ты не думаешь, что сам достаточно наказал его?

Взгляд добрых глаз святого отца скользнул по распластавшемуся Куматэцу. Медведя поколотили так, что он уже не мог шевельнуться и лишь бормотал:

— Кто бы что ни говорил, он будет моим учеником…

— Хо-хо. Вижу, решимости тебе хватает, — непринуждённо заметил святой отец.

Иодзэн только глаза вытаращил:

— Вы сделаете исключение?! Прошу меня простить, но я не собираюсь брать ответственность за Куматэцу!

— Ответственность будет на мне, ведь это я подтолкнул его, приказав взять ученика.

Святой отец вдруг оказался за спиной Иодзэна. Мне показалось, он попросту перенёсся туда. Не удовлетворённый ответом, кабан развернулся и попытался продолжить спор:

— Но что, если он поддастся тьме и…

— Тьма не поглощает всех и каждого из людей.

Не успел я и глазом моргнуть, как святой отец оказался возле Куматэцу. Он словно издевался над негодующим Иодзэном.

— Но почему? Почему вы так благосклонны к Куматэцу?

Иодзэн не успел даже договорить, а святой отец уже переместился по другую сторону толпы.

— Тема закрыта. Все свободны.

Иодзэн протяжно вздохнул.

— Куматэцу, радуйся великодушию святого отца, — бросил он напоследок и быстро удалился.

Собравшиеся на площади монстры тоже разошлись и вернулись к работе. Только сейчас я заметил, что солнце уже преодолело половину ежедневного пути и светило ленивыми послеобеденными лучами.

А я всё стоял на месте и смотрел на медведя. Наконец он смог приподняться, наткнулся на меня взглядом и долго не отводил глаз. А потом с недовольным видом отвернулся.

Дзютэн освещало закатное солнце.

Израненный Куматэцу медленно плёлся домой, повесив голову. То и дело он останавливался и бросал в никуда раздражённые возгласы:

— Чёрт! Уо-о-о!

Я не сводил глаз с его спины и шёл следом, стараясь не слишком приближаться.

Когда мы добрались до его дома, солнце почти зашло.

За дверью меня встретил тот же беспорядок, что и утром. Куматэцу уже завалился на кушетку, повернувшись ко мне широкой спиной. Эмблема в виде солнца на его накидке казалась такой же померкшей, как заходящее светило на горизонте.

— А ты силён, — сказал я.

Куматэцу слегка повернул израненное лицо в мою сторону.

— Ты точно на меня смотрел? — бросил он и снова уставился в стену, а я продолжил:

— Я согласен пойти к тебе в ученики, если обещаешь сделать меня таким же сильным.

— Ха! Опять, небось, сбежишь.

Я не стал отвечать, поднял один из упавших стульев и сел за стол:

— Думаю, срок годности ещё не истёк.

Снесённые утром яйца не должны были испортиться за день. Я взял оставшийся уже остывший рис, разбил в него несколько яиц и тщательно перемешал палочками.

Куматэцу услышал, что я делаю, и начал подглядывать через плечо. Меня ненадолго охватили сомнения. Но затем я зажмурился, решился, набил едой рот и несколько раз сомкнул челюсти.

Во рту начала разливаться та самая ненавистная вонь, присущая сырому мясу. Меня бросило в холодный пот, но я тут же взял себя в руки и проглотил рис, пока меня не вывернуло. И сразу ощутил тошноту в груди.

— У-у-у!

Я пересилил себя и повернулся к Куматэцу:

— О-очень вкусно!..

Мне было уже всё равно. Я собирался съесть эту гадость, как бы она ни воняла. Съесть до последней крошки!

Когда я опомнился, то заметил ошарашенный взгляд следившего за моим ужином Куматэцу.

Медведь пучил глаза и ухмылялся, словно видел что-то потешное.

— Хе-хе… Ладно, Кюта! Ну держись, я тебя так натренирую!..

Всю его печаль как рукой сняло. Куматэцу захохотал так задорно, что даже запрокинул голову.

А вот мне было не до смеха: я отчаянно боролся с приступами тошноты и продолжал есть, обливаясь слезами.

— У… у-у-у!

Наверное, хохот Куматэцу был слышен даже снаружи. С этого дня я стал Кютой.