Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Глава 31

Однако первым я собрал не усилитель с примочками, а ритм-бокс, на который потратил целых пять дней, так как напичкал его всеем, чем можно, вплоть до звуков битья посуды. У меня была целая семисотметровая бобина этого бесценного «мусора».

А через неделю позвонил Джон Сомерсет и сообщил, чтобы я ждал его и Фила Спектора завтра. К этому времени я купил себе «Фендер-стратокастер» и понемногу музицировал в магазине, привлекая случайных прохожих.

Большие окна бывшего спортзала, а теперь магазина, были заклеены прозрачной плёнкой с изображением музыкальных инструментов и меня «любимого» с гитарой собственного изготовления. До окон любопытные горожане дотянутся не могли, а поэтому счастливчики, в основном это была молодёжь тринадцати-шестнадцати лет, оккупировали площадку перед входной дверью. Я их не отгонял, а даже иногда приветливо махал им рукой, вызывая бурю восторга.

Вот такую картину и застали, приехавшие назавтра Джон с Филом. Причём, зрители даже не хотели расходиться и пропустить их, недовольно сетуя, что они, дескать, первые заняли эти места. Ха-ха! Я их потчевал музыкой уже давно. Сначала просто своими записями, а потом и гитарными композициями Мальмстина. Мне надо было тренировать пальцы, гибкость которых страдала от работы с паяльником и мелкими деталями.

— Что это у тебя за цирк? — спросил у меня Сомерсет, улыбаясь, проходя в помещение, стены которого были оклеены тёмно фиолетовой обивкой поверх звукоизоляционного материала.

В центре противоположной от двери стены я сделал небольшой подиум, на котором уже стояла ударная установка, простенький орган, магнитофон с усилителем и колонками, ну и гитарная колонка-комбик к «Фендеру».

— Да вот, музицирую в перерывах между подготовкой к аттестации, а они слушают, — махнул я на приникших к стеклу дверей подростков.

— Слушают? — мотнул головой Фил Спектор. — Интересно… И что они слушают? Мы слышали какую-то гитару. Это ты играл?

— Это Фил Спектор, Джон. А это, — он показал на меня — Джон Сомерсет, э-э-э, младший.

Фил подал мне руку и пожал.

Фил был совсем не стар, как я ожидал. Вспомнилось, глядя н а его улыбающееся лицо, что он был не на много старше Пола Маккартни. Шел семьдесят четвёртый год, а значит ему было не более тридцати пяти лет. Он был длинноволос, белозуб, носил тёмные очки, тёмно-синюю, почти чёрную рубашку и синие джинсы.

— Я играл. Показать?

— Покажи.

Я прошёл к гитаре, включил её, сел на стул и без особой экспрессии, а даже с несколько задумчивым видом, сконцентрировавшись на работе пальцев, исполнил «Arpeggios From Hell»[41].

Когда я закончил и поднял голову, на меня, приоткрыв рты и расширив от удивления глаза, смотрели оба «гостя». Через несколько секунд они оба отмерли и Фил спросил Сомерсета:

— Это что сейчас было, Джон? Ты слышал тоже самое, что и я?

— Я что-то слышал, но не понял, что. Это что было, Джон?

— Это моё арпеджио. Так я пальцы разминаю.

— Хрена себе! — выругался хитро Фил, но я перевёл ругательство для себя именно так. — Разминается он… Тебя кто на гитаре учил играть, малыш?

— Сам. Мне Ричи Блэкмор нравится.

— Ричи? — удивился Фил. — Что его играешь?

— Да, всё, практически. Могу «Смог он зе вота» сыграть.

Я ударил по струнам рифами Ричи Блэкмора. Фил поморщился.

— Не очень люблю Ричи. Может, что поспокойнее есть?

— Своё могу сыграть.

— Давай.

Я встал, включил на магнитофоне фонограмму, и, подтянув поближе микрофон, «дал на гора» «Отель Калифорния»[42].

— Это пи*дец, — так же хитро выругался Фил, но я перевёл его по своему.

— «Это», — продолжил Фил, — уже сейчас можно писать на сингл и сингл пойдёт нарасхват. Я отвечаю!

Продюсер поднял вверх указательный палец, как артист Мкртчан в фильме «Мимино». Они переглянулись с Сомерсетом. Потом оба одновременно развернулись ко мне. Я предполагал, какую реакцию у профессионалов могут вызвать «мои» песни, поэтому был внешне спокоен, но внутри меня всё пело от восторга.

— Что-то ещё есть подобное или чуть похуже, чтобы на большой диск собрать?

— Да, вроде есть, — сказал я неуверенно. — Показать?

— Показывай, только мы, наверное сядем.

Они взяли два стула и уселись прямо передо мной. Я улыбнулся, увидев за стеклянной дверью прижатый к ней компактный магнитофон.

— Пишут уже, — сообщил я и показал кивком головы на дверь.

— Херня, — махнул Фил рукой. — Мы прямо завтра начнём писать, а через неделю уже выйдет пластинка. Давай, показывай, всё что есть.

— Ха-ха, — подумал я и сыграл Криса Нормана «Stumblin in'»[43].

— Охренеть, — развёл руками Фил. — Так нельзя! Два хита на один диск — это расточительно.

— У меня ещё есть, — хихикнул я и сыграл «What Can I Do», и сразу следом «Lay Back In the Arms Of Someone» и «I’ll Meet You at Midnight»[44].

Когда я перестал играть и верещать в микрофон, пару минут «гости» молчали. Фил Спектор долго морщился потом сказал:

— Это будет, конечно, бомба, но нет ли у тебя что-нибудь попроще?

— А зачем? — искренне удивился я.

Фил снова поморщился.

— Понимаешь, потом будет сложно соответствовать уровню. Понятно, что продажи этого диска, сделают его «золотым». Но следующий, э-э-э, может не получится…

— Вы не переживайте, Фил. У меня столько песен, что их хватит минимум на десяток пластинок. Но все их я вам сейчас не покажу. Да и другие песни играть, думаю, сейчас здесь всё-таки не стоит. Я дам вам свою плёнку. Послушайте. Она записана на хорошей аппаратуре и неплохо аранжирована. По моему, её сразу можно писать на диск. Играл на всех инструментах и пел только я. И хотел ещё предупредить, Фил… Аранжировать темы не надо. От вас только — запись выпуск диска и продвижение.

Мне не нравился альбом Битлз «Лэт ит би». Как, впрочем, и Полу Маккартни. Улыбнувшись изумлённому Филу, я передал ему коробку с бобиной. Фил покачивая головой взял её двумя руками, как нечто ценнейшее.

— Вы меня поразили ещё раз, Джон. Я прослушаю запись и, если она так хороша, как вы говорите, она сразу пойдёт в печать.

Я улыбнулся.

— Только никому не показывайте её, Фил. Хорошо?

— Что б я сдох! — выдохнул продюсер так «искренне», что я понял, — обязательно покажет.

— Джон, Джон, — кричал в трубку Фил в этот же день. — Срочно приезжай в Лондон. Тут такой парень появился!

— Что за парень, Фил? Какого чёрта ты разбудил меня?

— Тебя всё равно депортируют, Джон, приезжай в Англию.

— Не дамся я им. Никсону уже кранты. Мы совершим в штатах революцию. И мне никак нельзя уезжать.

— Тогда послушай всего одну его песню…

— К чёрту, Фил! Я сплю. И Йоко ворчит… Это она играет? А ну ка, сделай по громче. Чёрт, и вправду неплохо!

— Он назвал её «Отель Калифорния».

— Кто? Тот парень? Хорошая мелодия. Пусть сам приезжает в штаты. Я отсюда не уеду пока мне не выдадут «гринкарту». Всё, пока, Фил. Ты меня приятно удивил. Даже Йоко навострила свои маленькие ушки на песню.

Потом Фил позвонил своему другу Тони Айоми, лидеру рок-группы «Блэк Сабат», исполняющей «хэви метал».

— Тони, ты в Лондоне?

— Нет, я в Бирмингеме. Что ещё надумал, Фил? Мы не твой стиль, ты же сам говорил.

— И не отрицаю, дружище. Ваша музыка слишком громкая для меня. Но я нашёл одного парня, который играет такой же тяжёлый рок как и ты. Хочешь послушать?

— Что зам парень? — зевнул Тони. — Откуда он?

— Из Лондона. Внук Джона Сомерсета, помнишь такого? Мы как-то с тобой гостили на его вилле в Ривьере.

— Это там, где шикарный белый рояль?

— Ага.

— Помню, конечно. Он хирург, помнится?

— Да-да. Вот его внук так наяривает на гитаре, что… Думаю лучше тебя, Тони.

Фил хохотнул.

— Я сегодня слушал его арпеджио чуть не захлебнулся слюной. У него одна песня есть в вашем стиле… Хе-хе… Но вокал покруче чем у вашего Ози будет. Да-а-а… Покруче, это точно. Послушаешь?

— Ты меня уже заинтриговал, Фил. Включай наконец запись.

Фил нажал кнопку паузы магнитофона и в телефонной трубке пошёл гитарный проигрыш с мощным тяжёлым ритмом ударных инструментов.

Песня длилась около шести минут и всё это время Фил из телефонной трубки слышал тяжёлое дыхание Тони. Он даже специально зажал своё правое ухо, чтобы хуже слышать музыку, а лучше Тони Айоми. Музыка прервалась и в трубке повисла тишина.

— А кто ему аккомпанирует, этому парню? Соло гитара у него и правда очень хорошая, но и барабаны звучат как надо. Что это за группа?

— Ха! — отозвался Фил Спектор. — Он говорит, что на всех инструментах играет он один.

— Да, ну, Фил. Мы же с тобой профессионалы. НИКТО ТАК ХОРОШО, — он голосом выделил слова, — не может играть на всех инструментах. Согласен?

— Согласен, Тони, но я видел этого парня и у меня такое ощущение, что он может ТАК играть на барабанах. Когда ты увидишь его пальцы, бегающие по грифу, словно солнечный зайчик, ты поверишь в чудо.

— Да-а-а… Ты меня заинтриговал. А он не продаст эту песню?

— Я поговорю с ним. У меня такое ощущение, что у него она не одна. По крайней мере он мне дал песен на полный диск и даже чуть больше, а эта… Она совсем другая… Словно он специально показал, что может играть по другому.

— Если я приеду в Лондон мы сможем встретиться с этим парнем, Фил? Как, кстати, его зовут?

— Ха-ха! Ты будешь смеяться! Его зовут тоже Джон Сомерсет!

— Действительно, забавно. У этих аристократов чёрте что с именами!

На следующий день мне позвонил Джон Сомерсет и сказал, что ему звонил Фил Спектор и сообщил, что он уже договорился со студией грамзаписи «EMI».

— Они готовы поговорить о правах на твои песни, — сказал Сомерсет.

— В смысле? Почему о правах на песни? Пусть делают пластинки, а песни останутся при мне.

— Э-э-э… Так в Англии не принято. Ты должен передать права на печать пластинок со своими песнями и будешь получать с них авторские проценты. Так и Битлз делали.

— Да их просто развели, — усмехнулся я. — И если такое предлагают мне, то я считаю, что и меня хотят развести. Пусть ваш юрист позанимается этим вопросом. На печать и продажу, это одно, а права на сами песни останутся при мне.

На завтра мы поехали в штаб-квартиру «EMI», располагавшуюся тут же в Вестминстере, всего в десяти кварталах от школы. На удивление, мы довольно быстро сговорились с менеджерами и составили контракт на изготовление матрицы и печати пробного тиража, за который мне даже не надо было платить. Все расходы брала на себя «EMI». От продажи дисков я получал сорок процентов от суммы оставшейся после гашения затратной части. Со своей доли я платил продюсеру. Права на песни оставались при мне. Да-а-а… Что-то меня напрягало в контракте, но я не понимал, что и контракт подписал.

По британскому законодательству любая личность достигшая шестнадцати лет, могла работать и получать доход, заводить личный счёт в банке и даже управлять некоторыми транспортными средствами, например машиной. Но мне по паспорту было уже почти восемнадцать и я буквально через пару месяцев смогу полностью дееспособным, то есть заключать юридически обязательные контракты, типа, брать в банке кредит.

Контракт который был составлен в «EMI» как я понял потом, рассматривая и перечитывая его «дома» в школе, не был обязательным. Меня им ни к чему не обязывали, не желая связываться с моими родителями. Наверное Фил поговорил об этом с Сомерсетом. Однако из-за моего не полного совершеннолетия права на песни не могли быть зарегистрированы. Хотя… Если обратиться к нотариусу и зарегистрировать песни у него… По крайней мере, в контракте обозначено, что автором песен является Джон Сомерсет сын Анны и Питера Сомерсетов и так далее.

Почитав немного контракт, я мысленно «махнул» на него рукой и, отложив в сторону, представил, как уже завтра исполненные мной песни — не важно что их написал не я — будут сначала записаны на воске, а потом отлиты на медной матрице. Я, не смотря на то, что не был автором песен, гордился собой. Сыграть и спеть хорошо, тоже ведь не каждому дано. На «EMI» обещали позвать меня и Фила «обмыть» матрицу и первый пробный диск. С шестнадцати лет в Англии можно употреблять лёгкое пиво, медовуху и лёгкие вина. Так что дня через три будем «бухать» по поводу. Ха-ха!