Джони, оу-е! Или назад в СССР 1

Глава 16

— Разрешите присутствовать, — спросил я, предварительно постучавшись, войдя в учительскую и поздоровавшись с сидящими вокруг сдвоенного стола присутствующими. Во главе стола сидела Светлана Яковлевна Козак — наша директор.

— Ради тебя и собрались, Дряхлов, — ехидно проговорила Людмила Фёдоровна — завуч нашей школы. Становись вот сюда.

Меня поставили у стола напротив директора.

— Даже представителя РОНО пригласили. Ты же грозился написать жалобу в РОНО? Вот и передай жалобу товарищу Маркову.

Завуч указала рукой на сидящего рядом с ней мужчину лет сорока в сером костюме, чуть лысоватого, в больших роговых очках, сильно уменьшающих его глаза.

— Здравствуйте товарищ Марков! Как к вам можно обращаться по имени отчеству?

Товарищ Марков переглямулся с директором школы, кашлянул и представился:

— Альфред Павлович.

— Очень приятно, Альфред Павлович, — с серьёзным выражением лица и чуть склонил голову вперёд.

Однако классная решила воспользоваться моментом, чтобы спровоцировать меня и прошипела:

— Не паясничай, Дряхлов! Здесь тебе не цирк!

Я с удивлением и интересом перевёл взгляд на Рагиню, но промолчал. Я решил вести себя предельно корректно и ни с кем не спорить.

— Дождёмся Николая Ивановича, или начнём без него? — спросила завуч.

— Он всегда больше всех занят. Не дождёмся мы его. Давайте начнём? — высказала свое мнение Рагиня.

— Да! Надо начать, пожалуй, — проговорил Альфред Павлович и глянул на часы. — Не думаю, что это вопрос очень сложный. Надо уложиться минут в тридцать.

— Тогда, товарищи, начнём! — торжественно сказала директор. — Мы собрались на экстренное заседание педагогического совета по просьбе Рагины Валентины Леонидовны, которую вчера оскорбил ученик шестого класса «А» Дряхлов Евгений. И между ними, представляете, товарищи, возникла перепалка, конфликт.

— Да, какой конфликт, Светлана Яковлевна? Он просто нахамил мне, назвав просто по фамилии и обвинил всех нас, товарищи в том, что мы, дескать, его все позорим перед его одноклассниками, называя просто по фамилии. И требовал обращаться к нему по имени и отчеству.

— Вы не нервничайте так, Валентина Леонидовна, — попросила завуч.

— Спасибо, Валентина Леонидовна, что изложили суть конфликта.

Рагиня недовольно фыркнула.

— Что скажешь на это, Дряхлов Евгений? — обратилась ко мне директор школы.

— Умная тётка, — подумал я.

Я развёл руки и возвёл глаза к небу.

— К сожалению, вы, уважаемые учителя, и вы Светлана Яковлевна, даже не замечаете, как грубо вы обращаетесь с учениками, которые, кстати, являются детьми. Не собираюсь бороться с вашим традиционным обращением к ученикам по фамилии, но хочу заметить, что не у всех фамилии благозвучные, и как раз на это я и обратил вчера внимание Валентины Леонидовны. Я сказал, что мне не нравится моя фамилия. Она вызывает у окружающих улыбки, смех а я подвергаюсь остракизму. Потому, что и внешне соответствую ей.

Я слегка повертелся перед сидящими. На губах учителей появились улыбки.

— Вот видите? Вы и сейчас не сдерживаете эмоции! Что уж говорить о детях?!

Япомолчал.

— В разговоре с Валентиной Леонидовной мне пришлось в качестве примера неблагозвучности назвать её по фамилии, но у меня совершенно не было умысла оскорбить уважаемую Валентину Леонидовну. Она же восприняла мои слова, как оскорбление.

Я замолчал.

— Всё? — удивлённо спросила Светлана Яковлевна. — А твои угрозы пожаловаться в РОНО? На что ты хотел жаловаться?

Я молчал, уперев взгляд в пол.

— Говори! Говори! — сказала классная руководитель. — Вчера смелый был!

Я поднял глаза от пола и обвёл взглядом всех присутствующих.

— Мне и сейчас не страшно, а стыдно за вас Валентина Леонидовна.

— Что?! Стыдно за меня?! Да как ты смеешь, щенок?! И за что же тебе стыдно?

— Стыдно за то, что вы носите гордое и почётное звание «учитель». Вас, Валентина Леонидовна, пять лет учили, как нести детям «доброе-вечное», а вы, дажеразговариваете с нами, как с преступниками. Что вы мне сказали вчера? «Пошёл вон, мерзавец?!»

— Ты назвал меня хамкой!

— Я сказал, что, разговариваете так, вы хамите и не замечаете этого.

— Ты не смеешь рассуждать, о том, правильно ли ведёт себя учитель! И о том, что я обязана делать, а что нет!

— Мне нечего больше добавить, — сказал я, разведя руки, — кроме того, что желание отправить в РОНО заявление о вашем, Валентина Леонидовна, порочащим высокое звание учителя поведение у меня только окрепло.

— Ты о своём лучш поведении думай, Дряхлов. И о том, как ты будешь дальше учиться в этой школе.

Директор постучала карандашом по столешнице.

— Валентина Леонидовна, успокойтесь! — сказала она суровым тоном. — Не теряйте лицо. Коллеги! Суть конфликта понятна. Кто выскажется?

— Позвольте Светлана Яковлевна, я? — директор кивнула, завуч, поправив тонкие в металлической золотой оправе очки, продолжила, — Дряхлов, конечно, тот ещё фрукт. Он и в том году нам нервы трепал. На уроках мешал заниматься, домашнее задание не выполнял. Мы его, помните, перевели в шестой класс «условно»…

Представитель РОНО удивлённо вскинул брови.

— Не бывает такого, — поморщилась директор. — Перевели и перевели. Забудьте об этом! Проехали! Он, кстати, обещал за лето подтянуть все предметы. Как он сегодня подготовился к уроку, Вера Ивановна.

— Хорошо подготовился. Задание выполнил. Я и за пятый класс его поспрашивала. Видно, что занимался.

— Английский, — продолжила пытать учителей директор.

Англичанка вздрогнула.

— Я бы сказала, «очень хорошо», Светлана Яковлевна.

Директор махнула рукой.

— У вас, ЛюбовьТимофеевна, все «очень хорошо», даже Кепов, который и алфавит не знает.

Англичанка покраснела, но не сдалась.

— Дряхлов алфавит знает! Он сегодня глаголы спрягал.

Директор снова махнула рукой.

— Всё понятно. Физика? Так… Физика предмет новый. Как он работал на уроке?

— Пассивно, но слушал внимательно.

— Понятно. Хотелось бы, чтобы мы обратили особое внимание на поведение и на успеваемость Евгения Дряхлова. В том году он много пропустил…

— Прогуливал? Он стоит на учёте в ИДН?

Директор поморщилась.

— Нет, не прогуливал, много болел. На учёте не состоит. Вроде, в злостном хулиганстве не замечен. Какое решение примем по существу вопроса, товарищи?

— Позвольте мне высказаться по существу?

— Пожалуйста, — разрешила директор школы и посмотрела на часы.

Завуч толкнула речь минут на пятнадцать. Я терпеливо стоял и слушал. Мне не хотелось ей перечить, хотя мне было, что сказать об обязанностях учителей и правах ребёнка. Но это всё уже было изложено в моём заявлении, написанном аккуратным почти каллиграфическим почерком на тетрадном листе в клеточку. Почему-то мне не нравились тетради в полоску.

— Ты всё понял, Дряхлов?

— Всё понял, — сказал я.

— Обещай, что больше так не будешь!

— Обещаю. Я больше так не буду.

— Так, коллеги, считаю, что педсовет прошёл конструктивно. Дряхлов осознал свою ошибку и обещает так больше не делать. Всё, Дряхлов, можешь идти. Объявляем тебе строгий выговор с занесением в личное дело. Решение педогогическгого совета мы передадим твоей матери, которую вызовем в школу официально через руководство предприятия на котором она работает. И никакую жалобу Дряхлов писать в РОНО не будет, так как осознал, что сам виновен.

Я поднял руку.

— Что ещё? — спросила завуч.

— Позвольте, Людмила Фёдоровна, но я не вижу за собой никакой вины. Я пообещал, что так больше не буду, потому что понял, что никто из вас так и не услышал меня, а тем более не понял или не захотел понять. Зато я понял, что с вами нет смысла разговаривать на темы о страведливости. Вы убеждены изначально, что правы вы, а не ученики, чтобы они не говорили. Этакая «презумпция вашей невиновности». Учитель, как кардинал, не порочен, чтобы он не делал. А ученик виновен всегда, потому что он ученик. Если я могу идти, я ухожу, но, Альфред Павлович, я вам официально вручаю «ноту протеста». Как представителю государственной организации, основная задача которой обеспечивать права детей на образование и заботиться об их благополучии.

Я шагнул к представителю РОНО и расстегнув ранец, достал из него почтовый конверт с наклеенной маркой. Я ведь не знал, что на педсовет пригласят члена РОНО. Директор прыснула. Завуч округлила глаза. Стояла гробовая тишина, пока завуч не выдала:

— Нота протеста? Ты, Дряхлов, кем себя возомнил? Республикой Гндурас? А РОНО представляешь, как Соединённые Штаты Америки?

Я уже шагнул к выходу, но оглянулся и подняв палец вверх со значением в голосе произнёс:

— Заметьте, не я так сказал!

Прикрыл за собой дверь и вышел. Сзади продолжала стоять тишина. Даже ни один стул не скрипнул. Зато директор тихо спросила:

— Коллеги, кто-нибудь понял, что произошло? Я лично в абсолютной прострации.

На улице, за углом школы, по дороге к моему дому, меня встретили двое: Кепов и Рошкаль. Кепов, вообще-то, не выглядел здоровяком. Комплекцией он был не крупнее меня. Однако в глаза сразу бросалось его независимое, пренебрежительное ко всем поведение и его нарочито «морская» в развалочку походка. Ну очень «нарочитая» и очень в «развалочку». Походка смотрелась комично и я, увидев, как он приближается ко мне, как краб, невольно улыбнулся.

— Чо зубы щеришь, Дряхлый?

Он ударил меня левой рукой сбоку на подшаге левой ноги. Ударил коротко и быстро. Выпад оказался неожиданно «профессиональным» и подлым. Свернувшись тазом влево уклониться я успел, но по оттопыренному уху получил Уши Женька тоже имел «знатные». Нормальные такие «локаторы». Грех по таким ушам не получать. В правом ухе что-то щёлкнуло.

Ох и не зря я отрабатывал уклоны со встречными ударами…

Кулак правой руки вылетел рефлекторно, обогнув левую руку ударившего, и врезался ему прямо в челюсть. И недаром я теперь всегда носил в руках трёхкопеечные монеты. Это чтобы приучать держать сжатыми кулаки. При рефлекторном ударе кулак лучше держать сжатым, чем открытым. Щёлк и хулиган лежит и дёргает ногой, пытаясь подняться. И глаза такие… голубые-голубые…

— Ты, чо, козёл, в репу захотел?! — спросил меня Рошкаль совершенно индифферентно. — Сейчас схлопочешь!

Он шагнул ко мне и попытался меня схватить. Его загребущие ручищи поймали вместо меня воздух, и Рошкаль едва не упал.

— Ну, ты блоха, — добродушно рассмеялся он, увидев, как я, из почти полного приседа, отпрыгнул в сторону.

Однако прыжок мой не увенчался успехом. Мой ранец, довольно тяжёлый, зараза, когда я резко присел, подпрыгнул и сместился влево. И когда я прыгнул в сторону, то просто завалился Рошкалю под ноги.

— Стоять! — приказал он, хватая меня за шею и дёргая вверх. Меня пронзила страшная боль. В моей шее что-то хрустнуло. Я заверещал было, но сразу затих, так как его пальцы сдавили мою гусиную шею ещё сильнее.

— Ты чо, Костя, поднимайся, давай, — позвал он Кепова. — Что мне с этим делать-то?

Однако Кепов блуждал по нам ничего не видящими глазами и шарил по зземлетладонями.

— У него сотрясение, придурок! — просипел я. — Надо скорую вызывать. Отпустил бы ты меня, Женя, я в учительскую сбегаю.

— Сотрясение? Ты чо, боксёр, что ли?

— И не только боксёр, Женя.

— А что, не только?

— Ещё и самбист.

— Ну и чо ты, самбист, раком стоишь не вырываешься? Приёмчики не показываешь?

— Не хочу тебе бо-бо делать.

— Ну, бля ты… Сделай «бо-бо», если сможешь.

— Ну, ты сам попросил! — сказал я и лягнул его своей левой ногой прямо между ног, словно лошадь копытом. Ногу я совсем не выпрямлял, и ступня вошла аккурат снизу вверх, вдавив мошонку в лобковую кость.

Хищник взвыл и отпустил свою жертву, а жертва бросилась бежать. В конце концов не может жертва беспокоиться о хищниках. Пусть они сами о себе беспокоятся и вызывают, если хотят, скорую помощь.

— Ну, пи*дец тебе, Дряхлый! — просипел второй «хищник». Первый «хищник» всё ещё ползал по земле, пытаясь встать, но прогресс уже был.

— Ты сам попросил, Женя! — крикнул я. — А мне для хороших людей пары пи*дюлин не жалко!

Ранец бил меня по спине. Неудобна вещь для бега, и гремит в нём всё, — отметил я. — Так попадусь когда-нибудь по серьёзному. Надо купить портфель с ремнём. Им хоть отбиваться, или закрыться от плюхи, как щитом, можно.

Я побежал помедленнее, перейдя на рысь. Настроение у меня было отличное. Взбаламутив обиталище пресмыкающихся и гарпий, я сейчас должен ожидать, что гарпии меня станут пытаться сожрать. Но я не пресмыкающееся, а вполне себе колючий ёрш. Они начнут на меня охоту, а мне только того и надо. Меня станут спрашивать на каждом уроке, и я смогу проявить себя со всех положительных сторон, заработать кучу положительных оценок, повысив, таким образом свой статус, лежащий в настоящее врем на уровне плинтуса.

В конце концов, я перейду в статус хорошего и даже примерного ученика, и учителя от меня отстанут. Конфликтовать с ними я больше не собираюсь. Конфликта интересов отныне не существует.

Хищники из разряда пресмыкающихся тоже начнут на меня охоту, но и это должно пойти на пользу моему имиджу. Главное, чтобы меня не покалечили. НО вроде не должны. Не били в это время так двенадцатилетних мальчишек. Да и в школе сильно бить не будут, а за её пределами, пойди, догони меня. Я у же сейчас стометровку неплохо бегал. Лёгкий я как ветер и жилистый как тетива лука. Думаю, после пары пи*дюлин меня в покое оставят.

Перекусив дома, я сложил купленные на кровно мной заработанные куртку, штаны и борцовки в сумку и пошёл на тренировку. Возле школы уже никого не было. Из окна дома мне было видно, как оба хищника очухались и разбрелись в разные стороны. Рошкаль налево, а Кепов направо.

Я выбрал направление «прямо», ибо коня я не имел, а терять мне, кроме собственных цепей, было нечего.

Позднякову янёс футболки с двумя дзюдоистами. Один дзюдоист — выполнял подхват под обе ноги, а другой дзюдоист летел вверх тормашками. Красиво летел. Под картинкой белела надпись «Judo — 72». Сами дзюдоисты тоже светились белилами и только тени и пояса у них девственно чернели. Футболки были чёрными, печать белая. Очень красиво смотрелось.

— Ну, чётко! — восхитился Женька Поздняков ещё увидев футболку на мне, когда я вошёл в раздевалку. — Ещё есть? На продажу?

— Две, только, но по сорок, Женя. Краска, смотри какая.

В типографскую краску я добавил клей ПВА и она легла на ткань словно резиновая.

— Офигеть. Беру сразу обе.

— Ещё две с каратистом есть.

— Что за каратист, покажи.

На футболке, с печатью в той же манере, был изображён Брюс Ли, прыгающий с ударом «Тоби Йоко».

— Это он в прыжке, что ли бьёт? Спросил Поздняков.

— Ну да, — ответил я.

— Да, ну, никто так не прыгнет! — скривился Женька.

— Я так прыгну. Не так высоко, но прыгну.

— С таким ударом?

— Да.