ДЖАМП

- Специфическая история, - подсказала Эми. – Сломанное детство. А то и вообще его отсутствие. Постоянные переезды. Специфические друзья. Специфическая семья.

- Твоя семья?

- Мой род. Военные-учёные. Реже – врачи. Есть пару отклонений. Но чаще всего или первый, или второй вариант.

- Тебе не надо объяснять… - Пётр Андреевич покивал сам себе.

Эми усмехнулась, даже не пытаясь это спрятать. Сколь легко обмануть человека! Дай ему возможность «наименовать» неизвестное, определить его в своей системе ценностей и понятий под каким-то «ярлыком» и вот он уже весь твой, тёпленький, можно брать даже без рукавиц…

Эми была только «за», подобные заблуждения откровенно упрощали её работу. Да и попросту её забавляли.

Тем не менее, она сообщила, кивнув:

- Конечно. Я понимаю.

- Ты понимаешь, - успокоено кивнул Пётр Андреевич, прикрывая глаза. – Да, понимаешь. Это хорошо. Военные – это …

- Дисциплина, - подсказала Эми, видя, что ему становится всё тяжелее и тяжелее говорить.

Новый кивок, ещё более успокоенный, чем прежде.

- У меня не было права голоса. Я был ребёнком. Побочным эффектом того, что социум ждал от каждой семьи…

- Детей.

- Детей. Последствия демографической ямы очень долго давали о себе знать. И было попросту престижно, чтобы в семьях военных и учёных было четверо детей. Не меньше.

Эми молча слушала. Теперь от неё требовалось только это. Слушать. Соединять. Анализировать. Вычислять.

- Мне было семь… Очередной предсказанный конец света неожиданно начал чуть больше походить на реальность, чем все предсказанные … до этого. К Земле полным ходом летела комета. Моделирование и прогнозирование давало очень… неблагоприятные результаты. Даже с использованием самых лучших бункеров и самых продвинутых технологий… гарантировано выживание лишь пяти процентов всего земного населения. Как ты понимаешь…

- Самые лучшие, самые ценные, самые… богатые.

- Верно, - кивнул старик. Покачался. – Самые-самые-самые… Сливки могли выжить и на Земле. Самые бедные, самые ненужные, самые маргинальные – и без того никого не интересовали. Сдохнут… ну, что поделать. Роботостроение уже начало давать достаточно устойчивые результаты, чтобы создать… электронных рабов и помощников. Но между светом и тьмой есть сумрак. Между белым и чёрным есть серый… и другие цвета. Между самыми бедными и самыми богатыми, самыми умными и самыми глупыми есть другие. Средние. Которые ни туда. Ни туда.

Эми насторожилась. Поворот был слегка неожиданный.

- Есть, - кивнула она. – И между ними тоже есть расслоение. Кто-то тяготеет ближе к верху… кто-то к низу. И это тоже нормально.

- Да, - согласился устало старик. – Это нормально. Вот только… если тех, кто крайне близок к самым глупым и самым бедным можно списать, то вот что делать с теми, кто был близок к самым умным, но не дотянулся? К самым полезным, но не хватило… например, опыта? Или возраста? Что делать с лояльными? … С теми, у кого не хватило денег, чтобы купить себе место в бункере или на борту подводной лодки глубокого залегания, на ковчегах?

- Списать на допустимые потери? – подсказала Эми решение.

- Кто-то решил, что так можно. А кто-то – что нет. Именно тогда было решено совместить. Планы по колонизации космоса и спасение населения Земли. Ценного второго эшелона. Строились корабли… - Пётр Андреевич замолчал. – Что такое, маленькая мисс?

- Ещё ни разу в истории Земли человечество не достигло того уровня развития, которое позволяло бы говорить о колонизации!

- Ты напоминаешь мне мою внучку, маленькая мисс, - старик хохотнул, снова начал раскачиваться. – Так же, как и она, ты забываешь одно слово. «Успешная». Ни разу в истории Земли не приходилось говорить об успешной колонизации других планет. Но было одно «но».

- Об успешной колонизации говорить и не приходилось, - севшим голосом пробормотала Эми.

Пётр Андреевич кивнул:

- О да, маленькая мисс. О да. Только старшие члены экипажей знали, что об успешной колонизации говорить не приходится. Знали учёные. И они проектировали станции совсем не в том ключе, в котором заявлялись в электронных газетах и журналах.

- Не для колонизации. Для выживания в открытом космосе, - пробормотала Эми. – А это совсем другой пул технологий. Начиная от генерации воздуха, воды и энергии… и заканчивая разными другими технологиями обеспечения жизнедеятельности. Даже не то, чтобы комфорта. А просто поддержания жизни!

- Верно, маленькая мисс. Истину глаголете. Тяжёлую, болезненную истину. Так оно было, так. Тяжёлое решение, выворачивающие наизнанку тех, кто его принимал. Тех, кто ему следовал. Криогенные камеры устанавливали на максимальный срок. Потом…

- Кто-то должен был проснуться. Обречённый… на смерть. Потому что главная задача этого кого-то была свериться с протоколами. С тем, что транслируют с основной станции… И перезагрузить цикл центрального сервера, который управляет криогенными капсулами.

- Обычно такими смертниками становились военные, - сказал тихо Пётр Андреевич. – Моя семья была третьей в списке… смерти…

- Сколько станций было запущено?

- Шесть, маленькая мисс. Через три года после отправки погибли сразу две. Ошибка в проектировании в одной. Саботаж во второй… Осталось четыре.

Эми прикусила губу, чтобы не перебивать, не задавать вопросы. Старик молчал.

Потом с неохотой продолжил.

- Потом перезагрузка сервера. Одна. Вторая. Третья. Потом мы проснулись. Все. Потому что вышел из строя центральный сервер… Мы были неподалёку от системы. Есть тут одно… хорошее местечко. Все ждали, что мы начнём колонизацию. Но колонизацию никто не собирался начинать. Людям рассказали истину. Рассказали, что никто не собирался ничего колонизировать. Главная цель была совсем другая: спасти генофонд. Побыть в космосе. Повисеть в криосне. Потом проснуться…

- Потом проснуться, - осторожно повторила Эми. – И?

- И подождать спасателей, которые нас заберут. Вернут нас обратно на Землю, - тихий шёпот сломанного человека был страшнее надрывного крика. – Мы ждали. Ждали… Ждали. А потом нас все бросили, и мы остались наедине. Мы. Смерть. И космос.

Глава 17. Станция 004

Эми сохраняла молчание. Что она могла сказать? Проявить сострадание? Она его не испытывала. К тем, кто оказался заперт в безмолвной пустоте – да. Кто ждал спасения? Да. Она понимала, что в тот самый момент, когда до самого радужного оптимиста дошло, что их никто не спасёт, на корабле должен был начаться бунт. И, в зависимости от того, кто победил, последствия могли быть различны.

Но никаких чувств к пленнику криокамеры она сейчас не испытывала. Ни хороших, ни плохих.

Тем не менее, ей нужно было больше информации, и, добавив в голос мягкости, девушка негромко спросила:

- Что было дальше?

- Космос оказался совсем иным. Не таким, каким мы его себе представляли. Он был холодным, пустым. Одинаковым. Ничего не происходило. Картинка за иллюминаторами никогда не менялась. Она оставалась день за днём такой же, как и всегда. День за днём… Дня, впрочем, не было. Ночью за ночью. Час за часом. Кто-то сходил с ума. Кто-то пытался подбить других на саботаж. Кто-то совершил самоубийство. Кто-то убийство. Для нас был важен каждый, но, тем не менее, мы теряли людей… а потом дошли до точки равновесия. Самые слабые умерли, сохранив тем самым ресурсы для других. Самые сильные ещё не сломались. Появилась надежда! В те годы было много сделано для станции. Много хорошего. Много ценного. Много нужного. Из «выживания» мы стали «жить», находясь в поиске пути домой. Пути назад. Было много проблем. Было много бед. Самый главный ретранслятор перестал работать. Мы не слышали даже записанного сообщения с Земли, но поддерживали связь между собой. Вначале только голосовую, потом один из учёных на другом корабле создал маленькие челноки для переправки грузов, - Пётр Андреевич едва уловимо улыбнулся, явно что-то вспомнив. – Эти челноки любили и старые, и молодые. Это была связь. Это был сигнал того, что мы не одни. Что рядом есть кто-то ещё. Но то, что давало нам силу, стало вестником нашей боли. Наших потерь. Нашего отчаяния. Симфонией нашего поражения.

- Болезнь, - тихо сказала Эми. – Вирус, который передаётся через … предметы, в том числе.

- Болезнь, - негромко сказал Пётр Андреевич, раскачиваясь. – Болезнь… Две станции погибли очень быстро. У нас были препараты, врачи, учёные… Но это только отстрочило неизбежное. Мы тянули… выживали… Звали на помощь. Но наше «мэй дэй» не находило ответа… Иногда, очень редко, сквозь помехи, мы слышали что-то с трёх других станций. Иногда там вспыхивали огоньки, словно последние выжившие надеялись найти помощь у нас. Потом всё прекратилось. Мор выкосил… почти всех. Началась агония. Длительная агония. Потому что живые прокляли свою жизнь… прокляли то, что не могли умереть.

Эми молча смотрела на пленника криокамеры.

Жалость шевельнулась в душе и … умерла, так и не родившись.

- Вы остались в живых последним, я так понимаю? Но откуда взялась Марта?

- Я остался последним. Никого не осталось. Только я. День за днём. Пустота. Ночь. Пустота. Ночь. Я засыпал… и снова просыпался. Но ничего не менялось. А потом появилась Марта. Я подобрал её на Луне. Она осталась единственной, кто выжил после вспышки… заболевания на её исследовательской станции. Я забрал труды всех учёных оттуда. И перехватил тех, кто уже направлялся туда. Я предоставил им возможность работать здесь. Создал легенду для них и для других. Я создал «легендарную» исследовательскую станцию.

Эми молча кивнула.

Пока информация укладывалась в ту схему, которую она успела себе предположить. Хотя и были некоторые выпадения… Что-то ещё беспокоило её, какая-то мелочь. Но пока остановиться и подумать она не могла. Нужно было спрашивать дальше.

- Доказательства есть? – ровно спросила она.

- Что? – старик мгновенно растерялся.

- Доказательства, - повторила Эммануэль. – Архивы, донесения, бортовые журналы?

- Всё есть, - кивнул старик и захихикал мерзко. – Всё есть. Всё зашифровано. Всё на ключ моего имени закрыто. Всё, всё, всё… Никто без моего разрешения не узнает эти старые тайны, пересыпанные битым стеклом. На сегодня хватит, маленькая мисс. Вы получили ответы… Вы получили разрешение на меня работать. Поэтому пока… я хочу отдохнуть.

- Я поняла, - Эми встала. – Я приду… завтра?

- Я позову тебя, маленькая мисс, сам. Пока отдохни. Можешь побродить по станции. Я тебе разрешаю. Я скажу Марте.

- Спасибо.

- Пожалуйста, маленькая мисс.

За девушкой закрылись тяжёлые двери.

В коридоре царила тишина. Был приглушен свет.

Проверка? Просто забыли и упустили из вида? Или это норма для этого места? Бросать кого-то на полпути?

Эми устала и хотела просто лечь. Общение с Петром Андреевичем нешуточно её вымотало и заставило задаваться вопросами, ответа на которых найти она пока не могла. А вот свою комнату – без особого труда. Оставив так и не тронутую вторую чашку с латте на столике, Эми забралась в кровать, задвинула за собой тяжёлую шторку и уснула. Мгновенно, заведя себе внутренний будильник на три часа…

Через три часа, как хорошая девочка, она проснулась с ясной головой. И двинулась гулять по коридорам. Марта её проигнорировала. И опять же, было не очень понятно, с чем это связано. Мысленно представив себе путь, по которому её вели к Петру Андреевичу, Эми так же мысленно вычислила, где располагаются ответвления в другие блоки станции, и двинулась туда.

Серые пустые коридоры. И ни-ко-го.

Ни одного стражника, ни одного живого, ни неживого. Это было странно и это было не очень объяснимо. Свет вспыхивал перед её появлением и гас сразу же, как только она переходила в следующий сектор.

Камеры... Что ж, тех камер, которые были привычны её взгляду, в коридоре Эми не видела. Ни старых образцов, ни новых, ни специальных средств, которые использовались в военных и учёных структурах. Тем не менее, в тех местах, где потенциально можно было разместить камеры для контроля за перемещениями сотрудников, например, было нечто, что Эми с ходу не могла типизировать. И это действительно могла быть камера – разработанная учёными из «легендарной лаборатории», оказавшейся просто приманкой, скрывающую грязь с похищениями людей.

Но с равным успехом это непонятное могло быть и муляжом. Чтобы запугать кого-то или настроить на соответствующий лад. Ни одну версию со счётов Эми не сбрасывала. Итак... Коридоры, коридоры, коридоры. Серые стены. Одинаковые белые лампы. Затёртые надписи. Иногда даже закрашенные.

Можно было бы попробовать счистить краску, но с учётом того, что у Эми не было ни представления, ни понимания, что могло под слоем краски оказаться и как это трактовать, делать этого она не стала. Просто шла дальше.

Были ответвления и были двери, ведущие куда-то. Но двери были закрыты, а демонстрировать умение открывать то, что закрыто, Эми пока не хотела.

Ещё успеется.

Первого робота, весьма потрёпанного вида, она встретила через двадцать минут своих прогулок. Уборщик. Старая версия, такие теперь были выставлены в музеях, но слегка актуализированная и переделённая. Лезть под корпус робота девушка не стала. Любопытство – любопытством, а вот терять бдительность не стоило. Как и раскрывать информацию о том, что подобные роботы ей знакомы.

Для галочки «шарахнувшись» от тени в коридоре, Эми двинулась дальше. Этажом ниже оказалось то, что она искала.

Как отделить учёных от возможности что-то сделать на космической станции? Не убивая их при этом и не рискуя их жизнью? На самом деле, ответ может найти любой, кто хоть раз открывал проспект с космическими станциями в журналах и энциклопедиях, особенно в красочных детских: карантинная зона.

Она блокировалась намертво, после того, как внутрь кто-то попадал. А выйти оттуда, не имея «чистых» анализов, было невозможно. Автоматика, которую невозможно было контролировать ни извне, ни изнутри, просто не позволила бы...

А для того, чтобы учёные не покинули это место, достаточно было просто «обновлять» их анализы, подкидывая какой-нибудь бессимптомный вирус. Таких даже на Земле успели разработать достаточно. А учёных медицинского профиля в лабораторию тоже забирали.

К сожалению, у Эми была слишком маленькая выборка. Она не могла составить полную картину того, каких конкретно людей забирали. Какой профессии. Все, кто попал в её список, были связаны или с чистым джампом, или с медицинским джампом. Несколько маститых учёных по базовой медицине, разных её направлений, попали на эту базу сильно раньше. Или не на эту базу. Их исчезновение могли просто приписать легенде.

У карантинной зоны были «окошечки», через которые можно было подсмотреть за тем, что происходит внутри. Там же обычно были и специальные трубки, через которые можно было пообщаться с обитателями карантина.

Но сейчас взгляду Эми предстало полное их отсутствие.

Провода болтались, а вот трубки с этой стороны не было ни одной.

И опять возникал вопрос, когда это было сделано? Давно? И с карантинным блоком общались как-то иначе? Или это сделали специально после её прибытия?

Слегка насторожившись, девушка подошла к оконцам, заглянула внутрь. Центральный зала карантина был полупуст. Несколько учёных, слегка расхристанных, слегка похудевших, сидели на диванах. Они не разговаривали. Они молча смотрели в пол.

Такое выражение лица у людей, которые занимаются своим любимым делом, пусть даже и в насильственной обстановке, не бывает. Такое выражение лица бывает у людей, утративших надежду. Но если нельзя поговорить, как есть, вполне можно поговорить иначе. Эми подняла ладонь, чтобы постучать в стекло, и не успела. Её руку перехватили.

- Не надо мешать, - вежливо сказала Марта. – Они заняты.

- Добрый... доброго времени суток, - предупредительно ответила Эми. – А что вы здесь делаете? Пётр Андреевич хочет меня видеть?

- Нет, милочка. Я пришла, чтобы вернуть вас в комнату. Пойдёмте. Вы заблудитесь.

- Я замечательно найду дорогу, спасибо. А Пётр Андреевич разрешил мне гулять, где мне захочется.

- Но он не разрешал вам никого беспокоить.

- Я просто хотела быть вежливой и поздороваться с теми, кто здесь живёт. Но если вы так настаиваете, - Эми легкомысленно пожала плечами. – Я не буду этого делать. А с кем ещё мне здесь познакомиться? Это проявление неуважения, если я не поприветствую других.

- Никого не надо приветствовать, - Марта скривилась, словно съела лимон. – Кроме нас здесь только моя помощница, но она сейчас занята.

- И всё?! – откровенно округлились глаза у Эммануэль.

- И всё, - ехидно ответила женщина. – Но не переживайте, милочка. То, что нас мало, не значит, что вы можете делать всё, что в голову взбредёт. Захотите проявить агрессию, не обессудьте, очень быстро окажетесь в карантинном блоке. А там... пару дней без еды… и воды. И будете послушно делать то, что от вас требуется.

- Без еды у учёных мозг не работает, - хохотнула Эми, не подумав пугаться. – Но, как скажете, не делать глупостей, ни на кого не нападать. Без Петра Андреевича всё равно вся эта станция – груда космического мусора, способная только на то, чтобы поддерживать жизнеобеспечение тех, кто в ней находится.

- Точно, - согласилась Марта. – Поэтому идите к себе, милочка. Если захотите, можете зайти в библиотеку по дороге и взять себе книжку. Это же вас утешит?

- Спасибо, - обрадовалась девушка. – Я возьму!

- Библиотека в другую сторону от вашей комнаты.

- Я поняла, хорошо. Я пойду?

- Идите.

- А Пётр Андреевич...

- Вас позовёт. Не волнуйтесь, милочка. Если он решил, что нанимает вас на работу, значит, так оно и есть.

Эми кивнула и почти вприпрыжку двинулась в обратную сторону. Библиотека – это хорошо, библиотека – это чудесно! А ещё лучше, когда твой внешний вид обманывает окружающих сам собой. Нешуточное в делах подспорье.

Итак. Пообщаться с учёными не удастся. Судя по тому, как мгновенно возникла Марта, здесь всё-таки есть камеры. Как минимум, в этом секторе. И, скорее всего, попасть к Петру Андреевичу тоже пока не получится. Почему? Эми так решила? Интуиция подсказывала. Как-то так Марта сформулировала фразу, что это было очевидно.

Есть ли здесь помощница у Марты на самом деле? Опять же – вопрос. Глупости здесь делать никто не будет, поэтому наипервейшая цель Эммануэль – как минимум, не вызывать подозрений. Говорить о доверии, судя по всему, не приходилось совершенно.

Почему же тогда Марта направила «гостью» в библиотеку? Ещё на подходе к этому месту, Эми была точно уверена, что знает правильный ответ. Потому что книги здесь не в электронном формате. И книги здесь не в общей сети. Книги здесь – тоже устаревшие, как сама эта станция. Они – бумажные!

Но огромности этого храма знания, храма человечности Эми предположить не могла. Она вошла в помещение и застыла, разглядывая его огромными глазами. Три… четыре… пять этажей!!! Она стояла на маленьком балкончике, вцепившись в перила, чувствуя, что тело необычайно лёгкое. В воздухе кое-где порхали листочки и тонкие брошюрки, тетрадки, ручки. Сами книги стояли на полках, закрытые псевдостеклом. Библиотека относилась к техническим помещениям, здесь не работали механизмы искусственной гравитации, подобной земной. Здесь царила невесомость.

Разжав пальцы, Эми оттолкнулась от перил и взлетела. Два этажа вверх. Три этажа вниз. Зона с сетками и лампами на гибких шнурках… Видимо, своеобразная читальня в зоне невесомости.

Стеллажи, стеллажи, стеллажи. Безликие, серые, холодные.

И книги, каждая аккуратно стоит на своём месте. Масса карточек…

И не только карточек. Были открытки. Были записки. Были подписи на книгах.

Были едва заметные, очень хрупкие следы того, что здесь была жизнь. Здесь жили. Любили. Ненавидели. Проклинали. Благотворили…

Эми медленно двигалась вдоль полок, иногда вытаскивая книгу наугад, чтобы взглянуть на аннотацию или экслибрис. Незнакомые названия, незнакомые авторы. Знакомые авторы и названия величайших классических произведений.

Здесь были книги из личных библиотек и обычных библиотек муниципальных. Таких теперь, в которых можно было взять книгу в твёрдом переплёте, в жизни Эми практически не было. Книги в твёрдом переплёте стали уделом ценителей, мечтателей, романтиков, коллекционеров… Тех из них, кто мог за это заплатить.

Скользнув ладонью по корешкам книг той же серии, что стояли в её собственной библиотеке, Эми не удержалась и вытащила учебник по математике гениального советского учёного. Да. У кого-то в детской библиотеке были сказки, легенды, истории. А у неё математика и физика. Раскрыв обложку, девушка только чудом не выронила книгу.

Та-а-ак.

Приплыли.

Причём в данном случае даже не очень фигуральное выражение.

На обложке стоял экслибрис очень хорошо Эми знакомый. Большая буква «Б». С очень резким хвостиком, с очень низким приплюснутым основанием и очень изогнутой линией перехода. Криво выглядящий, не очень-то на правильную «Б» похожий.

Но только свои знали, что это не просто буква. И не просто она так криво нарисована. Это стилизованное соединение трёх цифр. Семерки. Двойки. И ноля.

Седьмого июля тысяча семьсот двадцатого года основатель рода Борисовых по собственным военным заслугам получил от монарха особый патент, даровавший его роду потомственное дворянство. Сочетание семёрки, двойки и ноля стало сакральным для всего рода. Дни, в которых были эти цифры, были удачными, словно ангел удачи подмигивал для члена рода. Было и плохое, например, когда «Борисову» или «Борисовой» исполнялось двадцать семь лет, словно двадцать семь рогов изобилия неприятностей переворачивались над головой. Такое происходило! Такое!!!

Погладив кончиками пальцев букву «Б» Эми прикусила уголок нижней губы.

Так. А вот в таком повороте что-то теперь не складывалось.

Генеалогия никогда не была сильной стороной Эммануэль. Не особо она чтила своих предков, не особо ими интересовалась. А когда у Рашель возник интерес, честно подкинула свою младшую родителям. Пусть просвещают нового члена семьи…

Тем не менее, если она правильно помнила… был такой… Константин… Петрович. Константин Петрович Борисов. Отправился он со своей миссией на станцию… 004.

Эми прикрыла глаза, вспоминая. Было же что-то! Было.

Константин Петрович Борисов…

Вот! Вспомнила!

Это был глава веточки, отколовшейся от основного рода. Военный не по призванию, а потому что так получилось, он ненавидел свой род. Ненавидел то, что делал. Не хотел в науку. Не хотел в искусство. Он хотел работать простым работягой где-нибудь на заводе. Как так получилось, что он отправился в космос? Семья так и не смогла выяснить, потому что там были переломные годы. Там было тяжёлое время. Там было зарождение джампа.

Надо ли говорить, что до того, как джамп удалось заформализовать, долгое время он просто существовал как явление, не поддающееся объяснению? И порождал и трагедии, и комедии.

Но что касается истории как таковой, из того времени многое осталось недосказанным, недовыясненным…

Итак. Борисов Константин Петрович. И некий Пётр Андреевич, тоже Борисов. Однофамилец? Потомок? Вполне может быть, что и потомок…

И это, в любом случае, возвращало Эми к вопросу о тому, что же случилось на станции 004.

Насколько она помнила исследовательские журналы, подшивка которых лежала в документах прадеда, это была научная миссия, цель которой было изучить выживаемость человеческого рода в космосе…

Более того, станции, одна за другой, запускались в космос ещё до того, как появилось сообщение о том, что к Земле летит небесное тело и столкновение неизбежно. Опять же, если память девушку не подводила, то своевременную информацию о том, что случилось, передали именно со станций. Станция 001, с направлением астрооптики, занималась наблюдением за космосом, высчитывая, как и где необходимо разместить новейшие космические телескопы, которые позволяли бы получить наиболее полную картину небесных тел. Миссия доказала свою успешность. Дважды на станцию отправлялись новые люди, и желающие, в том числе из первых составов, возвращались обратно. Третий раз желающих вернуться не было.

Станция 002 относилась к военному профилю. Их задача была проще. Как и где разместить опорные точки космических аппаратов, которые позволят в случае с небесным телом его уничтожить или измельчить и перенаправить впоследствии осколки по другим орбитам. Миссия провалилась.

Станция 003 была биологическо-химической направленности. Как различные образцы ведут себя в космосе, в том числе, как заражения различной природы будут чувствовать себя в вакууме.

Вернув книгу на место, Эми оттолкнулась от стеллажей и подрейфовала в воздух.

Так… Так. Так. В памяти было что-то ещё.

Станция 004 отвечала за жизнеобеспечение других станций и сообщение с Землёй. Здесь не было ничего опасного. Даже потенциально. Более того, здесь не было учёного отсека, он попросту не был оборудован!

И это ещё не конец! Была ещё станция 005. Военно-медицинская станция внутреннего профиля. Специалисты этой станции отвечали за здоровье и безопасность сотрудников.

Все станции располагались в безопасной зоне, кружась в стороне от Земли и Луны, так же двигаясь по солнечной орбите.

Со станции 001 сообщили о приближении небесного тела…

Началась работа. Отчаянная работа, которая позволила бы выжить большему числу людей. О космической эвакуации никто не говорил.

Строился пояс безопасности вокруг планеты. Со станций шла потоком важная информация. В том числе и было сообщение о том, что центральный план второй станции, который осуществлялся с момента запуска, провалился. Не удалось ни развалить надвигающееся тело, ни отклонить его траекторию.

Это позволило изменить оружие, используемое на поясе вокруг Земли, благодаря чему в итоге всё обернулось не такими чудовищными потерями.

За шесть часов до падения небесного тела станция 005 сообщила, что на станции 003 что-то не так. Станция 004 передала сообщение о саботаже. И в эфире воцарилась полная тишина.

Потом был удар.

Эми снова кувыркнулась в воздухе. Это история, которая её не очень интересовала. Да, был такой грех. Профессор Борисова не любила историческую переписанную «правду» победителей.

Что же там было-то… С этими станциями.

После удара на Земле пытались всё привести в порядок. Раз за разом туда, на станции, отправляли сообщения, но ответа на них не было.

А что было? Что-то ведь было.

Новый кувырок в воздухе.

Эми завела руки за голову, оперлась на скрещённые ладони затылком. Что-то ведь было. Ещё прадед говорил.

А что говорил?

Хотели создать легенду, а получилось, что …

Что?

А получилось какое-то непотребство!

Почему?

Потому что прекратилось сообщение, а когда на местонахождение станций навелись, обнаружили, что станций там и нет!

Куда делись? Вопрос. Но по той орбите, которая была зафиксирована в документации курирующих телескопов, станции больше так и не появились. Загадка «Пяти С», канувших в никуда, долгое время будоражила умы любителей НЛО.

И года не проходило, чтобы кто-нибудь не утверждал, что, изучая ночное небо, он видел эти станции. Интересно было то, что количество разнилось. В том смысле, сколько конкретно станций видел очередной горе-наблюдатель на небе.

А бывало разное и по-разному. В подробности Эми категорически не вдавалась... Она знала-то обо всём этом лишь потому, что однажды распутывала преступление на пару со Змеем.

Образ любимого отдался болью в груди...

Эми не сомневалась ни единой минуты. Её будут искать. Её уже ищут. Официально и открыто, в рамках расследования. И одновременно неофициально и привлекая все средства, теребя всех людей, до кого получится дотянуться...

Понимала она и другое. Время уходит. Драгоценное время, когда ещё можно поднять контакты. Можно поймать Рысь, можно поймать кошачью группу… Но ещё день-два, и эти концы канут в воду. Потому что Рысь будет «убит», а новая глава кошачьей группы - Пантера, не знает, куда направляли людей. Более того, эти задачи с похищениями людей – она брать не будет.

Точнее даже не так. В конце концов, то, куда Эми «отправилась», было разослано по адресам самых важных. Проблема была только в одном. Раздутый пиар и то место, куда её перенаправили в действительности – были две больших разницы.

Боялась ли Эми? Скорее нет, чем да.

Неистребимая ВЕРА в своих близких и родных не давала ей не то, что сдаваться, но даже допустить мысль о поражении.

Пока, откровенно говоря, ей нужно было просто выжить. На станции 004 дело было нечисто. И связано это было со всем разом. И с учёными в карантинном блоке, с которыми ей не дали поговорить. И с ребёнком-стариком в криогенной камере. И с Мартой с диковатыми повадками. И с экслибрисом рода Борисовых в книге. И во всём том, что всплывало в голове одно за другим.

Со станцией 004 была связана какая-то тайна. И, к стыду своему, Эми крайне сомневалась, что эта тайна - хорошая.

Какая именно? Этот ответ ей предстояло найти. Чтобы вернуться... домой.

Чтобы вернуться к тем, кого она любила. Вернуться живой...

Глава 18. Шёпот страха

Вытащив книгу из секции мистического детектива (чужие идеи порой наталкивали на идеи её саму), Эми устроилась в читальном секторе и забыла обо всём. Книга оказалась незнакомого автора и с неожиданно приятным сюжетом.

Ряд убийств, неудачник-следователь и удачливая леди-детектив. Записки кровью и мелом, канифолью и серой. Пентаграммы на стенах, порванные ловцы снов. И неожиданно коварный близнец следователя, то появляющийся в сюжете, то исчезающий. Он доставлял массу неприятностей... и неожиданно приходил на помощь.

История была, пожалуй, даже незатейлива, на новые мысли не наталкивала, но зато увлекала не на шутку. Сюжет звучал динамично, слегка цинично, слегка зло... и в то же время, очень обнадеживающе для Эммануэль. Потому что лейтмотивом через всё произведение проходила короткая мысль: «Семья своих не бросает».

Да, у главного героя семья не сказать, чтобы была нормальной... Но право слово, нормальной она не была и у самой Эммануэль. С того же Змея так вообще станется найти её в космосе... Ненормальный мужчина, без которого Эми уже не представляла свою жизнь, мог такое сделать просто из принципа.

Пропала? Вернём!

Не захочет сама? Поможем!

Попробует кто-то помешать? Пусть пеняет на себя!

Змей очень негативно относился к тем, кто стоял у него по пути. И насколько у этого некто были уважительные причины, его волновало мало.

Эми его. Точка.

Да, бывали осечки, как, например, когда он сам вовлекал свою девушку в неприятности. Но… сам же и спасал. Если удавалось. Если успевал до того, как Эми со всем разберётся самостоятельно. Вот в прошлый раз самостоятельно не получилось. Змей нашёл, пришёл и забрал. Да, нашёл с подсказками. Но ведь… нашёл. И забрал в одиночестве, ничьей помощи не просил.

Порой то, что он ничего не говорит, ни о чём не просит, да и помощи как таковой не хочет, неимоверно злило Эми. Как закономерно она подозревала, её собственный подход к делам «я сама», злил Змея не меньше... А то и побольше. Всё же она девушка. Ей положено по гендерным стереотипам быть нежной фиалкой, а не кактусом с гранатомётом старого образца.

Между ними стоял тег «Всё сложно». Всё действительно было сложно.

Но изо дня в день, из года в год... через тревоги, через потери, через страх... через собственную неуверенность они шли навстречу друг другу.

Шли к тому будущему, где они не рядом, а вместе.

То, что их не ломало, делало и их, и их отношения сильнее.

Но... впервые, наверное, Эми серьёзно задумалась, а не пора ли прекращать все эти военные игры и все эти военные тайны? Всю эту грязную работу и бег по острию клинка?

Да. Она хороший оперативник. Но ведь и учёный она тоже хороший.

И больше чем Змея, прадеда и Рашель, она любила только джамп.

Может быть, именно это будущее и стоило выбрать? Наука. Джамп. Безопасность. И те, кого она любит. Кто любит её. Кто надеется, что она будет в безопасности. Что не надо смотреть криминальные сводки, боясь того, что однажды там будет и она. Не случайная жертва обстоятельств, а закономерное следствие её повседневной работы.

Закрыв дочитанную книгу, Эми перевернулась на спину в сплетенном гамаке, задумчиво глядя вверх.

Когда-то малышка Эммануэль Лонштейн пришла в патруль для того, чтобы ей – будущему профессору, было потом проще работать со студентами.

Так может, пришла пора отпустить всё это? И вернуться к тому будущему, о котором мечтала маленькая девочка? Профессорский статус. Свой домик. Огромная собака. И кошка. Любимый мужчина, пусть приёмная, но любимая сестрёнка. … Свои дети.

В этом будущем было много непонятного. Да и что говорить, страшного тоже.

Какое оно? Мирное время?

Какое оно на вкус, на запах? То время, в котором есть завтра? Мирное и спокойное? Когда твоя безопасность зависит от других? Когда твоё утро не начинается со сводок криминальных новостей?

Чашка кофе и свежевыпеченные венские вафли с кленовым сиропом.

Живые цветы на столе и запах хлеба, поставленного в духовку.

Покачивающиеся на ветру занавески…

Уютно.

Стыло.

Одиноко.

«Не быть мне седой аккуратненькой старушкой на пенсии, сидящей тихо с вязанием у окна в кресле-качалке», - хохотнула Эми над собой. – «Мне, скорее, выдастся пенсия на роликах, где-нибудь в парке, с гиканьем в тире с молодыми. Под кофе с зефиром за партией в игру… Да и не больно-то такую скучную хотелось!»

Но чтобы дожить до пенсии, предстояло разгадать загадку станции 004.

А ещё выбраться каким-то образом отсюда.

И для начала по традиции капитана Лонштейн Эми нужна была информация.

Оставался совсем маленький вопросик – где её раздобыть!

Потенциальные источники были.

Во-первых, карантинный сектор.

Во-вторых, таинственная (существующая ли?) помощница Марты.

В-третьих, сама Марта.

В-четвертых, электронные источники на станции.

Наконец, пленник криокамеры…

Кто-то из них очень даже может знать нужное.

Или, если все они не будут нужное знать, можно будет поменять тактику.

Пока имеет смысл опираться на следующие постулаты: пока Эми отсюда деться некуда, и она одна. Как ни крути.

Что делать с приоритетами?

К Марте пока подходить не стоит. К пленнику криокамеры и карантинному сектору она, опять же, вряд ли подпустит. Значит электронные источники и помощница Марты, если она существует.

Если не существует, опять же, не велика беда. Лишь дополнительный вопрос задать, как минимум, себе вопрос, что здесь такое происходит? Пока ни одну информацию из тех, что была у Эми, она не могла принять на веру. Слишком много непонятного было связано со станцией 004 и всей пропавшей этой плеядой.

Несмотря на искреннюю любовь к быстрым решениям, девушке было понятно кое-что ещё. Здесь придётся ждать, выжидать, здесь придётся осторожничать, потому что она на чужой территории.

В карантинной зоне она не получит доступа к той информации, которая ей нужна. Грамотно построенная сеть в подобных местах физически не имеет доступа к внешней сети, поэтому ломать можно до бесконечности. Результата всё равно не будет.

А джамп…

Что ж, джамп в космосе был категорически запрещён.

Известная оригинальная формула не позволяла корректно обсчитать перемещение. И её применение приводило к нешуточным проблемам.

Насколько знала Эммануэль, вопросами выведения новой формулы, занимались разные учёные. Да в принципе, правильнее будет сказать, «многие» учёные, хотя и далеко не все.

Как-то, уже когда Эми получила свой профессорский значок, она разговорилась с прадедом и на профессиональные темы. Зашёл тогда разговор и о джампе, разнообразии формул, которые начали принимать и допускать искажения в оригинальную форму, для того чтобы эффективнее работать в воздушном, околовоздушном, водном и околоводном пространстве.

Вопрос был серьёзным, требовал научных изысканий и качественного компьютерного аппарата для моделирования и обсчитывания математических расчётов.

А возник он из-за неэффективности общей формулы в ряде частных случаев: например, спасатели не могли воспользоваться джампом, для того, чтобы кого-то спасти в водном пространстве.

Нужны были решения, а решения не находились.

Тогда, за чашечкой кофе у прадеда и шоколада у Эми, она и спросила прадеда:

- А ты знаешь? Ну, на самом деле, правильную формулу для космоса?

Тогда прадед очень странно посмотрел на свою талантливую правнучку и отрицательно покачал головой:

- Все мои расчёты сводятся раз за разом к тому, что подобное перемещение уничтожит и того, кто перемещается, и всех вокруг. Но это не точно, - и засмеялся добродушно.

Эми задумалась, озадачилась и начала считать.

У неё было много интересных задачек, будоражащих мозг, в её профессиональной деятельности, поэтому к этой, отложенной задачке, она возвращалась не слишком часто, но постоянно. Раз за разом. Месяц за месяцем. Год за годом.

Частным решением именно этой задачей стала корректировка применяемой Эми формулы прыжка для изменения «графика». То есть той фигуры, которую можно мысленно нарисовать, если поставить точку начала фигуры в то место, откуда прыгнул человек, а вторую точку – в ту, куда он прибыл. Чаще всего, это была прямая, иногда кривая. В своей формуле, которой пользовалась, чтобы сбить со следа преследователей, Эми создавала параболу, вершина которой приходилась на «космические» пространства. За счёт того, что физически перемещение по создаваемой виртуальной линии не шло (собственно, элементарную физику процесса перемещения пока ещё ни один теоретик объяснить не мог, а практики просто пользовались), угрозы здоровью не существовало.

С учётом работы Эми подобное приложение было полезно, но ни на шаг не приблизило её к пониманию того, почему нельзя перемещаться в космосе.

Любая формула, которую она выводила, пересчитанная на квантовом компьютере лаборатории, выдавала безразличный ответ: «вероятность смертельного исхода – сто процентов».

Ни разу не менялась цифра. Ни разу не менялся ответ.

А поскольку не было понимания того, какие процессы лежат сами по себе в корне джампа, отойти от оригинальной формулы и её пересоздать, было невозможно. Приходилось двигаться маленькими шажками.

На мгновение в мыслях Эми мелькнула паническая мыслишка сдаться, просто всё бросить, отправиться в карантинный корпус и … нет, не подождать, пока её спасут, найти формулу джампа в космосе и благополучно сбежать.

Но уже через мгновение ей было и смешно, и стыдно за свою минуту слабости.

Да. Ей было страшно. Страх тихо шептал из-за угла, не вгрызаясь, не кусая, лишь вплетаясь в кости, лишь вливаясь в уши медовым шорохом.

Вкрадчиво и нежно страх уговаривал сдаться, оставить всё, как есть. Забыться…

Предоставить возможность заниматься делами и этим вопросом, кому-нибудь ещё!

Но Эми не могла.

Да, хорошо, она больше не была сотрудницей русского патруля. Но, будем откровенны, лишь его открытой частью. Той, которая указывается во всех документах. В отделе зачистки капитан Лонштейн в белом похоронном костюме числилась по-прежнему.

На взгляд Змея так лучше бы она осталась в официальных списках, чем впрягалась во всю эту грязь, но… то, что казалось ему, и то, что думало вышестоящее начальство, расходилось в векторах направленности.

За капитаном Лонштейн нужен глаз да глаз! Единственное место, где ей может этот пригляд обеспечить единственный же человек, кто может в принципе с ней справиться, - это отряд зачистки!

Эми хихикнула.

Да, выражение лица Змея в тот момент, когда он об этом рассказывал, было совершенно непередаваемым.

Эммануэль ему тогда довольно сказала:

- Видишь, как хорошо у тебя получилось для другого вырыть яму? Получилась такая хорошая, что теперь ты сам из неё выбраться не можешь!1

Змея тяжело вздохнул:

- Ты моя несносная женщина, - невозможно ласково сказал он, - с тобой спорить – бесполезно.

- Вот и не спорь, - одобрила Эми, покивав. – Зачем со мной спорить? Со мной надо соглашаться для целостности собственной нервной системы… Хотя нет, это не про тебя… - она задумалась. – Тебе надо со мной во всём соглашаться, чтобы была цела моя нервная система! Вот!

Дополнить свой спич каким-нибудь очень наглядным примером, Эммануэль не успела. Змей к этому моменту замечательно научился справляться с приступами её нервной говорливости.

Усадив свою девушку на барную стойку, с расчётливостью опытного сапёра, он её поцеловал. Мягко, томительно нежно, осторожно. А потом, закутав в плед, так же расчётливо сдал в массажный салон. На массаж и шоколадное обёртывание.

Потом сам оттуда же забрал и накормил собственноручно приготовленным ужином…

И насмешливо усмехался одними глазами, когда Эми кипятилась, почему он так хорошо её знает?! И требовала сдать информаторов. У него всегда был только один информатор – она сама, вольно, невольно…

Эми чуть прикусила губу.

Она хотела вернуться.

Вернуться к тому, кого любила. Вернуться к тем, кого любила.

В надежде поживы шёпот страха забирался всё глубже в плоть и кости новой пленницы станции 004. Но… Эми не была бы собой, если бы подобные мелочи, могли сбить её с пути. Могли сбить её со следа.

Итак. Электронные источники или занятая помощница.

Кто из них полезнее? Где больше шансов выведать нужную информацию?

Девушка осмотрелась. Слишком большая библиотека. Излишне большая.

На станции был персонал. И пользовались библиотекой все жители станции. Для того, чтобы не терять из вида книги, должен был быть и какой-то учёт. А это значит, что в библиотеке должны были быть и электронные средства взаимодействия с конечным пользователем. Проще говоря, компьютеры.

Не обязательно полноценные станции, это могли быть и терминалы, поисковые и регистрационные.

По опыту работы в выездных лабораторных сессиях Эми могла сказать, как это работает. Ученик регистрирует на терминале вначале свой номер (регистрационную карточку), а потом через всё тот же терминал регистрирует выбранную книгу на свой аккаунт.

И конкретно в данном случае было не очень важно, что за система была здесь: автоматизированная или сработанная под живого человека в психологических целях. И то, и другое решение могло предоставить Эми терминал, просто слегка иной. Просто общаться с ним нужно было бы на другом языке.

По губам девушки скользнула мрачная усмешка.

Что ж. Она приятная пленница. Спокойная, уютная. Не зовут? Не идёт.

Она просто спит…

Спит.

Подтянув к груди книгу, Эми выровняла дыхание, расслабила тело. Она не хотела спать, но нужно было изобразить вид, чтобы проверить, если ли здесь наблюдение.

Должно быть.

Просто обязано.

В библиотеке, Эммануэль на это обратила внимание в первую очередь, не было технического лифта. Более того, его здесь в принципе не могло быть. То есть, два варианта, или её в принципе не позовут ужинать. Раз не в своей комнате, значит, не хочет есть.

Или же, когда подойдёт время приёма пищи, её или позовут, или еду принесут прямо сюда. Проще говоря, или прозвучит электронный сигнал, или кто-то появится.

Простая проверка на то, есть ли здесь в действительности помощница. Потому что Марте невместно. Было что-то в поведении этой дамы, что позволяло её причислить к категории тех, кто считает себя «господами» положениями.

Эми не собиралась в этом никого разубеждать.

Она ждала.

И дождалась.

Вот только того, чего совершенно не ожидала! Помощницей оказалась откровенно современная автономная женская модель гуманоидного робота.

И это было провалом…

Эту модель использовать для получения информации было абсолютно и решительно невозможно. Специфические протоколы защиты данных, крайне специфические методы шифрования, отсутствие возможности удалённого взаимодействия. Эми не сомневалась ни единой минуты. В тот самый момент, когда помощница принесла блюдо, за ней самой крайне внимательно наблюдают. Даже если нет наблюдения в помещении, достаточно было смотреть глазами робота.

В этот момент Эми поняла совершенно точно. Она может выключить из списка получения информации не только помощницу Марты, но и весь карантинный сектор разом. Туда никто девушку не пустит. Ни туда. Ни даже близко.

Можно проверить, но, скорее всего, ничего кроме мощной шлюзовой стены, увидеть не получится.

Помощница патрона этой станции была категорически против расследования…

И это тоже добавляло вопросы в перечень удлиняющегося списка.

А поскольку напрямую пускать не хотят, придётся подумать о том, как эти строгие ограничения обойти.

Задавать прямые вопросы было не только вредно, но и опасно. Соответственно, почему бы и не повторить? Интересная книжка всегда хороший собеседник. А там можно будет и поискать терминал, в процессе изучения библиотечных фондов.

Оставалось только надеяться, что этим терминалом получится воспользоваться.

Эми не обольщалась, вариант, в котором у неё ничего не получится, всё ещё оставался…

Беглый поиск никакого результата не дал, поэтому остановившись на ещё одной книге, Эми вернулась наверх, в читальную сетку. Законченная книга дала повод осмотреть ещё один ряд, но и здесь удача ей не улыбнулась.

Как и рядом ниже.

И ниже.

В этот день Эми так ничего и не нашла. Поэтому вернулась в комнату. Утро начала с того, что побродила по станции. И снова вернулась в библиотеку.

Потом снова.

Снова.

И снова.

Марта не показывалась на глаза.

Пётр Андреевич её тоже к себе не вызывал.

Эми понимала, что это тоже может быть частью психологической обработки. Неизвестность. Непонимание происходящего. Зыбкость и туманность будущего.

Да. Её вроде как наняли на работу, не угрожают, но и ни о чём не спрашивают, ничего не говорят, ничего не объясняют. Не дают информацию. Вокруг был вакуум, как информационный, так и очень даже реальный.

И вот тут крылось первое крупное «но».

«Я слишком давно не отдыхала», - сказала себе Эми. – «А тут такой шанс! Тут столько не прочитанных книг! Загореть не получится, но зато удобный читальный зал, комары не кусают, над ухом никто не жужжит. Кра-со-та!»

Только тот, кто сталкивался и жил с эмоциональным выгоранием, сенсорной перегрузкой, интеллектуальной усталостью, мог по достоинству оценить такой подарок судьбы. И Эми оценила.

Спокойствия в ней на самом деле было куда меньше, чем могло бы показаться со стороны. И ей по-прежнему было страшно, боязно, но… ситуацию изменить она всё так же не могла! Да, хотела. Да, пыталась. Исподволь, аккуратно, двигаясь порой, если честно, косвенными путями. Но… ситуация как застыла на одном месте, так и продолжала там стоять.

И замечательно себя там чувствовала!

А потом, неожиданно для себя, на шестой день отдыха в библиотеке, Эми нашла терминал. И это оказалось полнейшим провалом! Нет, терминал был очень даже подключён и к сети электрической, и к сети всей станции. Был там очень специфический и очень приметный значок на заставке. Вот только ключевая проблема была в другом.

В заблокированном экране. Намертво заблокированном.

Бесполезно было пытаться взаимодействовать с терминалом. Не было никакого окна ввода, невозможно было ввести пароль. Такая система стояла на терминалах военных, околовоенных, патрульных системах. С корневого сервера посылался приказ, и все терминалы, включённые в эту сеть, блокировались до ввода приказа-отмены опять же на том самом корневом сервере.

Если на каком-то терминале не было блокировки, соответственно, не было подключения к заблокированной сети.

Из всего этого следовал очень простой вывод: сейчас ни одно устройство, включённое в заблокированную сеть, не работало, а пребывало в ждущем состоянии…

Эми прикусила губу.

Странно.

На станции в виду технологических конструкций было очень сложно развести отдельные сети. Поэтому для обеспечения информационной и электронной безопасности уже в конструкции подобных механизмов закладывалась трёхконтурная разметка. Одна сеть для управления станцией. Вторая сеть – бытовая, включающая в себя кухонные, технические и бытовые помещения. Библиотека относилась именно к ней. Третья сеть была дублирующей для сети управления станцией.

В карантин ни одна из трёх сетей не шла.

Итак. Что, кто-то выключил бытовую сеть только ради того, чтобы Эми не попала в сетку? Ну, извините, звучит полнейшей, невероятной глупостью!

Эммануэль отдавала себе отчёт в том, что пугало она только для определённых слоёв населения, которое осталось там, на Земле. Здесь, на станции, она ещё не успела ничего сделать! А Пётр Андреевич в принципе не понимал, что она собой представляет…

Соответственно, этот вариант рассматривать можно, но мысленно поставив на него крупный алый гриф «сомнительно».

Получается что? Если это сделали не из-за Эми, значит это было сделано ДО неё. И вот тут сразу же возникает целый веер откровенно недоуменных вопросов. Зачем кому-то по сути обесточить позвоночник станции? Не её мозг (за это отвечала другая сеть), но позвоночник? Руки, ноги, пальцы, нервные клетки?! Бытовая сеть отвечала за роботов-уборщиков, за камеры, за лампы, за сканирующие аппараты, за определённые технические устройства.

И это всё выключено?!

Почему?! Как так?!

А как же всё тогда работает?

Что же, тогда та самая Марта – не выходит с кухни просто потому, что постоянно готовит? … А вот это требовало практически немедленной проверки. По одной простой причине. Если Марта готовит руками, то это означает, что по какой-то причине она не может включить бытовую сеть станции.

И вот в этом месте становилось неважно по какой причине она выключена и по какой причине её не могут включить. В этом месте становилось важно слегка другое.

По губам Эми скользнула слегка злая усмешка.

Невозможно быть в одно время в нескольких местах.

Но и не ото всего можно немедленно и мгновенно оторваться, что означало, что здесь можно было поиграть. Увы, как бы ужасно это не звучало – на чужих нервах. Можно было даже не мечтать о том, что Марта будет союзником. Вооружённый нейтралитет тоже хорош только до определённых пределов.

Ровно до тех, пока сохраняется хотя бы видимость того, что ситуацию можно разрешить малой кровью или дипломатией.

А вот как эта дама себя поведёт, когда спокойная и не доставляющая проблем пленница вдруг начнёт эти проблемы доставлять? Вопро-о-ос. Но вопрос интересный.

Интуиция подсказывала Эми, что что-то с этой дамой не так. Что? Нужно было выяснить. Но не сейчас.

Вначале нужно дождаться еды, а уже потом, в то время, когда по идее нужно начинать готовить, стоит отправиться в кухонную зону. Если Марта там, спросить, не нужно ли помочь. Если не там, в принципе осмотреться.

Включена ли бытовая сеть на кухне? Если да – постоянно или нет? Если включена, можно ли получить доступ к терминалу? Если выключена, то это ещё один повод предположить, что бытовая сеть была выключена до прибытия Эми на базу. И, соответственно, Марта включить её не может. Ни она сама, ни Пётр Андреевич. Или кто-то из них может, но по какой-то причине не хочет этого сделать?

Количество потенциальных причин было столь велико, что говорить о чем-то конкретном без дополнительного расследования, не приходилось. Но если была причина, то её можно было выяснить, вычислить, вызнать. Да на худой конец эмпирически предположить!

Но, что ни говори, с этим можно было работать. С этим можно было что-то сделать.

Как минимум, попытаться.

Данные были логичны, последовательны, понятны. С точки зрения логики, аналитики, они укладывались в схему, в систему, в последовательность, наконец!

И всё бы ничего, но… тут был очень тонкий момент. Совравший в одном, есть ли ему вера в другом?

Эми не знала, кто на самом деле говорил правду о том, что собой представляют эти самые станции. Победители любят переписывать историю. А история со станциями пришлась на непростые времена, там могло само по себе случиться разное.

Проблема была в изначально названном количестве станций. Пётр Андреевич назвал шесть. Эми знала о пяти.

Но это между шестью и пятью кусками кофейного кекса маленькая разница. Но между пятью и шестью космическими станциями разная чудовищная, в тысячи жизней. Простите, но значение имеет…

А вот объяснения пока нет.

Вздохнув, Эми зябко поёжилась и вернулась в читальную зону. Она никуда не спешит, она никуда не опаздывает, она ничего не теряет. Как ни смешно прозвучит, но находясь космически далеко от дома, она сейчас в исключительной безопасности от тех, кто хотел бы добраться до её головы.

Вот только выбравшись из одних проблем, не угадила ли она прямиком в другие? … На этот вопрос ответа Эми не знала…

Глава 19. Ищут с собаками, ищет полиция...

Когда-то Змей искренне считал, что ничего общего у него с малышкой с оленьими глазами быть не может. И не будет. Никогда. Ни за что. Ни в коем случае.

Он взрослый благоразумный мужчина, осознающий всю степень собственного падения и отсутствия раскаяния по этому поводу. Циничный равнодушный. Убийца.

И она - малышка, которую кто-то, безусловно, должен носить на руках. И этот кто-то определённо не он.

Он искренне считал, что вот это юное, эфемерное создание таким и останется.

Повзрослеет, безусловно, ничто не остаётся застывшим во времени. Но... уйдёт юность, а вместе с ней выветрится из головы непрошибаемая уверенность в том, что всё будет хорошо.

Змей прекрасно знал, что он - неподходящая компания для столь светлой девочки.

Кто-нибудь другой - возможно, но не он. Нечего ему рядом делать.

Пусть с малышкой возится... да кто угодно! Хоть сам Котик! Только не надо это чудо-чудовищное вешать на шею Змею!

Время показало то, что мужчина не ожидал, не понимал, не догадывался. Он, искренне считающий, что не просто закрыл своё сердце, а оставил его в родной стране, вдруг осознал, что его взгляд сам по себе останавливается на юной прелестной девушке...

Это не было ни страстью, ни любовью. Ни интересом, пожалуй, поначалу.

Всё началось с удивления.

Змеиным чутьём мужчина ощущал, что вот это чудесное видение - шкатулка с двойным дном. Так же, как и все, он видел и платьишки, обилие белого и розового, милые улыбочки и невинный взгляд. Но где-то в глубине, где-то в невинности всего этого видения, пряталось то, чему он не мог с ходу подобрать правильных слов.

Видение было соткано из обмана. Не лживо, опять же, нет. Просто искусно и талантливо увёртливо. Дипломатично обманчиво. Прекрасное видение не настаивало на своём обмане, опять же, нет. Оно просто позволяло обмануться, ведь окружающие сами этого хотели.

Змей обманываться не хотел. Но, тем не менее, сам попадал в мягкие сети этого скользкого чувства. Своего собственного чувства! Он нисколько не был заинтересован в детях. Ни разу. Нет. Ни в коем разе.

Потому и держался подальше. Расчётливо. Изощрённо. Аккуратно.

Не помогало.

Ему не помогало!

Сия юная, бесконечно прекрасная вредина по-прежнему стояла на своём! Вынь, да положи ей Змея. Змей не хотел падать к её ногам. Никакой любви. Любовь – это слабость. Никаких отношений. Отношения – это угроза. Это идеальный крючок для шантажа.

Он готов был сопротивляться. Ей. Не рассчитал только одного. Из прекрасного бутончика распустился не медовый колокольчик, а цветок хрустальный, шипастый, агрессивный, обманчивый. Змей не был готов к тому, что так чудовищно неотвратимо падёт сам. К её ногам. К своим чувствам.

Он не упрекал себя: случилось и случилось.

Он не упрекал её – свою беду, своё горе, свою печаль. Свою самую главную тайну. Да. Она была сильна. Невероятно сильная умная девочка, с потрясающей звериной интуицией. Она улавливала опасность тогда, когда не было для этого ни одного разумного повода. Да только это не отменяло факта того, что она девушка. Юная девушка с достаточно хрупким телосложением. Да, гибкая, да, тренированная. Да, в честном бою… у неё много шансов. Но где честная драка, а где убийцы? Вот то-то же.

Змей ненавидел себя за то, насколько эта девчушка стала для него важной. Насколько большое место она заняла во всём: в его жизни, в его работе, в его душе, в сердце, которому он запретил давным-давно любить.

Юный наивный Рюичи, безусловно, был прав. Тот, кого ты любишь – это сказочное средство давления. Это потрясающий способ шантажа и террора. Но чему научили Змея в русском патруле очень быстро – так это тому, что «кто к нам с чем, тот от нас тем и того». Придут качать права с оглоблей, вот эту оглоблю по прямому … назначению… против качающих пускать можно смело. С полным на то правом.

Когда Змей понял, насколько он встрял, у него ушло всего несколько месяцев на то, чтобы до самого последнего идиота дошло, что если кто-то тронет «прелесть чешуйчатого урода» не жить никому: ни тому, кто напал, ни его близким, ни его семье, ни его друзьям – ни-ко-му! Даже последняя крыса на чердаке, и та сдохнет в муках.

Кто-то посмеялся, как такое возможно? Кто-то закономерно не поверил.

Что ж… Уже через пару недель было очевидно всем и каждому – Змей своё слово держит. И если нет твёрдой уверенности в том, что получится сбежать самому и увести за собой всех самых дорогих, ценных и близких, к прелести этого неадекватного типа лучше не приближаться. А потом добавились другие. Кто защищал по той или иной причине мисс Эммануэль Лонштейн. Умение Эми заводить друзей и врагов – в равной степени и восхищало Змея, и пугало, и злило.

Юный наивный Рюичи был прав, закрывая своё сердце на замки, пряча его под высокие горы, где никто не найдёт, никто не отыщет.

Не прав он был в другом. Что только из-за шантажа и террора нужно беречь своё сердце от любви.

Нет. Любовь сама зашла, угнездилась, потопталась в его душе стройными ножками, обутыми в ролики класса «агрессив», и решила, что не уйдёт.

Наивный Рюичи не знал, КАК больно и как страшно, когда это чудо с крылышками, куда-то исчезает, куда-то попадает, пропадает, а ты ничего не можешь сделать. Даже отыскать.

Змей десятки раз себе обещал, что больше никогда ни за что её не отпустит, не позволит встрять в неприятности! Закроет её… Спрячет ото всего и вся в золотой клетке, с мягким зелёным бархатом и шёлком, тёплым вишнёвым деревом и белым мехом. Он бы сделал для неё всё… Но раз за разом запирал свои мысли и свои речи на замок, не давая себе сломать её крылья.

Он мог сделать столь невообразимо много… Но единственно возможным, единственно правильным решением, что сделать для неё, было – не ломать её, не перекраивать под себя, под своё спокойствие, свою безопасность.

Естественно, ему хотелось именно этого! Чтобы она сидела дома, варила кофе, пекла хлеб, занималась уютом, предпочла свою науку и студентов. Но этого хотел ОН. Её мечты были иными. И важно было не то, что он не мог их сломать, мог как раз. Важно было то, что он позволял ей лететь, разве что поддерживал тогда, когда ей это было нужно.

Но вот в такие моменты, когда он понимал, что его малышка в очередной раз где-то… и вполне может быть в беде, он думал, так ли правильно он поступил? Может быть, плевать на чувства, на её мечты? Пусть бы сидела со своей наукой!

И с ужасом для себя самого понимал, что нет, не сидела бы. Не осталась бы у него на руках и выцветшая оболочка. Он бы похоронил её, сгоревшую, не желающую жить… И ушёл бы сам, чтобы хотя бы там, за чертой смерти, сказать ей то, что никак не получалось сказать в реальности. То, что было таким важным и таким неважным одновременно.

Важным, потому что он хотел, чтобы она знала.

А неважным, потому что говори, не говори – а чувств это не изменит.

Вздохнув, Змей отложил в сторону электронные папки, устало потёр глаза. Четыре утра?

Что ж, можно поспать до восьми часов. В восемь пятнадцать будет планёрка. На планёрке будет… много чего будет. В том числе и обсуждение официальных розыскных мероприятий капитана Эммануэль Лонштейн.

Вначале тех, которые совсем официальные, чтобы пустить пыль в глаза военным, которые готовы были землю рыть носом, лишь бы только найти. Эти Змея интересовали мало.

Вторая часть планёрки была чуть ближе к действительности. Те немногие избранные, кто действительно знал, что капитан Лонштейн до этого была на связи и после этого пропала, начали своё расследование. Змей напрасно гнал от себя мысль, что ничего хорошего от этих людей он не услышит. Если что Эммануэль Лонштейн и умела поистине виртуозно – так это вляпываться в большие, очень большие и крайне большие неприятности.

Потом ещё одна планёрка – уже общая, начальственная. Там предстояло так же выступить в двух актах. Вначале пустить пыль в глаза, затем раскрыть, как реально обстоят дела.

Котика подобное словоблудие злило, Змея – забавляло. Пока Котик злился и пытался взять себя в руки, Змей в подобных обстоятельствах со змеиной усмешечкой напоминал, что они не подчинённые, они партнёры, … как минимум. Многозначительные фразы и затаённая насмешка в глубине глаз этого пресмыкающегося нешуточно бесили военное начальство.

Но да, был такой грешок. Они не нужны были русскому патрулю, это патруль был нужен военным. Несмотря на то, что в структуре власти и подчинения, находились они на одном уровне, из-за меньшего уровня формализации и бюрократизации, в русском патруле дела обстояли в разы приятнее, в разы быстрее. И в разы качественнее. Это объясняло, например, и почему отдел зачистки был в прерогативе не военной неповоротливой машины, а динамичного и быстрого патруля.

А ещё это объясняло, почему некоторые щекотливые вопросы, чаще решали на стороне патруля.

Военные очень не любили за это патруль. Патруль платил «взаимностью».

Тот, кому пришло в голову однажды это разделение, был однозначно политически мудрым человеком. Политика штука такая, неприятная сама по себе. А в вопросах подчиняемости кому-то кого-то… и подавно.

Но, как и у любой палки о двух концах, в этих вопросах есть свои сложности и есть свои приятные стороны.

Например, аккуратно (совсем невинно покачивая погремушкой на хвосте, по словам Эми) поставить на ключевые позиции СВОИХ людей. Обязанных, незаметных, неприметных, послушных.

У Змея был широкий арсенал возможностей, в том числе откровенно нелегальных. Но не пойман за руку, а значит и не бит.

Змей просто был достаточно любезен, чтобы не бить других и не вынуждать их откровенно прогибаться. Он называл эти отношения «деловыми, взаимовыгодными» и честно придерживался этой политике, пока его … деловые партнёры выполняли ту роль, которую от них ждали.

Если это кого-то не устраивало, что поделать, Змей не держал. И, откровенно говоря, это было самым худшим из того, что могло случиться с его бизнес-партнёром.

День тянулся и тянулся.

Змей занимался делами, и по его спокойному лицу невозможно было даже предположить, что с каждым часом он мрачнеет всё больше и больше…

То, во что верить не хотелось, становилось всё отчётливее, неизбежнее, очевиднее.

Эми пропала.

Да, безусловно, десятки раз Змей верил в неё.

Но не бояться за ту, у которой было его сердце целиком… он не мог.

Он знал хорошо, что ровно в полночь, не получив от него подтверждение того, что исчезновение Эммануэль Лонштейн является частью операции под прикрытием, начнёт работу не один десяток человек.

Он знал это отлично.

Но…

Ещё никогда не было так стыло в груди.

Ещё никогда так не ныло сердце.

Он бы хотел ошибиться. Всё бы за это отдал. Но…

Змею не нужно было говорить, что шанс на его ошибку уменьшается с каждым часом. С каждой минутой…

Ночь он провёл без сна, изучая информацию, которая пошла вначале тоненьким ручейком, потом потоком.

А утром раздался звонок.

- Леонид Александрович, - даже не взглянул он на вызывающего. – Есть информация?

- К моему стыду ничего действительно… обнадёживающего. У тебя?

- Работают, - негромко ответил Змей. – Но… как сквозь землю…

- Как сквозь землю, - отозвался эхом профессор Борисов, чья правнучка бесследно исчезла. – Я к Вере… обратился, - с трудом сказал он.

Змей, только-только наливший себе кофе в кружку, расплескал на себя обжигающий, чёрный как смоль напиток.

- Что?!

Леонид Александрович горестно и болезненно хохотнул.

- Ты знаешь.

- Знаю… Мне Эми… - Змей прокашлялся, - рассказывала… в двух словах. Но даже этого хватило… Я… просто.

- Да, - Леонид Александрович кивнул, даром, что собеседник не мог его видеть, устало опускаясь в кресло. – Да…

Вера…

Змей мало знал о том, что собой представляет семья Борисовых. Знал только, что очень немноголюдная. Знал, что не всё там легко и просто…

Знал, что мужская часть периодически отличалась… в плохую сторону с отношениями, теряя самых любимых и дорогих. Женщины в роду, впрочем, были ничуть не лучше в этом смысле. Верочка была исключением.

Среди своей семьи однолюбов, Вера отличалась полигамностью и эпатажностью. Любила адреналин, светскую жизнь, роскошь, иногда чрезмерную. Крайне не любила Вера семью, науку, военную дисциплину и всё, что было с этим связано. Выскочив замуж за французского аристократа, по её собственному же определению «подороже продав красоту и юность», она поменяла фамилию и образ жизни, стала светской красавицей, аристократкой. Её обожали в самых разных кругах с той же силой, с которой не любили в семье.

Особенно ярился Леонид Александрович.

Рождение правнучки примирило его с образом жизни Веры. Но до конца ни он ей не простил этого выбора, ни она не простила ему того, как яростно он требовал от неё «остепениться» и «быть умницей».

И вдруг добровольное обращение к ней за помощью? …

С точки зрения Эми во всём этом было одно весёлое обстоятельство. Вера, несмотря на свою полигамность и любовников, замуж второй раз так и не вышла. И дни свои коротала будучи главой нескольких фондов, которые занимались поддержкой талантливых молодых учёных.

«От судьбы не убежишь», - философски вздыхала Вера. – «Но ты – лисица-хитрица, откуда ты всё знаешь?!»

Эми улыбалась и молчала.

Вера вздыхала ещё тяжелее и в очередной раз махала рукой, повторяя вслед за племянницей:

«От судьбы не убежишь».

- Когда ждать результаты? – тихо спросил Змей.

- Суток через трое, не раньше.

- И на что больше ставите, Леонид Александрович?

- На то, что это не наш случай, - с тяжёлым вздохом признался профессор Борисов. – Моя правнучка хороша. Она – гениальный практик. Но в тайную подводную лабораторию… ищут обычно всё же теоретиков.

- А она практик.

- Она – практик.

Мужчины помолчали.

- Значит, я ищу дальше, - негромко сказал Змей. – Леонид Александрович, вы же знаете, я найду. Где бы она ни была. На дне моря, в небесах, за их пределами. Найду и верну обратно.

Прадед Эми тяжело вздохнул:

- Найдёшь… и делай с ней всё, что захочешь! Балбеска малолетняя! Знает же, как за неё переживает… и ни одну бочку пройти не может!

Рюичи хохотнул:

- Я сделаю с ней страшное, Леонид Александрович, я на ней женюсь.

- А если она не согласится?

- Я спрашивать не буду. Просто поставлю перед фактом. Что она, в очередной раз, попала в неприятности, и теперь, как и полагается во всех правильных… сказках, я могу делать с ней всё, что захочу.

Профессор хмыкнул:

- Она же попытается сбежать.

- Дельная мысль. Подумаю о том, как этого не допустить, спасибо.

- Она будет ОЧЕНЬ сопротивляться, Рюичи!

- Счастливая новобрачная супруга? Очень сопротивляться? Нет. Это будет не в моих интересах.

- А если… - тихо спросил старик. – Она… не найдётся?

- Я умру. И приведу её обратно, где бы она ни была.

- Плохая идея, Рюичи. Она не сможет жить без тебя.

Змей задумался и… не стал спорить. Потёр нервно щеку. Мелко дергался нерв. Неприятно. Доставуче.

Он ощущал себя уставшим до бесконечности.

Но вместе с тем – азарт охоты впервые за долгое время чуть подогрел его «драконью холодную кровь».

- Я верну её, Леонид Александрович. Верну. И нам, и в патруль. Никуда она не денется. Не сбежит. Даже если захочет.

- Спасибо тебе. И… береги себя.

- Вы тоже, Леонид Александрович. Вряд ли Эми одобрит, если из-за того, что она отправилась в незапланированный отпуск, мы тут… места себе не находили.

- Да… Ты прав, - профессор Борисов взял себя в руки. – У меня тоже есть у кого спросить. Вдруг что-то узнаю.

- Да. Спасибо.

- Тебе спасибо.

Разговор закончился. Змей посидел в кресле, задумчиво глядя на отчёты.

Что ж…

Единственное, что на текущий момент он мог сказать, что лёгкая кавалерия и артиллерия не помогла.

Теперь предстояло дождаться, когда из-за горизонта подтянутся тяжёлое вооружение.

Если не помогут и они, у Змея были и ещё более опасные и тяжеловесные помощники.

Проблема была только одна: в обычной жизни их применение – это как из лазерного импульсатора по воробьям.

А вот если их применение будет оправдано… Что ж, одним замужеством мисс Эммануэль Лонштейн не отделается…

Позволив себе мрачную усмешку, Змей вернулся к делам. Дел было много. Например, составить весь пакет документов на нового члена русского патруля, Леду Варгу. С многоуважаемого аудитора были сняты все обвинения в государственной измене, но вы же знаете пункт семь вашего договора о приёме на работу? Белоснежная репутация, да… Мы, конечно, понимаем, но…

Начальство, оказавшееся между молотом и наковальней, лебезило перед Варгой, но стояло на своём: вернуться в аудиторский корпус она сможет не раньше, чем через тридцать шесть месяцев, когда закончится вся длительная внутренняя проверка. Но если она хочет… то, конечно… Леда плюнула и написала заявление об увольнении сама, даже без отработки. Вывалила на начальство не структурированную информацию, добытую в Меко-12, и ушла, чеканя шаг. Аккурат к Змею.

Тот похохотал, посетовал, что Эми его убьёт, и решительным росчерком подписал заявление о приёме на работу.

Леда начала принимать дела, Серхио радостно поил её кофе, угощал пирожными и радовался тому, что они работают отныне вместе. Мало-помалу из глаз Леды ушёл стылый лёд, и она даже начала через силу улыбаться.

У Змея отчёты продолжали накапливаться, как снежный ком. Но пока в каждом следующем повторялась только одна фраза: «Полезной информацией не располагаю».

Змей ждал. Выжидал.

И дождался.

Телефонный звонок раздался уже поздним вечером, когда Змей, закинув ноги на стол, сидел с чашкой кофе и бутербродами. Запоздавший завтрак, так сказать…

- Сидишь? – спросила женщина с тяжёлым вздохом.

- Сижу, - согласился Змей весело.

- На сухомятке?

- И на ней тоже.

- Она оторвёт тебе голову.

- Если сама выберется из той беды, куда угодила, то да, оторвёт.

- А если не выберется – оторвёшь ты?

- Я пока над этим думаю.

- Думай положительно? И у меня будет повод её у тебя увести.

Змей хохотнул:

- Не надоело ещё, Анют?

- Ты слишком пресно сейчас реагируешь, а её это вообще не задевало… Придётся придумать что-нибудь ещё.

- У тебя фантазия весёлая, придумаешь. … Ты знаешь, что с ней случилось, Ань?

- Нет. И я тебе больше того скажу, никто не знает. Но… у меня есть информация. Вряд ли она будет полезна, потому что всё это время нам вешали лапшу на уши. Но стало это понятно только сейчас… Когда начали сводить концы воедино. Готов послушать?

- Всегда готов. Встретимся в нашем баре?

- Нет. Не хочу, чтобы меня видели. Давай в том месте, в котором обычно на троих?

Взгляд Змея чуть потяжелел.

На троих?

На троих они встречались трижды. Первый раз, когда Эми знакомила его с Пантерой, под очень весёлой историей, и случилось это в тюрьме. Второй раз они встретились в церкви, когда Пантера передала им очень важную информацию. Третий раз – в океанариуме.

И это место было единственным «обычным» среди всех.

Слова Пантеры можно было трактовать однозначно и несколько в другом ключе, не том, который можно было воспринять, если кто-то подслушает. Это обычное дело, обычный разговор, обычная встреча.

Таким образом, собеседница доводила до Змея, что она придёт не одна, а с «хвостом». И цели хвоста она не знает, а потому и рассказать не может. Но не исключает, что её попытаются убить.

- Что ни говори, а местечко там шумноватое, - пробормотал Змей. – Зато кофе они варят отменный. Увидимся там. В обычное время.

- Увидимся, - ровно сказала Пантера.

Змей положил трубку, задумчиво постучал пальцами по столу.

Итак.

У Пантеры есть информация, за ней «хвост», который она не может объяснить. С одной стороны, это может быть тоже связано с Эми, с другой стороны это может быть связано с другими делами.

Если вопрос в Эми, то это след.

Если нет – то это всё бессмысленно.

Бессмысленности не хотелось.

Но то, что это будет След Змей не верил.

Не в этот раз.

Через пару часов, в семь часов вечера, в океанариуме он взял ладошку Пантеры и поднёс к губам.

- Всё хорошеешь, Анна.

- Спасибо, Первый. А ты - не меняешься. Заклинание что ли это какое?

- Ага, - хохотнул Змей. - Драконья вечная молодость называется. Пройдём?

- Пошли в акулий сектор? Там таких новых акул подвезли!

- Пойдём.

За тихим разговором они прошли к акульему сектору. За разговором ни о чём погуляли по океанариуму, потом тихо разошлись.

Вся информация, собранная Пантерой, была записана на маленький голографический носитель и передана мужчине при первом же соприкосновении их рук.

Устроившись вечером в своём защищённом кабинете в русском патруле, Змей запустил запись.

«Доброй ночи.

Зная тебя, Первый, ты сразу же, как только мы разойдёмся, запустишь запись. Значит это будет ночь.

Рассказ будет длинным, но я постараюсь покороче.

Её звали Рысь. Ту, которая основала кошачью группировку. Того, кто пришёл почти вслед за ней и влюбился до беспамятства, изначально звали Ирбис. Чувствуешь созвучие?

Она создала группировку, но одновременно с этим она работала под прикрытием. И когда пришло время Эми вытащила её из всего этого... дерьма и вернула домой: в военный сектор.

От своего имени Раиса ей пришлось отказаться примерно в то время, когда она стала Рысью.

Но Эми постаралась подобрать что-то созвучное, и она стала Алисой, заманивающей простаков в нору.

Ирбиса переименовали в Рысь, и он занялся кошачьей группировкой.

Тот, из-за кого пришлось выводить Рысь-Алису из игры, оказался предателем... И там была своя грязная история, в которую я, признаться, не лезла. Хотя, может быть, и зря. Сейчас сказать всё равно нельзя.

Какое-то время всё было обычно и обыденно. Кошачья группировка работала именно в том распорядке, в котором работала до этого.

А потом случилось... это.

На Рысь-Евгения и отныне именно его я буду подозревать, когда говорю Рысь, вышел контакт. Договор был возмутительно и восхитительно прост.

Кошачья группировка ходит по острию ножа. Но чтобы оказаться в безопасности, нужно было иметь базу там, куда ... не дотянутся алчные ручишки даже самых лучших патрулей.

Контакт предложил: «Я вам базу в таком месте, где вас не достанет вообще никто. Вы - будете выполнять на меня непыльную работёнку. Но отказаться от её выполнения, вы не имеет права. Никогда. Пока я жив. Пока живы члены вашей группировки».

Звучало фантастично, но Рысь подумал и согласился.

Так кошачья группировка получила контракт на утечку мозгов. В самую лучшую лабораторию. Из возможных. Располагающуюся, - Пантера в записи мерзковато усмехнулась, - в космосе».

Змей остановил запись, отошёл от стола, забрал приготовившийся кофе. Размялся в зале, сходил в душ, спрыгнул до ближайшего ресторана, работающего круглосуточно, поел и вернулся.

Всё это время он думал, думал, думал. У него была информация, в том числе и о том, о чём сейчас говорила Пантера.

Самая лучшая научная лаборатория, которая занималась делами, которые касались ВСЕЙ Земли в глобальном смысле, существовала. Туда приглашались только лучшие учёные, гении в своём деле, теоретики от бога.

Но не практики. Практики в этой лаборатории были откровенно бесполезны.

Они не могли привнести в науку именно науку.

Практики были полезны на своём месте.

В этой лаборатории разговор шёл на юнионе - международном языке, который в степени достаточной, чтобы общаться на бытовом уровне, знал каждый человек, отучившийся в средней школе.

И была только одна проблема.

Змей знал, где располагается эта лаборатория. Совсем не в космосе. Она располагается на дне океана.

Снова запущенная запись началась с того, что сама Пантера отсалютовала кружкой с кофе.

«Ты многое знаешь, Первый. Слишком многое, я бы сказала. Уверена, ты отлично знаешь, где находится Земная лаборатория. Точно не в космосе.

Но точно так же, кадры, которые захватывала и препровождала на орбиту кошачья группировка, отправлялись в космос. И точно не на орбиту Земли или Луны.

К сожалению, Рысь не знает, на кого он работает. Никто в кошачьей группировке никогда не видел заказчика.

Более того, никто не знает, КАК заказчику переправляют живой товар.

Похищенного, назовём вещи своими именами, погружали в спасательную космическую станцию и направленным выстрелом эвакуационной пушки отправляли по координатам. Каждый раз - разным.

Затем приходило сообщение о том, что посылка успешно доставлена.

И... всё.

Прежде чем ты скажешь, что можно связаться с заказчиком, я озвучу это сама. Нельзя. Нет обратной связи. Каждый раз это был его вызов, каждый раз - с разных координат.

У кошачьей группировки попросту нет ничего, что могло бы привести к заказчику.

И есть кое-что ещё, Первый. И это кое-что, уж прости, тебе совершенно не понравится.

У кошачьей группы с самого начала был список, по которому они работали. Сначала список казался бесконечным, столько имён. Но... в последние года полтора список начал решительно и кардинально укорачиваться. В тот момент, когда Эми направилась в Меко 12... в этом списке было всего две фамилии. Фамилия профессора Дашко. И фамилия профессора Борисовой. Её фамилия.

Как ты знаешь, профессора Дашко кошачья группировка не получила. А Эми переправили привычным маршрутом. Сообщение о том, что посылка пришла, было получено. А потом было получено ещё одно сообщение, что на этом контракт с кошачьей группировкой разрывается в одностороннем порядке. Заказчику было очень приятно поработать с такими наёмниками, которые умеют делать своё дело чётко и качественно, но на этом контракт закрыт. Сумма неустойки выплачена на счета группы. Хорошего космического дня».

Ручка кружки осталась в пальцах Змея. Слегка озадаченно на неё посмотрев, мужчина выбросил её в мусорное ведро, туда, где уже были четыре её товарки, задумчиво взялся за осиротевшую кружку, делая глоток.

Итак. Та информация, которую передала Пантера, делала это дело практически безнадёжным.

У всего человечества не было способа найти человека в космосе.

У всего человечества не было способа использовать в космосе джамп.

Можно было даже не надеяться на то, что в одном из двух вопросов Змей будет первопроходцем.

Увы, это не про него. Его сила была в другом. Совсем, совсем, совсем в другом.

Но это не значило, что нужно было сдаваться и опускать руки.

Это значило, что пришло время тяжёлой артиллерии.

Допив кофе, показавшийся безвкусным, Змей снял трубку и набрал номер, цифры которого были записаны только у него в голове.

А когда ему ответили, сказал только одно:

- Она пропала.

И на том конце его отлично поняли...

Глава 20. Детские голоса

Расхаживая по «своей» комнате, Эми мурлыкала себе под нос старинную французскую балладу. Голос у неё был … и на этом можно поставить точку, но звучание прекрасных слов успокаивало её саму. Дни текли неспешно, картина не спешила меняться.

Пётр Андреевич больше не призывал Эми к себе, а ей чудовищно не хватало информации.

С Мартой сложился вооружённый паритет. Она делала вид, что «не замечает» некоторых прогулок Эми по базе. Эми в ответ точно так же не посещала некоторые «открытые» для посещения места. Лишь однажды, пользуясь тончайшим люфтом, она заглянула в учёный сектор. Люди там выглядели… получше. Они явно начали питаться нормально, опять. Но точно так же, хорошо было заметно, что отчаяние патокой висит в воздухе. В учёном корпусе было что-то неладно. Но что?

Это было не той задачей, которую для себя поставила Эми.

Сначала было нужно разобраться с вопросом, куда более важным. Марта. Пётр Андреевич и эта станция. Чем больше Эми изучала её, тем больше вопросов поднималось. Намертво заблокированная сеть была не единственной настораживающей историей. Ещё были теплицы, которые работали в полноги. Ещё были системы очистки, которые работали почему-то на полную мощность. Были системы воздухоподачи, которые были вообще выключены, как будто больше всего Марта боялась именно воздуха. Были отключённые системы эмулирования земного притяжения на большей части корабля.

И была Марта, которая заведовала всем этим. Только как-то очень странно. Больше всего она напоминала надсмотрщика, который существует сам по себе. И охраняет не пленника, пленник сам сидит спокойно в камере, по своей воле отбывая заключение. Нет. Надсмотрщик охранял как раз-таки камеру. Чтобы пленник там не закрылся.

Пришедший в голову образ был слегка безумным. Впрочем, как и сама ситуация вокруг. А ещё натолкнул на другую мысль. Несколько более интересную и более близкую к возможной реальности. Пат. Каждая из сторон имеет что-то на другую. И ни одна без другой не может.

Могла ли Эми на это повлиять? Безусловно, нет. Нужна была информация.

Информация скрывалась в заблокированной сети.

Чтобы добраться до сети, нужны были три вещи:

Время. То есть нужно было, чтобы Марта куда-то делась.

Корневой терминал. Не капитанский, а именно корневой. То есть тот терминал в сети, сигнал которого повторяют остальные терминалы.

И кодовое слово.

У Эми были подсказки. Были мысли, были даже предположения, и какое слово может быть ключом. И где располагается терминал.

Не было самого главного – времени без надзора Марты.

О, конечно же, можно было пойти на открытую конфронтацию. Можно было бы даже вывести женщину из строя! Но это было неразумным ходом. Эми была тренированным оперативником. Марта – обычной женщиной.

Но если сама Эми была на станции всего лишь гостем, то Марта здесь была пусть и не хозяйкой, но явно успела узнать гораздо больше. От яда в еду никакой талант не спасёт. И тайну трёх минут в космосе девушка тоже не смогла бы реализовать. Нужно было что-то ещё.

Был и ещё один важный момент. Эми не знала до сих пор, что заставляет Марту двигаться. Какие у неё причины. Чего она хочет, чего боится.

Глупость сделать легко. Сложно глупость не сделать.

Нужно было выжидать. И гостья четвёртой станции выжидала. Читала. Иногда изучала станцию. Снова выжидала.

Не пыталась найти общий язык с Мартой, женщина ненавидела её истово и слегка даже пугала накалом этого чувства.

Эми сосредоточилась на том, что у неё получалось лучше всего – на поиске информации. И на сведении её воедино. Она не могла открыто сводить информацию, а держать в голове всё узнанное было сложно. Нельзя было найденные ключи где-то писать в открытом месте. Но и дробить информацию и прятать её, как в шпионских романах, внутри страниц бумажных книг, было бы страшно. И Эми поступила по-другому. Она же учёный? Её же в этом качестве сюда доставили? В этом. Вот она и будет заниматься, пусть в библиотеке. Но совершенно открыто. На этом терминале.

То, что Марта лазила по её файлам, Эми знала. Как и то что, к сожалению, на другой терминал эти файлы Марта не перенесла. Если бы перенесла, возможно, было бы немного легче. Чуть-чуть. Потому что файлы были с двойным дном. Нет, не вирус, зачем. Всего лишь троян.

Но Марта была осторожна или очень плоха с компьютерами.

Эми не расстроилась особо. Это был лишь запасной план, один из.

Главное назначение всех этих документов было другое – сведение информации воедино. Шифр из формул и математики. И даже простейшая математическая модель, чтобы обсчитать вероятности тех или иных вариантов событий. Да, совсем не идеально работающий. Но идеальный здесь и не нужен был. Нужен был рабочий. Рабочий же наглядно демонстрировал, что Эми не хватает информации. Категорически не хватает. В составленной модели сияли лакуны размером с чёрную дыру, и они же нахально поглощали всё окружающее.

Нужно было понять хотя бы для начала, сколько было станций!

Почему-то девушка искренне считала, что это важно.

Но даже эта тайна оставалась пока за семью печатями.

Не только днём, но даже ночью вся эта информация будоражила капитана Лонштейн. Занимаясь в тренажёрном зале, передвигаясь по станции, Эми думала-думала-думала, анализировала, вычисляла, проверяла свои догадки и снова думала. Но пока ей казалось, что всё напрасно. Что проку от её размышлений не будет.

Но это было не так. Капитан Лонштейн не знала о том, что подобно акуле, кружащей вокруг добычи, она подбирается всё ближе к одной очень важной встрече и одной очень важной частице паззла.

Но раньше всё же случилось кое-что ещё.

Эми не знала, какой это был день, какая неделя, какой месяц. Она не могла даже толком сказать, сколько провела на станции времени. Иногда, когда она просыпалась, у неё складывалось ощущение, что она провела во сне не свои стандартные шесть-восемь часов, а больше. Немного больше. Или много.

Это просто был день, когда Марта была зла и металась фурией по станции.

Это был день, когда потихоньку улучшаемая математическая модель для расчёта вероятностей, абсолютно отказалась работать при расчёте обычной ситуации. А бэкап отказался восстанавливаться. То есть всё нужно было начинать заново.

Это был день, когда в корпусе учёных, Эми просто не увидела никого из людей. Она знала точно, что они там есть, нет, она себе ничего не придумала. На стене был экран мониторинга их состояния, и если очень специфически встать, можно было в отражениях его увидеть. Если верить этому экрану, все обитатели блока спали.

Это был день, когда девушка, бродя по станции, услышала плач. Женский, тихий и уже абсолютно безнадёжный. Так плачут люди, у которых не просто умирает последняя надежда, а те, кто сами, вот этими заскорузлыми руками, вот этой ржавой лопатой, сам же её и закопали…

А глубоко за полночь по внутренним часам на Эми снова накатил страх. Безотчётный. Животный. Пугающий. Страх, от которого хотелось забиться в угол комнаты, зажать уши руками и отчаянно скулить, чтобы заткнуть его. Страх был сильным, подавляющим. Чуждым.

Это был не страх психики, о нет. Это было что-то из базовых примитивных физиологических реакций. Проще говоря, это не было чувством Эми, её реакцией на происходящее. Это было что-то извне, что-то транслировало некий… сигнал, волну, передачу – что угодно, из-за чего организм воспринимал это … подобным образом.

Но осознание причины не избавляло Эми от последствий.

Вслед за страхом пришли лёгкие галлюцинации. Звук. Скрежет. Скрежет, от которого сводило зубы, от которого ныл позвоночник, превращаясь в вибрирующую струну. Звук, который напоминал фильмы-катастрофы, когда космическая станция разваливалась. В космосе-то. Где подобных звуков быть и не может. Но звук был. Или Эми он слышался.

Ни один, ни второй вариант нельзя было сбрасывать со счётов.

Вслед за звуком пришёл шум.

- Ты знаешь, что я знаю, я знаю, что ты знаешь, - напевал звонкий детский девичий голос. – Мы пленники заграды, не ищем мы награды. Я знаю, что ты знаешь. Ты знаешь, что я знаю, но в этих прятках страшных, осаленный – мертвец. Идёт по коридорам, ползёт по потолку. Заглядывает в комнаты, скребётся по утру. Поживу ищет голодно прокуренный мертвец! Заглядывает в комнаты, стучится и скребётся, и голодно упрашивает выйти поиграть! Раз, два, три, пять, я иду тебя искать!

«Пять?!» - оцепенение и страх слетели мигом. Не четыре! Пять. Ну, конечно же! Пять!

Нигде не было сказано, что станция «004» выступала, действительно, той самой четвёртой станцией, которая была мирной и обеспечивала жизнедеятельность остальных станций! Это было просто номером. Кодовым, если угодно. Но не порядковым!

И в раскладах Эми эта простая деталь неожиданно встала на место, разворачивая картину, которую она составила, под другим углом. Четвёртая станция сообщила о саботаже. Но что, если это была не станция «004»? Что если под третьей станцией, на которой было что-то не так, подразумевалась именно станция с инвентарным номером «004»?

С чего Эми соединила третью порядковую станцию и четвёртую инвентарную? Что ж. Отчасти это была интуиция. Отчасти – это были открыты в тех самых бумажных книгах. Открытки полные печали, смирения, тоски. Понимания того, что обратно уже никто никогда не вернётся. Не потому, что спасатели не придут. Нет.

Жители этой станции точно знали, что они никогда не вернутся обратно, гораздо раньше. Ещё даже до того, как спасатели не пришли.

Болезнь.

Если допустить, что болезнь пошла с этой станции, тогда… Тогда что?

Что-то это меняет?

Ни да, ни нет.

Эми потёрла лицо. Интересная задачка немного выбила страх из её лёгких. Но … воздух. Воздух? Воздух был странным. Слегка кислым. Нет, не словно в него что-то подмешали. Словно включились станции прочистки воздушных масс.

Ещё один момент приплюсовался к общей копилке.

А потом в дверь постучали.

Первая мысль была безотчётной и дурацкой: «бежать». Бежать со всех ног, кинуться, куда глаза глядят, прыгнуть в джампе и плевать на то, что текущая формула убьёт капитана Лонштейн. Просто бежать.

Заставить себя встать с кровати и двинуться к двери, Эми смогла… даже не столько на чистом упрямстве, сколько на вспоминании о Змее. Он бы пошёл. Ещё и посмеялся бы над напарницей. «Такая большая девочка, а веришь в сказки о привидениях?»

Нет. Капитан Лонштейн не верила в сказки о привидениях. Капитану это по должности было не положено.

А вот Эми…

В конце концов, должны же быть у хрупкой девушки свои маленькие тайны? У Эми они были. И она боялась. Почему? Ну… во-первых, потому что ролики – это всегда толпа. У толпы всегда есть наготове свои легенды. Во-вторых, потому что ролики – это подземка, а у подземки есть свои истории, которые можно объяснить рационально, но вот делать этого на деле не стоит. Чтобы свои не порвали на кусочки. Наконец, временной джамп не укладывался в физическую картину мира, но ведь существовал?! Так и здесь. Если какое-то явление не укладывается в вашу картину мира, может быть, это вы просто не всё знаете о мире, в котором живёте?

В общем, капитан Лонштейн боялась. Но к двери подошла и, подавив в себе детское желание спросить «кто там?», решительно её толкнула.

Пустота.

Чего стоило ожидать.

А потом на стене, на полу, на потолке – вспыхнули следы. Детские ручки, детские ножки пробежали в одну сторону, потом в другую. Снова в одну и снова в другую.

Досадным было только одно. Картина была слишком хороша, слишком симметрична и слишком … математически идеально. Расстояние между ладошками и ножками было выверено излишне идеально. Так никогда не пробежался бы настоящий ребёнок. Но так отработала бы простейшая математическая модель.

Свет вспыхнул. Погас.

Загорелся аварийный источник.

Наверное, в этом месте, здравомыслящий человек закрывался в своей комнате, чтобы до утра оттуда не выглядывать. Ни в коем разе.

Так бы поступил нормальный человек.

Относилась ли к ним капитан Лонштейн? … Э… оставим этот вопрос на рассмотрение потомкам.

Вернувшись в комнату, Эми схватила планшет с картой станции, прихватила жилет, накинула, застегнулась и выбежала в коридор. Страшная песенка удалялась, дальше и дальше. Девушка кинулась ей вдогонку. И упустила из вида.

От обиды топнула ногой и осмотрелась. Так… Библиотека налево. Если этот феномен имеет какую-то структуру и является искусственно созданным, значит, велика вероятность, что его цель загнать всех по местам. В библиотеке вряд ли кто-то может быть ночью. Особенно в свете того, что там блокировались двери и попасть внутрь до расписания было невозможно. Как и выбраться оттуда.

Теплицы? Нет. Тоже непохоже на правду. Третий вариант – жилые комнаты персонала. Проще говоря, там, где жила Марта.

И можно было прогуляться и туда… Но…

Охотничий инстинкт стих, уступая место оперативнику.

Да. Прогулка туда могла дать информацию, но с тем же успехом это могла быть и ловушка. Если по какой-то причине за происходящую мистификацию ответственна Марта, то Эми ей информацию о себе даст, как и повод для размышлений, а сама далеко не факт, что получит что-то. Так что… развернувшись, девушка припустила обратно в свою комнату. Следующий набор действий был отработан уже до автоматизма. Войти в систему, разорвать спусковой крючок зацикленных данных, забраться в кровать и постараться уснуть.

В какой-то мере у Эми это даже получилось. Она уснула, а проснулась, когда всё повторилось в обратную сторону. Теперь голос звучал не девичий, а мальчишеский. Чуть уставший голос.

- Рассвет не наступит, здесь царствует ночь, мертвец никого не поймал. Он тихо скребётся, но дверь заперта, все спят. Тишина, тишина. Здесь царство живых, их покой не тревожь, ползи себе дальше, ползи. Здесь царство живых… но живых мертвецов. Спасения здесь не найти…

Эми, приподняв голову над подушкой и дотянувшись до планшета, тут его и выронила. Мертвец и спасение? Сон и живые мертвецы?

Неужели зашифрованное послание? Но чьё? Зачем?

Разгадать саму по себе загадку, скрытую в этой детской песенке, было не сложно. Частичка ответа у Эми была с самого начала. Кто-то был оставлен на верную смерть, он должен был перезапустить криокапсулы. Это он – мертвец. Остальные просто спят. Они вроде и живые, но в то же время – мёртвые. Живые мертвецы.

Итак. Ещё деталь. Ещё немного полнее вся история.

Но… спать.

Натянув на голову подушку, Эми приказала себе спать. И уснула.

Третья детская песня разбудила её сильно после полудня. По часам станции. Но с самого первого дня попадания на неё, этим часам девушка не доверяла. Зевнув, она приподнялась на локте, прислушиваясь. Но слова были … с помехами? Настолько с помехами, что сон слетел мгновенно.

Нет! Это не песенка! Это был фрагмент какого-то сообщения, и доносился он совсем не из коридора, а из бытового терминала, стоящего в комнате. Включить запись на планшете, чуть скорректировать частоты на вход, проверить на частице, записать-воспроизвести… Бинго! Звук!

А потом Эми просто записывала всё подряд, всё, что звучало из терминала, от начала и до конца, расхаживая по комнате.

Марта не заходила, хотя пару раз девушка её слышала и даже видела. Чуть сгорбленную фигурку, проходящую по коридору, зажав уши. Вместо завтрака, обеда и ужина, были простые бутерброды, весьма кривовато нарезанные.

Эми не обратила внимания, хотя и под чай всё съела. Она ждала. Ждала. Ждала.

Когда накатил новый виток страха, а передача оборвалась, можно было сказать только одно. Что бы здесь ни происходило, оно точно создано человеком. Пока не очень было понятно только когда именно. Но…

Глубокой ночью по своим внутренним часам, Эми вставила в планшет наушники, забралась в кровать, накрыла голову подушкой (детская песенка опять тревожила коридор, и снова отпечатки ручек и ножек покрывали стены и потолок) и включила звук.

«Седьмое мая.

Меня зовут Рири. Мне девять лет.

Я никогда не видела неба. Мама говорит, что оно бывает разным, но обычно – голубое-голубое. Конечно, скорее всего, мама говорит правду. Это же мама. Но как небо может быть голубым? Оно чёрное.

Чёрное-чёрное.

И холодное.

Мама говорит, что я очень смелая девочка.

Когда я вырасту, я хочу быть как моя мама! Смелой-смелой. Мне все говорят, что она очень смелая. И я хочу быть такой же!»

«Привет!

Меня зовут Рири. Мне десять лет.

Над головой всё такое же чёрное небо. И ничего нет вокруг кроме неба. Но я видела картинки и фильмы и мультики. Там небо голубое. И есть земля. Неужели так бывает?

Мама говорит, что да.

Наверное, маме виднее. Я с ней не спорю.

Мама часто плачет последнее время. Говорит, что скоро я лягу спать. Но она со мной не ляжет. Я не понимаю почему. Другие взрослые прячут глаза. Почему? Я не понимаю.

Мне страшно».

«Привет. Меня зовут Рири. Мне одиннадцать лет.

Мама говорит, что я не понимаю, почему это так важно, потому что я родилась здесь. На этой… станции. Что значит станция, я не очень понимаю.

Но это забавно. У меня появились друзья. Друзья – это интересно. А ещё весело. Мы вместе учимся. А ещё играем. И читаем книги в библиотеке. Мама говорит, что записи, которые мы делаем раз в год на уроке «Капсулы времени» - это очень важно.

Мама странная!

И всё же почему то небо голубое, а наше – чёрное?»

«Привет!

Меня зовут Рири, мне двенадцать лет.

Мама смеётся и говорит, что мне семнадцать лет. Пять лет я спала в капсуле. Но ведь это не считается! Я спала! Так что всё честно. Мне двенадцать лет. Мне нравится мальчик. Он живёт в соседнем блоке.

Мы проснулись на пару месяцев, чтобы провести обслуживание капсул. Я бы хотела больше никогда-никогда не ложиться спать.

Интересно, а нельзя ли не ложиться спать?

Мама говорит, что нельзя, да и вредно это.

Можно сойти с ума? Разве можно с него сойти? А куда с него сходят?

На пять лет выбирают кого-то, кто остаётся на станции.

Мама говорит, что, когда мне было десять, мама оставалась дежурить. Поэтому, когда я проснулась, мне показалось, что мама постарела. Она была здесь. Она и ещё два человека. Всего трое.

Подать заявку на это нельзя. Можно только быть «выбранной». Но я ещё слишком маленькая для этого, и через пару месяцев мы снова ляжем спать. Интересно, насколько вырастут те апельсиновые деревья?»

«Меня зовут Рири, привет всем, кто меня слушает. Мне тринадцать лет. Сегодня мы проснулись после длинного сна. Но никто не говорит, сколько прошло лет. Это скрывают так отчаянно, как будто невозможно узнать.

Почему-то нет связи с другими станциями.

Никто никому ничего не говорит.

А ещё неизвестно, когда мы ляжем спать обратно.

Апельсиновые деревья почти не выросли. Но это не те деревья. На двух крайних я и Арис оставляли свои имена.

Я не видела Ариса ещё, хотя мы должны были проснуться вместе.

Хочу быстрее вырасти! Может быть я пойму, почему так часто плачет мама?»

«Привет всем! Меня зовут Рири.

Мне четырнадцать лет.

Я девочка на станции в космосе, которая влюблена в самого популярного мальчика.

С каждым днём на станции всё больше и больше людей.

И никто не знает, когда мы ляжем спать обратно.

Кажется, уже никогда. Что-то случилось с системой обслуживания и капсулы больше нельзя использовать.

Арис. Мне нравится мальчик, которого так зовут. Он очень смешной и забавный. Он популярный. А ещё очень умный и не любит глупых девочек. Поэтому я учусь, учусь и снова учусь. Никогда не знала, что учиться – это так интересно.

Что нам расскажут завтра?»

…Привет…

Привет…

И снова привет…

Детский голос взрослел, вместе с его обладательницей.

А перед Эми разворачивалась трагедия станции 004 и взрослеющей девушки Рири. С каждым годом всё отчётливее осознающей свои чувства, их безнадёжность и то, что станция медленно вымирает.

«Привет, меня зовут Рири. Мне восемнадцать.

Я люблю мальчика, который собирается завтра жениться на девочке-ровеснице. Им обоим по двадцать один. Я знаю, что ничего не могу с этим сделать (да и не хочу), но мне больно.

Я влюбилась в него, когда мне было двенадцать. И это было даже забавно, любить соседского мальчишку.

Когда мне было шестнадцать, он начал встречаться с другой девочкой, утверждая, что я важнее, но слишком маленькая.

Я не успела вырасти. А у них будет ребёнок.

Мне обидно. Мне больно.

А ещё – грустно.

Ведь мои исследования с учителем не успели всего немного. Мы смогли наладить и запустить снова систему погружения в криосон. Вот только в беременности ей пользоваться нельзя, и новоиспечённая счастливая супруга, естественно, сам Арис Борисов – её супруг! Даже не переживает, что они останутся на базе вдвоём. Будет кто-то третий. Лишний.

Будет и будет… Пойду к наставнику. Нам ещё нужно настроить систему подачи хладогента к установкам. И настроить систему безопасности».

«Привет, это снова я. Меня зовут Рири, мне всё ещё восемнадцать. И полчаса назад моё имя выпало на колесе прощания.

Это означает, что через двадцать четыре часа, когда запустятся установки, на всей станции останутся только трое неспящих. Я. Арис и его беременная супруга Луми.

Полагаю, мне жизненно необходима комната при лабораториях, помощник. И … терпение. Очень-очень-очень много терпения.

А, и надо будет переместить корневой терминал системы. Мне не нравится мысль, что эти двое будут о нём знать. Нет. Достаточно будет того, что о нём буду знать только я. А знаешь, неизвестный мне слушатель, который однажды может быть будет слушать эти записи, что самое страшное? Я всё ещё его люблю…»

…От тихой безнадёги в голосе незнакомой Рири, у Эми по спине прошёлся ледяной холодок. О, да. Она знала эту интонацию. Слышала её неоднократно. В своём собственном голосе. И видела безнадёгу эту в своих глазах, когда говорила о Змее.

Оказаться в закрытом помещении с настолько любимым человеком, понимая всю безнадёжность ситуации? … Почему так больно?! И нет, Эми совсем не плакала. Это просто … пылинка в глаза попала…

Глава 21. Ночь в пустоте

Успокоившись, насколько это было возможно из-за некоторого созвучия ситуаций (да и нервы немного не выдерживали), Эми снова включила запись.

Во-первых, узнать, чем всё закончилось для Рири. Во-вторых, узнать, зачем она оставила в принципе эту запись проигрываться на станции. Должна же была быть какая-то причина?

«Привет, меня зовут Рири...

Мне восемнадцать лет, и кто бы мог подумать, я дура.

Звучит сказочно, правда? Но ... так обстоят дела. Было бы даже смешно, если бы не было так обидно.

На станции тихо. Мы не пересекаемся ни с Арисом, ни с Луми.

Они занимаются своими делами. Я занимаюсь своими делами. У меня есть исследования, и на ближайшие семь лет (а ровно столько длится цикл абсолютно безопасного сна), у меня очень много дел.

Я не боюсь холода и одиночества.

Мне даже не страшно, что вокруг станции всегда ночь и пустота.

Мне не страшно, что, скорее всего, я умру, так никогда и не увидев голубого неба.

Нет. Меня пугает только то, насколько мы оторваны от ... реалий. Насколько мы эмоционально бедны. И зациклены на себе.

Я влюблена в человека, который выбрал не меня, просто потому, что ему было комфортнее думать, что он делает это ради меня. Выбирает другую. А ещё он так и не понял, что я его люблю. То есть все мои намеки, все мои влюблённые глаза, все мои ... улыбки, прихорашивания, невинные попытки флиртовать - он не понял вообще ни-че-го!

Откуда знаю? Подслушала разговор. Его и Луми.

Луми боялась, что Арис снова будет уделять внимание мне, на что он сказал, чтобы супруга об этом не переживала. Арис уже давно смирился с тем, что я слишком в науке. А разлюбил меня, когда встретил Луми.

На этом месте, стараясь не реветь от дурацкой обиды, я снимаю лапшу с ушей той шестнадцатилетней дуры, которая верила в то, что ей говорят...

Ладно. Возвращаясь к делу.

Состояние Ковчега достаточно плачевное. На то, чтобы поддерживать всё население в состояние криосна, нужны ресурсы. А они исчерпывают себя. Нужно что-то, что можно использовать, как альтернативу. А её нет.

Ресурсов хватит на два-три цикла криосна, а потом люди будут медленно умирать и наблюдать за этим.

Кстати, мы видели ещё две других станции. Но они не отозвались на призыв. Словно там нет никого, кто мог бы наблюдать за криосном. Если так... мне очень жаль. Потому что у этих капсул нет контура безопасности, и их обитатели никогда не проснутся. Они станут из спящих живыми мертвецами.

Возможно, будь у нас ... возможности, я бы предпочла состыковаться с какой-нибудь из тех станций. Проверить, есть ли там люди. И проверить, нельзя ли оттуда прихватить ресурсы. Но у меня впереди много лет. Когда буду только я и наука. У меня есть книги. У меня есть уже знания.

Возможно, я найду какое-нибудь решение.

К тому же, Арис тоже будет работать над чем-то.

Я не знаю, над чем.

Но, наверное, мне не очень интересно».

«Привет.

Меня зовут Рири, мне девятнадцать лет.

Только что на моих руках умерла молодая женщина. Я не желала ей зла. Я не хотела, чтобы она умирала. Но она умерла, а у меня на руках остался её ребёнок.

Мне очень страшно.

Я не знаю, что с ним делать!

Я не знаю, что с ним вообще можно сделать!

В конце концов, это маленький пищащий комочек! У меня никогда не было детей, я не читала книг на эту тему...

И что мне делать?!

Что я вообще могу сделать?!

Арис молча записал новорождённого как «Петра Арисовича» в книгу регистрации и ушёл. Я видела его пару часов назад, когда он пил. А сама сижу с ребёнком, и понимаю, что практически седею от ужаса.

Мне девятнадцать. Я осталась одна с мужчиной, который потерял жену. И его маленьким ребёнком.

Мне страшно».

«Привет, меня зовут Рири.

Мне всё ещё девятнадцать лет.

Я молодая мама.

Каким-то чудом мы с Арисом смогли собрать установку для новорождённых ещё из тех времён, когда ковчег только отправился в космос.

Уже легче. Уже проще.

Я плохо сплю.

Ребёнок почти постоянно плачет.

У меня мешки под глазами, в ушах шум. Я сплю стоя, сплю сидя.

Но возможно позже будет чуть полегче.

Арис молчит. Он помогает изо всех сил. Но я вижу, что он чувствует себя виноватым во всей этой ситуации.

Он предлагал кого-нибудь разбудить, но я не согласна. Мы не тестировали выход из криосна вне цикла.

Поэтому отложим этот вариант... до другого раза. Я справлюсь. У меня просто нет другого выбора».

«Привет.

Меня всё ещё зовут Рири.

Мне уже двадцать.

Я всё ещё молодая мама. И совсем не чужого ребёнка. Это мой сын. Мой ребёнок.

И мой мужчина.

Мы пьём по утрам вместе кофе. Потом пока сынишка возится в колыбели, вместе работаем над двумя крупными проектами.

Потом готовим вместе обед. Потом гуляем по теплицам.

И прогулка, и, что куда важнее, мы скрещиваем нативным путём некоторые деревья. Через пару лет увидим первые результаты.

Посмотрим, что будет дальше.

Пока я могу сказать, что Арис - оттаял. Он всё ещё переживает, что мы не смогли помочь Луми. Но больше не винит себя и сынишку. Нашего сынишку он просто любит. И любит меня.

Молодость слишком порывиста, мы натворили глупостей. И теперь платим за них. Но пока мы вместе.

Я его люблю.

Люблю сына.

Люблю науку.

Люблю космос и эту вечную ночь.

Но жаль, что я так и не увижу голубое небо Земли. Но если мы постараемся его смогут увидеть хотя бы наши потомки! Хотя бы потомки нашего сына... и нашей будущей дочери».

«Привет.

Это Рири. Мне двадцать четыре.

Я мама двух прекрасных детей, любимая супруга и соавтор двух важнейших исследований. Мы нашли способ, как можно наладить общение с другими станциями. Да, там есть жизнь!

И, самое главное, мы всё-таки разработали технологию новых энергоресурсов. Солярные паруса. Да, это будет непросто. И создать их, с учётом того, как жёстко мы ограничены в ресурсах. И развернуть их. И включить их. И переработать получаемый энергоресурс.

И... проблем много. Вопросов - ещё больше.

Но мы уже справились. Мы уже положили начало.

На следующий срок нас сменят, мы будем спать. Все вместе. Мы передадим технологию другим учёным, может быть, свежим взглядом, они уловят больше, чем мы? Смогут доработать, довести до идеала.

А затем спать уйдёт только половина экипажа. Вторая половина будет заниматься разработкой, созданием и налаживанием всего этого.

Я немного боюсь за сынишку. Ему тоже предстоит следующий цикл проспать.

Но ресурсы на следующий цикл ограничены, чтобы высвободить их для того, чтобы построить паруса... Так что, не спорю. Да и интуиция, звучит не очень убедительно».

Следующая запись неожиданно не была такой размеренной и счастливой. Не была полной надежд. Она была отчаянной, холодной и пустой.

…»Это Рири. Мне уже двадцать семь с половиной.

И я живой мертвец.

Как и очень многие на этой станции, кто проснулся, чтобы другие выжили.

Мои лёгкие разрываются от боли. Каждый вдох доставляет адское мучение. Меня бьёт кашель. Температура высока. А ничего из того, что у нас есть, не помогает. Я вижу образы. Слышу ... нечто. Слышу, как станция трещит, буквально раздираемая по швам.

Я умираю.

Мне страшно...

В моих венах течёт зараза, которую невозможно вывести...

Я знаю это совершенно точно. И точно так же знаю, что на нашей станции нет источника заразы. Она есть на всех других.

Кроме нашей. Потому что та самая новая технология солярных парусов оказалась очень удачной для выжигания заразы. Если развернуть её в обратную сторону.

Мы развернём... Уже практически развернули.

Мы попробуем спасти как можно больше людей.

И оставим в криосне того, кто сможет рассказать информацию другим. Он будет просыпаться. Потом засыпать снова.

Он будет много знать...

А ещё это человек, у которого есть иммунитет к этой заразе. Просто потому, что он попал в плен бесконечного обновления клеток. Он останется вечно ребёнком. И... сын, мне так жаль.

Прости нас.

Мы не знали...»

Запись прервалась отчаянным диким кашлем. Задыхающимся, страшным.

И стихла окончательно.

Последняя включилась неожиданно для Эми, ударила наотмашь.

«Меня зовут Рири.

Привет, сын.

Эту запись я адресую тебе лично.