Действие и противодействие. Через Дух Андрэ Луиса

17 ЗАКАНЧИВАЮЩИЙСЯ ДОЛГ

Новый урок, который Силас приберёг для нас, проходил теперь в больнице, в печальном павильоне, выделенном для бедняков.

Когда мы вошли внутрь, многие спутники любезно встали. И после дружеских приветствий один из них, помощник санитара Даго, подошёл к наставнику и сказал:

— Помощник, наш Лео, кажется, растратил все свои последние ресурсы сопротивления.

Силас поблагодарил его за информацию и объяснил, что мы прибыли как раз помочь в отдыхе, кредитором которого он является.

Пройдя вдоль длинного ряда скромных постелей, на которых лежали страдающие больные, и возле которых находились несколько развоплощённых, задействованных в деле помощи, мы остановились рядом с каким-то больным, истощённым и встревоженным.

При бледном свете маленькой лампы, предназначенной для ночного бдения, мы увидели Лео, которого туберкулёз лёгких уже тянул к смерти.

Несмотря на одышку, его взгляд был спокоен и ясен, выдавая совершенное смирение перед страданиями, которые вели его к концу земного опыта.

Силас попросил нас исследовать его тело, но мы ничего особенного не отметили, поскольку лёгкие, которые были практически уничтожены, по причине различных злокачественных образований, вызывали такую органическую подавленность, что физическая оболочка, находившаяся перед нами, превратилась в лохмотья плоти, теперь уже открытой для множества прожорливых бацилл, соединённых с армией микробов разного сорта, которые как победители скапливались внутри тканей, словно неумолимый враг, который захватывает останки, становясь хозяином всех ключевых позиций обороны.

Итак, Лео находился в плотном теле, как человек, бесповоротно приговорённый к выдворению из собственного дома.

Уже явно проглядывали все неопровержимые симптомы смерти.

Усталое сердце походило на истощённый мотор, не способное уладить проблемы кровообращения, и все части дыхательного аппарата в растерянности слабели под воздействием безжалостного удушья.

Умирающий Лео был путником, которому позволили предпринять великое паломничество, и который ожидал лишь сигнала к отправлению.

Но даже в таких обстоятельствах он был спокоен и храбр.

Его ментальная острота была настолько отточена, что он практически ощущал наше присутствие.

Силас, правой рукой ласкавший его лоб, тихонько сказал нам:

— Поскольку вы пришли сюда с целью наблюдения за процессом того, как долг подходит к своему концу, вы можете задать несколько вопросов нашему спутнику, чья память, насколько это возможно, осознанна и пробуждена.

— А услышит ли он нас? — с грустью и удивлением спросил Хиларио.

— Он не услышит вас своими плотскими ушами, но почувствует ваш вопрос в Духе, — с чувством объяснил Помощник.

Охваченный сильной симпатией, я склонился над бедным братом, который проходил сейчас через тяжкие испытания, и привлечённый той верой, которая сияла в его зрачках, я, сжимая его в своих объятиях, спросил его громким голосом:

— Лео, друг мой, ощущаете ли вы себя на пороге истинной жизни? Знаете ли вы, что через несколько часов вы оставите своё тело?

Думая, что это его собственные рассуждения, он получил мой вопрос, слово в слово, как если бы он передавался невидимыми нитями прямо в его мозг. И, словно беседуя с самим собой, он мысленно сказал:

— О, да, смерть!.. Я знаю, что смогу прийти к правильному концу, вероятно, этой ночью.

Развивая наш диалог, я добавил:

— И вам не страшно?

— Мне нечего бояться… — очень спокойно подумал он.

С усилием повернув глаза, он постарался остановить взгляд на маленькой скульптуре распятого Христа у белой стены санчасти, говоря:

— Мне нечего бояться в компании с Христом, моим Спасителем. Он тоже был унижен и забыт. На жертвенном кресте у Него горлом шла кровь, у Него, который был чист, пронзённый насквозь язвами неблагодарности. Почему бы мне не смириться с крестом своей постели, без жалоб вынося притоки крови, которые время от времени заявляют мне о смерти, мне, грешнику, нуждающемуся в божественной благосклонности?!..

— Вы католик?

— Да…

Я задумался над возвышенностью христианского чувства, живого и искреннего, какой бы ни была религиозная школа, где оно проявляется, и продолжил, коснувшись его смятенной груди:

— В этот такой важный для твоего пути момент я не вижу твоих близких возле тебя.

— A-а, мои близкие… мои друзья… — ответил он, мысленно говоря с собой. — Родители были моими единственными друзьями в мире. Но они ушли в могилу, когда я был всего лишь молодым увечным. Отделённый от матери, я стал жертвой органических заболеваний… Вскоре мой брат Энрике, не колеблясь, признал меня нежизнеспособным… Благодаря наследству, у него было большое имущество, но воспользовавшись моим несчастьем, он получил от правосудия, с моего согласия, документы, которые делали его моим опекуном. И хватило лишь обретения этих полномочий, чтобы он превратился в жестокого палача. Он завладел всеми моими ресурсами. Он поместил меня в хоспис, где я питался лишь горечью долгих лет одиночества. Я много страдал. Я питался хлебом, пропитанным жёлчью, которая предназначена на Земле тем, кто проходит через двери проклятия с колыбели, поскольку ментальная уравновешенность преследовала меня с самого нежного возраста. В день, когда моё состояние улучшилось, я был вынужден покинуть психиатрическую лечебницу. Тогда я постучал в его дверь, но он выкинул меня без малейшего сочувствия… Я был напуган, подавлен… О, Боже мой, как можно насмехаться над больным и несчастным братом? Напрасно я молил о помощи Правосудия. По закону, Энрике был единственным хозяином имущества нашего дома… охваченный стыдом, я искал другое направление. Я пытался найти достойную работу, но смог получить лишь должность ночного сторожа, делая обходы вокруг широкого коммерческого здания, благодаря поддержке какого-то милосердного человека, который был растроган моим голодом. Но я был беззащитен и без крыши перед ночным холодом. И вскоре стал жертвой опасной лихорадки, которая стала медленно пожирать меня. Я не знаю, сколько времени я находился раздавленным своим бесконечным отчаянием… Однажды я упал прямо в лужу крови, которая текла из моего рта, и жалостливые прохожие нашли мне эту постель, где я теперь укрываюсь.

— А каково ваше мнение насчёт Энрике? Печалитесь ли вы о нём?

Как если бы его память погрузилась в растроганность и ностальгию, по лицу Аео скатились слёзы, наполнившие его глаза, он был в мучительном раздумье.

Затем он внутренне продолжил свой монолог:

— Бедный Энрике!.. Разве не должен я был его пожалеть? Он ведь тоже когда-нибудь умрёт? К чему будет тогда его такое недостойное присвоение, если однажды он лишится своего тела? Зачем мне искать оправдания ему, если он несчастней, чем я?

И снова взглянув на статуэтку Христа, продолжил:

— Иисус, которого высмеивали и подвергали ударам плетью, забыл обиды и предательства. Распятый на кресте, он не возвысил свой голос против друзей, которые покинули его в унижениях и страдании. Он не произнёс ни слова осуждения в отношении своих жестоких палачей. Вместо того, чтобы винить их, он попросил у Отца Небесного зашиты, полной любви, для каждого из них. А Иисус был Божьим Посланником среди людей. По какому праву я буду судить своего трата, если я, как душа, нуждающаяся в свете, не могу проникнуть в Божественные Намерения Провидения?

Лео, в слезах, успокоился, стараясь погрузить свой разум в храм любви молитвы.

Смирение, в котором он сосредоточился, тронуло моё сердце. Я выпрямился, со слезами на глазах.

Не было необходимости продолжать расспросы, чтобы удостовериться в величии его души.

Хиларио, взволнованный до слёз, отказался от каких-либо консультаций, ограничившись вопросом к помощнику, перевоплощался ли умирающий под наблюдением «Мансао», на что Силас охотно ответил:

— Да, наш центра опекает Лео. Кстати, у нас несколько сотен сущностей, которые, хоть и материализованы во плоти, остаются связанными с нашим институтом корнями своих долгов. Все они обычно оказываются в трудных ситуациях обновления, поскольку являются преступниками на пути восстановления. Они возрождаются в мире под охраной нашего учреждения помощи, но пребывают, в какой-то степени, привязанными к партнёрам прошлого, контактируя с их влиянием и укрепляя нужные им нравственные качества внутренними конфликтами, которые мы можем рассматривать, как кузницу соблазна.

— Как здорово ценить отцовскую Божью любовь, которая отвечает на всё в нужный момент!.. — воскликнул Хиларио.

Бесспорно, в основании прогресса и достоинства каждого из нас лежит Закон Божий. Вы знаете, что, как правило, развоплощённые, находящие себе приют в «Мансао», составляют большое целое преступников с сущностей, испорченных пороками…

И изменяя тональность голоса, наставник добавил:

— … как и я сам. Там мы получаем внимание и нежность, помощь и доброту в перевоспитании, иногда на протяжении долгих лет. Но надо отметить, что, получая щедрость благодетелей и наставников, которые гарантируют нам это чувственное временное прибежище, не лишь набираем долги, в силу той защиты, которой мы не заслуживаем. Нам также нужно расплатиться с этими долгами, поставив себя к служению ближнему. Поэтому, чтобы мы были способны на задачи чистого блага, нам необходимо избавиться от своего низшего состояния, усложнённого в ответственности, поскольку возвышенное знание, обретённое в нашей организации, имеет ценность теории, делающей нас более благородными, и которую нам надлежит конкретизировать в соответствующей практике, чтобы окончательно оно могло слиться с нашим нравственным наследием. Вот почему после ученичества, краткого или долгого, в нашем институте, мы снова водворяемся в сферу плоти, и тогда уже становится очевидным, что хоть мы и находимся под защитой наставников, мы должны будем выстрадать сближение с героями наших преступлений, чтобы доказать пользу и усвоение той защиты, которую мы получили.

Рядом с нами Лео проживал свои последние минуты в плотном теле, и мы отметили, что Помощник не желает отдалиться от его случая, чтобы мы сохранили этот урок.

Возможно, именно по этой причине Силас приложил новые энергии к его истощённой груди с помощью магнетических пассов, прежде чем сказать нам:

— Вы слышали мысленные слова уходящего спутника…

Хиларио, как и я, сгоравший от любопытства и жаждавший новых объяснений, почтительно спросил:

— Правильно ли будет считать теперешнее перевоплощение Лео, как долг, подходящий к концу?

Наш собеседник сделал выразительный жест и ответил:

— Я, конечно же, не буду ссылаться на весь долг нашего друга перед Законом. Лично я не располагаю информационными ресурсами, чтобы перечислить его долги и кредиты во времени. Я лишь сошлюсь на виновность, которая его мучила, когда он прибыл в наш центр, согласно информации, которую мы сможем проверить на месте.

Нервный, но просветлевший теперь от магнетической помощи, умирающий, казалось, почти слышал нас.

Подняв свой лоб, взмокший от пота, Силас деликатно продолжил после короткой паузы:

— Лео мысленно вызвал для нас горькие воспоминания недавних дней, которые он прожил, особо остановившись на увечье, которое терзает его с колыбели, на муках хосписа и на жестокости брата, приговорившего его к крайней нужде. Но давайте посмотрим на причину страданий, за которые он наказан, и почему он заслужил счастье окончательно оплатить долг, который сейчас является темой нашего исследования. В начале прошлого века он был желанным сыном богатых благородных горожан, которые, очень рано развоплотившись, доверили ему своего больного брата, молодого Фернандо, существование которого было отмечено неизлечимым идиотизмом. Но как только он остался без родителей, Эрнесто — поскольку таково было имя нашего Лео в его предыдущем воплощении — поспешил избавиться от присутствия своего брата, желая ревниво сохранить полную власть над тем богатством, наследниками которого были они оба. К тому же, как молодой человек, привыкший к вечеринкам своего времени, он ценил благородные приёмы, в которых пышный дом открывал свои двери с семейным гербом элегантным знакомствам, и, гордый домашним комфортом и роскошью, он стыдился того факта, что принуждён был быть на равной ноге со своим братом. И он запрещал ему появляться во время этих вечеринок и приёмов в доме. Но поскольку Фернандо, тогда без какой-либо причины, не подчинялся его приказам, так как не понимал их, Эрнесто воздвиг камеру с решётками в глубине дома, где больной молодой человек был изолирован от семейного общества. Один, в заключении, видя присутствие лишь нескольких рабов, Фернандо стал жить в клетке, словно он был опасным зверем. А в это время Эрнесто, женившись, уступал всем капризам своей жены, таким как долгие развлекательные путешествия, где она транжирила деньги на игры и экстравагантные шалости. Спустя некоторое время, когда финансовые сбережения иссякли, он мог восстановить их лишь со смертью своего бессознательного брата. Но молодой человек, умственно отсталый, выказывал большое физическое сопротивление, несмотря на хронический бронхит, который сильно донимал его. Заметив его затруднения с дыханием, Эрнесто спланировал так, чтобы его болезнь усилилась, в надежде вскорости похоронить его, приказав слугам освобождать его по ночам из клетки и выводить во внутренний дворик, где Фернандо мог бы отдыхать под звёздным небом. Но молодой человек проявлял невероятное сопротивление, и, хоть и страдал от повторявшихся приступов болезни, открытый неблагоприятной погоде, он отважно выдержал два года испытаний, которым был подвергнут. Всё это время Эрнесто испытывал экономические трудности, которые с каждым мгновением становились всё острее. Оставалась лишь часть наследства, принадлежавшая Фердинандо, находившемуся под наблюдением старых друзей, согласно отцовской воле. Лишь эти деньги могли уладить ситуацию. Поэтому он, опустившийся из-за страсти к золоту, освободил однажды ночью двух рабов-преступников, находившихся у него в заключении, при условии, что они убегут в дальние земли. И после того, как он увидел их, бегущих в тумане в часы, предшествующие рассвету, он отправился к постели своего брата и вонзил ему в грудь лезвие кинжала. На следующее утро он рассказал плачущим слугам, которые привели его к останкам брата, что видел убегающих рабов-узников, которые, вероятно, и были авторами преступления, и, хитро избежав подозрений, стал обладателем части наследства, принадлежавшей умершему брату, с полного одобрения земельных магистратов. Таким образом, несмотря на лёгкое существование во плоти, он после своей смерти Спрошёл большой период искупления. Выказывая абсолютное величие души, Фернандо, несчастный брат, забыл о своих обидах. Но, снедаемый угрызениями совести, Эрнесто вошёл в общение с невозмутимыми агентами мрака, которые заставили его вынести многочисленные пытки, поскольку он отказывался следовать им в инфернальной практике. Сохраняя в недрах своей души воспоминание о жертве его преступления с помощью ментального воздействия раскаяния на периспритные центры, он стал безумцем от страдания, блуждая в течение нескольких десятилетий во мраке, пока не был принят в наше учреждение, где должным образом был исцелён для необходимого восстановления. Но, несмотря на восстановление, воспоминания преступления захватили весь его разум в такой степени, что для того, чтобы вернуться к эволюционному пути, он молил о возвращении в плоть, чтобы пережить тот же стыд, ту же нищету, те же испытания, которые он навязал своему беззащитному брату, и тем самым успокоить своё возбуждённое сознание. Поддерживаемый в своих проектах спасения выдающимися наставниками, он вернулся в физическую сферу, принеся в своей душе те расстройства, которые он обрёл по ту сторону могилы. Эти расстройства заставили признать в нём умственно отсталого, как и сам Фернандо в недавнем прошлом. Он стал есть хлеб горечи в положении Лео, переживая все несчастья, которые он наложил на своего увечного несчастного брата. Таким образом, он возродился в телесной сфере, жалкий и больной. Очень скоро ему пришлось пережить смерть своих родителей, и он оказался перед лицом жестокости и злобы своего безрассудного брата, который изолировал его в приюте, и, чтобы не упустить ничего из искупительной ситуации, он страдал от холода и непогоды, которым подвергал беззащитную жертву, будучи теперь в роли ночного сторожа. Но в силу смирения и терпения, с которыми он сумел принять исправительные удары судьбы, он завоевал счастье окончательно закрыть долг, о котором мы ведём речь.

Ориентер умолк, занятый уходом за умирающим, который уже покрылся потом, характерным для приближения смерти, и Хиларио спросил:

— Помощник, как можно быть уверенным, что наш спутник закрыл долг, на который вы ссылаетесь?

— Как, вы не видите? — удивлённо спросил Силас.

И, указывая на начавшийся большой кашель с кровью, добавил:

— По образу Фернандо, с грудью, пробитой убийственным кинжалом, Лео также отделяется от тела с лохмотьями вместо лёгких. Но в силу совершенно точных действий, которые он принял на себя перед Законом, он переживает те же пытки, но в постели, без скандального разрушителя, хоть и проливает свою собственную кровь через рот, как это было в случае с его младшим униженным и подавленным братом. Суд Справедливости совершается при единственной разнице, что вместо железного меча присутствуют батальоны бацилл-убийц.

Занятый помощью умирающему, он заключил серьёзным тоном, возможно, потому что увидел наше удивление преподанным нам уроком:

— Если наше страдание не порождает новых страданий, а наша скорбь не создаёт скорби у тех, кто нас окружает, наш долг ликвидируется. Очень часто на Земле постель тревог является благословенным алтарём, на котором нам удаётся осуществить наши мучительные обязательства, оплачивая свои долги так, что наше здоровье никому не причиняет ущерба. Если больной умеет уважать Небесные Намерения, с покорностью и смирением, он несёт в себе знак заканчивающегося долга.

Силас не мог больше продолжать. В молитве, Лео бился в хрипах смерти. Помощник обвивал его с нежной растроганностью и призывал Божественную Защиту, как если бы бедный больной был его любимым сыном.

Окутанный мягкими излучениями молитвы, Лео заснул на наших глазах, полных слёз.

Мы спросили, по какой причине мы не сразу же вытаскиваем его из мёртвой оболочки, чтобы перенести вместе с нами в «Мансао», Помощник лаконично проинформировал нас:

— У нас нет разрешения освободить его от тела. Подобная ответственность лежит не на нас.

И сообщив наблюдателям, что посланники освобождения прибудут через несколько часов, чтобы помочь нашему отдыхающему спутнику, в задумчивости и волнении предложил нам вернуться в «Мансао».