Дети разбитого зеркала. На восток

Глава 4 Фран

Фран чувствовала себя рыбиной, выброшенной на солнечный берег из тёмных подводных глубин, сумрачным чудищем, которому нет места среди людей. Она лежала на боку ( ведь рыбины лежат только на боку ), её светлые волосы смешались с песком, а пальцы просеивали песчинки. Мысли она перебирала так же вяло и бесцельно, пока не подумала о том, что забыла спросить священника, кто такая вига.

Вигой её дразнили дети. Маленькие гадёныши ненавидели её и боялись. Она была старше, сильнее и умнее, но они всё равно не отставали, потому что их было больше, а ещё потому, что она никогда не жаловалась родителям.

Алма и так понимала. Она стыдила детей, защищала старшую дочь, а отец в такие минуты очень странно на неё смотрел.

В монастырь сегодня лучше не ходить. С утра звонил их колокол, извещая о чьей-то смерти, а от похоронной суеты Фран всегда старалась держаться подальше. Правда, обычно Фран всех покойников в округе чуяла ещё за сутки, а на этот раз - ничего. В воздухе не веяло смертью. Было что-то другое, печальное, но не страшное, словно тихий привет из запредельных миров.

"Ведьма, бесовка, вига мохноногая, тощая уродина" - так они кричали вчера. Почти все дети деревни сбежались, - "Хвост и шерсть в портки упрятала - думает, не знаем! Скинь штаны - проверим. Не хочет, боится, держи её! Пусть молитву почитает! Упирается... Ну точно - ведьма! Глянь, как смотрит, вот укусит! А я говорю, надо хвост ей подпалить. Против таких огонь - первое средство. Ничего, мы так. Ещё камнями можно. Держите!"

Они нагибались за камнями, когда их разогнал кузнец. Но даже кузнец не очень её привечает - его молодая жена недавно родила первенца и ему не нужны неприятности. Глаз-то у Фран нехороший, так говорят.

С удвоенной силой вернулась вчерашняя обида, и тут Фран ощутила приближение Чёрной Волны. Эта беда всегда караулила где-то неподалёку. То зло, что таилось в потёмках её души, вдруг поднималось и застилало весь белый свет...

С давних времён прятаться и размышлять Фран приходила в одно и то же место - со всех сторон окружённый скалами кусок песчаного берега, куда никто не знал дороги, и откуда море казалось особенно таинственным и прекрасным.

Фран грелась на солнце, растворялась в лучах и звуках, и её маленькое тело, живущее своей занятною тихой жизнью, становилось частью этого сияющего мира - такою же, как камни и ракушки.

Море дарило ей сравнения, когда Фран пыталась разгадать безымянные движения собственной души. В ней тоже были солнечные отмели и странные находки в полосе прибоя, были полные жизни и движения опасные глубины, скрытые сверкающей голубой плёнкой, по которой вдали письменами свободы скользили призраки проплывающих кораблей.

Но божий мир не знал Чёрной Волны.

Никто не знал - кроме Фран, пока лишь её одной.

Всегда начиналось с того, что темнело и зеленело небо, небо Фран, которое в этот момент заслоняло видимый мир со всеми его чудесами. И горизонт вздымался и набухал Тенью, неотвратимо и беспощадно движущейся. Постепенно становилось понятно, что приближается стена воды: чёрно-зелёная, прошитая змеящимися молниями, она идёт наравне с такой же стеной мрачных туч, охваченных мутным подозрительным свечением, заражающим всё вокруг - вскоре и вода и земля испускают языки тусклого пламени, и Фран, поднимая руку, замечает на пальцах напёрстки зелёного огня.

Заворожено смотрит она на невообразимо огромную гору воды, идущую к берегу, и видит, как верхушка волны ныряет вперёд и обрушивает вместе собой, увлекая в бездну, тучи, и чаек, и два крошечных островка, на которых обычно зимуют морские собачки.

Гигантский вал приближается, наматывая на себя, подобно полотну, гибнущую Вселенную, засасывает воздух, вызывая сокрушительный ветер, сдувающий камни и швыряющий тебя навстречу неизбежности.

Тут Фран исчезает.

Чтобы покинуть навязчивое видение ей надо стать куском пустоты - без страхов, без памяти, без желаний. Она научилась это делать, и в этом её спасение. Но неопытному уму нужен образ, помогающий подобному бегству.

И Фран превращается в дохлую рыбу, просвечивающую вылезшими из брюха тонкими рёбрами, безобидную, старую, вонючую дохлую рыбу, неинтересную даже чайкам. Её сознание отсутствует, почти замирает сердце и останавливается дыхание. Тело холодеет. Никто в эту минуту не признал бы в ней живого человека, но берег безлюден, и Фран лежит так до тех пор, пока её не приводит в чувство вечерняя прохлада.

Девочка поднимается. Её сотрясает озноб, стучат зубы. Земля плывёт под ногами. Фран падает. На этот раз обошлось. Но когда-нибудь она обязательно попадётся. Каждый раз - всё ближе и ближе. Вскоре ей уже не удастся бежать. Бежать от себя самой.

Фран сворачивается клубком, как раненый зверь, и ждёт. Решение приходит, когда уже всё небо усыпано звёздами. Немного помедлив, она уверенно выбирается в потёмках к монастырю Девы Амерто.

Сестра Люс кутается в тёплую шаль, в её кротких глазах - изумление.

- Не ребёнок, а кара небесная.

- Я знаю, - серьёзно кивает Фран, - он правда уехал?

- Воистину.

- И ничего не просил передать?

- Он заходил к тебе домой перед отъездом, но тебя не застал.

- Может, просто вернулся в часовню?

Сестра качает головой.

- Уехал из этих мест. Кое-что случилось, Фран, и нам требуется расследование. Отец Берад вызвался отправиться в Халлу и собрать нужные сведения. Халла - это на севере.

- Я знаю.

- Почему ты не дома, Фран?

- Так.

- Переночуешь у нас?

Фран мотает головой. От неё пованивает тухлой рыбой.

- Спасибо, Люс, ты добрая, но ты мне не поможешь.

Девочка отступает в темноту.

- Спокойной ночи, Фран.

Фран кивает головой и бредёт прочь. Оборачивается. Монахиня ещё стоит на пороге.

- Люс, ты не знаешь, кто такая вига?

Женщина делает жест, отводящий беду.

- Боевой демон армии Князя Тьмы. Большая кошка с крыльями дракона... Оставайся-ка у нас. Ночь на дворе, чепуха в голове, недалеко и до несчастья. Но Фран уходит.

Конечно, она отправляется не домой. Неразумная надежда ведёт её к древней часовне на берегу, посвящённой Господу Адомерти, создателю всех вещей, той, что была восстановлена из забвения и запустения отцом Берадом, появившимся в их краях как раз в год рождения Фран. В детстве она бывала здесь часто, собирала для священника цветы, а он угощал её монастырскими коврижками и медовыми сотами.

Выросшая в подозрительного и застенчивого подростка, Фран почти перестала приходить в маленький домик при часовне. Трудно сказать, чего она страшилась больше - разочароваться в единственном друге или разочаровать его самой. Но сейчас, пробираясь во тьме козьими тропками, она испытывает непонятную обездоленность и тягостное недоумение, вызванное странностью мироустройства, лишившего её всякой поддержки на пороге первой большой беды. Ей хватает ума понять, что самой ей не выбраться, а монастырь и деревня - не те места, где можно найти помощь. Берад был вестником из другого мира. Его светлый ум и образованность, опыт длинной и сложной жизни могли подсказать ей выход. Могли бы.

Она находит дом пустым и незапертым. Немного бродит в темноте, спотыкаясь об оставленные вещи, и почему-то начинает успокаиваться, и вдруг ощущает всю накопившуюся за день усталость. На кровать, пахнущую сухими травами от бессонницы, она садится уже со слипающимися глазами и сразу же проваливается в глубокий, словно колодец, сон. И на самом дне колодца что-то блестит.

***

...О, гений далёкого города! Башни и шпили твоих владений навсегда поразили мой ум, растревожили сердце.

Золото колоколен ждёт меня, чтоб возвеличить на золотом престоле в новом моём обличье - в тяжёлом венце прохладном, в рубинах и жемчугах, имперские леопарды лягут к моим ногам. И в бархат багряный окутан, встретив меня у ворот, руку протянет - смутный - тот, кто давно меня ждёт.

Тронул эфирные струны сторожевых моих снов летнею ночью безлунной твой троекратный зов. Над завитками курений вглядываясь в темноту, мой господин и пленник, видишь ты - я иду.

Ощупью пробираюсь чащею смутных гаданий. В блеске камней и эфесов - другой красоты обещанье. В жёлтых глазах пантеры, меж стихотворных строк, в шёлке павлиньих перьев - будущей встречи намёк.

Как корень растения жаждет воды средь великой суши, стремится душа моя так же испить ту далёкую душу. Сложить свою власть и силу к ногам его светлой славы, быть преданным юным другом и демоном древним кровавым, разящей крылатой тучей, послушной единой воле, отдавшей навеки другу всё лучшее и плохое - то страшное, что таится пока за закрытой дверцей, где твари в броне драконьей погибнуть без единоверца...

О, пламенные завесы видений! Откройте на миг драгоценный облик, и я разыщу его всюду, кто бы ни ждал меня в конце пути...

***

Когда Фран проснулась, было светло. И на душе тоже стало светлее. Все вещи вокруг сияли незамутнённой утренней ясностью - такими она видела их в детстве, в этой же самой комнате. Здесь всегда было хорошо. Чисто и пусто и пахло травами и воском.

И ещё: голос, звучавший в её голове перед пробуждением, избавил её от тоски. Она не запомнила ни единого слова, но осталось чувство, что говорил кто-то близкий, похожий, очень знакомый, и словно бы звал в дорогу. Вот и славно. Но кто же укажет путь?

Фран огляделась. Свежая побелка стен, на деревянном столе - книга и записка. Фран долго смотрит на неё, прежде чем взять в руки.

"Девочка, не в лучшие времена я покидаю этот край - и тебя тоже. Оставляю тебе книгу. Вряд ли самое подходящее чтение для ребёнка, но не такой уж ты ребёнок, а рисунки чёрной и красной тушью должны тебе понравится особенно. Это редкий сборник "Пророчеств" из оренхеладских скрипториев.

Книга попала мне в руки недавно, словно бы для того, чтобы я мог перечитать её другими глазами. Никогда не сомневаясь в её правдивости, я воспринимал откровения пророкам иносказательно, как поэтический символ судьбы народов. Теперь же жду буквально и во плоти пришествия Амей Коата, коронующего Рдяного Царя и открытых властью этого союза врат в Бездну, впускающих алчное воинство падшего ангела.

Помнишь юношу, о котором я рассказывал? Тринадцать лет назад я малодушно оставил его, устрашившись ответственности, которую накладывал на меня мой долг исповедника. А теперь оставляю тебя, пытаясь исправить то, что вряд ли можно исправить.

Я любил его как сына, а должен был начать процесс, предать церковному суду. Если верить Саад (что бы ты ни слышала про женщину, скончавшуюся в монастыре, она не простая безумица), то я оставил его в руках демонов, и они завладели его душой. И всё зашло слишком далеко - настолько, что меж людей уже ходит рождённый в затмение Змей, никем не узнанный, не достигший предписанной силы и, очень на это надеюсь, пока ещё уязвимый.

Береги себя, Фран. Неизвестно, что ждёт нас всех впереди. Как бы я хотел увидеть тебя совсем взрослой и очень счастливой".

Берад.

Фран озадаченно перечитывает послание. В спешке священник не догадался объяснить кое-что подробнее, а ей, похоже, было известно куда меньше, чем он предполагал. Кто такая Саад? Люс ничего не сказала об умершей чужестранке, а больше Фран вчера ни с кем не говорила, сражённая призраком Чёрной Волны. Может, этот призрак был предчувствием большой беды, притаившейся между скачущих строчек записки?

Фран внезапно чувствует прилив невыразимой нежности к человеку, который ещё недавно казался ей посланцем из другой жизни, всезнающим и почти всемогущим. Он тоже. Точно так же, как и она, он бестолково тычется в страшные загадки жизни, и некого просить о помощи и совете. Только времени впереди у него осталось намного меньше. Почему он не догадался взять её с собой?

Фран берёт книгу, - это настоящее сокровище в тиснёной коже с серебряными углами, - и возвращается с ней на кровать.