Дети разбитого зеркала. На восток

Глава 26 Дальше вниз

Как ни странно, она чувствовала себя хорошо. Очень хорошо.

И лучше всего было знать, что она - это она. Без посторонних в её голове.

Пока, Энтреа.

До встречи.

Хотя без новой встречи она бы обошлась.

Её двойник - кто он ей? Надо спросить слепого обманщика, когда появится снова.

Впрочем, можно и так. Внутренний голос шепнул ей ответ.

Брат. Потерянная родная душа, что смущала неясным эхом внезапно двоящихся мыслей и сновидений - если припомнить, то всю её жизнь.

Брат. И близнец, вероятно.

Какая же гадость.

Вот кто, значит, главный козырь в трижды подлой игре. Эмор как-то обмолвился, что она, Фран - лишняя карта. Неужто есть надежда, что путь Змея не её судьба, что найдётся способ прожить достойней, чем стать врагом всем тем, кто ей как-нибудь дорог? Что можно не предавать Берада, Алму, учителя, можно прямо смотреть в глаза Сету?

Принц достанется тоже не ей, но она как-нибудь переживёт. Или нет?

Не успев ещё толком обрадоваться, Фран затосковала. Вот значит как. Любовное наваждение - унизительная штука, но одна лишь мысль о том, что придётся отказаться от Принца, поднимала в душе бурю ревности и негодования.

Плохо, очень плохо.

И ничего не поделать.

Разве что - вот, еретик. Он спас её от Энтреа, может, поможет сладить и с этой бедой?

С усилием всмотревшись в полумрак, Фран понимает, что помочь кому бы то ни было еретик сможет нескоро. Похоже, ему и самому нужна помощь.

Безотчётно девочка делает странную вещь: сложив пальцы левой ладони, позволяет зародиться там огоньку, а потом маленьким фонариком отпускает плавать по воздуху. Опомнившись, оторопело смотрит на него какое-то мгновение, а потом поворачивается к Сету.

Его глаза закрыты, дыхание еле заметно. На лице отросла щетина. "Как у покойника" - почему-то проносится в голове. Большое сильное тело еретика лежит бесполезным грузом, а сознание замкнуто, как орех, и никак не проникнуть сквозь его скорлупу. Если где и чудится жизнь - то в стеклянном флакончике на крепкой шее. Что-то происходит с древней реликвией - у Фран она так себя не вела. Подумав, Фран решает - чему бы не подвергла реликвия еретика, тому это скорее во благо - поэтому лишь поправляет врезавшийся в кожу шнурок. А вот рука мужчины в остатках почерневшей сбившейся повязки оказывается мокрой, липкой и очень горячей.

Фран обтирает рану остатками вина и стягивает, закрывает её ладонями. Сила сидит в ней сжатой пружиной, плещется запертым морем. Фран не собирается давать ей волю, но на краткое время позволяет истечь, устремиться наружу, сбегая по венам к запястьям. Кисти словно заливает растопленным золотом. Вместо пальцев - десять горящих фитилей, и в этом огне распадается, плавится ткань реального мира - и сгущается снова по воле юного мага.

Раны больше нет. Чуть заметен короткий рубец. Фран собирает в комок и бросает в угол грязные тряпки. Дальше уже не её дело. Еретик справится - или не справится - сам.

Сколько же времени прошло с начала ритуала? Ничего не разберёшь, с этой их омой. Страшно хочется есть, и давно - прямо очень давно - не мешает помыться. Путь к еде она помнит, но пока непонятно, как провернуть остальное. Ничего, теперь-то ей всё по плечу.

Когда Сет очнулся, он был дома. Каким- то краем сознания он понимал, что всё это неправда: и очнулся он совсем не окончательно, и дома давно больше нет.

Но сейчас он лежит на постели в пустой среди бела дня монастырской спальне. Рядом с ним на полу сидит Воронёнок.

- Прости, - говорит мальчик, - сам не знаю, как это вышло. Здорово я тебе зазвездил.

- Ты молодец, - слегка привстаёт Сет, поражаясь собственной слабости, - вытащил меня, да?

Маленький братец доволен собой и горд похвалой, но виду не подаёт.

- Пришлось повозиться, пока во всём разобрался. Если что - ты не думай. Работу твою я доделал.

Сет помнит, что призрак может лгать. Даже не лгать, а морочить голову, играть какую-то роль, предписанную чужой потусторонней волей. Услышав бесцеремонный прямой вопрос, демонические создания часто вынуждены ответить правду – ложь ведь тоже в каком-то смысле акт творения, а эти сущности бесплодны. Но сейчас рядом с ним не призрак - он говорит с другом.

- Завершил ритуал?

- В общем, да. Разделил близнецов. Крепко парень в девочку врос, ещё бы немного - и всё, без возврата. Одну только ниточку не допилил - глубоко, побоялся. Какая-то связь всё же будет у них - ну, как раньше. Как обычно у близнецов.

- Спасибо.

- Ага. Круто пришлось, верно? Я бы тоже не потянул, если б сам, без помощи. Эта штука у тебя на шее - как ты её запустил?

- Не знаю. А что она делает?

- Всё, - голос Воронёнка тих и серьёзен, - мне кажется, всё. Если я с тобой говорю, думаешь, я не знаю, что мёртв? Так вот: нет. Теперь нет. Не так, как раньше. Я страшно рад за нас, брат. Мне казалось, что наши дела безнадёжны. Может, и ошибался.

Сет понимает, что должен спросить что-то важное. Как ему не хватало этой возможности - посоветоваться.

- Выходит, я тоже? Всё, что я делал, было ошибкой? Не стоило так с девицей?

Неожиданно, Воронёнок смеётся:

- Это не твоя ошибка, брат. В этом мы оба с тобой дураки. Монастырское воспитание - не умеем с девицами. Чем-то бабы насолили дорогому учителю, а нам теперь расхлёбывать. Он-то, кстати, тоже признал, что неправ. Вон, и Фран напоследок благословил.

С души словно сняли тяжёлый камень - а раньше Сет и не знал, что он тут.

- Значит, Змеем ей не бывать?

Воронёнок больше не смеётся.

- Э, нет. Это тебе никто не может сказать. Она и сама ещё не знает. Выбор за ней. Но повлиять - попробуй. Ты ей нравишься. Вдруг чего и выйдет.

Волшебное зрение не покинуло Фран вместе с одержимостью, и теперь она бродила по непроглядному мраку подземелий, поражаясь тому, как далеко и глубоко простирается сеть подземных пустот. Летящий рядом огонёк слегка рассеивал тьму для обычного человеческого взора, позволял замечать камни и ямы под ногами. Фран чувствовала страшную древность этих камер и переходов. Часть из них выточили подземные реки, часть проделали люди - и случилось это давно, ещё до Тёмных Веков. Похоже, горожане даже не догадывались о большинстве пещер, довольствуясь малым количеством самых доступных.

Она искала воду - и нашла, и смыла с себя грязь и вонь последних дней - и ей казалось, что в ледяной воде она истончается, становится прозрачной, невидимой, как стекло. Тут недолго бы и замёрзнуть - но тело само обсушило себя и согрело разгоревшимся мягким внутренним жаром. Магия вросла в её плоть и кровь, но ещё не сроднилась с сознанием - новые способности удивляли. Наконец, она стала тем, чем должна была стать, и душа трепетала между счастьем и страхом последней, окончательной метаморфозы.

А ещё Фран надеялась отыскать хоть какие-то приметы человеческого присутствия, узнать, уцелели ли парни, что покинули башню незадолго до взрыва.

Но волшебное зрение не помогало.

Не нашлось в холме под городом ни одной живой души, кроме Фран и еретика. И это действительно огорчало.

Среди ополченцев Фран поняла то, что не успела понять в Братстве Огня - что можно не быть одиночкой. Для неё это сложный, но важный урок. И хотя настоящее боевое товарищество останется навек недостижимым, это она запомнит: на битву следует отправляться с кем-то.

И потом, она просто к ним привязалась. Даже к нескладному Тони, погибшему вместе с башней.

Где же искать их? Неужто там, наверху?

Но вот, что-то привлекло её внимание в самой глубине.

Теперь Фран могла видеть в темноте и на расстоянии, однако картинка выходила весьма схематичная, будто начертанная пером. И всё же - невероятно - там были люди. Много людей. Куда больше, чем те полтора десятка бойцов, что ушли в подземелье.

И Фран заторопилась, спускаясь вниз. Ну, это просто сказать, что вниз. На самом деле запутанный лабиринт переходов бросал её в разные стороны, заставлял выписывать далёкие досадные крюки.

Путь давался нелегко - особенно по наклонным крутым коридорам. Но иногда сквозь грохот срывающихся камней она различала далёкий гул человеческих голосов и в непонятной надежде отчаянно стремилась навстречу - оступаясь, задыхаясь, ссаживая кожу в узких проёмах.

Но вот, сырые каменные стены расступились. Своды пещеры резко ушли вверх, образуя огромный, как собор, подземный зал. Абсолютно тёмный. Тихий - если не считать усиленного эхом звука падающих капель.

Что-то здесь было не так.

Она же слышала голоса. Эхо шутит с ней злые шутки? Но люди? Она и сейчас ощущает присутствие. Зал полон народу.

Всплеск страха. Огонёк-фонарик взвился вверх и вспыхнул яркой ракетой.

Защитники Таомеры. Да, они были здесь.

Ну, может не Таомеры - но ведь как-то же называлось это место тысячи лет назад. Город на холме. И холм тогда был повыше, - так почему-то подумалось Фран, - и город побольше. Только из города тех времён никто не успел уйти - разве что вниз, в пещеры. Там они и остались.

Сидели, привалившись к природным оплывшим колоннам, похожим на потухшие свечи, лежали, обнявшись, вдоль уходящих во тьму стен. Матери прижимали к себе хрупкие тела младенцев, в костлявых пальцах мужчин рассыпались ржавые мечи.

Фран шла по проходу, оставленному телами, не отводя от жестокой правды расширенных глаз - и какое-то новое чувство поднималось в её душе. Картины свершившейся беды, неприглядной мучительной смерти не пробудили в ней естественного ужаса и отвращения. Она всматривалась в высохшие оскаленные лица, гадая, что выпало этим людям - голод, холод, отчаяние, - и вдруг начала понимать, что не чувствует жалости. Сочувствие, сожаление - всё это то, что приходит снаружи. А она ощущала себя вместе с ними. Вместе с людьми. Всегда изгой, всегда одиночка, Фран долго и трудно училась этому - у Берада, Хлая, в обители ереси, в городе у ополченцев, - и только здесь, среди мертвецов, настигло её, наконец, поразительное откровение - родство, причастность всему человеческому роду, всему живому - в отчаянном противостоянии жестокой бессмысленной гибели.

Искры любви и тепла - против мрака и хаоса.

Что за чудовищная катастрофа погубила этих людей? Фран уже знала, да. Но когда добралась до ровной сухой стены в дальнем конце зала - увидала своими глазами.

Он был хороший художник - парень в кожаной куртке, рука которого, в ставшем слишком просторным рукаве, всё ещё сжимала уголёк из ближайшего костра.

Сцена за сценой разворачивалась на светлой стене хроника жутких времён. В картинах неравной и безнадёжной борьбы людей с порождениями бездны странным образом сочетались смятение человека и трезвое внимание наблюдателя. Сотни фигур волна за волной катились на верную гибель и, разбиваясь в кровавом прибое, слой за слоем ложились под ноги врагам - намеченные быстрыми движениями, стремительными штрихами.

Но вот: военный совет на стенах города - и постройки очерчены любовно и твёрдой рукой, да так, что становится очевидной простота и бедность нынешней Таомеры в сравнении со старшей сестрой. И со спокойной подробностью прорисованы адские твари: вот эти крылатые - виги, а затянувшие небо тучи словно бы рваных одеял - смертоносные манты. И драконы. Огромные змеи, изрыгающие огонь, в котором сгорают, осыпаются пеплом стройные башни.

Странным образом это очень напоминает последнее из видений Чёрной Волны. За исключением драконов - но Фран могла просто не досмотреть. Значит, мир знал такое и раньше. Значит все её предчувствия - о тех же вещах, что описаны в книге Пророчеств. И вроде бы всё без того очевидно, но в это мгновение, будто повернулись какие-то шестерёнки её ума, - будущее и прошлое сложились, сошлись, будто стрелки на циферблате и пробил час взглянуть правде в глаза.

Вот что им всем предстоит. Восстание Ангромади. Нашествие адских тварей, сметающее города и стирающее холмы. Выжигающее пустыни - предания варваров говорят, что в древности эти края были цветущим садом. Кем надо быть, чтоб пожелать стать частью этой силы? Фран ищет в себе ответ и боится его найти. Но находит другое: ужасный, крамольный, и завораживающий, как взгляд в глубочайшую бездну, вопрос - не придётся ли ей превратится в Змея, даже пожелай она стать Спасителем?

Если рассматривать грядущего Эвои Траэтаада как космического противника, полную противоположность и зеркального двойника Амей Коата - не окажется ли, что в силу своей природы он тоже несёт в себе сущность Змея? И если эта непостижимая сущность в какой-то мере родственна тем огнедышащим тварям на древнем рисунке - не станет ли она единственным соразмерным оружием против воздушных воинств Ангела Хаоса, последней надеждой человечества? С глубочайшим изумлением Фран замечает, что в ней довольно отваги, чтобы встретиться лицом к лицу с этой мыслью. И неожиданно понимает про себя ещё одну вещь - ей не придётся определяться, какую сторону занять в Последней Битве. Когда она успела сделать выбор? Или этот выбор сделан за неё? Кем же? Богами? Пророками? Алмой, что баюкала её, малышку, прижимая к мягкой груди - первой, кто верил в неё? Мертвецами, встретившими в этом огромном склепе? Ясно одно - пока она помнит себя, пока себе принадлежит - принадлежит она и к человеческому роду. Ей есть что защищать. Она будет помнить об этом, даже когда превратится в чудовище. Будет помнить, даже под пристальным взглядом Принца - сегодня она впервые поняла, что ей достанет сил отказаться от этой любви. Пока она помнит себя - но с этим больше не будет проблем, правда, Энтреа?

Фран не сразу замечает, что многие рисунки подписаны, но она не знает языка: похожие буквы попадались ей на камнях и столбах вдоль Дороги. Но только рядом с последним наброском, небольшим, низко расположенным, сделанным уже слабеющей рукой, слова собираются в столбик, напоминая стихотворные строфы. Тонко и чисто очерчен углём нежный девичий профиль. Фран смотрит на эту последнюю линию и понимает, что было в сердце, умолкшем тысячи лет назад. И неровный, немного безумный ритм непонятных стихов возникает в её душе, а ещё чуть позже сквозь ритм пробивается смысл, становится ясно - звучит колыбельная. Накатывает волна непрошенного транса, завладевает сознанием Фран, и пока она борется с наваждением, не желая впускать в себя всю полноту той давней трагедии, её ум всё-таки исхитряется ухватить за хвост последние строчки и они навсегда остаются внутри будоражащей странной занозой.

И из этой подземной спаленки

Прорастёшь прямо в сад таинственный.

С диким камнем во тьме ласкаются

Корни розы моей единственной -

В кольцах пальчики.

И сразу после этого Фран находит алтарь. Он был здесь всё это время, однако только теперь получилось его распознать: над камнем, залитым расплавленным воском, оказалась начертана молитва Господу Адомерти. Здесь чувствуется какое-то движение воздуха - должно быть, в давние времена тут ярче горели огни. С трёх сторон алтарного камня выбито изображение креста - древнейшего из известных людям символов Создателя. Берад носил кольцо с таким знаком. Фран как-то спросила, что оно означает. Священник ответил, что древние люди так рисовали солнце. Источник жизни, небесный огонь, воплощение неиссякающей порождающей силы. Но эти древние люди явно думали как-то иначе. Их крест отличается от привычного: перекладина выгнута вверх, словно крылья взлетающей птицы.

Посередине алтаря лежит предмет, накрытый вышитой тканью. Очертания креста на плате выложены жемчугом, письмена вокруг призывают Спасителя. Присмотревшись, Фран видит, что выгнутая вверх перекладина шитого золотом креста заключает в себе очертания дуги напряжённого лука. Лука, готового выпустить стрелу прямо в небо.

"Эвои Траэтаад, приди. Порази разящего змея. Освободи нас от зла. Целым сделай разбитое. Верни нас Отцу". Ткань расползается, сыпется из рук, когда Фран поднимает её. Жемчужины стучат по каменному полу. Эта вещь словно ждала её сотни и сотни лет. Наконечник стрелы из прозрачного серого камня. Сколько их будет ещё, этих реликвий?

Потянувшись было вперёд, рука Фран нерешительно замирает.

Слишком быстрый ответ на её недавние мысли.

Есть в этом какое-то принуждение, как будто кто-то подталкивает её в спину.

Только что она была готова встретить свою судьбу, а теперь усомнилась.

Неожиданно для себя самой, Фран делает то, чего стеснялась с самого раннего детства. Она опускается на колени и начинает молитву.