Даша на Луне

* * *

«Мы легли на дно, мы зажгли огни. Во Вселенной только мы одни…» — звучавшая в динамиках скафандра старая песня группы «Сплин» сейчас как никогда в тему, подумала я, пролетая мимо борта лежащей на дне подводной лодки.

Не пролетая, а проплывая, поправит меня въедливый слушатель. И будет неправ, потому что обладающий нулевой плавучестью глубоководный скафандр — экзосьют, несмотря на всю свою массивную неуклюжесть, позволял водолазу свободно парить в толще вод.

Но буду последовательной. В одно прекрасное утро, когда я в своём любимом тигровом кигуруми наслаждалась утренним кофе в кают-компании, обратила внимание на новое лицо.

Что было, в общем, довольно удивительно, ведь мы находились в подводной лодке в автономном плавании. Да-да, в один прекрасный день, неделю назад переборки лодки задрожали от скрежета, испугавшего, впрочем, только меня. За скрежетом следовал легкий толчок и легкое чувство дезориентации, схожее с тем, что чувствуешь в начавшем движение лифте. Наша лодка остыковалась от контейнеровоза и отправилась в самостоятельное плавание.

Для меня ровно ничего не изменилось. Разве что воздух, который теперь не поступал с поверхности, а обновлялся и очищался регенерационной установкой, начал пахнуть озоном и металлом. В остальном мои дни, полные тренировок, не оставляли мне времени для рефлексии.

Вот разве что вчера, когда я училась на тренажере управлять «реактивным ранцем», а точнее средством передвижения космонавта 21КС, проводивший тренировку Пилот сухо отмел мои достижения, сказав: «Полученные в симуляторе навыки только в симуляторе и применимы».

Я, конечно, возмутилась. Как только из тренировочного «Орлана» выбралась. Скафандр был укреплен внутри вращающейся во все стороны сферы, призванной имитировать условия космического пространства, тогда как внешний вид мне обеспечивал надетый на голову шлем виртуальной реальности Oculus Rift последней модели, и быстро снять все эти прибамбасы было решительно невозможно.

— Это мужешовинистический газлайтинг, — сказала я, стягивая пропитанный потом поддоспешник. — Вы пытаетесь принизить мой успех, хотя я правильно рассчитала направление прыжка и скорость и почти погасила ее, перед тем как пристыковаться со «Странником».

— В целом, конечно, всё так, — кивнул Пилот, — но есть один нюанс. Ты не «пристыковалась» к «Страннику». Ты в него врезалась. С ускорением в 5 метров в секунду. Это, в общем-то, не смертельно, но если учесть, что ты приняла удар на грудь и голову, то сейчас либо болтаешься без сознания с переломанными руками, либо выкашливаешь остатки легких, разбив шлем.

— Но удара не было, — попробовала оправдаться я и замолчала, поняв, что удара не было потому, что я никуда, собственно, и не летала — весь мой полет был сымитирован подключенным к шлему компьютером.

— Вот, — правильно истолковал моё молчание Пилот. — И до тебя дошло. Но ты не волнуйся, Дарья. Мы тебе обеспечим тренировку вживую, за пределами судна, в условиях, максимально приближенных к реальности.

Сказав это, Пилот отрубился, выключив камеру и оставив меня гадать, что именно он имел в виду. Как можно обеспечить тренировку на подводной лодке? Никак, решила я и пошла в душ. Чтобы не тешить себя напрасными надеждами.

Но сейчас, встретив в кают-компании нового человека, я сразу воспряла духом. Ведь новый член команды мог оказаться на лодке только для моей новой тренировки. Не то чтобы путешествие сильно наскучило мне, для этого я была слишком занята тренировками, просто безумно хотелось хоть ненадолго покинуть этот замкнутый мирок. Как сказала бы, оказавшись на моём месте, Ксения Собчак: «Я просто застоялась в стойле».

Новый человек, правда, не обратил на меня никакого внимания. Среднего роста, худощавый, с ершиком побитых сединой темных волос и обветренным, загорелым лицом, он одновременно был похож и на богатого плейбоя-яхтсмена, и на охранника садового товарищества в Подмосковье. Он размахивал кружкой с кофе, втолковывая что-то благоговейно взирающим на него техникам.

— …Главкому Куроёбову пришла в голову изумительной глубины мысль: если правду рассказывать по частям — сегодня лодка с лодкой потеряли связь, а завтра на лодке был взрыв… то все успеют привыкнуть и трагедия будет не такой и трагичной. Хотя он знал, да и не мог не знать реального положения дел…

Я обошла спорщиков и встала, опершись на стол. В конце концов, этот специалист прибыл на лодку по мою душу, и я так просто не позволю красть его внимание каким-то техникам, которых я даже по именам не знаю.

Ноль эмоций. Специалист сухо кивнул мне, продолжив свой рассказ:

— Факты таковы. «Курск» не утонул. «Курск» взорвался. Утонул он только потом. Взрыв «толстой», экспериментальной, торпеды разрушил прочные межотсечные переборки носового блока вплоть до четвертого отсека. Оставшиеся перегородки потеряли герметичность, вызвав заполнение лодки водой и быструю потерю глубины. Фактически это было неконтролируемое падение на грунт. Лёгкий корпус АПЛ деформировался от удара, носовая часть прочного корпуса раскололась как орех.

Через систему вентиляции, дифферентовочную систему, систему гидравлики, через трещины в переборках, повреждённые дейдвудные и переборочные сальники в кормовые отсеки проникла морская вода, которая просачивается через бесчисленные искореженные трубопроводы систем. Вода при этом издаёт разнообразные кавитационные шумы. Это слышали на всех кораблях в округе и прекрасно понимали, что случилось. Понимали, что высокое давление гарантированно убьет моряков не позднее 12 часов после взрыва.

Степень насыщения газом крови прямо зависит от окружающего давления. Непонятно? При парциальном давлении свыше 2,8 атмосфер кислород вызывает кислородное отравление. И этого никак не избежать. Из этого следует, что если моряки не сумели покинуть лодку в течение часа, значит, они мертвы. Даже если после взрыва стучали по переборкам. Это не цинизм. Это физика. Человек после часа при давлении в 9 атмосфер обречен. Никто не может его спасти. Ни импортные спасатели, ни Путин, ни даже сама Кондолиза Райс. Принципиально. Никто. Никак.

— Но, я слышал, что с затонувшей подлодки можно спастись. Прецеденты бывали, — возразил один из техников. А что, подумала я, хорошая тема для беседы на подводной лодке. Только этой фобии мне не хватало для полноты комплекта.

— Случаи спасения бывали. Просто те случаи с «Курском» не один в один. Либо лодки ложились на грунт неглубоко, либо не теряли герметичность. В случае с лежащим на глубине в 100 метров «Курском» получается вилка: человека с этой глубины поднимают не менее 12 часов. За это время его убивает кислород, уже поступивший в ткани. Если его поднять быстрее, чтобы не было отравления кислородом, его убьет азот, тоже попавший в кровь и органы. Так что как ни верти — исход один. Медленная и мучительная смерть при попытке подъема или смерть в лодке.

— Как не крути — кругом 22, — со вздохом согласился один из техников.

— 22 по Хеллеру? — с надеждой в голосе спросила я. Эту шутку я уже слышала от команды поддержки.

— 22 по Лему, — со вздохом ответил техник.

Но второй техник был настроен не так пессимистично:

— Глупости. Если бы Путин принял помощь от иностранных специалистов…

— Не верите мне? Прислушайтесь к мнению специалиста, — парировал с усмешкой новичок: — «При выходе на поверхность не выдержим компрессии». Это сказал инженер группы БЧ-5 капитан-лейтенант Сергей Садиленко. Точнее написал. Через пару часов после аварии. Находясь в девятом отсеке подводной лодки «Курск». Понимая, что он умирает. Его мнение для вас весомо?

Самое отвратительное в этой ситуации то, что предложения от зарубежных государств по спасению моряков поступили тогда, когда специалисты были абсолютно уверены в их гибели. Почему я в этом уверен? Потому что у меня все ходы записаны. Сразу после взрыва по каналам ТАСС прошло сообщение от береговых служб северной части Европы. Их сейсмографы зафиксировали толчок от взрыва. По этим данным специалист без проблем определит его силу и место. Дальше нужно поднять карту. Оценить глубины. Всё остальное предельно очевидно — всем, кто в теме, понятны последствия от взрыва такой силы и на такой глубине. Очевидно, что помощь нужна только в подъеме трупов. И тем не менее политики начали ломать комедию, предлагая спасть заведомо мертвых подводников.

— А говорят, что «Курск» затонул, столкнувшись с иностранной подлодкой.

— А какая разница? — вмешалась в разговор незаметно подошедшая Посредник. — Трагедия «Курска» не в том, что утонула лодка и погибли моряки. Никто не застрахован от неизбежных случайностей в море. Трагедия в том, что населению огромной страны скормили ложь, что подводников можно было спасти.

Бо́льшую глупость сложно вообразить.

В подобное состояние часто впадают безутешные матери, потеряв детей. Психологи обратили на это внимание после случая с леди Куинсберри, которая вообразила, что её погибший в горах сын-скалолаз спасся и сейчас, искалеченный, живет в расщелины горы, питаясь мясом горных коз. Окружающие герцогиню прихлебатели не одернули старую кошелку, дав возможность психозу окрепнуть. Она организовывала экспедиции, писала письма, требуя спасти давно мертвого сына. Выступила центром кристаллизации, заразив своим безумием десятки последователей. На моей памяти от таких психозов страдали родственники погибших в Кармадонском ущелье и в бесланской трагедии.

Но хватит о грустном.

Я хочу представить вам члена нашей команды, — с этими словами Посредник театрально воздела руки, — Подводника. Среди прочих талантов, наш коллега является ведущим специалистом по выживанию на подводных лодках, ведь он, еще будучи мичманом, выжил при гибели подводной лодки «Комсомолец», всплыв с глубины в спасательной камере — «титановом убийце», чудовищном порождении советского инженерного гения. Аплодисменты, пожалуйста.

— Это чертовски близко к деанону, — буркнул себе под нос один из техников.

— Мне без разницы, — ответил, нехорошо скалясь, Подводник. — У всех морей один берег.

Эта невинная фраза словно поставила жирную точку в дискуссии — техники мигом забрали свои кружки и со словами «предупреждать надо» пересели за свой стол.

— ??? — я выразительно показала Посреднику глазами сначала на моряка, а потом на техников.

— Подводник — член берегового братства моряков Юго-Восточной Азии, — полушепотом пояснила Посредник. — Это что-то типа якудза, только на море.

— Ну, вечно ты всё преувеличиваешь, — сказал Подводник, пересаживаясь за наш стол. — Береговое братство не более чем профсоюз живущих морем людей.

— Конечно, конечно, как скажите, — послушно закивала головой Посредник и, сложив из пальцев отвращающий нечисть знак, тоже пересела за другой столик. Сделала она это нарочно, к гадалке не ходи.

— Вот так всегда, — со вздохом сказал Подводник. — Стоит мне сказать, что я из братства, как все разбегаются как тараканы.

— Неправда ваша, — сказала я, — я вот, например, никуда не разбегаюсь.

— Очень приятно, Дарья, что ты у нас такая храбрая, — расцвел Подводник. И тут же воспользовался моей доверчивостью, вывалив на меня кучу технических подробностей о доставленных им на лодку глубоководных скафандрах компании Nuytco Research Ltd. Я их, извините, пересказывать не буду — в рекламные агенты этой фирме я не записывалась. Так что можете сами погуглить. Расскажу лучше личные впечатления.

Доставленные ночью на лодку скафандры находились в док-камере DDS, или, говоря языком старинных фантастических романов, в шлюзовом отсеке. Обычные подводные лодки не приспособлены для выхода из них в глубины моря, и наша старушка U-234 не являлась исключением. Так что шлюзы, через которые посетители могли попасть на нашу лодку, были достроены уже при проведенной командой ОО капитальной ее реконструкции. Было их два — побольше и поменьше. В большом сейчас находилась наша мини-субмарина «Левиафан», а меньший предназначался для пловцов, и именно в меньшем я сейчас и находилась.

Выглядел этот отсек как металлическая труба сечением с фюзеляж самолета, с ржавыми и вечно влажными из-за перепада температур стенками. На рифленом металлическом полу в ярком свете светодиодных ламп возвышались два сверкающих стальных рыцарских доспеха — доставленные командой Подводника скафандры-экзосьюты.

Больше всего эти глубоководные скафандры напомнили мне японских боевых человекоподобных роботов. Уменьшенных, естественно, до размеров человека. Я не какая-нибудь наивняшка, я девушка в скафандрах прошаренная. И сразу обратила внимание, насколько малую степень подвижности оставили создатели экзосьюта для носящего его водолаза.

По сути, это даже был не скафандр, а подводная лодка в форме человека. То, что у этой «лодки» были ручки и ножки, не должно вас обманывать. Ни ходить, ни стоять в этой толстенной фигурной броне было решительно невозможно. А работать руками?

Даже у защищенного по максимуму лунного Z5 были перчатки с раздельными пальцами. Кисти экзосьюта заканчивались круглыми шарами кулаков, прямо как у дуболома из сказки Волкова. Ах, да — шары были увенчаны пассатижами. Ими я могла управлять, сжимая и разжимая рукоятки внутри кулаков.

В теории. На практике я бы даже согнуть руки не смогла. Будьте уверены.

Подводник же разливался соловьём, расписывая, какие это чудесные скафандры, как они изменили глубоководные исследования, насколько это революционный шаг и прочее, прочее, прочее. Я молча кивала, так как была научена горьким опытом и знала, что лучше не вываливать сразу своё дилетантское мнение, а малость подождать. Уж слишком часто первое моё впечатление оказывалось в корне ошибочным.

Так, в общем-то, и оказалось. Потом я выгуглила фоточки глубоководных скафандров, использовавшихся до появления экзосьюта, и ужаснулась. Как бы ни был неповоротлив и неудобен экзосьют, эти скафандры в форме бочек на ножках были неповоротливей в разы. Я бы ни за какие коврижки не залезла бы в это подобие пыточной «железной девы».

Впрочем, я и в экзосьют не особо стремилась. Но пришлось. По замыслу команды поддержки, тренировка в реальных условиях была необходима, чтобы я научилась соотносить собственную массу и инерцию. А также, скорее всего, чтобы посмотреть на мою психическую устойчивость в хрупком, как ореховая скорлупка, тесном скафандре в смертельно опасной внешней среде.

Я надела вязаный комбинезон (под которым прятался памперс для взрослых XXLной ёмкости — мой рассказ могут слушать дети, а им всегда интересно, как в скафандре писают, не так ли, маленькие извращенцы?), теплые носки и перчатки — температура на глубине сотни метров, по утверждениям Подводника, была стабильно низкой. Влезла в стоящие на платформе стальные ноги скафандра. И воздела руки вверх, чтоб техники, кряхтя и покрякивая, опустили на меня верхнюю его часть со шлемом.

Изнутри скафандр пах водолазом. Табаком, одеколоном и мужским потом. У меня аж слезы ностальгии чуть на глаза не навернулись — так домом повеяло. Но я сдержалась.

Оказавшись внутри, я с удовлетворением ознакомилась с интерфейсом управления ОС скафандра — внутри шлема располагался крохотный, на несколько строк символов экранчик, на который выводились основные параметры — глубина, запас воздуха и заряд батарей. Сейчас в только что перезаряженном скафандре все показатели были на максимуме.

Потом я пробежалась по вспомогательным меню (джойстик управления находился в перчатке, так что проблем с управлением не было) и нашла встроенный аудиоплеер. Треки, заботливо подобранные предыдущим оператором скафандра, были, увы, не айс. Но и не «Владимирский централ», слава богу. Так что, пока отсек медленно заполнялся водой, я слушала подборку российского рока 90-х.

В скафандре было комфортно. Болезненного перепада давления, которым сопровождались мои прошлые погружения в тренировочном бассейне, не было. Я только чувствовала нарастающую по мере поступления воды легкость. Тяжелый и неуклюжий скафандр постепенно становился просто неуклюжим. Очень скоро я заметила, что могу ходить, переставляя неловкие тумбы ног.

Стоящий около меня во втором скафандре Подводник обратился ко мне через переговорное устройство скафандра. Из инструктажа я помнила, что связь ведется на низких частотах и на небольших расстояниях — вода плохо пропускает радиоволны.

— Даша, Даша, проверка связи, ответь, — раздалось у меня в шлеме. При этом его шлем осветился изнутри светодиодами, так что можно было рассмотреть выражение его лица.

— На борту все в полном порядке, — ответила я в микрофон. Во время произнесения слов диоды вспыхнули уже в моем шлеме, ослепив оторопевшую меня. — Это еще что за светомузыка? — спросила я чуть тише, предусмотрительно зажмурившись. — Мне-то зачем в глаза светить?

— Людям приятно общаться, когда они видят эмоции собеседника. В скафандре обычно не видно лица, так что в режиме разговора скафандр подсвечивает лицо говорящего.

— Это же пиздец как неудобно, — подвела итог я. — Так мне не видно, что вокруг делается!

— Ну, не два горошка на ложку. Ты или по сторонам смотри, или на собеседника. Если не нравится, можешь эту опцию отключить. Меню à Параметры à Голливудская подсветка à ОFF. Но я бы не советовал, — добавил Подводник чуть позднее. — Это мне поможет распознать твой приступ паники.

— Я обещаю, — елейным голосом парировала я, — ежели, паче чаяния, у меня случится приступ паники, вы распознаете его безошибочно и сразу.

— Этого-то я и боялся, — буркнул Подводник и замолчал.

Молчала и я. Так меня захватил окружающий мир, открывшийся мне из широко распахнутой горловины шлюза. Наша лодка лежала на хорошо просматриваемом в чистой воде песчаном пляже — вершине подводной горы Ампер в Северной Атлантике к югу от Азорских островов.

Подводной гора называется потому, что, поднявшись с глубины более трех километров, она лишь чуть-чуть не дотягивает до поверхности моря, так что её плоская вершина находится на глубине в 70 метров. И она там не одна такая — неподалеку находится большая группа других подводных гор, образующих архипелаг Подкова.

Идеальное место, для тихой, тайной стоянки.

Я не знаю, каким был день на поверхности — солнечным или хмурым, но здесь, на глубине 80 метров, льющийся с небес свет был не в силах разогнать полумрак. Мы словно оказались в огромном кафедральном соборе — с сияющими всеми оттенками синего и голубого витражами небес и темными массивами невидимых в темноте стен. Док-камеры нашей лодки находились довольно высоко — спереди и сзади рубки, так что дно, видимое через открывшийся люк, казалось пугающе далеким. Как с балкона пятого этажа.

Не то чтобы я боялась упасть — не боялась же я высоты, когда я, снорклинчая в Египте, также парила над полями водорослей. Но что-то во мне заставляло пятиться в сторону от открытого люка, цепляясь крюком руки за леер.

И тут, мимо меня в вихре пузырьков, сияя лампами и жужжа, как самое доброжелательное приведение с моторчиком, лихо пронесся Подводник. Пронесся и замер в нескольких метрах передо мной, свободно вися в толще воды. Его полет казался таким же свободным, как полет Супермена. Конечно, умом я понимала, что эта легкость — не более чем иллюзия. Вода хорошо передает звуки, и я слышала жужжание поддерживающих скафандр на плаву двигателей.

— Дарья, джойстик управления у тебя в правой перчатке. Сожми и медленно…

Последние слова Подводник кричал уже мне в спину. Потому что я резкая. Могли бы и привыкнуть. Получив разрешение сжать джойстик, я сжала его и со всей дури повернула вперед. Как рычаг переключения скоростей.

Последствия — как и у всех моих импульсивных действий — не замедлили наступить. Взвывшие моторы толкнули меня вперед, и я вылетела из шлюза как пробка из бутылки шампанского. В вихрях струй и пузырьков. Висящий в воде Подводник еле успел отлететь в сторону.

— Ты что творишь, Дарья? — раздался в шлеме его возмущенный голос. — Медленно надо, аккуратнее.

— Ага, — с сарказмом сказала я. — Аккуратность — моё второе имя.

Но напор на джойстик поубавила. Предоставленный сам себе скафандр парил, обеспечивая нулевую плавучесть работой турбин.

Я начала (аккуратно!) заниматься тем, с чего должна была, по уму, начать. Короткими импульсами в полсилы разворачивала скафандр, вращаясь в трех осях. Получалось в целом неплохо — недельные тренировки на тренажере заметно повысили мой скилл освоения новой техники.

Так что очень скоро, освоившись, я начала восторженно плавать вдоль лодки под старый российский рок. Впрочем, об этом я уже рассказывала. Не буду повторяться.

Подводник тем временем отплыл в сторону и, вися в толще воды у края подводного плато, помахал мне фонарём.

— Освоилась, Дарья? — раздался в наушниках его голос. — В таком случае, я предлагаю принять участие в одной любопытной экскурсии.

— Я за любой кипеж, кроме голодовки, — ответила я, изобразив книксен.

— Тогда следуй за мной, — ответил Подводник, погружаясь.

Несколько секунд мы следовали вдоль отвесно спускающегося склона. Скафандр предостерегающе крякал, оповещая о росте давления, я наблюдала за тем, как по мере спуска менялась морская живность, становясь более мрачной и темной.

Вскоре мы оказались на крохотной полянке, засыпанной белым, сияющим в лучах наших фонарей песком. Этот пятачок света в окружающей непроглядной тьме казался таким уютным.

Чуть дальше, на границе света и тьмы, располагались странные изломанные тени. Включив мощный фонарь, который, словно световой меч, уперся в темные фигуры, я поняла, что вижу черные, скрюченные стволы деревьев. То, что деревья мертвы, было очевидно по антрацитово-блестящим изломам ветвей. Я протянула руку, растопырив клещи манипулятора, и со звонким щелчком обломила сучок. Так и есть — мы оказались в каменном подводном лесу.

Поднявшись на пару метров туда, где частокол черных как смоль ветвей уже не был столь непроходимым, мы двинулись от стены, светя фонарями вниз.

— Если вы расскажите мне, что мы ищем, то я это найду быстрей, будьте уверены.

— Если ты увидишь это, Даша, то сразу поймешь сама, без объяснений, — буркнул Подводник, но потом снизошел: — В 1974 году, советское исследовательское судно «Академик Петровский», сделав подводные снимки вершины горы, обнаружило на этой вершине развалины сложенных из крупных глыб стен.

— Таких как эта, да? — язвительно спросила я, направив луч фонаря вниз. Заметила стену я уже давно, просто не догадалась, что мы ищем именно это.

Мы тут же спланировали вниз, всклубив турбинами тучи ила. Опустившись на грунт и выждав пару минут, пока муть отнесет течением, мы увидели невообразимо старую стену.

То, что это не естественное образование, было очевидно по кривым растворным швам и отваливающейся штукатурке. Мать природа не научилась создавать подобные шедевры — для этого нужны косорукие строители.

Мы двинулись вдоль стены, взлетая над завалами камней. Стена извивалась, уходя вглубь. Скоро звуковые сигналы в скафандрах сменили тональность, оповещая нас о достижении предельной глубины, и мы, отплыв от стены, начали двигаться по спирали, находя то там, то тут несомненно рукотворные конструкции. Фундаменты домов, стены, разломанные на десятки частей колонны.

— Что это? — спросила я, опустившись около хорошо сохранившейся стены со стрельчатой дверью-аркой.

Вместо ответа Подводник поднял манипулятор и нацарапал на заросшей морской живностью стене одно слово:

АТЛАНТИДА.

— У меня что, рация сломалась? — испуганно спросила я. — Кивните, если меня слышите!

— С рацией у тебя всё в порядке, — со вздохом ответил Подводник. — А вот с кругозором непорядок.

— Так это Атлантида, — с сарказмом сказала я. — Та самая Атлантида, которую за последние полтора века где только не находили — от Байкала до Антарктиды. Её по числу открытий только бункер Гитлера опережает, но совсем на крохотную капелюшечку.

— Уверен, что это — та самая, — отрезал Подводник.

— Да будь она та самая, тут от исследователей с черными копателями не протолкнуться бы было.

— Нет. Я уверен, что Атлантида тут — именно потому, что здесь нет археологов с туристами. Её ведь как нашли? Океанографическое судно дуриком развалины сфотографировало. Так эта сенсация в газеты и попала. Потом другие дилетанты — геологи на спускаемом аппарате «Аргус» — тему Атлантиды закрыли, объявили, что стены — это естественные образования.

— Вот и ответ, — подвела итог под дискуссией я, взмывая над развалинами города. — Это причудливая игра природы.

— Но ты же сама видишь, Дарья, что эти стены из кирпича? — возмущенно возразил Подводник.

— Я не специалист, — крикнула я, врубая форсаж и возвращаясь к жизни, солнцу и нашей подводной лодке, — пусть специалисты решают.

Правда, червь сомнений, порожденный увиденными развалинами, успел укорениться в моем разуме. Уже вечером, когда измочаленная длинной тренировкой я наконец-то доползла до сауны, спросила лежащую на полотенце Посредника:

— А эти развалины, они, что, действительно Атлантида?

— Не-не-не — эту тему лучше не вскрывать, — замахала руками Посредник. — Это как гибель группы Дятлова или убийство Кеннеди, понимаешь? В этих историях слишком много разнородных фактов, которые не складываются в простую теорию. Ты молодая, шутливая, всё достается тебе легко. Но стоит тебе прочитать двенадцать теорий, объясняющих всё, — пиши пропало. У тебя появится собственная, тринадцатая, теория, которую ты по гроб жизни будешь отстаивать в спорах с такими же фриками.

— Но есть же объективная истина… — попыталась возразить я.

— Ты ждешь один простой ответ, Даша, — ответила Посредник. — А в подобных историях верны сразу несколько ответов.

— Не поняла, — честно призналась я.

— В группе Дятлова был внутренний конфликт, который привел к расколу, когда лидер группы, отравившись спорыньей, начал видеть галлюцинации и давить каблуками лезущих из снега змей. Кеннеди убили заговорщики из ЦРУ, но Освальд на самом деле был в хранилище и стрелял в президента, понимаешь? Простого объяснения нет. К известному нам финалу привела не одна цепь событий, а спутанный клубок из нескольких цепей. Этим и объясняется противоречие улик.

— И тогда Атлантида… — применила я испытанный приём.

— …несколько поселений в разных частях света, ошибочно слепленных в одно людской молвой. Так что да — это тоже Атлантида. Одна из нескольких. Живи с этим, Дарья.

С этими словами Посредник встала, забрала полотенце и вышла из сауны, оставив меня возмущенно пыхтеть. Ответ-то я получила, но он, в точности как и предсказала Посредник, мне не понравился.