Чистая кровь

19

Мы вернулись на кухню, я влил в себя ещё чашку крепчайшего кофе с кардамоном, приготовленного Алекси, и снова поднялся к себе.

Остаток ночи я провёл между сном и бодрствованием, не давая себе провалиться в глубокое забытьё. К тому времени, как меня позвали на завтрак, я был в таком состоянии, что едва втиснул в желудок несколько ложек йогурта с мёдом — хотя это всю жизнь было моё любимое блюдо, которого мне страшно не хватало в Германии, где и мёд, и йогурт — жалкие пародии на настоящие продукты с нашего острова.

Ни то, ни другое не может быть жидким. Йогурт, выложенный на блюдце, должен образовывать на нём горку, а мёд — стекать со специальной, сделанной из оливкового дерева, ложечки (точнее, стержня с утолщением, в котором сделано несколько поперечных пазов) ме-е-едленно, как почти твёрдая субстанция. (Это страшно неудобно, кстати, когда накладываешь его себе в йогурт.)

Мама что-то спрашивала у меня, но быстро поняла, что я в состоянии зомби и членораздельных ответов давать не могу. Остальные глядели на меня кто с сочувствием, а кто и с ужасом. Так что я опять сбежал в свою комнату.

Но там было не легче. К полудню я уже вообще ничего не соображал, замученный крутящимися в голове одними и теми же мыслями.

Как же мне не хватало кого-нибудь, с кем я мог бы откровенно поговорить и посоветоваться!

Ни мама, ни дед для этого не подходили. Мама меня бы пожалела, приласкала и попыталась успокоить, но решить мои проблемы точно не смогла бы. Дед, возможно, в состоянии был их решить — я не недооценивал влияние главы семьи Триандесов на острове — но у него были на меня планы, и мне не нравилось то, что я этих планов толком не знаю и вовсе не понимаю.

Может быть, мне помогла бы Елица — но она умерла некстати. И, возможно, по моей же вине!

Я мерил комнату шагами из угла в угол (только не спрашивайте, сколько там шагов: я не в состоянии был это запомнить). Я бегал на кухню за кофе. Я притащил в комнату бутылку виски взамен выпитой вчера "Метаксы", но так и не решился её открыть, опасаясь, что выпив — усну.

На улице по-прежнему шёл дождь, а вот шторм утих, хотя с моря доносились ещё довольно громкие удары волн — от зыби, что держится после бури. Часам к трём, впрочем, дождь перестал.

А в четыре заявился Момо, в этот раз в фуражке, сухой, трезвый и спокойный. Посмотрел на меня, покачал головой, и стал снова задавать вопросы, на которые я отвечал совершенно искренне — но опять ничем не мог подтвердить правдивость моих слов.

Потом он устал спрашивать, расслабился и подобрел, и мы выпили ту самую бутылку виски. Две трети пришлись на его долю, так что друга моего снова развезло.

— Ты знаешь, — сказал он мне, уже заметно пьяный, — мало того — тут пропала дочка Ксималосов, младшая. Трех лет не исполнилось! У нас такого вообще никогда не было, чтобы детей… Я-то знаю, я на курсах был… Сейчас в вашей Европе модно детей насиловать… Но я тебе клянусь, Юрги! Запомни, я клянусь тебе, а Момо Браги никогда зря клятву не бросает! Так вот, я клянусь, что, кто бы это ни сделал, до суда он не доживет! Мы тут не в Берлине вашем и не в Париже, мы в Алунте живём, у нас с этим строго!

— Погоди, как, когда пропала? — Спросил я, холодея внутри от воспоминания о детском плаче и шевелящемся бауле.

— Сегодня утром, — ответил Момо, — Ирида Ксималос её выпустила на террасу поиграть — у них крытая терраса на заднем дворе, большая — и пошла готовить. Через полчаса выходит, а девочки нет. Она побежала по соседям, там её тоже нет. Тут у неё на плите что-то сгорело, она кинулась гасить, ещё, считай, полчаса потеряли. Потом побежала в "Пляж" за мужем, а тот уже стеклянный весь был. Пока то да сё, еще час. Наконец, сообразили мне позвонить. Я как раз был в Ближних Ручьях. Пока доехал по дождю, два раза чуть с обрыва не улетел. Пришёл к ним во двор, а там уж, конечно, всё затоптали. Я только один след увидел, очень странный: девочка до самой калитки дошла, одна, и вышла наружу. Дальше — всё, там асфальт, уклон, вода лила несколько часов…

Я поразился тому, насколько Момо, даже сильно пьяный, сохранял профессионализм, когда дело шло о полицейских делах. Он ведь мне практически протокол пересказал.

У меня отлегло от сердца: в давешнем бауле не могла быть потерянная сегодня девочка. Может, там и не ребенок был вовсе.

Напоследок Момо опять напомнил мне, чтобы я никуда не уезжал.

Ну-ну. Ждать, чтобы на меня обрушилось местное "правосудие"? Нет уж. Пусть лучше на материке ловят.

И я полез в интернет заказывать билеты на самолёт. Меня устраивал первый утренний рейс, всё равно куда. С германским паспортом я разве что в Россию не мог уехать. Ну, или в Иран.

В половине шестого утра из международного аэропорта вылетал рейс на Рим. Я купил билет в бизнес-класс, один из двух оставшихся: странно, что в эту пору года так много народу хотело улететь с нашего острова в столицу Италии.

Ну, пускай меня поищут по всей Европе. Переведу деньги со счета в дорожные чеки, возьму в Риме машину напрокат, а где-нибудь на юге Италии куплю подержанную, там можно найти дешевую. Закачусь куда-нибудь в Сербию, там с немецким паспортом виза не нужна. Буду жить в апартаментах, договариваться с хозяевами на месте, платить наличными. Язык похожий, проблем не будет. Если не торчать в одном месте и не пересекать часто границы — не найдут. Пересижу, пока дед не уладит всё со здешней полицией. Обещал ведь.