Четвертый кодекс

6

Иосиф Виссарионович Сталин. СССР. Кунцевский район Московской области. Ближняя дача. 5 марта 1947 года

Поляки утомили хозяина. Их делегация сидела в его кремлевском кабинете два часа, нудно и подобострастно убеждая уменьшить поставки угля по «специальной цене» — замаскированная контрибуция, выплачиваемая углем, «продаваемым» в СССР за копейки. Хозяин и сам давно уже решил облегчить этот оброк Народной Польши наполовину, но делал вид, что упирается, и даже в какой-то момент стал бросать на просителей гневные взгляды, слегка подергивая усом. Это вызвало у них приступ ужаса, но свою жалобную песню они отважно продолжали, чем даже заслужили его скрытое одобрение.

Поляков он не любил. Давно, может, с войны 20-го года. Горечь поражения продолжала грызть его, хотя вину за него он возложил на политических противников. В 39-м он поквитался с Польшей, разделив ее с психованным Гитлером, но осознание унижения не стало менее едким. Унижение вообще было самым страшным из того, что могло с ним случиться. По крайней мере, он сам так думал.

Впрочем, хозяину нравилось полагать, что личные эмоции почти не влияли на его политические решения. Он пытался культивировать в себе прагматизм и объективный взгляд на ситуацию, и искренне считал, что преуспел в этом. И сейчас, когда Польша лежала у его ног, а в Москву приезжали делегации нового польского правительства, выпрашивая милостей, хозяин поступал с ними, следуя обычной своей объективной жестокости и имея ввиду прежде всего выгоды для своего государства. Которым был он сам, что подразумевалось безусловно.

Он сделал вид, что смягчается под напором аргументов, и, наконец, дал добро. Поляки ушли в полной уверенности, что сделали великое дело для своей страны. Хотя и вынуждены были отказаться за это в пользу СССР от львиной доли положенных им немецких репараций.

Вспоминая это теперь, вытянувшись на удобном диване, хозяин довольно хмыкнул. Он любил, когда одураченный и униженный им человек бывал осчастливлен этим. От этого его суровый и тусклый взгляд на вещи иной раз даже слегка разнообразился проказливым весельем.

«А этот... тезка... Циранкевич, дельный парень, надо бы его и дальше двигать», — подумал хозяин, потягиваясь за лежащей на ночном столике пачкой папирос и спичками — в последнее время врачи запретили ему курить трубку, хотя иногда он нарушал запрет. Но сейчас набивать и раскуривать самый знаменитый свой атрибут ему было лень — устал.

«Меньше надо бы работать. А то и десяти лет не протяну», — думал он, следя за величественно уплывающими к полутемному потолку клубами дыма.

Смена в Кремле завершилась во втором часу ночи. После поляков на десять минут запустил к себе терпеливо пропревшего весь день в приемной Чарквиани — преемника Лаврентия в грузинской партийной организации. Дело было плевым и решилось сразу. Да и недосуг хозяину сейчас было заниматься Грузией. Там давно надо было навести порядок, но не впопыхах, а с чувством и расстановкой.

На дачу он вернулся около двух и, по обыкновению, еще несколько часов проработал с бумагами, взбадривая себя крепким чаем, который сам заваривал. Потом написал на листке, что хотел бы съесть на завтрак, вызвал кнопкой прислугу и велел постелить в малой столовой.

После папиросы захотелось пить. Он с досадой вспомнил, что опять забыл поставить на ночной столик бутылку боржоми — она осталась на большом столе, до которого было не дотянуться. А вставать так не хотелось...

Смертельная усталость хозяина незаметно перетекала в какое-то дурное беспокойство. В красноватом свете настольной лампы под абажуром обычно уютная столовая стала казаться местом таинственным и недобрым. То, что днем радовало его взгляд — геометрически прямые линии, умиротворяющая монотонность панелей из карельской березы, матовый мрамор камина — в полутьме приобретало потаенную мрачность. Словно бы он лежал в роскошном склепе.

Хозяин знал, что он совершенно один в этой огромной части дачи — от служебных помещений с персоналом его отделял длинный коридор с большими окнами, выходящими в другие комнаты. Конечно, охрана стояла по периметру дома, и, выйди он сейчас на веранду, увидел бы через стекло спины офицеров, чутко вглядывающихся и вслушивающихся в тишину парка.

Но здесь он был один. Это одновременно возбуждало и пугало его. Он любил одиночество, но страх не покидал его никогда. Если бы миллионы людей, для которых он был полубогом, знали, как жалобно ежится его сердце от таинственных ночных звуков... Если бы они знали, что этот титан и герой часто чувствует себя испуганным ребенком в темной пещере с затаившимися чудовищами...

В горле совсем пересохло, в груди теснило. Бутылка с водой заманчиво поблескивала в каком-то метре от него, но сил встать не было. Ему казалось, что, если он вылезет из-под одеяла и поднимется на ноги, притаившийся в засаде ужас мгновенно схватит его и унесет неведомо куда.

Воли хватило лишь на то, чтобы выпростать из-под одеяла правую здоровую руку (большая часть мира не знала даже, что он калека) и выключить лампу. Спокойнее ему от этого не стало. Отблески на мебели и стенах сделались еще таинственнее, ночные звуки — более угрожающими.

Однако стеснение в груди стало потихоньку отпускать, а сознание все чаще сползало в пеструю чепуху, предшествующую настоящим сновидениям.

И в этой полудреме его вдруг словно что-то толкнуло. Как будто по залу пронесся порыв ледяного ветра. Хозяин резко открыл глаза. В неверном свете парковых фонарей из окна он увидел темную фигуру.

Он не издал дикий вопль лишь потому, что горло сдавил ужас. Покушение было его всегдашним кошмаром. А то, что до сих пор никто из желавших ему смерти не смог его убить, по прихотливой логике хозяина означало, что вот-вот сможет.

Его до одури пугали даже не боль и не смерть, а беспомощность перед обстоятельствами. Упасть и лежать, не будучи в силах подняться, скуля от ужаса в луже крови и мочи — он даже не хотел думать об этом. Мысль о том, что кто-то может взять его титаническую личность и в мгновение ока превратить ее в бесполезную груду дурной плоти — эта мысль была истинным и всегдашним кошмаром, который на самом деле и определял все его поведение.

На мгновение хозяина посетила безумная надежда, что на самом деле темная фигура — это он сам. Наверное, он как-то встал, не заметив того, и теперь смотрит на свое отражение в зеркале. Но тут же вспомнил, что запретил держать на даче зеркала — терпеть их не мог.

Его окатила новая волна ужаса. Застывший взгляд зафиксировался на фигуре, загородившей стол с вожделенной бутылкой воды. Мысли мелькали в голове и схлопывались бесследно, хаотичные мысли — что зря не держит пистолет под подушкой, что до кнопки вызова охраны теперь никак не добраться, и зачем он не велел провести ее на ночной столик, что надо бы вскочить и защищаться, но он ни за что не сможет сделать этого...

Молиться? Или уже поздно?..

Как же хочется пить!

Адреналин обострил зрение, и из мглы стали проступать подробности. Старик... Впрочем, нет. Просто немолодой мужик. Кажется, азиат... Не европеец точно. Мешковатые штаны и клетчатая рубашка, соломенная шляпа на голове.

Да кто же это такой, Господи?!

— Не пытайтесь встать, — спокойный, даже слегка неживой голос раздавался как будто прямо в голове хозяина. — Вы спите.

Может быть, впрочем, пришелец вообще не произнес ни слова — просто они появились перед хозяином в воздухе. Причем написанные по-грузински.

— Кто вы? — хозяин не был уверен, что сказал это сам. Тем не менее, вопрос заколыхался в воздухе.

— Хуан Матус, к вашим услугам. Часто меня называют дон Хуан.

— Я сплю? — ситуация становилась понятнее, и хозяина это немного приободрило.

Пришелец кивнул.

— Вы спите. А я вас курю.

Его слова по-прежнему проплывали перед хозяином грузинскими буквами.

— Что это значит? — как часто бывало в минуту настоящей опасности, страх хозяина отошел в сторону. Мысли стали четче — насколько было возможно в такой ситуации.

Как показалось хозяину, незнакомец был немого озадачен. Он снял шляпу и потер висок.

— Дон Хосе, мне довольно трудно объяснить это вам, — вождь машинально отметил, что пришелец «испанизировал» его имя. — Но имейте в виду — человек, которого вы видите во сне, вполне живой и существует одновременно с вами.

— Я не понимаю, — со своей обычной расстановкой проговорил хозяин.

Он хотел потянуться за папиросой, но понял, что так и не может двинуться. Да и Бог с ней, с папиросой — во рту совсем пересохло. Он даже как будто слышал задорное журчание горного ручейка. Ему бешено захотелось окунуть туда голову.

Дон Хуан кивнул.

— Дон Хосе, — веско произнес он, — я бы мог объяснять вам положение дел всю ночь. Но к чему это? У нас с вами есть неотложное дало, а мое присутствие здесь, к сожалению, ограничено.

— Хочешь купить мою душу? — вдруг спросил хозяин.

Дон Хуан ударил себя шляпой по ляжке и гулко захохотал.

— Зря вы не стали падре, дон Хосе, — отсмеявшись, весело сказал он. — Уверяю вас, я никакого отношения не имею к существам из ваших фантазий. А что касается вашей так называемой души...

Он махнул рукой и снова засмеялся.

Хозяин скептически хмыкнул.

— Положим, ты не по мою душу. Хотя уж к кому уж бы это... «существо» и пришло бы... Ну да ладно. Дон Хуан, значит? И что тебе от меня нужно, дон Хуан?

— Вот это уже разговор двух разумных людей, — расплылся в улыбке пришелец. — Дело в том, что я ищу мелкого тирана. А вы и есть мелкий тиран.

В душе хозяина зашевелилось удивление и даже некоторая обида.

— Напротив, я весьма крупный тиран, — веско и наставительно произнес он.

— Для ваших подданных — несомненно, — ответил дон Хуан, на сей раз серьезно. — Но по сравнению с истинным Тираном, которого мы зовем Орлом, люди, подобные вам — всего лишь пинчес тиранос. А я представляю людей, которые никогда не были и не станут вашими подданными.

— И кого же? — хозяин осознал, что в данной ситуации обижаться глупо.

— Видящих.

— Колдунов что ли, магов? — сразу уловил хозяин. — Ими у меня Лаврентий занимается. Ничего, справляется пока. То есть, раньше занимался. Сейчас этот... Абакумов. Но этот хуже. Расстреляю его скоро.

— А я как раз насчет расстрела, — живо подхватил дон Хуан.

— Абакумова?

— Нет, ни в коем случае, с этим делайте, что угодно... Одного юноши. Его зовут Эухенио.

— Евгений?

— Да. Кромлех.

Хозяин смутно припомнил это имя, мелькнувшее в каких-то донесениях. Память у него все еще была отменная.

— Он — один из людей, которые должны были помочь вам избавиться от наследия ваших учителей, — напомнил пришелец.

— Операция «Оверштаг», — проговорил хозяин. — Да, он среди тех, кого я хотел продвинуть в науке, чтобы создать нужный хор. Нет больше необходимости. Я сам теперь классик марксизма, как скажу, так и будет.

— И я полагаю, — вкрадчиво произнес дон Хуан, — этот ненужный хор вы ликвидируете.

— Конечно, — равнодушно бросил хозяин. — Зачем мне от них проблемы?

— Вам не стоит этого делать.

— Почему это еще?

— Этот мальчик очень важен.

— Для кого же?

— В том числе и для вас. И очень важен для нас.

Последние слова колдуна налились в воздухе тяжелым багрянцем.

— То есть, этих, видящих? — уточнил хозяин.

— Вот именно, — кивнул дон Хуан. — Он должен стать одним из нас. Через какое-то время.

— А скажи, дон Хуан, какое до всего этого дело мне? — иронически вопросил хозяин.

Он уже полностью адаптировался к ситуации — его счастливое свойство, собственно, и сделавшее его тем, кем он был. Обычно, пока окружающие еще переживали ушедшие в прошлое реалии, он уже существовал в новой обстановке, и соответственно действовал, опережая всех. Он спит и разговаривает со сверхъестественным существом — это было актуальной реальностью, которую следовало контролировать.

— Я проник к вам и говорю с вами — несмотря на разделяющие нас тысячи километров и всю вашу охраны, — произнес дон Хуан. — Это вас не убеждает в серьезности ситуации?

Сказано это было размеренно и зловеще. Буквы перед хозяином мрачно чернели. Его вновь было захватил страх, но он заставлял себя мыслить логично.

— Но что вы мне можете сделать, если, как сами сказали, находитесь за тысячи километров?

Дон Хуан вновь нахлобучил шляпу и утробно захохотал.

— Мне чрезвычайно интересно беседовать с вами, дон Хосе. Жаль, что вы не видящий и никогда им не станете, — проговорил он, отсмеявшись.

И тут же вновь стал серьезен.

— Вы правы, в данный момент я не могу вам навредить. Вовсе не из-за расстояния, но тем не менее это так. Вот лет через... да, через шесть лет...

— Что же будет через шесть лет? — спросил хозяин, однако дон Хуан ушел от ответа, проговорив:

— Однако прямо сейчас я могу вас заинтересовать.

— Продолжайте, — ровно произнес хозяин.

Переговоры, торги, дипломатия — все как всегда...

— Этот мальчик... — дон Хуан замолчал, словно подбирал слова, — он сделает одну очень важную вещь — прочитает документы, которые написали мои далекие предки. И, поверьте, кроме него этого сделать не сможет никто.

— Почему я в это должен верить? — осведомился хозяин.

Дон Хуан слегка пожал плечами.

— Но ведь вы в это верите, — сказал он, словно констатировал факт. И хозяин понял, что тот прав.

— Однако прочтение этих рукописей — не главное, — продолжил дон Хуан. — Я не могу сказать точно, но он совершит нечто такое, что может перевернуть мир.

— И вы просите меня оставить его в покое? — ехидно спросил хозяин.

— Вы и ваши соратники сделали то же самое — перевернули мир, — в тон ему ответил колдун.

— То есть, юный Кромлех устроит революцию? — уточнил хозяин.

— Гораздо больше — он изменит структуру мира. И это повлечет за собой множество изменений. Например, Соединенные Штаты могут прекратить свое существование...

Глаза хозяина заблестели, но он пожал печами.

— Не могу сказать, что я понял, — заметил он. — Но в любом случае, если верить вам, в этом молодом человеке заключена большая опасность.

— Вы разумный человек, дон Хосе, и должны понимать, что в любом случае он станет важным человеком для вашей страны. Не стоит уничтожать то, что может в будущем принести великое благо.

— Положим, — согласился хозяин. — Но откуда вы все это знаете? Я понимаю — вы колдун, демон или кто-то в этом роде... Но хотелось бы иметь реальные основания для решения.

— Разве мое присутствие здесь не убеждает вас, что я обладаю силами, превышающими возможности обычного человека?

— И все же, — настаивал хозяин, — хотелось бы знать, каким образом вы... видящие намерены использовать этого юношу.

— Я и сам точно не знаю суть его деяния, — признался индеец. — Но уверен, что лишь он способен исправить деформацию, которую нанесло моей традиции вторжение испанцев. Большего сказать не могу.

— И как же вы собираетесь меня убеждать, если сами недостаточно осведомлены?

Дон Хуан вдруг ни с того ни с сего снова разразился громовым хохотом. И — исчез.

А хозяин оказался рядом с журчащим ручейком близ родного Гори и с криком радости погрузил в него голову, начисто забыв про ночного визитера.

Но когда он проснулся — по обыкновению, ближе к полудню, он прекрасно помнил дона Хуана. Более того — ясно сознавал, что это был вовсе не причудливый сон. Во всяком случае, не совсем сон.

Первое, что он сделал — вылез из-под одеяла, босиком шагнул к столу, схватил бутылку боржоми и припал прямо к горлышку.

Мысли прояснились.

Он пошел в ванную комнату, вышел оттуда в халате, включил плитку, вскипятил чайник и заварил чай.

Сидел, прихлебывая и глядя в пол.

Потянулся за папиросой, но потом хмыкнул, встал, подошел к тумбочке и извлек из ящика первую попавшуюся из своей обширной коллекции трубок. Долго набивал ее табаком, добытым из раскрошенной сигары. Раскурил и с наслаждением затянулся. По комнате расползлись прозрачные космы ароматного дыма.

Хозяин думал.

Его атеизм всегда был весьма относителен. Не раз в своей жизни он сталкивался с вещами, необъяснимыми с точки зрения материализма, который был для него лишь одним из инструментов доминирования.

Так что он нисколько не сомневался, что ночью к нему приходил сатана или один из его подчиненных. А что не так? Хозяин был уверен, что обманул Самого Бога. Почему бы теперь не помериться силами и с Его противником?.. Самоуверенности «дону Хосе» хватало.

Разумеется, он не дал себя уговорить наглому ведьмаку. Первой его мыслью было арестовать мальчишку со всей семьей. Но по мере того, как тлел табак в трубке, хозяину становилось все любопытнее. Если бес прав, малец должен стать великим ученым. А это хорошо для страны, следовательно — для ее хозяина. С другой стороны, пока парень, судя по всему, совершенно безвреден.

Да еще и Штаты. Они в последнее время все больше нервировали хозяина. И он предвидел, что дальше с ними станет еще хуже.

«Пролив имени товарища Сталина между Канадой и Мексикой, говорите?.. — подумал он. — Чушь, конечно, но приятная... Пожалуй, пускай побегает пока. А я за ним хорошенько присмотрю. Ишь ты, пинчес тиранос... Дон Хуан... Дон ху...».

Хозяин выбил трубку в пепельницу и нажал кнопку вызова.

— Завтрак, — приказал он возникшему ниоткуда дежурному офицеру. — И вызовете ко мне Лаврентия... Нет, Абакумова позовите. Да, прямо сюда. И скорее.

Он бодро вскочил с кресла. Надо было работать.