Четвертый кодекс

28

Илона (Елена) Линькова-Дельгадо. Россия. Красноярск. 15 января 2030 года

Она ошеломленно смотрела в спину удаляющегося священника, не в силах не только встать и уйти, как ей очень хотелось вначале их разговора, но и просто пошевелиться. Ее состояние вернее всего передавало слово «оглушение».

«Елена, я Елена», — неслышно повторяла она, не осознавая этого.

«Илона, встряхнись!» — приказ пришел словно со стороны, она вздрогнула и стала воспринимать происходящее более адекватно.

Собственно, такая реакция была непонятной — ничего для нее нового поп не сказал. Она, слава Богу, антрополог и этнограф, и такие речи слышала от множества людей в самых разных вариациях. Обычное религиозное мракобесие, которое надлежит разобрать и обработать с научной точки зрения, а потом использовать при написании статьи.

Что касается ее собственной ситуации с этими... «видящими» (имя Таш она по-прежнему не в силах была произнести даже мысленно), похоже, у нее действительно случилось временное помутнение рассудка на почве нервного срыва. И поэтому следует немедленно подняться, ехать к Галине и думать, каким образом оградить себя от внимания спецслужб. А вся магия побоку — вместе с этим метисом-попом.

Придя к столь здравому выводу и убедившись, что ее обычный рационализм вернулся, она уже собиралась претворить свои намерения в жизнь. Но почему-то осталась сидеть на неудобной деревянной скамье.

Ей снова стало страшно, показалась, что ее мысли не совсем ее. Да что там — что за нее сейчас думает кто-то другой, холодно-враждебный.

«Вот так начинается шизофрения», — подумала она, но с удивлением поняла, что перспектива сойти с ума ее вовсе не пугает.

А вот что пугало — до головокружения, тошноты и темноты в глазах — необходимость покинуть храм, пройти через монастырскую калитку и оказаться на улице.

«Успокойся, — уговаривала она себя. — Ну хорошо, посиди пока здесь, если не хочешь идти. Спешить тебе некуда».

Но на месте тоже не сиделось — периодически врывались пугающие «чужие» мысли.

Сверху донесся колокольный перезвон, а из храма раздалась приглушенная скороговорка псаломщика. Начиналась служба. Илона встала и нерешительно пошла на звуки.

«Да в конце концов, — подумала она, — постою на службе, успокоюсь и пойду».

Подумав еще немного, она неловко надела крестик. И вошла в храм.

Несмотря на будний день, людей там было много.

— Иордане реко, стани, подыми, взыграя, креститися грядуща Влады-ыку, — пел хор.

Илона Максимовна довольно редко бывала на православных службах, но, в общем, их атмосфера ей, скорее, нравилась.

— Христос явися, всю тварь хотя обнови-ити...

Она тихо встала в последнем ряду прихожан. Мерное пение, загадочные лики на иконах, отблески теплящихся свечей на золотых ризах и сладковатый запах ладана успокаивали ее.

— ...Спасти бо приидох Адама первозданнаго.

«Дура! Погляди на себя! Стоишь, как идиотка, и всякую хрень слушаешь! А ну марш на улицу! Делать тебе тут нечего!»

Злые, истеричные мысли взрывались в ее голове, словно петарды, оставляя длинный зловонный след. Пение вдруг стало фальшивым, образа, казалось, издевательски кривились, а вместо ладанного благоухания Илона ощутила тошнотворный смрад.

Злоба буквально накатывала на нее волнами, с макушки до пят, заставляя все тело конвульсивно содрогаться.

«Бежать! Бежать отсюда скорее!» — вспыхнуло в ней.

Но она осталась на месте — снова сработал врожденный скепсис. В самом деле, резкое изменение ее состояния могло иметь множество причин — быть симптомом душевной болезни, или... аллергии на ладан, скажем. Или... Или это и правда шло откуда-то извне.

Как ни странно, от этих рассуждений сотрясающая ее злоба отпустила.

«Зачем мне уходить — на улице было страшно, а тут я успокоилась», — сказала она самой себе или еще кому-то, и осталась.

— Спасай нас молитвами твоими, Серафи-име, преподобне отче наш, — пел теперь хор.

А если она остается, логично будет продолжить то, что уже начала.

Что он там сказал? Правый придел...

Не то чтобы она всерьез собиралась на исповедь, но в ее характере было заложено стремление испытать все до конца, чтобы составить потом об этом обоснованное мнение. Она пришла туда, куда пришла, ей тут сказали то, что сказали. И, раз уж она это дело начала, надо было его сначала закончить, то есть, совершить все положенные в этом месте действия, а потом уже признать, что сделала глупость, пойдя на поводу у суеверной сестрицы.

Так Илона успокаивала себя логичными рассуждениями, протискиваясь сквозь стоящих людей к темному правому приделу.

Там оказалось всего несколько человек, видимо, не любивших тесной толпы в середине храма. У аналоя стоял отец Федор, теперь поверх подрясника на нем была длинная епитрахиль. Он сделал Илоне приглашающий жест.

Ее ноги вдруг сделались ватными. Она очень, очень не хотела туда идти! И зачем ей туда идти? Заниматься душевным эксгибиционизмом? Стыдно и гадко!

Священник смотрел на нее с пониманием, ждал.

«Беги! Еще не поздно!» — вновь ворвалась мысль.

Ворвалась и... разбилась о непрошибаемое Илонино упрямство. Она решила пройти через этот обряд, и она это сделает! Боясь передумать, сделала пару быстрых шагов и оказалась перед батюшкой.

— Встаньте на колени, — тихо сказал тот.

— Что? — вскинулась женщина.

— Так надо.

«Надо», — эхом отозвалось в ней.

Сама не веря в то, что делает, опустилась на колени и голову ее покрыла епитрахиль.

— Кайтесь во грехах, Елена, — раздался голос отца Федора.

Она словно оказалась совсем одна в глубочайшей темной яме, где не было видно ни зги. Тупо молчала, не зная, что говорить. Священник терпеливо ждал.

И тут ее словно прорвало. Рассказ полился, словно бы помимо ее воли. Она говорила обо всем плохом и стыдном, что случилось с ней с самого детства. Было совершенно непонятно, каким образом она все это запомнила, но вот же...

Отец Федор слушал, ничем не высказывая своего отношения.

Илона замолчала так же внезапно, как заговорила.

— Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Елену... — услыхала она над собой.

Епитрахиль была снята с ее головы, и она поднялась на ноги, с изумлением глядя на священника.

Тот, однако, был спокоен, словно ничего особенного не произошло, словно на его глазах не перевернулся мир, в котором эта женщина провела семьдесят три года.

— Ели-пили сегодня что-нибудь? — спросил он.

— Да, какао сейчас в кафе... — растерянно ответила Илона. — Ой, нет, не успела...

Страшное лицо Таш вновь возникло в ее сознании, но как-то нечетко, словно издалека.

— Хорошо, — кивнул священник. — Можете причаститься. А после службы подождите меня там, где мы разговаривали.

И ушел. А Илона осталась среди молящейся толпы. Служба захватила и понесла ее. Это отдаленно напоминало плавание под водой, когда ни одно движение не случайно, когда, для того, чтобы существовать здесь, ты должен встроиться в среду. Но если уж встроился, тебе открываются волшебные красоты.

Она крестилась и кланялась вместе со всеми, и даже подтягивала тропари. И не думала о том, что выглядит смешно и нелепо. Эта язвительно-скептичная часть ее личности никуда не исчезла, но как бы лишилась права голоса на время.

Она заняла очередь к причастию и получила его. Чувства, которые при этом испытала, были многообразны, ярки и незнакомы. Илона решила, что подумает над ними после. А пока ей стало совсем спокойно и тихо.

После литургии вышла в притвор. Отец Федор, одетый поверх подрясника в полушубок, уже ожидал ее.

— Телу во здравие, душе во спасение, — сказал он ей.

Не зная, что ответить, она просто склонила голову.

— Илона Максимовна, — начал священник. — Пожалуйста, выслушайте меня спокойно, хорошо подумайте и решайте.

От такого вступления ей стало тревожно. Это было неприятно — не хотелось покидать благостное чувство защищенности и покоя. Но она кивнула и приготовилась слушать.

— Этот... эта сущность, которая к вам привязалась, она очень сильная, — говорил отец Федор. — Я много лет занимаюсь экзорцизмом, но, поверьте, ни я, ни другой священник, который проводит отчитки, с таким не сталкивался. Вдобавок тут есть вещи, которые я сам до конца не понимаю. Да еще связанные с моей собственной семейной историей. Поэтому я вижу два выхода.

Он на мгновение замолк. Женщина напряженно ожидала.

— Вы могли бы остаться здесь, в монастыре, — он снова замолк, а Илона посмотрела на него изумленно.

— Поймите, — снова заговорил священник, — она от вас не отстанет просто так. Сейчас вы приняли Святые Дары и находитесь в храме Божием, и она до вас не доберется. Но там...

Он кивнул на монастырскую стену, за которой шумел город.

— Как только вы выйдете туда, она объявится — так или иначе. И вам будет трудно противостоять ей. Но можно устроить так, что с этого момента вы больше не выйдете наружу.

— То есть, стану монашкой? — угрюмо спросила Илона.

— Это долгий процесс, но в конце концов да, — кивнул отец Федор.

Удивительно, но Илона Максимовна Линькова-Дельгадо, доктор исторических наук, профессор, несколько минут всерьез обдумывала это предложение. И далеко не сразу отрицательно покачала головой.

— Я так и думал. — заметил священник, — И мне, честно говоря, пока трудно представить вас в апостольнике.

— А другой способ?

— Он гораздо более... опасен, — медленно ответил отец Федор. — И для вас, и для меня. Причем я рискую еще и быть извергнутым из своего сана, поскольку то, что я намерен делать, не слишком ему пристало.

— Что же это?

— Как бы вам это сказать... В общем, бой с бесом лицом к лицу. Как делали это мои предки-шаманы. Но призывая на помощь не иных бесов, а Бога.

Это заинтересовало Илону гораздо больше...

— Как это произойдет? — спросила она.

— Я объясню, — кивнул священник. — Мы с вами прямо сейчас пойдем на Караульную гору, к часовне.

За свою жизнь Илона всего раза два или три была у часовни Параскевы Пятницы, всей стране известной по изображению на рублевых банкнотах. Но, конечно, множество раз видела ее, парящую над городом. Зачем надо было подниматься на крутую заснеженную сопку в такой мороз, она понятия не имела, но кивнула.

— Когда-то эта гора называлась Кум-Тигей и для местных народов была священной, — продолжил отец Федор. — Считалась хранителем этого места. Она и сейчас для Красноярска — своеобразная «точка сборки», духовной, конечно. Но священной она была задолго до качинцев и енисейских кыргызов, которые жили здесь перед приходом русских. На самом деле там пирамида, сложенная неким очень древним и культурным народом.

— Правда? — вскинула на него взгляд Илона, в которой проснулся ученый скепсис.

Отец Федор пожал плечами.

— Понимаю ваше недоверие, но вы же знаете, что пирамиды есть не только в Египте... или в Мексике. Просто там они лучше видны и более известны...

Это была правда — древние пирамидальные строения разбросаны по всему миру, есть даже под водой.

— И речь не о всей сопке, только ее вершине, где когда-то была построена пирамида, — продолжал священник. — Сейчас на ней стоит часовня.

— И что же? — Илона по-прежнему не понимала, как все это относится к ней.

— Я же вам сказал — это было... да и сейчас есть место силы. Точка, где наш мир соприкасается с иными мирами. Перекресток между ними. Раньше им полностью владели духи, а шаманы приходили туда общаться с ними. Сейчас там стоит храм Божий. Но ваш демон, несомненно, придет туда за вами. Я буду ему противостоять, и одолею его — с помощью Божией.

— А я?

— Вы должны быть там.

— И чем все это закончится?

— Кто знает, — снова пожал плечами батюшка. — Я надеюсь, бес навсегда уйдет в свои области и больше не будет преследовать вас. Но...

— Что? — в ней снова вовсю бушевала тревога.

— Я... — начал священник, — я пытаюсь смотреть на вас духовным зрением — как на всякого, кто приходит ко мне, чтобы избавиться от внутренних врагов. Но вы... очень сильно отличаетесь от всех них.

— Чем же?

— Я вижу вашу душу раздробленной... на много-много кусочков. Они тянутся друг к другу, но разбросаны по многим мирам. Может быть, то, что я хочу сделать, поможет вам собрать эти кусочки в единую личность, обрести цельность и... истинный мир.

— Я не понимаю, — прошептала Илона словно самой себе. — Но я пойду.

— Тогда откладывать не стоит.

— Подождите, — остановила она батюшку. — А как же Женя?.. Что значит этот скелет, кодекс и... вообще все?

— Мне кажется, то, что я говорил сейчас про вас, касается и его... — ответил отец Федор. — Он в руке Божией. Как и все мы.

Когда они вдвоем вышли из монастырской калитки, перед ними стояла Таш.

На мгновение Илону окатила волна жути — как в детстве, когда мама читала ей страшную сказку. Образ Таш вполне соответствовал этому ощущению. Она была невероятно красива, невероятно страшна и просто невероятна — то ли Снежная королева, то ли Белая колдунья. Высокая, как сосна, сияла под январским солнцем, словно покрытая изморозью ель. Полупрозрачная, но не призрачная — было очевидно, что она вполне присутствует в этом мире и может действовать в нем. Неподвижно возвышалась эта фигура, напоминающая шедевральную древнюю статую. Но сверкающие глаза на совершенно белом лице и змеиная улыбка на кровавых губах свидетельствовали, что монстр этот жив какой-то извращенной жизнью и очень опасен.

А люди не замечали, что их посетил демон. Они сновали вокруг нее, спешили по своим делам, хотя то место, где стояла Таш, обходили.

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии-и Его, — тихо запел отец Федор, и, подняв крест, пошел.

Илона двинулась за ним. Но куда бы они не поворачивали, всякий раз видели перед собой холодно усмехающуюся Таш, перемещающуюся непонятным образом.

— Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога...

Странно, но мерзлячке Илоне совсем не было холодно на двадцатипятиградусной стуже, при режущем лицо хиусе. Они шли по пустынным из-за мороза улицам, то резко уходящим вниз, то круто поднимающимся, и Таш следовала перед ними.

Путь был долгим — Илона так и не задалась вопросом, почему они не сели в автобус, а проделали весь путь пешком, по крутому склону горы. Она этого просто не заметила и даже не устала, хотя возраст и болячки должны были заставить ее без сил свалиться где-нибудь на середине.

— Радуйся, пречестный и животворящий Кресте Господень, прогоня-яй бесы силою на тебе пропятаго Господа наше-его Иисуса Христа...

Илона старалась не смотреть на чудовищную фигуру Таш, но та все равно притягивала ее взгляд. Она словно бы плыла над городом, была такой же константой, как и часовня, которая тоже все время находилась в поле их зрения.

«Почему не нападает?» — думала Илона.

Наверное, дело было в молитве, которую непрестанно читал священник. Но, кажется, с приближением к вершине горы это все меньше отпугивало ведьму. Ее фигура становилась ближе, вырастала, нависая и подавляя. Отец Федор словно бы и не замечал этого, но Илоне становилось жутче и жутче.

В какой-то момент, на последнем этапе пути, когда часовня уже была почти на одном уровне с ними, Илоне показалось, что сейчас видящая их атакует. Аура инфернальной агрессии налетела, словно режущий порыв ветра, заставляя застыть в венах кровь. Таш громоздилась прямо перед ними, запирая дальнейший путь. Дорога к часовне, она сама, заснеженные деревья и скамейки проступали сквозь полупрозрачную фигуру ведьмы неясными пятнами.

Однако отец Федор продолжал идти вперед, будто не видел опасность. Сейчас они приблизятся к Таш вплотную и тогда... Тело Илоны напряглось в предчувствии схватки, его сотряс выброс адреналина. Хотя совершенно непонятно было, как сражаться с таким чудовищем.

Но делать этого не пришлось — рядом с Таш возникла другая фигура, тоже напоминающая огромную статую в морозном сиянии. Это был мужчина с монголоидным лицом и длинными волосами, замерзшими вокруг его головы, словно бриллиантовая корона. Он вытянул руку и отодвинул Таш с их пути. А та подчинилась.

Путь был свободен, ледяной мужчина исчез, и Илона с отцом Федором, который продолжал молиться, подошли к часовне. Возвышающаяся из снегов, с зеленой шатровой крышей и золотой маковкой, она напоминала карандаш, которым кто-то намеревался написать на ясном зимнем небе некий текст.

«Пожалуй, — подумала Илона, глядя на пригорок на вершине сопки, где стояла часовня, — это и правда что-то искусственное. Возможно, курган. Или оплывшая пирамида...»

Удивительным было то, что тут не было ни души. Конечно, вряд ли в такой мороз здесь нашлось бы много гуляющих, но хоть кто-то... Например, караул у сигнальной пушки, отмечающей выстрелом каждый полдень. Хотя солдаты, возможно, прятались от стужи в своей караулке.

Город отсюда тоже выглядел безлюдным, словно из него мгновенно исчезли все жители. Лишь сверкали покрытые инеем крыши, да нависали над ними мрачные заснеженные сопки.

Они поднялись по проложенной на пригорке лестнице. Священник достал ключи и отрыл двери часовни.

— Тут сейчас никого нет? — спросила Илона.

— Я позвонил матушке-свечнице и попросил уйти, чтобы помолиться одному. Они знают, что я делаю такие вещи, и всегда не просто так, — ответил батюшка и вошел внутрь.

Илона прошла было за ним, но застыла на пороге.

Она помнила, что помещение тут совсем маленькое, не больше кухоньки в панельном доме — в нем могло поместиться одновременно всего несколько молящихся. Но теперь она вошла в громадный храм с величественными светлыми образами по стенам и огромным распятием вдали.

— Она больше внутри, чем снаружи! — изумленно вырвалось у Илоны.

— Вам показалось, — коротко ответил батюшка.

Он троекратно, с глубокими поклонами, перекрестился, снял полушубок, повесил его на стоящую за столиком с церковным скарбом вешалку и подошел к распятию.

Илона продолжала стоять на пороге, не веря своим глазам.

Здесь горело множество свечей, и теплились все лампады. Отец Федор встал в центре часовни и погрузился в молитву.

Неожиданно свет за окнами померк. Илона вздрогнула и выглянула за двери. На улице царила ночь — хотя только что была середина солнечного дня. Женщина с изумлением видела звездное небо, причем совсем не то, которое можно было увидеть здесь в это время. Ей бросился в глаза очень яркий Марс — пронзительно-красная точка.

— ...Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго, — молился батюшка.

Звезды исчезли. Больше не было ничего — густая тьма, которая, казалось, сейчас раздавит и поглотит их. Илона судорожно оглянулась. В часовне по-прежнему мерцали огни и раздавались молитвы отца Федора.

Она вновь повернулась к улице и чуть не закричала от ужаса — на часовню со всех сторон надвигалась стена пламени. Илона ощутила невыносимый жар и удушающий запах дыма. Однажды ей довелось проскакивать на машине участок дороги, по обеим сторонам которого бушевал лесной пожар. Но то, что она видела сейчас, было ужаснее в сотни раз.

— ...И поправшаго силу диаволю.

Когда Илона уже готова была окунуться в огонь, он вдруг исчез. Вокруг по-прежнему простиралась ледяная тьма. Однако в ней появились просветы. Они расширялись, и вскоре Илона увидела перед собой неведомым образом возникшую равнину. Бесплодную, но не безлюдную. Со всех сторон часовню окружало огромное войско. Илона видела свирепых индейских воинов, в перьях, боевой раскраске, потрясающих копьями и макуауитлями. Были тут и нечеловеческие существа — страшные огромные рептилоиды с могучими хвостами и какими-то совсем уже жуткими предметами в длинных лапах. Над войсками реяли яркие знамена, грохотала дикая боевая музыка на неведомых инструментах.

Раздалась зычная команда, и армия со страшным ревом пошла в атаку. Совершенно очевидно было, что сейчас она попросту сметет часовню вместе с двумя людьми.

— ...И даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата.

Илона уже видела перекошенные лица людей и страшные оскаленные лики чудовищ, выпустивших из пастей хлыстообразные заостренные языки. Ее обдал смрад множества потных тел и еще какой-то странный запах. Но, когда оружие уже было занесено над ее головой, картина сменилась вновь.

Теперь это было нечто невообразимое. Словно куски, выдранные из плоти разных миров, сброшенные в одну кучу. Она видела фрагменты чужих небес, ни на кого не похожих существ, какие-то сцены явно из земного прошлого, и, кажется, будущего. Но больше было неземных картин, которые она просто не понимала. А некоторые фрагменты и вообще не поддавались ни малейшему определению — словно куски абстрактных полотен. И все это, будто в калейдоскопе, пребывало в постоянном движении, одни фрагменты мгновенно вставали на место других, и так бесконечно.

По всей видимости, именно так должен выглядеть первозданный хаос.

У Илоны закружилась голова. Из всего того, что она видела сегодня, представшее перед ней теперь зрелище было самым диким и жутким.

Но тут из вопиющего смешения выкристаллизовалось нечто очень знакомое. Илона сначала и не поняла, что это. Очевидно, ее мозг, ошеломленный представшим перед ним визуальным безумием, отказывался давать определение чему-либо.

А ведь это был Женя.

Перед ней на фоне вавилонского смешения миров висело лицо Кромлеха. Оно было скорбно и задумчиво, глаза закрыты. Вернее, один глаз — вместо другой половины лица был оголенный череп — как на его жутком памятнике у сенота.

— Женя! — закричала Илона.

Хаос исчез, исчезла голова Кромлеха. До самого горизонта простерлась песчаная пустыня — лишь какие-то белесые обломанные скалы торчали вдали. Надо всем этим нависали красноватые, явно неземные, небеса.

А вдалеке — но ближе скал — стоял обычный, земной такой, сарай. Дощатые стены на солидном фундаменте из валунов, крытая соломой крыша... Илона Максимовна никогда не видала его снаружи, но поняла, что этот именно тот сарай, куда ее в состоянии измененного сознания увлекла когда-то Кэрол Таш.

И еще она поняла, что ей надо идти туда.

— Зачем?

Отец Федор стоял рядом.

— Я должна, — тихо и упрямо ответила Илона.

Священник кивнул с пониманием.

— За други своя... — произнес он как бы про себя.

Илона сделал шаг из часовни. Еще один. И еще.

— Не заблудись, Елена!

Голос отца Федора донесся словно издалека. Илона обернулась, но часовни позади уже не было — лишь пустыня под чужими небесами. Цепочка ее следов начиналась ниоткуда.

Она опять повернулась к сараю и увидела, что стоит уже вплотную к нему. Толкнула двери. Они открылись со скрипом, но легко.