Честное пионерское!

Глава 19

В этот раз Каховская меня услышала. Зоя повернула в мою сторону лицо, шмыгнула носом (словно напомнила о том, что дома меня дожидался Вовчик). Девчонка скривила губы. Я вдруг подумал, что никогда ещё в моём присутствии женщины не рыдали «красиво» (видел такое только в кино). Чаще всего они лили слёзы вот так же, как Зоя Каховская: с опухшим лицом, покрасневшими глазами и с сопливым носом — такие ужасы не скроет никакая косметика. Председатель Совета отряда Мишиного класса косметикой не пользовалась — может, это и к лучшему: дорожки от слёз на её лице оставались прозрачными.

— Уйди, Иванов, — сказала Зоя. — Оставь меня в покое.

Будто фокусник извлекла из «ниоткуда» носовой платок — провела ним по щекам. Но не высморкалась в него: словно уже представляла, что могла делать в присутствии мужчин, а каких действий следовало избегать. Каховская поправила воротник платья, распрямила спину. И тут же отгородилась от меня — скрестила на груди руки. Однако Зоя не отвела взгляд — смотрела пристально, с вызовом. Я отметил, что родинка над её губой выглядела… интересно. Подумал, что в будущем это тёмное пятнышко не однажды привлечёт к лицу своей хозяйки мужские взгляды (если только владелица пятнышка перестанет поливать его слезами).

— Уйду, — пообещал я. — Прямо сейчас. Не сомневайся, Каховская: долго торчать в вашей квартире не собираюсь. Книгу я вернул, деньги забрал. Больше мне у вас делать нечего. Щас сброшу эти дурацкие тапочки и хлопну дверью. Всё: ариведерчи.

Помахал рукой, взялся за дверную ручку.

— Уйти-то — уйду, — сказал я. — Но кто ж тогда выслушает о твоих проблемах? Елизавета Павловна? Или её приятели? Им сейчас не до тебя: они варят кофе и раскладывают карты. Так что пользуйся моментом, Каховская. Моя жилетка в твоём распоряжении.

Я похлопал себя по груди.

Сказал:

— Жалуйся.

Зоя посмотрела на адидасовский логотип — будто только сейчас его заметила. Всхлипнула. «Мировая тоска» временно покинула её взгляд.

— Клёвая рубашка, — сказала девчонка. — Настоящая?

— Из самых натуральных материалов, — заявил я. — Качество проверено электроникой.

Подпёр руками бока.

— Ну? — сказал я. — Чего рыдаешь-то? Серьёзное что-то случилось?

Мелькнула мысль о Зоином отце. Но я отмёл её: стряслось бы что-то с Юрием Фёдоровичем, его жене сейчас было бы не до гаданий. Зоя на больную не походила (если только не страдала от нервного расстройства). Подумал: а не влюбилась ли она? Сходу не вспомнил, с какого возраста девицы морочили головы любовными страданиями — себе и окружающим.

Зоя кивнула.

— Случилось, — ответила она.

«Тоска» вернулась в её взгляд; снова открылись краники слёз. Девчонка сместила прицел глаз с адидасовского логотипа на моё лицо. Задумалась: будто прикидывала, достоин ли я чести узнать её тайну. В моих «достоинствах» она явно усомнилась. Но «тайна» рвалась наружу — никого более «достойного», чем я, рядом с Каховской сейчас не было.

Зоя встала с кровати, одёрнула подол; судорожно всхлипнула.

— Вот, — сказала она. — Смотри, какое платье мне купили.

Зоя взмахнула ресницами и вновь превратила глаза в щелочки. Скривила губы и тихо заскулила (ну точно, как потерявший маму щенок). Слёзы из глаз Каховской текли крупные — словно бисер. Плечи девчонки подпрыгивали. Родинка на лице девочки опять намокла. Зоя вздохнула-всхлипнула. Мазнула платком по лицу: смела со щёк влагу.

— Видишь? — спросила она.

Девчонка дышала часто, словно ей не хватало кислорода. Собранные в «хвост» на затылке волосы вздрагивали, покачивались (будто сметали с плеч и спины пылинки). Лившийся из окна свет огибал Каховскую, бросал на Зоино лицо тень, окутывал Зоину голову золотистой дымкой. А ещё он заставлял блестеть капли влаги, вновь застывшие на щеках и подбородке девочки.

Я пристально разглядывал наряд Мишиной одноклассницы: плечи и воротник, рукава и манжеты. Видел перед собой абсолютно стандартное платье — часть девичьей школьной формы (какой я её и помнил). Анормальностей не заметил. «Нормальное платье», — вертелись на языке слова. Но я попридержал их, потому что поведение девчонки намекало: платье не «нормальное».

— Не вижу, — сказал я.

Помотал головой.

Спросил:

— Что с ним не так?

Зоя едва не захлебнулась от возмущения. Взмахнула руками.

В воздухе комнаты закружили освещённые яркими солнечными лучами пылинки.

— Ты… ты… издеваешься?! — воскликнула Каховская. — Посмотри сюда!

Ребром ладони она чиркнула себя по ногам — по самому краю подола.

Я проследил за её жестом, скользнул взглядом по тонким загорелым девичьим ногам, добрался до пальцев с крохотными ноготками — вернулся обратно к подолу. В задумчивости почесал кончик носа (тыльной стороной ладони, как это делал мой отец). Почувствовал себя студентом, что явился на экзамен с похмелья и неподготовленным.

— Теперь, видишь?! — спросила Зоя.

Я дёрнул головой.

— Ах, вот ты о чём…

Я выдавил из себя ничего не значащую фразу и тут же замолчал. Потому что так и не сообразил, на какой именно недочёт платья намекала девчонка. В упор не замечал на платье ничего, что могло послужить причиной для девичьих рыданий. Я смотрел на место, где тонкие девичьи ноги прятались под тканью — пытался найти ответ на заданную мне Зоей задачку.

— Ну, наконец-то, Иванов! Сообразил!

Каховская всплеснула руками.

— А мама не поняла, — заявила Зоя. — Или не хочет понимать. Я ей сказала, что платье мне велико. Ну, видно же! А она мне говорит: до Нового года ты вытянешься. До Нового года! Представляешь?! А полгода я как буду ходить? Вот так?

Девчонка вновь указала на край подола.

— Как она не понимает! — воскликнула Каховская. — Ведь это же… кошмар! Меня в школе засмеют! Представь, что скажет Светка Зотова, когда увидит меня в таком длинном старушечьем наряде. Да у меня в этом платье даже коленок не видно!

Зоя позабыла о платке — мазнула под носом рукой.

— Да как я в таком виде вообще в школу приду?! — спросила она. — На меня же все пальцем показывать будут! И Зотова в том числе. Неужели это непонятно? Светка при виде меня животик надорвёт. А какие она прозвища мне придумает! Представляешь?

Каховская всхлипнула.

— А ведь мы на первое сентября все вместе фотографироваться будем! — сказала Зоя. — После линейки. И меня опять поставят в самый центр! Ведь я же председатель Совета отряда. Ты только представь, Иванов, что получится, если я… если я на фотографии буду… вот в этом.

Она указала руками на платье.

— Да я лучше в своей старой форме пойду! — заявила Каховская. — В потёртой и с чернильными пятнами. И ничего, что рукава там короткие. Как раз это никто и не заметит. Некоторые девочки и в прошлом году пришли в старом платье. Но никто не пришёл… вот так!

Зоя хлопнула себя по бедру, шмыгнула носом.

— Уж лучше я буду выглядеть оборванкой, — сказала она, — чем… чем… чем старухой!

Каховская топнула ногой — ковёр заглушил звук удара.

Я вновь порадовался тому, что в прошлой жизни у меня были сыновья. Машинки, солдатики, пистолетики — и никаких проблем с одеждой (большая или маленькая — лишь бы она не давила на важные части тела). Взглядом вновь прошёлся по подолу платья (не по девичьим ногам: смотреть там мне пока было не на что). Пришёл к выводу, что даже примерно не помнил, какой длины должно быть платье от школьной формы.

— Ну и чего там такого ужасного? — сказал я. — Ерундовая ведь проблема.

Махнул рукой, будто отогнал муху.

Мой жест убрал с Зоиных глаз слёзы — словно я взмахнул волшебной палочкой.

Я увидел, как во взгляде Каховской мелькнула растерянность.

— Ты… ты, правда, не понимаешь? — сказала Зоя.

Я фыркнул.

— Не понимаю.

Не позволил девчонке возмутиться — добавил:

— Эту твою проблему легко исправить. Чик — и всё.

Ударил себя по бедру ребром ладони.

— И будет у тебя платье такой длины, какой захочешь.

Зоя выдохнула — так и не прикрикнула на меня (будто вдруг позабыла причину своего возмущения). Не зарыдала вновь. Хотя влага всё ещё блестела на её щеках (но уже больше напоминала не следы слёз, а «капли дождя»). Каховская вскинула брови, помахала ресницами. Пристально рассматривала моё лицо, словно пыталась понять: шутил я, или говорил серьёзно.

— Что… чик? — переспросила она. — Ты хотел сказать… обрезать? Школьное платье? Ты… ты с ума сошёл, Иванов?

Мне почудилось, что девчонка попятилась бы от меня сейчас (как от буйного сумасшедшего) — вот только её ноги уже упирались в кровать.

— Что тебе не понравилось в моём предложении? — спросил я. — Оно лучше, чем твоя идея явиться первого сентября в школу в старой форме. Платье нужно укоротить. Разве это не очевидно?

Дёрнул плечами.

— Плёвое дело, — заявил я. — Рукава останутся прежней длины: на вырост — твоя мама не расстроится. Но станут видны колени, как ты и хотела. И вуаля: все рады, все довольны — проблема решена.

Зоя посмотрела на нижний край платья, закусила губу.

Заметил сомнение в её глазах.

— Не предлагаю тебе сделать это самой, — сказал я. — Вот, смотри.

Похлопал себя по груди.

— Эту тенниску моя мама пошила за пару часов. Разве у неё плохо получилось? А с твоим платьем она справится за пару минут. Взмах ножницами, пара стежков иглой — и готово.

Зоя взглянула на мою тенниску — перевела взгляд на своё платье. Чуть приподняла подол, оголила колени. Вздохнула. Снова всхлипнула и покачала головой.

— Мама не разрешит, — сказала она.

Провела платком по щекам.

— Уже запретила? — уточнил я. — Или ты думаешь, что запретит?

Каховская покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я пока не спрашивала. Но она точно не разрешит. Я уверена.

Вдруг обнаружил, что сочувствую девчонке — несмотря на надуманность её трагедии.

Пожал плечами.

— Тогда не будем спрашивать разрешения, — сказал я. — Что не запрещено, то разрешено. Знаешь такое утверждение?

— Нет.

— Теперь знаешь.

Я развёл руками.

— Твоя мама сейчас занята гостями. Ей пока не до тебя. Вот мы и не будем её отвлекать. Просто прогуляемся ко мне домой. Здесь идти-то: пару минут. Моя мама укоротит платье — если мы её об этом попросим. И на школьной фотографии ты будешь выглядеть не хуже других. Уж точно лучше, чем Света Зотова.

Зоя Каховская на десяток секунд застыла: «переваривала» услышанное. Я понял, что упоминание Светы Зотовой произвело на неё впечатление. Девочка взглянула на тёмный экран телевизора, перевела взгляд на мятый белый фартук. Потом сжала кулаки, нахмурила брови (будто приготовилась к «последнему и решительному»). Посмотрела мне в глаза. Кивнула.

— Ладно, — сказала она. — Я согласна.

Вздохнула.

Я заглянул в её глаза — почувствовал себя мерзким старикашкой, соблазнившим ребёнка на постыдные гадости.

Зоя тряхнула головой.

— Будем резать, — заявила девчонка.

Разрубила воздух рукой.

И вдруг сощурила глаз — в точности, как делал её отец.

— Но если мне всё же влетит от мамы… — добавила Каховская. — Не надейся: я не скрою от неё, что это ты меня подговорил. Вот так вот. Понял, Иванов?

Зоя Каховская не переоделась — пошла вместе со мной в школьном платье. Я лишь велел ей обуться (девчонка едва не выскочила из квартиры босая). Мне показалось, что Зоя плохо понимала, что делала. Каховская словно зажмурилась и прыгнула в пропасть. Отбросила все сомнения; доверилась чужим словам, порыву эмоций и собственной интуиции. Должно быть, именно так женщины совершали все важные поступки в своей жизни (догадывался об этом и раньше): шли на поводу у сиюминутных порывов. Но в этот раз Каховской повезло: её «прыжок» контролировал я.

Узнал у Зои, почему не увидел сегодня её отца. Девчонка рассказала (пока мы шагали к Надиному дому), что её папа взял с понедельника отпуск и уехал в Ростов-на-Дону — к «какому-то Серёжке». Каховский и «Серёжка» раньше то ли вместе учились, то ли вместе работали. И теперь Зоин отец вдруг воспылал желанием проведать товарища. Девочка сообщила, что её родители в прошлые выходные поругались из-за «внезапного» поступка Юрия Фёдоровича (Зоя слышала, как Елизавета Павловна осыпала мужа упрёками). Но Каховский всё же уехал. И не предложил дочери отправиться вместе с ним.

В Надиной квартире нас встретил шум швейной машинки… и Вовчик (мальчик выбежал в прихожую, едва я хлопнул дверью). Вовчик настороженно взглянул на Каховскую; сообщил мне, что первая тенниска почти готова; спросил, зачем я привёл «вот эту»; поинтересовался, «когда мы начнём читать». «Вот эта» одарила рыжего мальчишку «холодным» взглядом (неумело: опыта в таких делах Зое пока явно не хватало). А я заверил мальчика, что наши планы не изменились — лишь дополнились: Зоя Каховская составит нам компанию, пока Надежда Сергеевна будет перешивать платье. Заверил Вовчика, что уже через пару минуть приступим к чтению.

— Про корабли? — уточнил рыжий.

— Остров погибших кораблей, — подтвердил я (купленную Надей книгу Булычёва мы дочитали ещё вчера).

Зоя надменно скривила губы, взглянула на конопатого свысока.

— Мальчик, — сказала она, — а сам ты читать ещё не научился?

Вовчик неторопливо осмотрел Каховскую с ног до головы — будто изучал странное создание.

У девочки потемнели мочки ушей.

— Я умею читать, — сказал рыжий. — И лучше некоторых дурочек.

У Зои от возмущения перехватило дыхание.

Вовчик пожал плечами.

Уже не совсем белая ткань тенниски на его животе затрепыхалась.

— Но мне нравится слушать Миху, — сказал мальчик. — И ты сама скоро поймёшь, почему.

Надежда Сергеевна охотно согласилась помочь однокласснице своего сына. Отложила работу над «брендовой» вещью, засуетилась вокруг Каховской (выслушивала Зоины пожелания). Я беспощадно пресёк намерение девчонки превратить платье в блузку. Сказал Наде, что нужно оголить школьнице лишь колени, а не ещё и бёдра. Выслушал обиженное ворчание председателя Совета отряда четвёртого «А» класса (при Мишиной маме она постеснялась громко возмущаться). Велел Надежде Сергеевне сделать «нормально» (степень «нормальности» не уточнил). Надя кивнула (соглашаясь с моими доводами) и что-то шепнула Каховской на ухо (от чего влага из глаз девочки тут же исчезла). Вручила Зое новенький халат — отправила девочку в ванную комнату (переодеваться).

В этот раз я уселся на кровать рядом с Вовчиком. Скрестил ноги, положил на них книгу. Перекинулся с рыжим мальчишкой парой фраз — дождался Зоиного возвращения (та всё же пришла к нам, а не отправилась наблюдать за работой Надежды Сергеевны). Сообщил Каховской, что та может занять мой «любимый» стул. Не усадил девчонку рядом с Вовчиком: побоялся, что дети «сцепятся», точно кошка с собакой. Объявил, что сегодня они будут слушать историю о кораблекрушении и о странном острове, что образовался из обломков кораблей посреди океана. Зоя Каховская пренебрежительно хмыкнула — Вовчик бросил на неё недовольный взгляд, нахмурился. Я не стал дожидаться назревавшей между ними перепалки — раскрыл книгу.

— Большой трансатлантический пароход «Вениамин Франклин» стоял в генуэзской гавани, готовый к отплытию, — прочёл я. — На берегу была обычная суета…

Потерпевшие кораблекрушение преступник Реджинальд Гатлинг, дочь американского миллиардера мисс Вивиан Кингман и сыщик Джим Симпкинс угодили в плен Саргассова моря — случилось это в ту самую минуту, когда в мою комнату вошла Надежда Сергеевна и объявила, что «платье готово». Вовчик Надиных фраз будто и не услышал (чуть замутнённым взором он смотрел мне в лицо). А навалившаяся локтями на стол Каховская едва заметно кивнула (я не уверен, что она поняла смысл Надиных слов). Я улыбнулся Мишиной маме — увидел на её лице улыбку. Скользнул взглядом по лицам своих слушателей, перевернул страницу. Подумал: «Когда это во мне проснулась тяга возиться с детишками? Наверное, старею».

— В ярких лучах луны палуба ярко блестела, — продолжил я. — И на этом белом фоне виднелись тёмные пятна и следы…

Я завершил чтение первой части — предложил своим слушателям отвлечься на чаепитие (пояснил, что нуждаюсь в недолгой паузе). Те неохотно, но согласились. Я отметил, что между детьми воцарилось перемирие (те словно почувствовали себя маленькой бандой). Вовчик вызвался подогреть в чайнике воду (на Надиной кухне он давно освоился) — Зоя Каховская согласилась сделать бутерброды с плавленым сыром (девчонка не вспоминала о том, что пошла ко мне в гости «ненадолго»).

Я выпроводил молодёжь в кухню и всё же позвонил Елизавете Павловне. Извинился перед Каховской за то, что «смылся» не попрощавшись. Попросил «тётю Лизу» не терять дочку: объявил, что та ушла вместе со мной (по голосу Каховской понял, что Зоиного отсутствия мамаша-гадалка пока не обнаружила). Сказал женщине, что её дочь находится в Надиной квартире, и что Зоя побудет здесь «ещё какое-то время». На фоне удивлённых расспросов услышал голоса (гости из квартиры Каховских пока не ушли).

Книгу мы дочитали.

Роман оказался коротким (хотя я в детстве читал его с десяток вечеров). Завершился он на бодрой ноте. Порадовал и меня: позволил замолчать.

Я закрыл книгу — услышал, как тоскливо вздохнул Вовчик. Увидел мечтательную улыбку на Зоином лице. Рыжий по сложившейся уже традиции отобрал у меня томик Беляева — просмотрел страницу с содержанием. Поинтересовался, что мы будем читать дальше. Я предложил ему на выбор: «Человека-амфибию» или «Ариэля». Зоя сообщила, что смотрела «кино про Ихтиандра» (фильм ей понравился). Рыжий мальчишка нахмурился, что-то неразборчиво буркнул и недовольно взглянул на Каховскую.

— Ладно, — сказал он. — Не будем про этого… Андра. Раз некоторые про него уже знают. Давай про Ариэля…

Вовчик и Зоя ушли от нас одновременно. Но словно не вместе. Они не смотрели друг на друга, держались на расстоянии. Зоя намеренно глядела поверх рыжеволосой головы — конопатый мальчишка старался обходить взглядом вновь нарядившуюся в школьное платье девочку.

И всё же вышли они друг за дружкой. Рыжий обронил (будто невзначай), что им «по пути». Попрощался со мной и с Надей. И торопливо зашагал следом за Каховской (та спускалась по ступеням вприпрыжку, радостно поглядывала на свои неприкрытые платьем колени).

На следующий день Вовчик и Зоя пришли будто бы и не вместе. Но переступили порог Надиной квартиры едва ли не одновременно — с разницей в одну-две минуты (словно вчера сговорились). Натянуто улыбнулись мне и друг другу. И уже через четверть часа мы приступили к чтению «Ариэля».

В тот же день, в воскресенье девятнадцатого августа, нас навестила Елизавета Павловна Каховская.