Кэтлин брела через грязь, не в силах уже выносить ее гнилостные испарения. Казалось, что мир пах так всегда. В тесных, переполненных закоулках ее сознания уже не осталось воспоминаний о мире, незатопленном пузырящейся черной жижей. Она стояла и смотрела на грязь, чувствуя, как та омывает ее своими неторопливыми потоками.
— Не волнуйся, Джесси, — сказала она. — Мама вытащит тебя отсюда. Во что бы то ни стало.
Ослабшая от потери крови, она встряхнула головой, отгоняя головокружение. Ей нужно сконцентрироваться, иначе они никогда не выберутся отсюда. К счастью, ребенок был не тяжелый.
Она двинулась вперед, осторожно ступая ногами. Ей нельзя поскальзываться.
Всхлипывая, она крепче прижала ребенка к груди, несмотря на пульсирующую во всем теле боль. Но это не так уж и плохо — боль поддерживала ее в сознании и заставляла идти дальше.
Кэтлин задумалась, остался ли в округе кто-нибудь еще.
Она видела свет в некоторых домах, но это ничего не значило.
— Окей, Джесси, мама будет идти, пока не выведет нас куда-нибудь.
Многие дома на Пайн-стрит продолжали рушиться, поэтому Кэтлин не знала, куда идти. Но ей нужно глядеть в оба, потому что Джесси нельзя здесь находиться, а ей, ей-богу, нужно уже присесть.
Двигаясь на автомате на негнущихся ногах, она брела вперед через грязевое море.