Чёрная река

38

Поезд «Евростар» въехал в тоннель под Ла-Маншем. Вагон первого класса напоминал салон самолета; по коридору шел стюард, толкая перед собой тележку с завтраком: круассаны, апельсиновый сок, шампанское.

Холлис смотрел в окно. Матушка Блэссинг сидела напротив. На ней были серый деловой костюм и очки. Непослушные рыжие волосы ирландка собрала в аккуратный тугой узел на затылке. Читая зашифрованное письмо с экрана ноутбука, Арлекин походила на банкира, который едет в Париж на встречу с клиентом.

Холлис поразился, как быстро и четко ирландка-Арлекин организовала поездку. Всего за сорок восемь часов ему достали деловой костюм и поддельные документы, по которым он теперь — лондонский кинопродюсер.

Покинув тоннель, поезд ехал дальше на восток, через Францию.

Матушка Блэссинг выключила компьютер и попросила стюарда налить шампанского. Было в ее манере нечто такое, повелевающее, что заставляло людей прислуживать ирландке, опустив голову.

— Могу ли помочь чем-то еще, мадам? — спросил стюард. — Я заметил, вы не позавтракали…

— Вы все сделали верно, — ответила матушка Блэссинг. — Нам от вас более ничего не требуется.

Налив вина из обернутой салфеткой бутылки, стюард удалился дальше по проходу.

Впервые с начала поездки матушка Блэссинг повернулась и посмотрела на Холлиса, будто только сейчас заметила, что в поезде еще кто-то есть. Неделю назад Холлис улыбнулся бы, стараясь очаровать эту трудную даму, но сейчас бойца душил гнев — как будто некий злой дух овладел его телом.

Сняв с шеи золотую цепочку, на которой висел черный предмет размером в одну десятую толстого карандаша, матушка Блэссинг сказала:

— Возьмите, мистер Уилсон. Это флэш-карта. Если получится проникнуть в компьютерный центр Табулы, ваша задача — пробиться к серверу и подсоединить карту к USB-порту. Не надо нажимать никаких кнопок — устройство запрограммировано и само закачает информацию на их жесткий диск.

— Что на флэшке?

— В ирландском фольклоре есть персонаж — баньши, привидение, она воет под окнами дома, если его хозяин должен умереть. На флэш-карте — вирус «Баньши». Он уничтожит не только данные на жестком диске мейнфрейма, но и само «железо».

— Какой хакер написал такую мощную программу?

— Власти любят обвинять в создании вирусов семнадцатилетних мальчишек, однако сами прекрасно знают, что самые мощные вирусы пишутся правительственными командами исследователей или криминальными группировками. Конкретно этот вирус я приобрела у бывшего бойца Ирландской республиканской армии, который сейчас живет в Лондоне. Он со своими людьми специализируется на вымогательстве у виртуальных казино.

Повесив цепочку на шею и спрятав флэш-карту под рубашкой рядом с медальоном Вики, Холлис спросил:

— А на что способен этот вирус, если вырвется в интернет?

— Такое вряд ли случится. Он написан под замкнутую систему.

— И все же?

— У этого мира начнутся большие неприятности. Но это не моя проблема.

— Скажите, все Арлекины такие эгоцентристы?

Сняв очки, матушка Блэссинг посмотрела на Холлиса тяжелым взглядом.

— Я не эгоцентристка, мистер Уилсон, просто сосредоточиваюсь на одной-двух проблемах одновременно и отрешаюсь от остального.

— Давно это у вас?

— Послушайте, мистер Уилсон… Я не обязана объяснять, почему мы ведем себя так, а не иначе.

— Мне только интересно, как становятся Арлекином.

— У меня был выбор: я могла выйти из игры, но не захотела. Арлекины свободны от жалкого, нудного существования, которое зовется повседневной жизнью. Нам не надо беспокоиться о плесени в подвале или о счетах. Нас никто не ждет, но и огорчаться некому, потому что мы никому не обещаем приходить домой вовремя. Кроме своих мечей, мы ни к чему не привязаны. Даже к собственным именам. Мне, например, с возрастом становится все труднее запоминать имена у себя в поддельных паспортах.

— Полагаю, вы счастливы?

— Слово «счастье» давно потеряло истинное значение — так часто его используют, по любому случаю. Я вовсе не говорю, что счастья нет — оно есть, несомненно. Но счастье — это краткий миг. Если принять идею о том, что Странники приносят людям счастье, тогда жизнь Арлекина полна смысла. Мы обороняем право людей на рост и развитие.

— На будущее?

— Да, хорошо подмечено. — Допив вино, ирландка отставила бокал на складной столик, оценивающе смотрела на Холлиса, и тот понял, насколько глубокий и ясный разум скрывается за этой грубой внешностью. — Говорите, вам интересно, как становятся Арлекинами? Обычно это судьба, право наследства, но, случается, мы принимаем людей «с улицы».

— На Арлекинов мне плевать, я только хочу отомстить за Вики. И, клянусь, Табула пожалеет…

— Ваше право, мистер Уилсон. Однако по собственному опыту скажу: иногда голод нельзя утолить.

В десять утра они прибыли на вокзал Жар-дю-Норд и на такси отправились на северо-восток, в пригород Парижа — Клиши-су-Буа. Место было застроено в основном муниципальными домами. Повсюду стояли закопченные остовы разбитых автомобилей. Единственными светлыми пятнами казались белые простыни да детское бельишко, сушившиеся на веревках. Проезжая мимо девушек в паранджах и молодых людей в балахонах с накинутыми капюшонами, водитель француз запер двери машины.

У автобусной остановки матушка Блэссинг попросила их высадить. Дальше она повела Холлиса к арабскому книжному магазину; хозяин без слов принял у ирландки конверт с деньгами и взамен выдал ключ. Арлекин вышла из магазина через заднюю дверь и отперла висячий замок на двери гаража. Внутри их дожидался новенький «мерседес-бенц» последней модели с полным баком. Хозяин магазина обо всем позаботился; в чашкодержателях были бутылки с водой, а в замке зажигания — ключ.

— Машина зарегистрирована?

— Записана на подложную корпорацию в Цюрихе.

— Как у нас с оружием?

— Посмотрите в багажнике.

Открыв багажник, матушка Блэссинг достала картонную коробку, в которой лежал ее Арлекинский меч, и черную брезентовую сумку, куда ирландка поместила ноутбук. Еще Холлис заметил в сумке болторезы, отмычки и небольшую емкость с азотом для обезвреживания инфракрасных датчиков движения. Были в багажнике и два алюминиевых чемоданчика — с бельгийским пистолетом-пулеметом, двумя автоматическими пистолетами калибра девять миллиметров и кобурами к ним.

— Кто продал оружие?

— Не имеет значения, купить его можно когда, где и у кого угодно. Бывали когда-нибудь на фермерском аукционе в Керри? Там скотину продают. Принцип такой: приезжаете на аукцион, находите продавца и торгуетесь — с оружием здесь так же.

Матушка Блэссинг отошла в уборную, где переоделась в черные шерстяные штаны и свитер. Достав из сумки винтоверт, она пояснила:

— Сейчас демонтирую «черный ящик» нашего «мерседеса». Устройство замкнуто на подушку безопасности.

— Зачем? Думаете, попадем в аварию?

— Записывать информацию об авариях — первоначальный замысел создателей «ящика». — Открыв переднюю дверь со стороны водительского места и растянувшись на сиденье, ирландка принялась откручивать панель под рулевым колесом. — Поначалу записывающее устройство создавалось именно на случаи аварий, потом компании-прокатчики стали использовать систему электронного наблюдения, чтобы отслеживать водителей, превышающих скорость. Сегодня у всех машин «черный ящик» соединен с устройством GPS. Можно не только вычислить, где вы находитесь, но и узнать, когда жмете на газ, на тормоз и когда забываете пристегнуться.

— Как такое удалось провернуть?

Матушка Блэссинг сняла панель, обнажив нутро системы безопасности.

— Представьте, что право на личную жизнь умерло, и ему поставили надгробие. Что бы на нем было написано? «Не волнуйтесь, так всем будет лучше».

По шоссе А2 и дальше через французскую границу они въехали в Бельгию. Пока матушка Блэссинг следила за дорогой, Холлис подсоединил к компьютеру сотовый и вышел в интернет проверить почту. Джаггер писал, что двое Свободных бегунов из Берлина будут ждать в доме на Августштрассе.

— Мы знаем, как их зовут? — спросила ирландка.

— Тристан и Крете.

— Крете, — усмехнулась матушка Блэссинг, — по-немецки значит «жаба».

— Кличка как кличка. То есть… Вас, например, зовут матушкой Блэссинг. К чему бы это?

— Я не сама себя так назвала. Выросла в семье из шести человек; Арлекином был мой дядя — семья выбрала меня, чтобы продолжать традицию. В итоге мои сестры и братья остались простыми людьми, у которых есть работа и семья, а я стала учиться убивать.

— И затаили обиду?

— Мистер Уилсон, вы на психолога не учились? Или все американцы такие? На вашем месте я бы не стала зацикливаться на детстве. Мы живем настоящим потихоньку, худо-бедно, но идем к будущему.

На въезде в Германию за руль сел Холлис. Поразительно, но на автобане не было скоростных ограничений. «Мерседес» мчался со скоростью сто шестьдесят километров в час, а мимо проносились другие машины. Через несколько часов появились указатели: сначала «Дортмунд», потом «Билефельд», «Магдебург» и, наконец, «Берлин».

Холлис повернул к выходу номер семь — на Кайзердамм, и уже через несколько минут они ехали вниз по Шарлоттенштрассе. Близилась полночь. Небоскребы из стекла и металла сверкали огнями, но на улицах было почти безлюдно.

Остановив машину на боковой улочке, Холлис и матушка Блэссинг вышли и достали из багажника оружие. Пистолеты они спрятали под одеждой; меч ирландка вложила в металлический футляр и повесила на плечо. Разрядив пистолет-пулемет, Холлис убрал его в сумку. Он думал, придется ли умереть сегодня? Внутри чувствовалась пустота, отрешенность. Возможно, это матушка Блэссинг и увидела в бойце; он был теперь достаточно холоден, чтобы стать Арлекином. Представился шанс защитить будущее, но Арлекинов постоянно преследуют, у них — ни друзей, ни любимых. Неудивительно, что у Майи в глазах столько тоски и боли.

Дом на Августштрассе оказался ветхим пятиэтажным зданием. На первом этаже, где раньше был танцевальный зал для рабочего класса, ныне располагались ресторан и ночной клуб. У входа выстроилась очередь молодых людей; они курили, наблюдая, как одна парочка страстно целуется. Открываясь, двери выпускали наружу волны шума и грубой электронной музыки.

— Нам в комнату 4В, — сказала матушка Блэссинг.

— Еще целый час, — ответил Холлис.

— Всегда полезнее прийти заранее. Никогда не являйся на встречу с незнакомцем в назначенное время.

Холлис проследовал за матушкой Блэссинг внутрь, а там — к лестнице. Похоже, здесь переносили электропроводку, потому что стенные панели были вскрыты, и ступени покрывала гипсовая пыль. По мере того как Арлекин с бойцом поднимались, музыка из ночного клуба постепенно стихала.

На четвертом этаже матушка Блэссинг приложила палец к губам и достала пистолет. Взявшись за ручку, Холлис обнаружил, что дверь не заперта. Оглянулся на ирландку и открыл дверь — Арлекин ворвалась в пустую комнату.

Внутри было полно разбитой мебели: диван без ножек, старые матрацы, столы и стулья из разных комплектов. Стены украшали фотографии, на которых Свободные бегуны выделывали сальто и пируэты, перепрыгивали с крыши на крышу; казалось, гравитация над ними не властна.

— Что дальше? — спросил Холлис.

— Ждем, — ответила матушка Блэссинг, пряча пистолет в наплечную кобуру и садясь на кухонный стул.

Ровно в час ночи Холлис услышал, как кто-то спускается по фасаду здания. В окне показались две ноги. Спустившись на орнаментированный карниз, ползун открыл окно и влез в комнату. На вид ему было лет семнадцать; наряд из потертых джинсов и балахона дополняли черные дреды и татуировки в виде геометрических фигур на тыльных сторонах ладоней.

Следом в окне показалась еще пара ног. Второму бегуну было лет одиннадцать-двенадцать. Из-за гривы спутанных каштановых волос он напоминал эдакого Тарзана с mp3-плеером на поясе и наушниками на голове.

Младший бегун впрыгнул в комнату, и старший поклонился; было в его движениях нечто театральное — от актера, который ощущает постоянное внимание публики.

— Guten Abend[20] и добро пожаловать в Берлин. — Зря расходуете свой талант, — произнесла матушка Блэссинг. — Есть же лестница.

— Нам показалось, так будет лучше преподнести свои — как это по-английски? — «рекомендации». Мы из команды района Шпандау. Я — Тристан, это — мой брат Крете.

Волосатый паренек покачивал головой в такт музыке. Заметив, что все смотрят на него, он смутился и отбежал к окну — того и гляди выпрыгнет.

— Он знает английский? — спросил Холлис.

— Только пару фраз. Крете! — крикнул Тристан. — Что-нибудь по-английски, bitte![21]

— Многомерная визуализация, — прошептал Крете.

— Sehr gut![22] — Тристан гордо улыбнулся. — Кто сказал, что в интернете ничему не научишься?!

— О программе «Тень» вы тоже в Сети узнали?

— Нет, от сообщества Свободных бегунов. Наша подруга Ингрид работает в компании «Персонал кастомер». Надо думать, хорошо работает, потому что некто Ларс Райххардт пригласил ее к себе в отдел. Они выполняют каждый небольшое задание и молчат, друг с другом не делятся. Когда Ингрид повысили, она получила доступ к другой секции — там и узнала о «Тени». А потом пришел е-мейл от британских бегунов.

— Мне и Холлису надо проникнуть в компьютерный центр, — сказала матушка Блэссинг. — Поможете?

— Ну конечно! — Тристан протянул руки, словно предлагая дар. — Положитесь на нас во всем — от и до.

— Надеюсь, по стенам лазать не придется? — спросила ирландка. — А то мы не захватили веревки.

— Веревки не понадобятся. Мы пойдем… под землей. В конце Второй мировой Берлин постоянно бомбили, и Гитлер прятался в бункере. Большая часть тоннелей сохранилась. Наш Крете облазил их вдоль и поперек еще в девять лет.

— А в школе вы, ребята, бываете? — спросил Холлис.

— Заглядываем иногда. Там ведь девчонки, и в футбол играют.

Они вчетвером покинули здание и по мосту пересекли реку. Крете все время забегал вперед брата; с рюкзачком, в котором лежали диггерские приспособления, он смотрелся, будто лохматый бойскаут.

По широкому проспекту вдоль парка Тиргартен они вышли к мемориалу убитым евреям. Памятник жертвам Холокоста представлял собой большую наклонную решетку, на которой крепились бетонные плиты разной величины — будто тысячи серых гробов. По словам Тристана, они были защищены от граффити слоем химического вещества, предоставленного филиалом фирмы, производившей «Циклон Б», которым травили в газовых камерах.

— Во имя войны они производили ядовитый газ, а во имя мира борются с бунтовщиками. — Тристан пожал плечами. — И все это — часть Большого Механизма.

Прямо через дорогу выстроился ряд сувенирных лавок и кафе. Пробежав мимо «Данкин-Донатс», Крете исчез за углом. Когда все догнали его, он уже отпирал замок на крышке канализационного люка.

— Откуда у тебя ключ? — спросила матушка Блэссинг.

— Год назад мы срезали с люка замок и повесили свой.

Крете достал из рюкзака три фонарика, а себе взял мощную налобную лампу.

Под крышкой оказалась металлическая лестница. Холлис спускался, одной рукой держась за ступеньки, второй прижимал к груди сумку. Внизу был тоннель для техперсонала, вдоль которого по стенам тянулось множество кабелей. Крете отпер стальную дверь.

— Как вы так ловко срезали замки, что никто не заметил? — спросил Холлис.

— Все просто — кроме нас, сюда никто не лазит. Здесь темно и страшно, ведь это — altes Deutschland.[23] Прошлое.

Один за другим они прошли в коридор с бетонным полом и оказались в бункере, прямо под мемориалом (здесь во время бомбежек укрывался Йозеф Геббельс). Холлис ожидал чего-то внушительнее: покрытых пылью рабочих столов, нацистских штандартов… Но фонарики высветили стены из бетонных блоков, выкрашенных грязно-белой краской, и надписи: «Rauchen verboten». «Не курить».

— Надписи — флуоресцентные. Столько лет прошло, а они светятся.

Крете медленно прошел до конца коридора, светя лампой на стену.

— Licht,[24] — еле слышно произнес он.

Тристан пояснил Холлису и матушке Блэссинг, чтобы те выключили фонарики. В темноте стало видно, что там, где прошел Крете, на стене на две-три секунды держится ярко светящаяся зеленая полоса.

Включив фонарики, пошли дальше. В одной комнате обнаружилась старая кроватная рама без матраца. Другая комната походила на больничный кабинет с белым операционным столом и пустым стеклянным шкафом.

— Русские насиловали женщин, почти все разграбили. В бункере осталось только одно место, куда они не сунулись — то ли им лень было, то ли испугались.

— Ты о чем? — спросила матушка Блэссинг.

— Когда пришли русские, тысячи немцев покончили с собой. И как вы думаете где? В туалете — в последнем месте, где можно остаться наедине с собой.

Крете остановился у стены с надписью «Waschraum»[25] — у открытого прохода. Отсюда в двух направлениях расходились стрелки, подписанные «Mannern»[26] и «Frauen».[27]

— В кабинках лежат кости, — сказал Тристан. — Хотите, можете взглянуть… если не боитесь, конечно.

— Не стану я тратить времени, — покачала головой матушка Блэссинг.

Однако Холлис не мог не последовать за Крете вверх по трем ступенькам и дальше — в дверь, ведущую в дамскую комнату. Два фонаря высветили ряд деревянных кабинок — дверцы были заперты, и Холлис догадался, что немцы закрывались и убивали себя далеко не поодиночке. Мальчик прошел чуть вперед и указал на кабинку в конце. Дверца была чуть приоткрыта; в щель, будто черный коготь, выглядывала мумифицированная рука.

Будто страна мертвых.

Холлис задрожал всем телом и поспешил назад в коридор.

— Видели руку? — спросил Тристан.

— А… да, видел.

— И на этом построен новый Берлин. На костях.

— Да начхать мне, — отрезала матушка Блэссинг. — Идемте.

В конце коридора оказался еще один люк, но крышка была не заперта. Присев, Тристан поднял ее за ручки.

— Это старая канализационная система, — предупредил он. — Она проходила рядом со Стеной; и Восточный, и Западный Берлин забросили ее.

Спустились в дренажную трубу около восьми футов в диаметре. Под ногами текла вода, и лучи фонариков бликами отражались на ее поверхности. Здесь успели нарасти соляные сталактиты, грибы, а еще странные грибки, похожие на шарики желтоватого жира. Крете шел впереди, указывая путь. Достигнув шва, он остановился, чтобы подождать остальных. Свет его фонарика подрагивал, напоминая светляка.

Наконец по узкой трубе вышли в систему побольше. Встав, Крете затрещал по-немецки с кузеном, указывая рукой на трубу и жестикулируя:

— Здесь. Проползете метров десять по трубе, потом втискивайтесь внутрь.

— Что такое?! — возмутилась матушка Блэссинг. — Ты обещал провести до конца, «от и до».

— Но не в компьютерный центр Табулы! — поразился Тристан. — Это опасно.

— Настоящая опасность прямо перед тобой, юноша. Я, знаешь ли, терпеть не могу, когда не держат слово…

— Мы и так сделали вам одолжение!

— А я вижу ситуацию иначе: вы взяли на себя обязательство — теперь выполняйте.

Холодный блеск в глазах Арлекина и прямолинейность в словах звучали угрожающе. Тристан перестал фиглярствовать. Крете, глянув на брата, испугался.

Тогда заговорил Холлис:

— Я пойду первым. Проверю, что к чему.

— Жду десять минут, мистер Уилсон. Если не вернетесь, кое для кого это повлечет за собой определенные последствия.