Через тернии к свету (СИ)

1

2702 г.

Ново-Псковск, Россия

Полуденное солнце беспощадно било в глаза. Рене жмурилась, проклиная себя и все на свете за то, что забыла надеть солнцезащитные линзы. Она приложила руку к опознавательной панели у двери теткиного дома и стала ждать, когда Натали откроет. Секунды капали одна за другой в бесконечном водопаде минут, наконец, когда внутри уже пробежал холодок волнения, дверь распахнулась, и Рене вошла в дом.

Тетка встречала ее на пороге.

Рене вздохнула с облегчением, наблюдая как лицо Натали озаряется приветливой улыбкой. Тетка была именно такой, какой Рене привыкла видеть ее с самого детства: высокой, красивой, немного полноватой, с глубокой ямочкой на подбородке, придававшей ее лицу несколько мужские черты. Только выражение лица было не таким как раньше — живым, веселым. После гибели мужа и сына два месяца назад в глазах отражались лишь боль и пустота.

Рене знала, что следует поговорить с Натали, попытаться вернуть к жизни, пока пустота не поглотила ее целиком. Вот только как подобрать слова?

— Проходи, — сказала Натали, целуя племянницу в щеку, горячую от полуденного зноя, — Присаживайся, сейчас я принесу тебе прохладного сока.

— Спасибо, — поблагодарила Рене и, бросив сумочку на этажерку, устало опустилась в кресло.

Окинув взглядом комнату, она отметила почти идеальный порядок и почувствовала непреодолимое желание сбежать отсюда куда подальше. Она еще помнила, как Дейв, ее кузен, разбрасывал по комнате игрушки и вещи, а Натали постоянно ворчала, что не успевает убирать за ним. Теперь нет игрушек. И Дэйва тоже нет. Мир вокруг окунулся в густые темные краски, которые бежали по щекам, вперемежку с соленой влагой.

Рене промокнула салфеткой глаза: меньше всего Натали сейчас нужны ее слезы.

Между тем тетка вернулась из кухни с кувшином сока, с запотевших боков которого стекали струйки воды. Рене посмотрела на холодный напиток, чувствуя, как усиливается жажда.

— Как там предсвадебная суета? Еще не рвет крышу? — как-то совсем уж обычно спросила Натали, протягивая племяннице стакан с соком.

Рене смутилась: обсуждать торжество в доме, где еще не убран траур, было не то чтобы совсем неприлично, скорее жестоко. И она с удовольствием сменила бы тему, но Натали смотрела на нее с откровенным любопытством. Значит, придется отвечать.

— Все в порядке. Крыша пока цела, — Рене даже сумела выдавить из себя улыбку.

Натали улыбнулась в ответ — тепло, искренне, от души. Рене вдруг подумала, что мужества и выдержки тетке не занимать. Она бы на ее месте билась бы в истерике, или уехала куда-нибудь далеко-далеко, забывшись в тяжелейшем приступе мизантропии.[19]

— Ты счастлива? — неожиданно спросила Натали. Рене вздрогнула и удивленно моргнула ресницами.

Счастлива ли она? Безусловно, счастлива! До самой последней черепицы на собственной крыше — счастлива. И так же несчастна, взвинчена до предела и готова послать все на свете к чертовой бабушке. Только Натали об этом совершенно необязательно знать.

Поэтому Рене послушно кивнула головой и цыкнула на прорезавшийся вдруг голосок совести: врать нехорошо.

Но и правда не всегда бывает необходимой.

Рене с удовольствием наблюдала, как Натали, забываясь, смеется и живо рассуждает о том, о сем. О свадьбе, которой может и не быть. О погоде. О работе. Обо всем, кроме своей беды. Лицо ее приобрело розоватый оттенок, а глаза заблестели, наконец-то высохнув от слез.

Так пролетел час, потом другой. Солнце за окном уже не светило столь ярко, и Рене внезапно вспомнила, что нужно собираться домой. Уходить совершенно не хотелось. Да и было какое-то странное чувство, будто она должна задержаться еще хотя бы чуть-чуть. Но, посмотрев на часы, Рене поняла, что опаздывает, и решительно сказала Натали «прощай».

2

Дома Рене поджидал очередной «сюрприз» от будущего мужа: видеозаписка с улыбающейся голограммой Берта, кривляющейся на все лады. Он «дико извинялся», что не сможет сегодня провести вечер с любимой женщиной. Что поделаешь, служба. Интересы государства превыше всего!

Рене выключила запись и опустилась на диван. А ведь она так надеялась, что хоть сегодня он будет рядом.

Служба! Как бы не так! Берт совершенно бессовестно пользовался «службой» всякий раз, когда хотел укатить с друзьями в клуб: поиграть в футбол или мотополо. Разве так ведет себя влюбленный мужчина? Рене в этом сильно сомневалась…

В голову закралась предательская мыслишка: быть может, предложение руки и сердца Берта прозвучало лишь потому, что ее отец мог значительно поспособствовать продвижению женишка по служебной лестнице? Мысль эта показалась ей отвратительной, и Рене в отчаянии закусила губу. Для полного хаоса ей не хватало именно этой мысли!

На запястье завибрировал видеофон. Рене взглянула на крохотный экран. Лицо было незнакомо, однако выглядел звонивший вполне прилично, поэтому Рене не стала сбрасывать вызов.

Перед диваном возникла мерцающая голограмма. Незнакомец представился сотрудником полиции и сообщил, что Натали скончалась около двадцати минут назад. Покойная успела связаться со службой неотложной медицинской помощи, однако обширный инфаркт не оставил несчастной никаких шансов на спасение.

Выслушав полицейского, Рене закрыла лицо руками и сползла с дивана на пол.

Если бы она прислушалась к собственному внутреннему голосу, если бы не спешила, словно последняя дура, к беспечному жениху, она была бы рядом. И, возможно, Натали осталась бы жива…

Рене вытерла слезы и набрала номер Берта на видеофоне. Берт не ответил. Ему не было дела до остального мира. Пусть он хоть рухнет и рассыплется в прах…

3

Похороны состоялись на следующий день. Рене — заплаканная и без косметики — стояла, оперевшись на отцовский локоть, и слушала надгробную речь. Глаза ее слегка покалывали от напряжения и недосыпа. Всю ночь она ворочалась с одного бока на другой, не в силах уснуть. Острое чувство вины не отступало ни на секунду. Если бы она прислушалась к интуиции…

Если бы не рвалась к Берту, которому искренне на все плевать…

Неожиданно на ладонь легла чья-то мягкая и теплая рука. Сердце екнуло от волнения, а губы непроизвольно растянулись в улыбке.

— Привет, — тихо сказал знакомый голос, — Я немного опоздал.

— Не важно, — прошептала Рене, — Главное, что ты пришел.

Она слегка сжала пальцы Маркуса — друга детства, и настроение немного улучшилось. Краски уже не казались столь мрачными, а совесть немного поутихла. К концу надгробной речи Рене пришла к выводу, что глупо терзать себя, если ничего нельзя вернуть обратно. Ведь жизнь не топчется на одном месте, перемалывая упущенные мгновения, а неумолимо несется вперед.

На выходе из похоронного зала Рене с благодарностью обняла друга за плечи и прижалась носом к его щеке. Тут же почувствовала, как руки Маркуса скользнули по ее спине, касаясь, будто ненароком. В голову закралась скабрезная мыслишка, что Маркусу, должно быть, очень приятно обнимать ее — совсем не по-дружески…

— Вот как, голубки, развлекаетесь, — голос Берта, полный сарказма, внезапно вернул Рене к реальности и заставил вздрогнуть, — Не могли, что ль, подождать, а не устраивать мелодраму при всем честном народе.

Рене отпрянула от Маркуса и взглянула на неизвестно откуда взявшегося жениха. Она и подумать не могла, что он появится на похоронах Натали.

Берт Климов стоял чуть поодаль, прислонившись спиной к стене, и поигрывал связкой брелков в виде старомодных знаков зодиака. Губы его скривились в иронической усмешке, а глаза казались холодными, будто застывшие голубые льдинки.

— Надо же, — заметила Рене, — Ты пришел.

— У меня были дела, — пожал плечами Берт, даже и не думая менять позу, явно ожидая, пока она сама подойдет и поприветствует его поцелуем.

— У всех есть дела, Климов. Жизнь расписана чуть ли не по минутам, — раздраженно бросила Рене, — Но есть такие моменты…

— Я сочувствую твоей тетке, Рене, — сказал Берт и протянул ей руку, — Но поверь — ей уже все равно: пришел кто-то на панихиду или нет. К тому же теперь ей намного легче.

— Как ты можешь?!

— А что я такого сказал? — усмехнулся Берт, — Все мы понимаем, что это правда. Тяжело терять тех, кого любишь. Вот поэтому я и не хочу иметь детей…

Рене внутренне сжалась и начала медленно считать до десяти, изо всех сил пытаясь держать себя в руках. Ей хотелось залепить Берту пощечину.

За его черствость и за свои разбитые надежды. За то, что он все-таки сволочь, а она наивна и глупа…

Перед глазами поплыли воспоминания, словно кадры из прошлого: она и Маркус стоят на берегу моря и наблюдают, как в воздухе над волнами парят огромные переливающиеся всеми цветами радуги, прозрачные шары. В них люди — машут друг другу и улыбаются. Сталкиваются, а потом отскакивают обратно, падая на мягкие, словно резиновые стенки шаров. Некоторые шары падают на волны и послушно катятся к берегу — те, чьим хозяевам поднадоело парить в воздухе.

Все это напоминало Рене выпущенные из трубки гигантские мыльные пузыри. Они и надувались точно так же: человек забирался в капсулу, и она медленно выталкивала его с противоположного конца, уже заключенного в пузырь. Он уносился прочь, подхваченный порывом искусственно созданного ветра.

— Пойдем? — предложил Маркус, заметив интерес Рене к новомодному развлечению. Девушка радостно кивнула. Они схватились за руки и побежали к капсулам.

Ветер разбросал их шары в разные стороны. Маркус полетел направо, а Рене почему-то помчалась вперед, прямо на один из свободно парящих шаров. Лобовое столкновение. Шары словно приклеились друг к другу и вместе упали в воду.

Уже на берегу Берт Климов — высоченный темноволосый здоровяк, прошелся своим острым язычком, насчет того, что русалки норовят достать его даже в воздухе и столь бесцеремонным образом. Рене торопливо извинилась, хотя особой вины за собой не чувствовала, и отошла в сторону, ища глазами Маркуса. Но это вовсе не значило, будто она осталась равнодушной к мужскому очарованию Берта. Как раз наоборот. Поэтому и поспешила удрать.

Но оказалось, что Берт Климов отчаянно верил в судьбу. Даже если она повернулась к нему спиной и демонстративно выискивала среди десятков парящих шаров того, другого, с которым пришла на берег и намеревалась уйти.

Внешность Рене ничем не отличалась от десятка других женщин, пожиравших глазами спину бравого космонавта, но почему-то Берт выделил именно ее…

— Вон! Убирайся из моей жизни, Климов! — процедила Рене сквозь зубы, — И больше никогда, слышишь — никогда не возвращайся.

3854 г.

Станция «Голдберри», Каир

Солнце неожиданно стало тускнеть, а картинка в сознании — расплываться. Керт почувствовал, как по телу пробежала неприятная дрожь. Все вокруг немного кружилось, будто в угасающем вальсе.

Глория, немного бледная, с бисеринками пота на висках, сидела перед ним, скрестив на груди руки.

Керт почувствовал себя виноватым за то, что заставил ее напрягаться. Это ведь его прихоть, его сомнения…

Он взял ее ладонь в свои пальцы и поднес к губам. Глория слабо улыбнулась.

— Прости меня, — прошептала она сдавленным голосом, — Мне нужно немного передохнуть.

— Да нет, это ты меня извини, — сказал Керт, вскакивая с дивана, чтобы помочь ей прилечь, — Пожалуй, с тебя хватит. И с меня тоже. Главное я понял — мои предки были обыкновенными людьми.

— Что ты вспомнил? — с интересом спросила Глория, — расскажи.

— Да так, мемуары далекой родственницы. Ничего особенного. Обыкновенная девушка, разочарованная в любви.

— Вполне по-человечески, — усмехнулась Глория.

— Да, — махнул рукой Керт, — Жаль, конечно. Но это совсем уж давняя история. Не знаю, что увидела Аули. Но внеземной цивилизацией там и близко не пахнет.

— Значит, будем пробовать еще, — твердо сказала Глория.

— Стоит ли? Каждое поколение до меня — это очередная любовная история, которая заканчивается рождением моего следующего предка. Может, кому-то это и будет интересно…

— Память ничего не подбрасывает просто так.

Керт задумчиво провел рукой по подбородку, стараясь вспомнить, что же такого важного он мог упустить, и в тот же миг мир перед глазами вдруг начал кружиться, а потом и вовсе исчез, растворившись в потоке белоснежного света.

Керт опустился на подушку и погрузился в глубокий сон…

1

2702 г.

Жизнь ребят, патрулирующих космос, весьма богата на всевозможные события и приключения, но по-настоящему опасной она не была никогда. Никаких сверхсильных космических пиратов, террористов, инопланетных вторжений — все это осталось на страницах фантастических романов. Солдаты патрулировали межпланетные перевозки, перелеты, сопровождали исследовательские экспедиции, охраняли немногочисленные колонии, оказывали помощь кораблям, терпящим крушения.

Климов дослужился до звания лейтенанта, что его вполне устраивало, так как более высокий чин предполагал безвылазное руководство операциями, а Берт предпочитал активные действия пусть и минимальной, но все-таки бюрократии.

Сейчас он шел по коридору патрульного крейсера «Юкаста-541628» и молча кивал на приветливые возгласы ребят — членов команды. С ними он работал бок о бок вот уже пять лет и почти каждого считал родным. И так было каждый день, за исключением сегодняшнего. Этот день определенно не задался.

С самого утра Климов находился в прескверном расположении духа.

Сначала ему не хотелось вылезать из постели. А потом потянуло вдруг куда-то далеко — на берег моря. А еще лучше — океана. Проваляться на желтом песке весь день, абсолютно ничего не делая, только слушая, как волны накатывают на берег, и морская пена шипит, растворяясь под лучами солнца.

И чтоб Рене была рядом, только не молчала как всегда, а щебетала, словно птичка.

Стоп! Какая Рене. Берт совсем забыл, что в его жизни больше нет никакой Рене. Она выбросила его оттуда — безжалостно, больно. Променяла на этого слюнявого профессора — станционную крысу, едва ли совавшего нос дальше орбиты Земли.

«Они, кстати, неплохо смотрятся вместе» — подумал Берт и в раздражении швырнул в стену любимую связку зодиаков. Безделушки не рассыпались — только упали на пол с глухим стуком. Берт выругался про себя и наклонился, чтобы поднять игрушку.

Он приказал себе перестать ревновать и переключиться на что-либо другое.

Он не любил Рене, не любил — ни минуты, ни секунды, даже мгновения.

Да, им было хорошо вместе. Да, она была надежна, умна, красива, но…

Семья, дети, любовь до гроба — это все не для него. Жизнь предлагает слишком много возможностей, чтобы посвятить себя одной-единственной женщине.

«Какие-такие возможности?» — ехидно пропел внутри него голосок, к которому, впрочем, Берт не стал прислушиваться. Слава Богу, дело так и не дошло до свадьбы. Иначе все получилось бы весьма прозаично, как у его собственных родителей — сделавших ребенка и разбежавшихся каждый по своим углам. Кто в искусство, кто в карьеру. Один лишь Берт все время был, словно шалтай-болтай — мозолил глаза и спихивался по очереди от одного к другому.

Климов не был уверен, что станет относиться к собственному ребенку как-то по-другому. А значит, не стоило плодить на свет очередное злобствующее существо.

Хорошо, что Рене сама его бросила. Она была до тошноты хорошая, и ему никак не подворачивался повод сделать это самому. Главное теперь, чтобы такой финт не сказался на карьере Берта. Впрочем, усмехнулся он про себя, никаких особых высот он пока не достиг. Просто тянул уже ставшую привычной служебную лямку. Берт горячо любил свою работу, несмотря на то, что когда-то ожидал намного большего…

— Лейтенант Климов, — раздался голос из спикерфона, — Капитан вызывает вас в рубку.

Берт немного оживился и бодро прибавил шагу. Что может быть более полезным, чем с головой окунуться в работу? Тогда все ненужные сожаления отойдут на второй план, а то и вовсе исчезнут, словно прошлогодний снег.

Плеск волн потихоньку затих в его ушах. Образ девушки растаял вместе с воображаемой пеной.

В рубку Берт влетел практически счастливым.

— Капитан, — с порога начал он и поднял руку, чтобы отдать честь, но капитан Тренс нетерпеливо оборвал церемонию приветствия.

— Времени в обрез, Климов, — хриплым голосом сказал капитан, — В шесть ноль-ноль по межпланетному времени, то есть около семи минут назад, поступил сигнал о помощи. В квадрате 14–08 «завис» торговый корабль.

— 14–08? — переспросил Климов и почувствовал, как его прошиб холодный пот. Эти координаты знал каждый. Небольшой пятачок на самом краю галактики возле опасного скопления черных дыр, который старались обходить стороной, — Это потенциальный риск, кэп.

— Я в курсе, Берт, — капитан бросил на него колючий немигающий взгляд, словно оценивая: боится Климов или просто осторожничает. Трусам не было места на «Юкасте». Но Климов был уверен: уж он-то никогда не давал повода подозревать его в малодушии.

— Согласно полученным данным, — чуть помешкав, продолжил капитан, — У торгового судна полностью отказали двигатели и система защиты. Оно беспомощно болтается у самой дыры, и его потихоньку затягивает.

— Ну, выбора у нас нет, — мрачно улыбнулся Климов, — За это государство нам и платит.

«Правда, — подумал он про себя, — раньше нам не приходилось так близко подходить к черным дырам. Ребята могут начать паниковать».

Капитан отдал приказ о начале спасательной операции. Патрульный крейсер взял курс на квадрат 14–08.

Вопреки опасениям Климова команда оставалась относительно спокойной. Этому значительно поспособствовало его твердое обещание свернуть челюсть первому, кто начнет паниковать.

Спустя сорок минут «Юкаста» прибыла к месту крушения. Однако корабля на месте не оказалось. Вернее, он был. Только то, что от него осталось, вряд ли можно было назвать кораблем.

Взглянув в иллюминатор, Берт понял: среди плавающих в космическом пространстве обломков торгового судна спасать было некого.

— Смотрите, капитан, — сказал он вслух с присущим ему сарказмом, — Какой раритет. Я удивлен, что он вообще вышел в космос. Думаю, владелец — тот еще скряга.

— Или контрабандист, — заметил первый помощник капитана Майк, — Какого хрена ему шляться так далеко от обычных торговых путей?

— Это не наше дело, — возразил капитан, — Разбираться будет полиция. А мы пока осмотрим обломки.

— Но, капитан, — воскликнул помощник, — Думаю, мы вряд ли найдем даже целого робота, не говоря уже о людях. Стоит ли рисковать?

— Мы обязаны осмотреть место крушения. Готовьте разведывательную капсулу. Добровольцы есть?

Ответом была тишина. Несколько пар глаз внимательно смотрели на капитана. Берт с усмешкой заметил, как некоторые убрали руки за спину и скрестили пальцы в ожидании приговора.

— Лейтенант Климов! — громко сказал капитан, — Раз добровольцев не наблюдается, будем тянуть жребий…

— Не стоит, Тренс, — не меняя насмешливого выражения лица, заявил Берт, — Я полечу. Во всей вселенной не найдется черной дыры, которая не подавилась бы, проглотив меня, и не вырыгнула обратно.

Капитан Тренс едва заметно улыбнулся в ответ, и в глазах его промелькнуло виноватое выражение. Климов понимал, что капитан рассчитывал на такое решение своего лейтенанта. Сколько раз они прикрывали друг другу задницу, выбираясь из досадных переделок! Тренс знал Климова, как свои пять пальцев, и бессовестно воспользовался этим, сыграв на давно изученных нотах. Но Берт его не винил: не мог же капитан отправить в разведку писающее в штаны от страха существо. У Климова, известного своей бесшабашностью, куда больше шансов вернуться целым и невредимым.

Берт зарядил капсулу и стартовал с патрульного корабля к обломкам того, что еще утром было торговым судном. Он медленно облетал каждую часть, внимательно осматривая поверхность. Вполне могло статься, что какой-нибудь чудом уцелевший горе-космонавт держится из последних сил за обломок.

Берт Климов не верил в чудеса. Поэтому и работу свою выполнял машинально, без лишних эмоций. Проверив обломки, Климов развернул капсулу и направился к «Юкасте». Однако не успел пролететь и треть обратного пути, как раздался взрыв.

Через задний иллюминатор Климову было видно, как уцелевшие части торгового корабля утонули в клубах дыма. Капсулу завертело по часовой стрелке и отбросило в сторону.

Берт еще успел подумать о том, что совесть погибшего экипажа судна была не так уж чиста. После этого он отключился, ударившись головой об иллюминатор.

Когда он пришел в себя, капсула вращалась уже не столь быстро. Климов собрался с духом и рывком подтянулся к пилотскому сидению. Усевшись, он пристегнул ремень, чего никогда не делал раньше. И взглянув на космическое пространство сквозь лобовое стекло, замер с открытым ртом.

— Мать твою, — прошептал Берт одними губами. И в тот же миг пожалел, что не знает ни единой молитвы.

Перед его взором расстилался совершенно невозможный пейзаж. Мозг отказывался верить глазам, которые и хотели бы, но не умели лгать.

Огромное розово-оранжевое марево, принявшее форму эллипсоида, переливалось и дрожало посреди чудовищных колодцев черных дыр. Они вовсе не были черными — скорее густо-синими — и кружились, словно в бешеном калейдоскопе. В их глубину невозможно было смотреть. Глаза резало до слез, а дыхание перехватывало от животного первобытного страха.

Марево становилось все больше и, казалось, надвигалось на «Юкасту», зависшую в вакууме без малейшей попытки улететь в сторону. Берт почувствовал, как его пульс, разрывая виски, бьется, словно пытаясь выскочить наружу.

«Вот он какой — настоящий ад», — подумал Берт. И в этот момент произошел второй взрыв.

2

Капсулу Берта снова отбросило в сторону, противоположную скоплению дыр. Маленькое разведывательное суденышко долго вертелось, словно игрушечный волчок, полностью лишенное возможности маневрировать. Климов держался, вцепившись изо всех сил в ручки пилотского сидения, и старался не смотреть на то, что происходило за иллюминатором капсулы.

Когда суденышко, наконец, приостановилось, он открыл глаза, но тут же зажмурился. За бортом капсулы все полыхало невыносимо ярким розовым огнем.

«Огонь не может быть розовым», — подумал Берт и осторожно посмотрел сквозь сомкнутые пальцы.

Он увидел, как мимо него пронеслось нечто, напоминающее вихрь из розовых искр. Чуть позже, достигнув скопления дыр, вихрь вдруг стал расплываться, словно густой кисель, приобретая местами оранжевый оттенок. И прямо в этот кисель стремительно направлялась «Юкаста». Кораблем явно кто-то управлял, однако Берт отказывался поверить, что, находясь в здравом уме, капитан Тренс повел бы крейсер сквозь космическое явление непонятного происхождения. Да и на маневр это мало походило.

Нос «Юкасты» уже погрузился целиком в розовое марево, когда Берт услышал обрывки фраз, доносящиеся из коммуникатора:

Холодный липкий пот выступил на лбу и висках. Берт видел, что «Юкаста» уже практически целиком вошла в марево и, самое ужасное, он не увидел ее с обратной стороны этого адского пятна. Будто крейсер погрузилась в кислоту и медленно растворился.

«Что делать?» — промелькнуло у него в голове, — «Что?!»

Черные дыры до сих пор оставались величайшей загадкой человечества. Все привыкли считать, что огромные темные провалы — и есть те самые дыры. Но вот это оранжево-розовое явление не упоминалось ни в одном источнике, ни в единой книге.

«Может, это просто космический мираж?»

Так или иначе, датчики на капсуле по-прежнему принимали сигнал, идущий с «Юкасты». Значит, корабль где-то существовал. Быть может в самом пятне. Берт всматривался в него до рези в глазах. В горле пересохло. Ладони стали холодными от волнения.

Голос рассудка подсказывал Климову, что пора уносить ноги, пока пятно не проглотило его самого. Однако что-то глубоко внутри не давало ему сдвинуться с места. Что-то давно забытое и всячески отрицаемое самим существом Берта.

Он один на этом крохотном космическом суденышке, способном вместить еще четыре человека, как минимум. Кислорода и топлива вполне хватит, чтобы протянуть до ближайшего патрульного корабля. И если не будет тянуть и вылетит сейчас же, то вполне успеет привести помощь.

Руки легли на панель управления, а губы скривились в ухмылке. Он вспомнил, как они сами «успели» помочь торговому судну. Вряд ли земной патруль долетит вовремя.

Берт понимал, что столь мощный крейсер мог бы самостоятельно выбраться из пятна, если только корабль не повредило взрывом. А раз так, экипаж «Юкасты» обречен. Если только помощь не станет медлить. Каждая минута — чья-то жизнь.

Четыре человека. Четыре жизни он сможет спасти на своей капсуле…

Берт сложил ладони на затылке и откинулся на спинку кресла. Обычно он никогда не думал так долго. Но ему никогда не приходилось решать фатальные вопросы.

Четверо отцов и мужей вернутся домой к своим женам и детям…

А если марево затянет его самого? Вероятность такого варианта событий выходила на первое место среди наиболее ожидаемых. И самым благоразумным было просто улететь отсюда, спасая собственную шкуру. Плевать на трибунал. Его наверняка оправдают, ведь в законе ничего не сказано о том, что он обязан рисковать жизнью, прыгая в черные дыры.

Но как тогда жить дальше, зная, что он даже не попытался их спасти?

Четыре человека…

Словно четыре призрака, они будут следовать за ним по пятам, всю жизнь, являться в кошмарах и теребить совесть, которая, оказывается, у него все-таки есть…

Берт Климов зарычал от злости, дернул рукой рычаг управления и полетел вслед за «Юкастой».

Оранжево-розовое марево уже поглотило патрульный крейсер целиком и начало уменьшаться. Хотя Берт не исключал, что от напряжения у него начались галлюцинации.

Нырнув в невыносимо яркий кисель, Берт неожиданно очутился в открытом космосе.

По ту сторону марева оказалось вполне обычное межгалактическое пространство. Берт развернул суденышко, чтобы рассмотреть пятно, сквозь которое только что прошел, однако увидел лишь крохотное, размером с футбольный мяч, облачко, тут же растворившееся прямо у него на глазах. Берт мотнул головой и зажмурился. Однако, открыв глаза, обнаружил, что ничего не изменилось.

Вокруг по-прежнему был космос. Кое-где мерцали звезды, собравшиеся в неизвестные Берту созвездия. Темнота имела немного странный, чуть сиреневатый оттенок, отчего-то напоминая северное сияние.

Берт Климов сглотнул образовавшийся в горле комок и сделал глубокий вдох. Он понял, что находился в совершенно чужой, незнакомой галактике. Быть может, даже в другой Вселенной, выход из которой только что захлопнулся у него за спиной.

Недалеко от капсулы Климов разглядел «Юкасту», свободно плавающую в вакууме. Корабль не подавал никаких признаков того, что на борту остался кто-нибудь, способный управлять судном. Но в то же время, Климов отчетливо помнил, что «Юкаста» вошла в марево сама — четко и ровно. Неуправляемый никем крейсер не может так летать. А автопилот никогда не поведет корабль в несуществующий на звездной карте квадрат.

Значит, Берту придется подняться на «Юкасту», чтобы спасти тех, кто был еще жив. А также починить систему подачи кислорода, потому что на капсуле они вряд ли продержатся долго в чужой галактике. Неизвестно, когда они смогут найти обратный выход.

Климов очень надеялся, что таковой существует. Иначе быть не могло. Ведь как-то они попали сюда, а значит, непременно сумеют выбраться обратно.

Очень осторожно Берт подлетел к патрульному крейсеру и запросил разрешение на стыковку. Ему никто не ответил. Тогда Климов сам выбросил трос и прикрепился к борту корабля поближе к аварийному выходу. Надев скафандр, он выбрался из капсулы и пополз по обшивке крейсера, на первый взгляд казавшейся совершенно неповрежденной.

Открыть аварийный люк труда не составило. Проникнув внутрь «Юкасты», Климов отметил, что внутри корабля непривычно тихо. Слабо мерцали лампочки аварийного освещения. Гравитация была в норме. Датчики кислорода работали как обычно. Только коридоры были пусты. И это не предвещало ничего хорошего.

Стараясь не шуметь, Климов направился в рубку, где и обнаружил всех членов команды, лежавших на полу в неестественных позах. Берт наклонился над ближайшим к нему телом и вздрогнул: лицо парня было искажено в нелепой гримасе, глаза широко раскрыты, а губы вытянуты, словно он пытался ими что-то ухватить. Кожа казалась желтой, как пергамент. Берт прикоснулся к щеке парня, но тут же отдернул руку. Тело бедолаги окоченело от холода, в то время как термометр в рубке показывал плюс двадцать градусов по Цельсию.

Берт не спеша обошел всю команду, осматривая и прощупывая пульс каждого. Все, как один, были мертвы. Климов снял шлем скафандра и со злостью швырнул его себе под ноги. Ноздри вдохнули воздух, насыщенный кислородом. Атмосфера была нормальной.

«Так отчего же они умерли? Весь экипаж!» — подумал Климов, ощущая, как ему становится жарко в плотном герметическом костюме, предназначенном для выхода в открытый космос. И это было нормально.

Все на корабле казалось нормальным, и только тела были насквозь промерзшими, словно облитые азотом. Но нигде не было и следа азота. Да и откуда ему взяться в рубке?

Что же это за чертовщина?!

Берт Климов опустился на колени и почувствовал, что его сейчас стошнит. Горькая зловонная масса вырвалась из горла, забрызгав брюки. Тело забилось в ознобе, а желудок пронзила тупая боль. Ему и раньше бывало паршиво, но никогда так, как сейчас, когда перед глазами было столько трупов — столько знакомых ему лиц, почти родных и безнадежно мертвых.

Ведь это, по сути, была его семья…

Его единственные, по-настоящему близкие люди.

Берт Климов вытер рукавом остатки рвотной массы с губ и подбородка и зарыдал. Нет, он не был слюнтяем и изнеженным эстетом — таких попросту не берут в патруль. Просто он еще никогда не видел столько трупов сразу.

Последние двести лет на Земле не было войн. Люди разучились смотреть на мертвые тела своих друзей и молча прятать слезы.

Берт Климов на мгновение ощутил себя маленьким мальчиком, испуганным и потерянным в темной страшной комнате. Однако здравый смысл подсказывал, что не время сейчас раскисать.

Во-первых, следовало выяснить, все ли в порядке с самим крейсером. Сможет ли «Юкаста» лететь?

Во-вторых… Берт подобрал с пола шлем и водрузил на голову. Все-таки в защитном костюме безопаснее. Неизвестно, что убило команду. Быть может, это явление повторится еще раз.

В-третьих, не мешало бы убраться из этой галактики к чертовой матери. Только бы найти выход.

Климов подошел к панели управления и взглянул на мониторы. Ничего. Все пусто. Ни одного сигнала, ни единой зеленой точки, которые говорили бы о том, что сигнал о помощи принят, и какой-нибудь космолет спешит на помощь. Вокруг только звезды — далекие, холодные, незнакомые…

Неожиданно Берт ощутил нечто позади себя. Не услышал, не почувствовал кожей, а именно ощутил: на крейсере было еще одно разумное существо. Разумное — потому что Берта не покидало чувство, будто кто-то скользит в его сознании, перебирает мысли, словно стопку архивных записей, выискивая неизвестно какую информацию, заглядывает глубоко — чуть ли не в самую душу.

— Что тебе нужно? — мысленно спросил Берт, не разжимая губ.

Существо услышало и переместилось куда-то влево от Климова, зависнув в воздухе пеленой прозрачного тумана. Берт слегка повернул голову и застыл в изумлении, наблюдая, как в воздухе движется что-то невидимое, принимая непонятные смутные очертания, то складываясь, то распадаясь, будто прозрачные частички калейдоскопа.

— Кто ты? — прошептал он.

— Правильнее было бы спросить — что ты? — ответило существо на вполне человеческом языке. Однако Климов не успел удивиться. Ответ последовал незамедлительно, — Нет, ты не прав. Я не знаю языка Землян. Я вижу твои образы, выстраиваю в логические цепочки, и посылаю тебе свои. Наши сознания вошли в контакт.

— То есть, ты попросту читаешь мои мысли?

— Твой вид не способен контролировать даже простейшие мыслеформы, — многозначительно заявило существо, — К тому же они шаблонны. Тебе никогда не приходило в голову их освободить? Это значительно ускорило бы естественную эволюцию…

Берт зажмурился и попытался глубоко вдохнуть. Скорее всего, он надышался какого-нибудь галлюциногена, когда находился без скафандра. Климов начал подозревать, что причиной всего является груз на взорвавшемся торговом судне. Но почему тогда он до сих пор жив? Ведь на момент взрыва его капсула находилась куда ближе к эпицентру, чем «Юкаста»…

— Я и говорю: шаблоны. Причина обязана лежать на поверхности, не так ли? — лениво заметило существо.

— Да что ты за ерунда? — раздраженно вскричал Берт и с досадой двинул кулаком в капитанское кресло, — Я разговариваю с воздухом, мать твою!

— Отнюдь, — сказало существо, — Воздух не обладает сознанием.

— Тогда — что ты такое?

— Хм-м-м… из всех известных тебе понятий, мне больше всего подходит чистый разум.

— То есть ты — это поток разумной энергии?

— Не совсем. Энергия имеет свойство трансформироваться в иные виды энергии. Я же — постоянен.

— Ты инопланетянин? — догадался Берт, и почувствовал, как от существа к нему ринулся поток веселых эмоций.

— В данном случае инопланетянин — это ты. Гуманоид из соседней Вселенной.

— Понятно, — растерянно прошептал Берт, — А ты не мог бы показаться? Мне не по себе оттого, что разговариваю с невидимкой.

— Я далеко не невидимка. Просто мое тело совершенно иной плотности. Наиболее удобной для работы разума.

— Откуда ты знаешь — как удобнее, — улыбнулся Берт, — Я бы лично не хотел быть летающей мыслеформой. Нервные окончания, знаешь, иногда такая приятная штука…

— Клеточная ткань смертна, — воскликнуло существо, — Когда-то мы не слишком отличались от таких, как ты. Разум угасал вместе с телом. Но зато теперь мы свободны!

Берт улыбнулся. Похоже, инопланетянам не чужда вполне человеческая романтика.

— Я не нахожу логики в этой вашей романтике, хмыкнуло существо.

Оно определенно фиксировало и анализировало каждую мысль, подумал Климов и ему опять стало не по себе. Если это галлюцинация, то она явно вышла из — под контроля.

— Откуда ты взялся? — внезапно поинтересовался Берт. — Ты, случайно, не знаешь, что это было за пятно, сквозь которое мы попали сюда?

— О, это был щит. Мы убрали его, чтобы пропустить вас внутрь, а затем поставили вновь.

— Но зачем?

— Опять шаблон, — проворчало существо, — Зачем спрашивать, если ответ крутится у тебя в голове. Правильный, кстати.

Берт Климов похолодел. Мысль, промелькнувшая в голове, была безумной и очень страшной.

— Да не собираюсь я препарировать тебя, словно лягушку, — успокоило его существо, — Издевательство над живым организмом — это моветон. К тому же, ты для меня совершенно ясен. Почти.

— А что случилось с экипажем? Почему они мертвы? — спросил Климов.

— Я освободил их разум. Он теперь во мне. Я изучаю сущность того, что вы называете людьми. Но ваш разум быстро угасает. Люди живут за счет энергии, а она быстро трансформируется.

— Ты убил всех?! — закричал Берт и начал пятиться назад.

— Да, согласно вашим понятиям это убийство. И мне даже немного неловко, ведь я нарушил весьма достойные принципы. Но я не видел смысла дальнейшего существования человеческих тел в нашей вселенной.

— Вы могли просто нас отпустить!

— Не мог…

Столь, казалось бы, простой ответ поставил Берта в тупик. Действительно, зачем? Зачем отпускать подопытных кроликов? Чтобы они привели еще партию любопытных, снующих туда-сюда в поисках мифических Вселенских богатств? Проще убить небольшую группу, нежели истреблять целые стада.

— Почему тогда я еще жив?

Существо помедлило с ответом. И, хотя Берт не мог его видеть столь ясно, как любой другой из окружающих его предметов, ему показалось, что оно рассматривает его очень внимательно, словно пытаясь найти хоть малейшую дырочку, через которую оно смогло бы пролезть в душу…

— Почти, — задумчиво прошептало существо, — Ты очень интересный индивидуум, Берт Климов. Я хочу тебя изучить.

— Черта с два, — воскликнул Берт, чувствуя, как его охватывает ярость. Этот никчемный сгусток энергии, мнящий себя профессором Вселенной, не сможет поглотить его сознание, чтобы копаться там подобно навозному червю. Только не в его голове.

Берт Климов осторожно отстегнул с пояса бластер и быстрым движением приставил к своему виску.

— Прости меня, Рене. Положа руку на сердце, я все-таки тебя любил…

Легкий хлопок, и боль, молниеносно пронзившая каждую клеточку возбужденного мозга. А после — тишина. И ночь, в которой не предусмотрено звезд, а только холод и вечная темнота…

Существо нес пеша подлетело к тому, что еще секунду назад было Бертом Климовым и плавно опустилось на его плечо. Оно уже не было бесцветным, а напоминало чуть розоватый полупрозрачный кисель. Таким существо и подобные ему создания становились в минуты веселья.

— Какой же ты глупец! Наивный глупец, — сказало оно, заглядывая в застывшие глаза лейтенанта, — Тело — всего лишь сосуд…

3854 г.

Станция «Голдберри», Каир

— Ну как? — спросила Глория, едва Керт открыл глаза, — Ты спал довольно долго. И несколько раз вскрикивал во сне.

Керту действительно было не по себе. Сердце лихорадочно колотилось в груди. Перед глазами расплывались круги.

— Да, я как будто очутился в кино. Только все казалось более чем реальным. Я вроде бы даже умер…

Керт не успел договорить. Голову пронзила ужасная боль, сковавшая все движения и застлавшая все вокруг. Он сжал ладонями виски и рухнул на колени. Сознание заполнила темнота — густая, словно чернила. Тело затряслось в конвульсиях, и Керт начал кататься по полу, только бы остановить, приглушить на секунду боль.

Глория вскочила с дивана и с тревогой опустилась рядом с ним. Керт неожиданно затих. Она осторожно провела пальцами по его мокрому от пота лбу и стала прощупывать пульс. Его не было.

Глория испуганно воскликнула и бросилась к видеофону…

1

— Рад проникнуться тобой, уважаемый творец Орсихт!

Ооалус-Орсихт на долю секунды потемнел, что означало легкое замешательство, но почти мгновенно обрел себя и вновь принял обычный вид. Ооритуксир-тет прибыл неспроста. Равно как и приветствовал его столь провокационным образом.

Проникнуться сознанием Ооалуса, воспринять его мыслеформы и пока еще зародыши будущих мыслей — не что иное, как обычный шпионаж, к которому Выносящие решение прибегали каждый раз, когда жители галактики Трех Оахт сталкивались с пришельцами из иных уголков Вселенной.

Они тщательно изучали только что открытые миры, стараясь выявить полезные для себя компоненты, с удовольствием делились информацией, иной раз, открывая для чужих миров совершенно новую ступень эволюции.

Далеко не каждая цивилизация встречала оахтиров дружелюбно. И если на сопротивление в целях самообороны Выносящие решение смотрели с пониманием, то другие проявления агрессии сбивали с толку, а иногда и откровенно расстраивали жителей галактики Трех Оахт.

Некоторые организовывали группы, чтобы изучать, как тогда казалось, нелогичное поведение инопланетных существ. Искали причину и повод, выстраивали целые пирамиды решений, проводили эксперименты…

Добропочтенные ученые и даже величайшие из творцов селились рядом с этими существами, невзирая ни на условия, ни на окружающую среду. Они обучали их наукам, мудрости, учили добру и бескорыстию. Как им виделось, оахтиры делали святое дело.

Все рухнуло в единый момент.

Наступил миг, когда ученики взяли от своих учителей все, что могли, и осознав, что теперь они стали столь же сильны и искусны, решили избавиться от ненужных уже конкурентов.

Смерть оахтиров была страшна. Эти существа, в принципе, могли жить вечно, если не нарушать целостность их сознания. Но они сами дали оружие в руки врагов, и горько поплатились за собственную доверчивость…

Однако тогда оахтиры не знали, что такое — не доверять кому-либо. Не знали они и о страшном заболевании, которое впоследствии обнаружили в клетках восставших против них существ. Болезнь оказалась неизлечимой, и поражала каждое существо еще в утробе матери. За редким исключением рождались абсолютно здоровые особи, однако прочие не воспринимали их как нормальных и всячески старались искусственно привить своим детям болезнь.

Оахтиры окрестили заболевание магус-корра-хо.

Впоследствии разразилась страшная война. Жители других галактик, воспитанные и обученные оахтирами, пришли на помощь своим учителям и благодетелям. Оахтиры выжили, но не только благодаря этому вмешательству.

Нет…

Ученик способен превзойти учителя. Но только если сам умеет думать правильно. Магус-корра-хо глушила здравый смысл, заставляя подчиняться своим слабостям и порокам. В итоге жители зараженных галактик истребили самих себя, а остатки уничтожили оахтиры.

На первый взгляд все снова встало на свои места.

Прошло огромное количество космических циклов, и все постепенно забылось, затерялось в глубинах памяти. На свет появились новые оахтиры.

Однако вкус победы теперь сквозил горечью…

Гармония Вселенной была нарушена. Оахтиры стали другими. Они научились недоверию. Перестали исследовать другие галактики. А обнаружив хоть малейший признак магус-корра-хо, безжалостно уничтожали зараженных жителей.

Главным для оахтиров стали мир и покой во Вселенной. Магус-корра-хо могло оказаться заразным. А новая война была недопустимой. Пусть таким — примитивно-варварским способом — оахтиры сознательно берегли собственную галактику от уничтожения…

2

— Что за истину ты ищешь в моем сознании, Ооритуксир-тет? — прямо спросил Ооалус Орсихт, приблизившись почти вплотную к посланнику Выносящих решение.

— Истину познания, о творец!

— Истину? — Орсихт слегка порозовел, — Какую истину мог я почерпнуть у существ, стоящих на столь примитивной ступеньке эволюции? Ты пришел сюда узнать, почему я до сих пор не уничтожил корабль пришельцев. Выносящие решение в раздумии?

— Отнюдь, творец! Они ожидают решения. Твоего решения.

— Моего? Ха! Когда это Выносящие принимали мои решения всерьез?

— Всегда, о творец… — скромно заметил посланник.

Орсихт потемнел до густого пепельного оттенка и горько вздохнул. Действительно, от него порой зависело многое. От его мыслей, идей, выводов. И хотя Выносящие далеко не всегда адекватно воспринимали его идеи, идти вопреки мнению Орсихта не решался никто.

Ведь он творец. Священное слово в устах каждого оахтира. Обычные жители галактики Трех Оахт могли предсказывать, анализировать, постигать, копировать, но не создавать. Лишь немногие рождались творцами. Еще меньше одаренных сумели удержать этот дар…

Ооалус иногда задумывался — награда ли это или несчастье — способность творить. Только такие, как он могли изменять Вселенную, и только они понимали, насколько ничтожны их силы перед ней самой.

— Передай Выносящим, что скоро предоставлю им ответ. А пока — я в раздумии.

— Я не могу вернуться с пустыми словами, Орсихт, — упрямо сказал посланник.

— Хорошо, — согласился творец, — Можешь взять тела. Я передам тебе их сознания.

Посланник удовлетворенно пискнул и стал растекаться в пространстве, собирая потоки информации, посылаемые ему Орсихтом. Внезапно, он вздрогнул и мгновенно свернулся в небольшой клубок.

— Магус-корра-хо! — испуганно воскликнул Ооритуксир-тет, — Эти существа полностью поражены! Каждая мыслеформа…

— Знаю, — печально ответил Орсихт, — Но я бы попросил не спешить с выводами. Я еще недостаточно изучил…

— Но они примитивны. И поражены! Их следует уничтожить!

— Если ты не заметил, Ооритуксир, эти существа мертвы.

— Да, творец. Но я не это имел в виду!

— Передай Выносящим, что мое решение еще не готово.

— Но, Орсихт! — возмущенно воскликнул Ооритуксир, — В подобных случаях решение только одно.

— Я знаю, посланник, — упрямо ответил творец.

Ооритуксир-тет хмыкнул и взлетел под потолок корабля. Покружив немного, он принял свой обычный вид и сухо броил Орсихту.

— Выносящие никогда не примут иного решения. Пока наши галактики соприкасаются…

— Я не хуже тебя знаю правила, сын Третьей Оахты!

— Да быть тому. Выносящие будут ждать. Но недолго…

С этими словами посланник исчез, оставив Ооалуса Орсихта в одиночестве на корабле пришельцев.

Едва мыслительное пространство вокруг него стало пустым, творец любовно огляделся вокруг. Он питал слабость к примитивным механизмам. Эволюция каждого народа протекала в своем собственном русле, отличном от других. Творец радовался, когда находил нечто схожее с иными цивилизациями, внимательно изучал отличия, но еще больше его интересовало, что эти существа делали вопреки законам Вселенной и почему.

Когда «Юкаста» попала в его поле зрения, творец мгновенно рассмотрел в ней обычный пример отрезанных от иных вселенных цивилизаций, развивающихся довольно стандартно. Такие цивилизации возникали то здесь, то там, в отдаленных галактиках, не представляя собой никакого интереса, поскольку изначально были обречены на гибель.

Цивилизации замкнутого круга, — так называли их жители Трех Оахт. Пораженные магус-корра-хо, они погибали от своих собственных рук, причем довольно быстро. Хотя некоторые из них держались дольше остальных по не совсем понятным ученым оахтирам причинам.

Цивилизация Солнца, из которой прибыла Юкаста, могла погибнуть еще несколько космических циклов назад, а последние тысячелетия — попросту выживала, но все-таки держалась. Вопреки всему. Медленно агонизировала, но, похоже, не собиралась гибнуть…

Почему так?…

У Ооалуса не было ответа на этот вопрос, и он горел желанием выяснить, что такого есть в этих гибнущих мирах, что держит их на плаву?

Магус-корра-хо неизлечима. Он это знал. Но одно из этих существ бессознательно отвергало болезнь, противилось ей, и магус-корра-хо отступила, потихоньку погибая, а заодно пожирая своего носителя изнутри. Слабый огонек, который показался Орсихту весьма занятным, определенно заслуживал внимания.

3

Существо открыло глаза, морщась от нахлынувшей резкой боли. Приподнялось на подушке и с опаской огляделось вокруг. Взгляд его растерянно блуждал по голым металлическим стенам, на секунду остановился у иллюминатора, и вдруг вспыхнул, отражая смешанные чувства радости и досады.

— Я думал, тот свет выглядит по-другому, — губы существа искривились в горькой улыбке, а на щеке появилась глубокая ямочка.

— Ваша галактика до сих пор верит в загробную жизнь, — хмыкнул Орсихт, — И никак не избавится от религиозных идеалов. Поэтому вы и толчетесь где-то там, на низших ступенях эволюции.

— Не скажи, — мрачно заметило существо и провело рукой по волосам, а затем ущипнуло себя за мочку уха.

— Больно, — пожаловалось оно, — Значит, я жив. Хотя точно помню, что недавно умер и…

— Сознание умирает не сразу, — ответил Орсихт, — Оно еще живет некоторое время. А потом остаются мыслеформы, которые продолжают жить без телесной оболочки достаточно долго. По вашим меркам. И ничтожно мало — по меркам Вселенной. Иногда они проникают в чужую оболочку. Но скорее всего безвозвратно угасают. Энергия рассеивается и принимает иную форму.

— Значит, смерть — это финиш?

— Не совсем, — усмехнулся Орсихт, — Вы, земляне, еще не научились управлять собственной энергией, сохраняя ее сущность. Поэтому ваша жизнь постоянно обновляется — за счет смерти других. У вашей энергии тоже есть то, что вы называете инстинктом самосохранения.

— То есть, мы попросту убиваем друг друга, чтобы выжить? — усмехнулось существо, — Тоже мне, открыл Америку!

— Все совершено не так, Берт Климов, — Орсихт изобразил подобие вздоха, — Цивилизация Солнца живет по принципу замкнутого круга: если есть начало, следовательно, должен быть и конец. Поэтому вам чуждо понятие бесконечность…

— Разве можно жить вечно?

— Можно, — мечтательно сказал Орсихт, — Главное, освободить себя, позволить расти ввысь, а не умирать, чтобы возродиться вновь.

— По-моему, это чушь, — покачал головой Климов и спрыгнул с кушетки.

Подойдя к иллюминатору, он прильнул лицом к стеклу и молча уставился на звезды — холодные, чужие, неласковые. Орсихт догадывался о том, что чувствовал Берт. Страх. Желание забраться в какой-нибудь укромный уголок и спрятаться, пока не придет помощь.

Только она вряд ли придет…

— Зачем я тебе? — спросил Берт.

Орсихт распластался на кушетке и на несколько секунд принял форму человеческого тела.

Берт оглянулся и увидел самого себя — только прозрачного. Ооалус уловил эмоции, заструившиеся вокруг лейтенанта. Небольшое замешательство, а потом веселье. Губы Климова дрогнули в невольной улыбке.

— Ты смешной, — заметил он, поглядывая на Ооалуса, прищурив глаза.

— Поверь, я тоже нахожу тебя занятным.

— Поэтому и воскресил меня? Решил завести комнатную собачку. Поверь, я и куснуть могу.

— Вряд ли ты сможешь укусить воздух. К тому же, у меня отсутствуют нервные окончания.

— Да уж… Вам чужда радость секса.

— Секс? — удивился Орсихт, — Мы редко размножаемся. Скорее, это происходит само собой.

— Кто не знает боли, не знает и наслаждения. Кто не знавал утраты, не ведает услады обретения. Как ты считаешь, вечная жизнь — достойная компенсация за отсутствие ее смысла?

— Вот оказывается, как понимают это земляне, — грустно улыбнулся Орсихт, — Вы умираете, чтобы печалью обострялось чувство радости? Стираете, чтобы писать заново? Понятная концепция, только весьма глупая. Вселенная может подарить столько счастья, что тебе трудно это представить. Нужно просто расставить руки и принять его…

— К сожалению, оттуда, откуда я прибыл, звезды с неба не падают, — скептически вздохнул Климов, — Скорее, камни.

— В тебе столько противоречий, Климов! Я бы мог оставить тебя здесь и научить жить вечно…

— Но ты собираешься снова меня убить, — почти равнодушно закончил Климов, однако Ооалус уловил едва заметную искорку надежды, вспыхнувшую в его сознании, но тут же погасшую..

— У меня нет выбора, — печально ответил Орсихт, — Прости…

Берт глубоко вздохнул и вновь обратил свой взгляд к звездам. Ооалус заинтересованно облетел вокруг него и вновь проникнул в его сознание.

Берт думал о том, что где-то там, среди этих звезд, возможно, есть крошечная точка — его родное Солнце, которое сейчас светит на Землю, согревая его Рене…

«Рене… Почему так больно ее любить?

Потому что хочется верить, что это чувство будет длиться вечно и не исчезнет, как это случается чаще всего с любящими друг друга людьми. Ему не хотелось кусочек. Берту хотелось весь спектр. Всю радугу, все семь цветов.

Но любовь не может длиться вечно.

Наступит день, когда она его разлюбит. А может, он ее. И все будет, как у его родителей: разбитая чаша и размазанный по полу клей в виде возможного ребенка. Только этот клей мало что склеит, скорее, будет липнуть к ногам, вызывая чувство раздражения.

Так уже было один раз в его жизни. И это повторится вновь.

„Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом“

А оттуда обязательно выскочит Баба-Яга и закричит:

„К Ивану — задом, к лесу — передом!“

Глупая сказка. Наивный конец. В жизни все обычно заканчивается где-то посередине…»

— Ладно, — хмыкнул Берт, — Я ведь умер уже один раз. Второй… Черт побери, этот как прыжок с парашютом.

— Теперь страшно? — полюбопытствовал Орсихт.

— Мурашки по коже, — признался Климов.

— Я не собираюсь убивать тебя сразу, — успокоил его Орсихт, — Так что можешь расслабиться.

— Я бы выпил, — попросил Берт.

— Не стоит, лейтенант. Страх и желание убежать подальше от реальности — Как раз одна из причин гибели вашей цивилизации.

— Но если ты и так все знаешь — какого хрена было меня воскрешать?

Ооалус Орсихт плавно подлетел к иллюминатору и заглянул в него.

— Ты не совсем обычный землянин.

— Мне с детства говорили, что у меня в башке ветер, — задумчиво улыбнулся Берт, — И со мной, пожалуй, не стоит связываться. Я…

— Ты победил в себе маггус-корра-хо.

— Что за хрень?!

— Болезнь. В твоем понимании — это синдром власти. Желание подчинить себе всех и вся любой ценой. Даже ценой жизни всей планеты.

— Ах, это…

— Не «это», мой дорогой друг. Путеводная звезда, упрямо освещающая дорогу вашей смерти.

4

Это был довольно странный период в жизни Берта Климова. И еще более необычный для Ооалуса Орсихта.

Вдвоем они упаковали тела умерших членов экипажа в погребальные мешки и выбросили в космос: древняя традиция, которую соблюдали самые рьяные космонавты, завещая предать свою плоть межпланетным просторам. Нет большей чести, чем быть похороненным в космосе. Разве что родные и близкие станут горевать, что не смогли в последний раз увидеть дорогого сердцу человека, оставить на его холодной щеке прощальную слезу.

Ооалус наблюдал со стороны, как менялось лицо Климова, когда тот подходил к тому или иному члену экипажа. Он чувствовал, что для Берта это были не просто люди.

Друзья…

Семья…

Когда отправили за борт последний мешок, Берт прислонился лбом к металлической стене и долго стоял, практически не двигаясь. Кадык на его шее ходил вверх-вниз, словно он плакал. Однако глаза Климова оставались сухими, а выражение лица — отсутствующим.

Ооалус легонько прикоснулся к нему, но через секунду отпрянул назад, сметенный шквалом бушевавших внутри Климова чувств.

Боль…

Горечь…

Сожаление…

Острое желание вернуть все обратно, хоть на секунду, хоть на миг…

Нелепая картина: Берт Климов на огромной скорости ведет свою капсулу в ярко-розовое марево, оставив крейсер далеко позади. Марево поглощает капсулу и исчезает навсегда…

Еще одна картинка. Симпатичная девушка по имени Рене, прильнувшая к груди какого-то юноши. Одна рука ее поглаживает волосы юноши, а другая медленно убирает фотографию Берта, стоявшую рядом на столике, и бросает ее на пол.

И снова боль. Правда, с толикой нежности. Очевидно, в глубине души, Берт желает этой девушке счастья. С кем-нибудь, кто лучше его…

Эти картинки…

Ооалус робко, почти несмело, коснулся плеча Берта, но наткнулся уже на совершенно иное препятствие.

Словно ярким пламенем по ледяному кругу — ненависть, ревность и злоба!

Орсихт почувствовал сопротивление: Берт пытался бороться. Быть может, поэтому и бежал от тех, других — более светлых чувств. Потому что не хотел давать волю ни тем, ни другим. В этом крылась немалая толика его победы над маггус-корра-хо.

Однако болезнь никогда не сдавалась просто так. Медленно, но верно, подтачивала его силы — по капельке, по минутке жизни…

— Хочешь, я покажу тебе вселенную? — внезапно предложил Орсихт.

— А стоит ли? — в глазах Климова зажегся огонек, но тут же погас, — Боюсь, я сойду с ума.

— Не сойдешь, — тело Орсихта заметно порозовело и сложилось в импровизированную улыбку.

Что-то шевельнулось внутри него. Какое-то доселе неведанное, но такое приятное чувство. Оно было совершенно чужое, но почему-то Ооалусу не хотелось ни гнать его прочь, ни отрывать от себя его слабые, но настойчивые корни.

Люди называли это нежность.

Жители галактики Трех Оахт давно забыли это чувство…

Дни проходили за днями. Ооалус Орсихт знакомил лейтенанта Климова с другими мирами, которых в необъятной вселенной насчитывалось бесконечное множество.

Берт радовался, будто ребенок, которого впервые привели в зоопарк. Или нет. Скорее, в музей. И показывали такое, что никому из людей и присниться не могло — даже в самых фантастических снах.

Творец Орсихт смотрел на него, чувствуя, как к радости подмешивается печаль. Ему так давно не хватало этой детской непосредственности, восторженных глаз и наивных вопросов, которыми засыпал его Климов.

По сути дела, лейтенант — еще совсем дитя. По меркам вселенной — птенец, едва вылупившийся из яйца. И это сказывалось, несомненно, сказывалось.

Берт Климов молодел на глазах. Черты лица разгладились и утратили былую суровость. Исчезли горькие морщинки в уголках рта, добавлявшие ему лет. Даже походка — из осторожно крадущейся превратилась в свободно летящую…

Вот оно — счастье, подумал Орсихт. Все-таки несправедливо, что оахтиры не могут иметь собственных детей. Быть может, в этом вечном круговороте жизни и смерти есть особый смысл?

Если бы не маггус-корра-хо, солнечная цивилизация считалась бы одной из самых счастливых.

Берт Климов был наглядным примером. А Ооалус Орсихт вдруг вспомнил и по-новому осознал причину, заставившую иных творцов тысячу световых циклов назад искать воспитанников среди чужих цивилизаций.

Сотворить чудо — вот что действительно имело значение…

5

Еще один космический цикл двигался к своему завершению. Совет уважаемых и выносящих Решение собрались на крошечной планете Оахтул, чтобы обсудить самый важный вопрос уходящего цикла.

Цивилизация Солнца. Пришелец с планеты Земля.

Страшный недуг, объявившийся вновь во вселенной.

Ооритис-ко-тил, верховенствующий нынешним циклом, призвал творца Орсихта дать ответ перед жителями Трех Оахт.

Ответ, который лишь самую малость касался галактики оахтиров.

Ответ, решающий судьбу землян.

Ооалус Орсихт выплыл на середину площади советов и прикоснулся к мыслеформам каждого, кто находился вокруг. Настроение коллег не внушало особой надежды, однако Орсихта уважали, ибо он — Творец.

— Мы готовы принять твою речь, Ооалус Орсихт! — голос верховенствующего был ровным и чуточку безразличным, как и полагалось среди оахтиров.

— О, достопочтенные жители Трех Оахт! — воскликнул Орсихт, готовясь произнести пламенную речь. Эмоции он собрал в тугой комок и спрятал глубоко в сознании, дабы оахтиры не смогли возражать, что он действует импульсивно.

Он говорил долго. Рассказывал о том, как прекрасна и велика вселенная, о том, что им следует приумножать чудеса, а не уничтожать галактики. Оахтиры внимательно слушали. Однако мысли их были пусты.

Закончив, Ооалус еще раз окинул взглядом Совет и с отчаянием понял, что проиграл. Оахтиры не ведали жалости к пораженным маггус-корра-хо.

Космическая чума требовала крещения огнем. А пузырек с лекарством никто так и не смог откупорить.

— Ты и сам знаешь ответ, Творец, — после некоторого молчания сказал Верховодящий, — До окончания космического цикла Солнечная цивилизация должна быть уничтожена. Вместе с твоим пришельцем…

6

Ооалус Орсихт медленно вплыл на капитанский мостик «Юкасты» и замер, проникаясь мыслями, витающими в пространстве.

Мысли Берта…

Много интересного было в этих мыслях. Берт рисовал картины миров, увиденных в первый раз в жизни. Не упуская ни малейшей детали, добавляя к ним новые, привычные ему, земные черты.

Среди пейзажей нередко мелькало лицо девушки — нежное, привлекательное, озаренное светлой улыбкой. А рядом малыш — совсем еще кроха. В клетчатых штанишках. В левой руке — веревка от воздушного змея.

У девушки не было имени. Только образ. Образ матери — любящей, заботливой и нежной. А ребенок…

Ооалус вгляделся еще немного и понял: малыш — это сам Берт. Вернувшийся в детство, рисующий свою судьбу заново — с чистого, красивого листа…

Каким бы он стал, если б у него было счастливое детство, настоящая и бескорыстная родительская любовь?

Ооалус на мгновение представил себе этого человека — нового Берта Климова — таким, каким он сам хотел себя видеть. И вдруг понял…что видит себя…

Творец даже не подозревал, насколько дорог стал этому пришельцу. Внутри что-то шевельнулось, запищало, завертелось, путая мысли и мешая думать…

Как он сможет убить Берта?

В углу мостика возникло движение. Это Климов, очнувшись от размышлений, вскочил на ноги, чтобы приветливо махнуть рукой Ооалусу. На лице написана улыбка, волосы взъерошены и беспорядочно рассыпаны по плечам.

Творец Орсихт беззвучно подплыл к нему и повис над потолком, не решаясь делиться мыслями. Но Берт и так все понял.

Глаза его потемнели, а на скулах заиграли желваки.

— Велели убить меня?

— С чего ты взял? — Орсихт все время пытался понять, почему иные существа лгут, и вдруг понял. Но он вряд ли умел это делать.

Берт Климов криво усмехнулся, подавляя вздох горечи и разочарования, настойчиво рвущийся из груди.

— Ты весь потемнел, Ооалус. Сквозь тебя невозможно ничего разглядеть.

Ооалус ничего не ответил. Густой кисель его плоти растекся по стене, отчего-то напомнив Климову намокшую тряпку. Должно быть, он сильно страдал.

— Да, старик, — пробормотал Климов, — Сблизились мы с тобой. Немного. Что уж теперь! Когда ты станешь… В принципе, какая разница. Давай скорей.

— Прости, Берт! — воскликнул Орсихт, впервые в жизни завидуя человеческому телу. Люди умеют чувствовать. Умеют избавляться от эмоций — физической болью, слезами…

Ооалусу приходилось держать это все в себе.

Он с ужасом смотрел, как краснеют щеки Климова и покрываются синими пятнами. Как он хватается за горло, словно пытаясь разжать невидимые руки, перехватившие дыхание. Инстинкт выживания. Даже умирая, он цепляется за жизнь из последних сил.

Еще несколько секунд…

И вот он лежит на полу. Мертвый, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл страх. Берт Климов боялся умереть. Действительно, боялся.

До самой последней минуты он надеялся, что Ооалус решится оставить ему жизнь. Хотя понимал, что такое вряд ли возможно.

Творец Орсихт опустился рядом с телом Берта и проник в его сознание. В последний раз…

Маленький мальчик резво скачет на лугу, усыпанном васильками. Ему хорошо. Он смотрит на Орсихта и протягивает тому руки, словно забыв, что оахтир не сможет взять его ладони в свои.

Сын… Его сын… Берт Климов не мог быть никем иным. Ведь он не знал другого отца — другого, который смог бы подарить ему мир.

«Что ты наделал, Орсихт!» — подумал Ооалус, — «ты лишил себя смысла самой жизни. Вечность. Свобода. Но где же счастье?»

Счастье лежало бездыханное, навеки ушедшее без малейшей надежды на обратный билет.

«Но ведь я могу вернуть его к жизни, — рассуждал творец, — Могу! Но зачем? Оахтиры не примут его. Заставят уничтожить. Как и его планету…

Но зачем? Зачем уничтожать то, что может стать чудом?

Да, но я забыл о маггус-корра-хо!»

И снова боль. Снова — приступ отчаяния. Ооалус вознесся к потолку, затем стремительно рухнул вниз, на тело Климова, и вдруг представил, что может владеть этой плотью. Чувствовать то же, что и он.

Сквозь мрак печали прорвался робкий лучик надежды. Ооалус собрался с мыслями и стал думать, проворачивая в сознании тысячи сложнейших задач.

Оахтиры не подвластны маггус-корра-хо. У них иные гены — намного сильнее людских. И если человек, такой, как Берт Климов, возьмет частичку генов оахтиров…

Правда, времени оставалось мало. Катастрофически мало. Но Ооалус чувствовал, что сможет что-нибудь придумать. Он все-таки творец.

7

— Приветствую тебя, верховенствующий!

— Рад проникнуться тобой, Творец Орсихт.

Оахтиры обменялись приветствиями и приступили к обычной дружеской беседе.

Ооритис-ко-тил, однако, довольно быстро перевел разговор на интересующую его тему.

— Почему корабль пришельца до сих пор существует, Орсихт?

— Я изучаю его, — осторожно ответил Творец.

— Но зачем? Цивилизация Солнца должна быть вот-вот уничтожена!

Ооалус помедлил с ответом. Отплыв на приличное расстояние, он послал Верховенствующему мощную волну эмоций.

— Я думаю, оахтиры должны дать ей шанс!

— Не глупи, творец! Я не знаю, что творится с тобой в последнее время, но…

Ооритис-ко-тил оборвал свою речь на полуслове и замер в изумлении, наблюдая, как тело Ооалуса медленно рассеивается в пространстве. Оставалось лишь несколько угасающих мыслеформ.

— Оахтиры никогда не пойдут на убийство себе подобных, — слабо проговорил Орсихт.

— Никогда не думал, что ты способен на это…

Верховенствующий уныло смотрел, как исчезает последняя мыслеформа, затем взметнулся вверх и полетел туда, где находился корабль землян. Но он опоздал.

Всего лишь миг — и «Юкаста» растворилась в оранжево-розовом мареве. Проход захлопнулся, отрезая путь в чужую галактику.

Ооритис-ко-тил порозовел — лишь немного, с оттенком горечи. И послал вслед Ооалусу прощальную мысль.

— Ты ничего не добьешься, Творец! Даже с твоим вмешательством. Цивилизация обречена. Это лишь вопрос времени…

3854 г.

Станция «Голдберри», Каир

Глория нервно металась из угла в угол, пока робот-санитар сканировал тело Керта.

— Вам лучше присесть, мадам, — раздался вежливый, почти человеческий голос. На физиономии робота застыло учтиво-вежливое выражение.

— Господи, скажи, что с ним все будет в порядке, — шепотом молила Глория.

— Сожалею, мадам, — в тоне механического чуда звучало сочувствие, — Но ваш друг умер.

— Но как? — изумилась Глория, — Сделайте что-нибудь!

— Это невозможно, мадам. Если бы у вашего друга просто остановилось сердце… Но все дело в мозге. Его деятельность полностью прекращена. Это необратимо.

Глория зажала ладонью рот и стала шарить второй рукой вокруг себя в поисках опоры. Очевидно, робот был проинструктирован на подобную реакцию, поэтому ловко подхватил ее под локоть и подвел к кушетке. Глория забралась на нее с ногами и обхватив колени, прижалась их к груди и громко зарыдала.

Робот бесшумно накрыл тело Керта полупрозрачной пластиковой простыней и включил холод. В помещении было тепло, а процесс разложения начинался довольно быстро.

— Я погубила тебя, — сипло прошептала Глория, бросив прощальный взгляд на Керта, — Зачем, ну зачем ты ко мне пришел?!..

1

2702 г.

Станция «Миллениум-14», Россия.

Тихий осенний вечер. Небо над стеклянным куполом станции сплошь усыпано звездами и блестящими точками спутников, прочерчивающих непрерывные линии на темно-синем полотне.

В душе царила та же темнота, только вместо звезд были слезы — черные, липкие, прожигающие пространство косыми полосками.

Как, оказывается, легко послать все к черту. И как тяжело, если пожелание внезапно сбудется. Особенно, если ты не готова это все отпускать.

Рене проклинала тот миг, когда эмоции взяли верх, и она прогнала Берта, наговорив немало обидных слов. Она не хотела, чтобы он уходил. Не хотела…

Она не представляла, как будет жить без него…

Рене подняла дрожащую ладонь и прислонила ее к опознавательной панели.

— Маркус! — позвала она, увидев, как на панели замигала лампочка, — Впусти меня, Маркус!

— О, — воскликнул Маркус, распахивая дверь, — Так скоро?

Он бегло окинул ее взглядом — с ног до головы. Рене знала, что на щеках у нее — алые пятна, на лбу — мелкие бусинки пота, и что больше всего она сейчас напоминает паровой котел, готовый вот-вот взорваться. Но Маркус только улыбнулся — немного грустно, и дотронулся до кончиков пальцев.

— Ты что — бежала?

Рене кивнула и виновато улыбнулась. Она совсем забыла, что бегать по коридорам станции запрещено. Однако мысли ее были заняты совершенно другим. Да и что такое запреты, когда…

— Как дела? Есть новости? — спросила она и облизнула пересохшие губы.

Маркус заворожено следил за каждым ее движением. Рене заметила его взгляд и покраснела. Маркус мотнул головой, словно стряхивая с себя наваждение, и отвернулся к мониторам.

— Пока нет, — с деланным равнодушием ответил он, — Надеюсь, в центр не пришлют штраф за превышение скорости передвижения по станции?

Рене не была уверена — шутит ли он или говорит всерьез, однако не стала зацикливаться на этом. Она поискала глазами стул, подошла к нему и с облегчением опустилась на мягкое сидение.

— Хочешь чего-нибудь выпить? Сока, например?

Рене покачала головой и уставилась на мониторы. Словно могла увидеть что-то такое, что упустил Маркус. Мониторы были безлико-темными и не показывали ей ничего, кроме далекой россыпи звезд.

— Ты думаешь? — начала Рене и запнулась. Вопросов было слишком много, чтобы сформулировать в один-единственный, но самый важный.

Маркус посмотрел на нее с пониманием, однако сказать что-либо не успел.

Створки боковой двери разъехались, пропуская в помещение двоих в форме. Рене вздохнула. Маркус вздрогнул и вцепился костяшками пальцев в спинку кресла, в котором только что сидела Рене.

— Привет, пап, — слабо улыбнулась Рене и поднялась навстречу вошедшим.

— Какого черта ты здесь делаешь? — недовольно буркнул полковник Улисс.

Рене и не ожидала иной реакции.

Девушка немного смутилась, но лишь на мгновение. В конце концов, она имеет право знать, что происходит. Гораздо больше прав, чем кто-либо в этом центре. Она выпрямилась и с вызовом посмотрела прямо в глаза вошедшего.

— А ты как думаешь, пап?

— Я думаю, что тебе пора домой!

— Попробуй, выставь меня отсюда, — прошептала Рене, но отец услышал ее и нахмурился.

Давно минул тот возраст, когда можно было положить ее на колено и отшлепать. Или поставить в угол. Запереть в своей комнате и приказать сидеть там, пока…

— Мне хотелось бы знать, кто пустил вас сюда? — подал голос второй военный. Судя по погонам на кителе — капитан.

Ответом была тишина. Все как-то дружно опустили глаза в пол, делая вид, будто не слышали вопроса. Маркус слегка покраснел и принялся сосредоточенно изучать мониторы.

— Значит, любую крепость можно взять обыкновенной дружбой? — саркастически спросил отец Рене, глядя то на дочь, то на Маркуса.

Оба упрямо молчали.

— Просто отлично, — проворчал мужчина, глянул искоса на своего спутника и добавил. — Знакомьтесь, капитан Чак Ордынцев. Начальник патрульной службы. Моя дочь — Рене Улисс. С Маркусом, полагаю, вы знакомы.

— Рад познакомиться, госпожа Улисс. Жаль только, что повод…

Капитан Ордынцев слегка замялся и вопросительно посмотрел на отца Рене. Брови полковника Улисса нахмурились. На лбу обрадовалась глубокая складка. Ордынцев благоразумно замолчал.

— Извините, что доставляю вам неудобства, — неожиданно сказала Рене, — Но мне важно знать. Поймите. Очень важно…

Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. Полковник посмотрел на нее с укором, однако Рене знала, что глубоко-глубоко, под маской суровой решимости, скрывалась боль. Он не привык видеть дочь несчастной. И не знал, что это настолько… выбивает из колеи.

— Пока мало что известно, — заметил Маркус и кивнул на мониторы, — Не очень весело, правда?

На темно синем экране мерцали звезды. И больше ничего.

— Прокрути-ка еще запись, — осипшим голосом попросил капитан Ордынцев. На лбу его выступили капельки пота. Никогда прежде ни один патрульный крейсер не исчезал в никуда.

Маркус послушно поставил запись, и несколько минут прошли в абсолютной тишине. Все, не отрываясь, смотрели на экран, на котором происходило необъяснимое.

— Черт знает что, — пробормотал полковник, — Больше похоже на галлюцинацию.

— Спутники не употребляют галлюциногены, — пошутил Маркус, однако лица других остались серьезными.

— Черные дыры… Что о них известно? — шепотом спросила Рене.

— Очень много. Теоретически. И совсем мало — реальных фактов. Природу этого явления объяснить не могу. Что это за розовые и оранжевые кляксы… Да кто его знает! Что угодно…

— И мы никак не можем помочь?

— Спасательные крейсеры вовсю изучают этот сектор. Быть может, именно в этот момент…

Маркус перевел взгляд на панель управления. Подрагивающими от волнения пальцами провел по кнопкам, как вдруг услышал сигнал. Датчики зафиксировали что-то, связанное с пропавшими.

— Смотрите! — воскликнул Маркус, — Там, на мониторе… Сигнал. Точнее, послание. Код 144789-альфа-5.

— Это код «Юкасты», — после некоторой паузы произнес Ордынцев. — Что в послании?

— Сейчас, оно идет очень медленно. Должно быть, его отправили издалека.

— Откуда? — спросила Рене.

— Я не знаю, — на лице Маркуса было написано удивление. — Я ни черта не понимаю. Но подождите, вот текст послания.

На экране одно за другим появлялись слова — не спеша. Словно зловещие предзнаменования…

Рене почувствовала, что больше не в силах удержаться на ногах, и опустилась в кресло. Тут же сильная рука отца легла на ее плечо и легонько сжала, словно напоминая: «Я здесь, я с тобой… что бы ни случилось, я всегда с тобой». Рене положила свою ладонь поверх отцовской, и на губах ее заиграла слабая улыбка.

— Погодите, — сказал Маркус, — Еще один сигнал.

Рене взволнованно вскочила на ноги и замерла, боясь прервать молчание даже случайным вздохом. В голове настойчиво стучали молоточки. Сердце, казалось, не выдержит. Сорвется и взорвется тысячами крошечных кусочков.

— Сигнал пропал, — сообщил Маркус через несколько минут. — Но… вот он опять. Правда, теперь немного другой. Будто бы раздвоился… Вот, снова один. Странно как-то. Ведь идет он… Черт возьми, сигнал идет с Земли.

Чак Ордынцев сделал круглые глаза и громко присвистнул.

— Бред какой-то, — недоверчиво хмыкнул полковник Улисс и подошел к монитору. — Ахинея.

— Вовсе не бред, — обиженно сказал Маркус. — Сигнал бедствия «Юкасты 541628». Компьютер выдал абсолютное совпадение.

— Как это возможно? — опомнившись от шока, спросил Ордынцев.

— Не знаю… Но он точно идет отсюда.

Маркус указал какую-то точку на мониторе.

— Музей загадок инопланетных цивилизаций… Должно быть, там находится некое приемо-передаточное устройство, которое ловит и передает сигнал…

— Что нам делать? — воскликнула Рене и медленно обвела взглядом каждого из присутствующих в комнате.

Ордынцев глубоко вздохнул и посмотрел на часы.

— Если не будем копаться, сможем долететь туда примерно через час.

— Уже ночь, — возразил полковник. — Мы не можем заявиться в музей ночью.

Рене молча покачала головой и ринулась к выходу. Мужчинам не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.

2

Спустя полтора часа в здании музея собралось приличное число народа. Помимо Рене, Маркуса, полковника Улисса и капитана Ордынцева в музей примчался заведующий, приволокший за собой вереницу ученых, с озабоченным видом столпившихся у входа.

— Господи, они-то откуда взялись? — спросил Маркус.

— Я должен был объяснить заведующему цель ночного визита. Очевидно, он решил, что эта гвардия «поможет» нам справиться, — ответил полковник Улисс.

— Сигнал идет из бокового зала, — заметил Маркус, глядя на портативный прибор.

— Вы уверены? — переспросил заведующий и многозначительно переглянулся с одним из ученых.

— Что там находится? — насторожилась Рене, заметив этот взгляд.

— Тунгусский метеорит. Тайна которого до сих пор не раскрыта.

Лицо заведующего вытянулось, глаза заблестели, а подбородок слегка подрагивал. Было видно, что еще немного, и он пустится в пляс от радости, что наконец-то произойдет нечто из ряда вон…

— Интересно, есть ли в музее хоть одна раскрытая тайна, — с иронией прошептал полковник Улисс, — Думаю, что все экспонаты — грошовая подделка. Ведь прямых доказательств существования инопланетных цивилизаций нет. И вряд ли будут.

Ему никто не ответил. Все торопливо двинулись в огромный зал, где под сводами прозрачного стеклянного потолка красовались останки древнего инопланетного космолета.

Маркус вышел вперед, держа перед собой прибор.

На крошечном экране мелькали черточки. Из динамиков доносился негромкий монотонный звук.

Маркус остановился. На лбу выступили капельки пота. Он обернулся и немного растерянно сообщил:

— Этот корабль… Он передает сигнал. Нужно попасть внутрь.

На лицах ученых отразилось недоумение. По залу пробежал едва слышный ропот. Заведующий музеем деловито кашлянул и выступил вперед.

— Хотел бы я, друг мой, чтоб это было возможным. Но… мы можем попасть лишь во внешние отсеки. В них нет приборов управления, да и вообще — каких-либо датчиков.

— Но нам нужно. Очень нужно, — умоляюще сказала Рене и дотронулась до руки заведующего.

— Понимаю, — усмехнулся заведующий. Но нам, увы, не решить в один миг задачу, над которой безуспешно бились целых восемьсот лет. Серьезнейшие ученые, заметьте! Слишком мощная система защиты.

— И когда вы последний раз пытались? — поинтересовался полковник.

— Что пытались?

— Взломать систему защиты.

— Точно не помню. Около двухсот лет назад. Но с тех пор мало что изменилось. Определить код из двенадцати символов… Никто не уверен, что с энной попытки не сработает система самоуничтожения…

— Верно, — с иронией произнес полковник Улисс и отвернулся. Он не слишком любил ученых. Тем более таких, которые трясутся над призраками.

Он окинул взглядом корабль, неторопливо разглядывая его обветшалую обшивку, выцветшую краску, закопченные иллюминаторы. Нет, за космолетом, естественно, ухаживали роботы, однако никакой уход не мог стереть отпечаток времени на его разбитом корпусе.

Чуть поодаль стоял капитан Ордынцев. Он тоже рассматривал корабль, однако взгляд его был довольно странным — глубоко задумчивым и чуточку растерянным.

— Не кажется ли вам, полковник, — глупо улыбаясь, начал Ордынцев.

Полковник внимательно посмотрел на капитана, однако тот уже не улыбался. Напротив, лицо его побелело, губы сжались в плотную полоску.

— Вы сочтете меня идиотом, но…

Чак Ордынцев приблизился к тунгусскому космолету и провел ладонью по эмблеме, выбитой на корпусе…

Пять звездочек, треугольник и полукруг посредине, две длинные полоски внизу — эмблема космических патрульных служб. Краска облупилась и потемнела, однако символы были четко видны.

— Что такое, капитан? — навстречу спешил заинтересованный заведующий.

Чак Ордынцев подошел к входному шлюзу и сорвал пластинку, прикрепленную к боковой панели.

— Постойте! Я, конечно, понимаю важность ситуации, но… вы не имеете права! Это музейный экспонат!

— Это собственность космических патрульных служб, — громко сказал Ордынцев и добавил после некоторой паузы. — «Юкаста 541628».

— Вы в своем уме, Ордынцев?! — сквозь зубы прошипел полковник.

— Так написано на борту.

За одну секунду в зале воцарилась идеальная тишина. Слышно было, как пищит прибор Маркуса, улавливая сигнал, идущий от корабля.

Полковник Улисс провел рукой по волосам, не в силах осознать то, что только что выдал Ордынцев. Но…

Тунгусский космолет действительно напоминал обычный патрульный крейсер. Несколько сот таких же летает в космосе по всей солнечной галактике. Однако этому кораблю более восьмисот лет!

— Бред какой-то, — вытирая со лба пот, прошептал заведующий музеем.

Между тем капитан Ордынцев встал напротив шлюза и произнес вслух свое имя, а также персональный код.

Корабль тут же замигал тысячами разноцветных огней.

— Анализ голоса завершен. Рады приветствовать вас на борту, капитан Ордынцев, — отозвался бортовой компьютер.

Рене едва слышно вскрикнула и закрыла руками лицо. Один из ученых предусмотрительно схватил ее за локоть, опасаясь, как бы та не упала в обморок.

— Врач. Срочно нужен врач, — пробормотал он, глядя, как побелело лицо девушки. — Кто-нибудь, свяжитесь с доктором, пусть приедет сюда. Возможно, он еще кому-нибудь понадобится.

Полковник Улисс, капитан Ордынцев, Маркус и заведующий музеем один за другим ступили в открытый шлюз. Остальные остались снаружи, поглядывая на корабль с опаской, каждую секунду ожидая, что изнутри раздастся крик ужаса.

Но внутри корабля было тихо. Мужчины шли по коридору, внимательно изучая каждую деталь, каждую мелочь, встречавшуюся им на пути.

— Люди попадали сюда и раньше, — тихо заметил заведующий. — А вот во внутренние отсеки никак. В прошлом так и не смогли разобраться в современной системе защиты… Вот ведь какая нелепость.

Компания остановилась перед входом в жилой отсек, который восемьсот лет назад гордо окрестили «зал саркофагов». Теперь это казалось до смешного нелепым. Однако никому не приходило в голову смеяться.

— Давай, капитан, — грустно улыбнулся полковник Улисс.

Он видел, что Ордынцев колеблется. Все-таки были сомнения, что все происходящее вокруг — мираж. Но если набираемый им код окажется неверным, его вполне могло убить. А если верным?…

Это особый внутренний код, единственный для каждого корабля, который знают всего двое: Ордынцев и капитан корабля. Улисс зажмурил глаза, подозревая, что все остальные последовали его примеру.

— Код принят, — заявила система, и дверь бесшумно распахнулась.

На пороге неподвижно лежало несколько механических тел. Бортовые роботы. Один из них разбит, двое других, очевидно, просто обесточены. Хотя вряд ли они когда-нибудь смогут нормально работать. Им все-таки восемьсот лет…

В глубине стояло одиннадцать гладких прозрачных саркофагов. Капитан и его спутники осторожно приблизились к ним и заглянули внутрь.

Саркофаги были пусты. В том смысле, что внутри не было человеческих тел, только скафандры, в которые облачались патрульные, когда выходили в открытый космос.

Полковник Улисс неторопливо прошелся вдоль ряда саркофагов. Выражение лица его было безрадостным, брови сдвинуты к переносице, руки заложены за спину, в глазах — горечь и недоумение.

— Как же так? — спросил он, обращаясь в пространство, — Как подобное могло произойти? И куда подевались тела? Разве что…

Полковник хлопнул себя рукой по лбу и горько улыбнулся.

«Восемьсот лет! Тела давно истлели и превратились в ничто. Но ведь еще позавчера, черт возьми, я собственными глазами видел Климова на похоронах Натали.

Видел его нахальную кривую усмешку, видел, как он вертит на пальце свой дурацкий брелок. Еще позавчера Климов кипел жизнью…»

— Эй, посмотрите! Что это? — прервал его размышления Маркус, показывая на огромный контейнер в глубине зала. Полковник оторвался о созерцания саркофагов и посмотрел в указываемую сторону.

Контейнер был довольно странного цвета — серебристый, отливающий голубым перламутром. Посередине располагалась небольшая панель, на которой мерцали крошечные лампочки.

— Этой штуки не должно быть на борту, — растерянно пробормотал полковник.

— Давайте, что ль откроем? — предложил заведующий и посмотрел на полковника взглядом ребенка, выпрашивающего у родителей новый велосипед.

«Ученый, — усмехнулся про себя Улисс, — им бы только доказательство, что весь этот балаган действительно имеет отношение к иным мирам. Хотя… восемьсот лет, черт возьми…»

— Я не могу позволить, — вслух сказал Улисс, — это может оказаться опасным. Подготовьте бригаду роботов.

— Прошу прощения, — хмыкнул заведующий, — Но, как бы там ни было, этот корабль — собственность музея. До того момента, как вы предоставите соответствующие документы.

— Да что вы говорите, — улыбнулся полковник, — Всего один звонок, и через пять минут этот район будет объявлен зоной повышенной опасности. С эвакуацией гражданских лиц. Так что…

— Прекратите, — перебил его Чак Ордынцев, — Уже поздно спорить.

В глазах его промелькнул испуг, а рука привычно потянулась к набедренной кобуре.

Улисс и заведующий обернулись — как раз вовремя, чтобы увидеть, как боковая стена контейнера плавно опустилась вниз. Внутри контейнера было много света, густого, словно туман, яркого, но не ослепляющего. Сквозь него довольно смутно виднелись очертания тела. Живого. Или пока еще живого.

Существо приподняло конечность, которая тут же беспомощно опустилась на место.

— Пришелец? — одними губами спросил Маркус, глядя на Ордынцева.

Тот пожал плечами и убрал руки с кобуры. Пришелец или нет — существо казалось слишком ослабленным, чтобы представлять угрозу. По крайней мере, ближайшие несколько минут.

Между тем существо сделало очередную попытку подняться, однако безуспешно. Оно неловко ворочалось внутри контейнера, словно не знало, что делать с собственным телом.

— Как вы думаете, что с ним? — спросил заведующий Улисса, который, как и все в этом зале, не сводили с контейнера глаз.

— Если предположить, что восемьсот лет оно находилось без движения, думаю, у него атрофировались мышцы. Конечно, только в том случае, если они у него есть.

— Может, помочь? — с опаской предложил Маркус, чувствуя, как по телу бегут мурашки от одной мысли, что придется дотрагиваться до этого существа.

— Пожалуй, я попробую, — ответил Ордынцев и шагнул вперед, полный твердой решимости выяснить, как выглядит пришелец.

— Нет, капитан, — оборвал его Улисс, — Я приказываю оставаться на месте.

— Да бросьте, Роберт, — Маркус положил ладонь на его плечо, — Это, можно сказать, судьбоносный момент в истории всего человечества.

3

Чак Ордынцев приблизился к саркофагу вплотную и склонился над телом пришельца. Сквозь плотный светящийся туман прорисовывалось лицо существа. Слава богу, оно у него было — довольно симпатичное лицо гуманоидной расы.

Существо увидело Ордынцева и приподняло голову. Губы его стали отчаянно шевелиться, издавая непонятные звуки. Пришелец определенно пытался что-то сказать.

Чак почувствовал, как ладонь пришельца ухватила его запястье. Он накрыл его ладонь своей и легонько сжал, с удивлением чувствуя прикосновение грубоватой кожи существа. И пальцы — у него определенно были пальцы. Ордынцев не спеша прощупал кисть, костяшки пальцев, которых насчитал четыре, а затем обнаружил и пятый. Совсем как у людей.

— Ну что там, Чак? — раздалось откуда-то сзади.

— Да, сейчас, — пробормотал Ордынцев и спросил существо, внимательно вглядываясь в его лицо, — Я не причиню тебе вред, если вытащу из этой штуки? Блин, да ты же…

Существо покачало головой и слабо улыбнулось.

— Ты понимаешь меня? — изумленно спросил Ордынцев.

Существо кивнуло и крепко сжало ладонь капитана.

— Ладно.

Ордынцев наклонился, чтобы обхватить существо за шею. Подбородок его практически коснулся лица пришельца. Капитан слегка опустил голову и столкнулся с ним взглядом.

У пришельца были большие карие глаза, выражение которых казалось до боли человеческим.

— Твою мать! — прошептал Ордынцев. — Твою мать!

4

Полковник Улисс первым ступил за борт крейсера и с грустной усмешкой осмотрел гудящую, будто пчелиный улей, толпу ученых. Среди всего этого скопища его интересовал лишь один — единственный человек. Его дочь.

Полковнику предстояло сообщить Рене нечто, что он предпочел бы скрыть, будь она посторонней, совершенно чужой ему женщиной. Была б его воля — он вообще никому ничего не сказал, оставив тайной, сокрытой под семью замками. Видит Бог, так было бы лучше. Для всех.

Но Рене была его ребенком. Стойким оловянным солдатиком с ранимым и любящим сердцем. Она переживет правду. Но вряд ли перенесет неизвестность.

Завидев полковника, ученые стайкой слетелись перед крейсером и, о чудо, замолчали, ожидая услышать нечто интересное.

— Скажите, среди вашей орды есть обыкновенный врач?

— Есть, — откликнулся худой сутуловатый старик, — Я терапевт.

— Пожалуйте на борт.

— Кому-то плохо?

— Не знаю. Возможно, — махнул рукой полковник и едва заметно кивнул дочери.

Рене подошла к отцу и нерешительно посмотрела ему в глаза.

— Это ведь тот корабль, да, пап?

— Не буду врать, — ответил Улисс и взял ее за руку, — Давай зайдем.

— Не нужно… Я не хочу… не могу.

Рене опустила взгляд, пытаясь собраться с силами, чтобы не разрыдаться тут, публично, перед взорами тех, кому ее слезы если не смешны, то безразличны.

— Нужно! — приказал отец, и Рене молча последовала за ним на крейсер.

В жилом отсеке повисла тишина. Маркус, Ордынцев и заведующий музеем стояли кучкой, рассматривая кого-то или что-то, лежавшее на раскладной бортовой койке.

Врач застыл на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. На лице его был написан испуг.

— Это человек, — успокоил его полковник, — Единственный выживший из всей команды.

«Надеюсь, это действительно человек», — добавил про себя Улисс.

Рене рванулась вперед, едва не сбив врача с ног, однако рядом с койкой внезапно остановилась и зажмурилась, словно цепляясь за остатки надежды, еще недавно тлеющие, но сейчас вдруг вспыхнувшие буйным потоком пламени.

Человек, лежавший на подушке, улыбнулся и, собравшись с силами, приподнялся на локтях. Губы его не смогли произнести ни слова, однако глаза искрились радостью.

«Вот ты какая, Рене», — подумал про себя Ооалус Орсихт, и мысленно толкнул свое второе «я», — «Берт, тебе пора возвращаться…»

«Я уже здесь», — отозвался Климов, — «просто хотелось, чтобы ты почувствовал, как это прекрасно».

«Чувствовать себя живым?»

«Нет… видеть слезы счастья на ее ресницах…»

Ооалус Орсихт промолчал. Не потому, что ничего не чувствовал. Просто, это были слишком сильные и незнакомые ощущения, к которым он оказался не готов.

Любовь, вспыхивая сотнями тысяч огоньков, то умирала, то возрождалась внутри этой девушки, и, проникая все глубже в ее сознание, Ооалус мог видеть каждый раз, когда это чувство приходило в сердца ее предков и уходило вместе с ними, чтобы воскреснуть в уже новой жизни. Вопреки всякой разумной логике.

«Но это же и есть… бесконечность», — подумал Орсихт.

«Наша земная бесконечность», — улыбнулся Берт.

5

Через час аэробус скорой помощи забрал чудом выжившего лейтенанта Климова в госпиталь. Рене и полковник Улисс улетели вместе с ним.

Заведующий музеем поспешил в свой кабинет — пропустить на радостях рюмочку-другую коньяка.

Группа ученых нехотя ретировалась в холл. До того момента, как власти не примут иного решения, «Юкаста 541628» оставалась в распоряжении начальника космических патрульных служб.

Чак Ордынцев вызвался сторожить крейсер до прибытия охраны, и Маркус решил составить ему компанию. Обоих переполняли эмоции. Кровь приливала к лицу, а сердце гулко стучало где-то в районе пятки. В голове роились куча вопросов, ответы на которые можно было лишь попытаться угадать с нулевой вероятностью попадания в точку.

Ооалус Орсихт притаился в верхнем углу зала, и даже если кто-нибудь заметил розоватую прозрачную дымку, то в свете сегодняшних событий, списал это на разгулявшееся воображение.

— Знаешь, я ни хрена не могу понять, — признался Ордынцев, глядя себе под ноги.

Маркус, откровенно говоря, тоже. Однако, будучи аналитиком, он не мог позволить себе ударить в грязь лицом.

— Крейсер попал в дыру времени, — предположил он, — И нечто помогло выбраться наружу. Правда, промахнувшись на целых восемьсот лет.

— Я не могу назвать это промахом, — скептически усмехнулся Ордынцев, — Ведь по логике вещей, наши приемники должны были уловить сигнал намного раньше. А уловили именно сейчас — спустя сутки после исчезновения.

— Это точно, — согласился Маркус.

— А система защиты… В наших крейсерах не предусмотрена защита. Если ты не знаешь код, дверь просто не откроется. А если попытаешься взломать — сработает сирена. И все! Никакой кислоты и прочих угрожающих здоровью элементов. Это не «Юкаста». В смысле — она, только ее здорово переделали внутри…

Чак Ордынцев замолчал, переводя дыхание, но через минуту продолжил.

— Знаешь, что меня смущает больше всего? Климов. Почему выжил только он? И куда подевались остальные?

— Я думал об этом. И у меня есть версия. Ты помнишь капсулу, что полетела вслед за «Юкастой» в дыру? Быть может, эти несколько мгновений спасли жизнь тому, кто находился внутри?

— Климов? Да, это на него похоже… Рисковый черт!

— Итак, Климову удалось выжить. Он попал к инопланетянам и те вернули его обратно — вместе с крейсером. Вот он — их первый шаг к общению. И небольшой подарок — как жест дружелюбия. Контейнер, способный поддерживать жизнедеятельность столетиями.

— Не понимаю, — Ордынцев решительно не разделял оптимизма Маркуса, — С чего бы это им дарить человечеству достижения науки, которой мы не владеем?

— Кто их знает? — улыбнулся Маркус и подмигнул. — Надо будет их об этом как-нибудь спросить.

Ооалус Орсихт неслышно подлетел сзади, коснулся сознания Ордынцева и послал тому сильнейший импульс страха. Капитан Ордынцев рванулся с места и выбежал прочь из зала. Слегка ошеломленный Маркус бросился вслед за ним.

Творец Орсихт остался один рядом с «Юкастой». Бросив прощальный взгляд на корабль, служивший ему убежищем почти целый космический цикл, он подавил в себе грусть и взмахнул невидимыми конечностями.

Раздался взрыв, и патрульный крейсер погиб в огне за считанные минуты.

На месте пожара остались обгоревшие обломки патрульного крейсера, созданные человеком. Все следы инопланетных технологий исчезли безвозвратно.

Ооалус Орсихт взмыл под потолок и исчез, растворившись в пространстве.

Это была лишь первая часть пути. А впереди… впереди была целая вечность…

1

3854 г.

Станция «Голдберри», Каир

— Приветствую вас, Айсор!

Айсор вздрогнул от неожиданности и опасливо покосился в сторону двери. В эти часы центр исследований обычно пустовал, и Айсор никого не ожидал увидеть.

— Добрый вечер, господин… Вайс?

Он не помнил имени вошедшего, хотя лицо казалось немного знакомым.

— Доктор Грегори Крувалл, — улыбнулся незнакомец.

— Крувалл, — пробормотал Айсор и почесал в затылке. Где-то он уже встречал эту фамилию.

— Я слышал, вы занимаетесь исследованием пророчества Аули Косторымы.

— Об этом что — объявили в сводке новостей? — раздраженно спросил Айсор.

Грегори Крувалл пожал плечами и, приблизившись к столу Айсора, положил на стопку дисков небольшую пластинку.

— Кузьма попросил показать вам это. Прежде чем уничтожить.

— Что за?

Айсор не договорил. Вместо этого он сунул пластинку в дисковод и увидел, как на мониторе медленно всплывают кусочки текста.

— Информация затерта, — тихо пояснил Крувалл, — Мне с трудом удалось ее восстановить. Копировать на современный носитель я не стал.

— Сколько лет этому документу? — насмешливо поинтересовался Айсор.

— Двести шесть. Я обнаружил его в архивах старого медицинского журнала.

— Так-с… Не знал, что медицина изучает внеземную жизнь…

Между тем на экране появился вполне сносно читаемый текст, и Айсор переключил свое внимание на него.

Дочитав последнюю строчку, Айсор ошеломленно протер глаза и уставился на Грегори Крувалла. Тот слегка улыбнулся и пожал плечами. Айсор почувствовал, как внутри него все холодеет и покрывается инеем страха.

— Что ж… Выходит, Аули не выжила из ума… И все мы — в большой опасности?

— Может быть, Айсор, — загадочно сказал Грегори, — А может быть, и нет. Где вы видите опасность? В том, что наши дети станут сильнее? Что не перебьют друг друга в борьбе за власть и место под солнцем? Я долго думал над этой статьей, Айсор. Очень долго. И пришел к выводу, что хочу жениться на совершенной женщине. Только так я буду спокоен за будущее своих детей.

— Вы предлагаете сдаться без борьбы? Просто так — покориться судьбе? Это трусость, доктор Крувалл. Обыкновенная трусость.

— Вы сейчас говорите, как Аули. Она тоже боится. Как люди когда-то боялись антибиотиков и переливания крови. Но без этого мы умрем.

— Это почему? — вскричал Айсор, вскакивая со своего места.

— Можете спросить об этом своего друга, Керта Небраски. Думаю, теперь он знает ответ.

— И ты знаешь, — усмехнулся Айсор.

— Знаю, — согласился Грегори, — Этой тайне уже тысячу лет. Но она по-прежнему тайна. Уничтожена масса документов, заметены миллионы следов. Для нашего же блага.

— Тогда зачем вы говорите все это мне? — удивился Айсор, и внезапно в голове его мелькнула догадка, — Вы хотите мои файлы о тунгусском метеорите?

— Можете оставить их себе, — вздохнул Грегори, — И даже эту статью. Если вы заговорите, это не будет иметь значения. Мне главное, чтобы вы поняли, Айсор, насколько важно хранить эту тайну…

— А если я не соглашусь — вы убьете меня?

— Есть замечательная пословица «поднявший меч от меча и погибнет», Айсор. Начать перебивать друг друга — такими методами мы уже жили. И привели человечество на край пропасти. Поймите: во вселенной есть силы, способные стереть с карты космоса любую планету. И если мы отвергнем руку помощи из принципа, нам не выжить.

Айсор медленно провел пятерней по волосам, облизнул пересохшие губы, а затем, повинуясь какому-то внутреннему чувству, сгреб в охапку диски и начал пятиться назад. Взгляд его лихорадочно бегал вдоль стены в поисках выхода.

Грегори Крувалл негромко рассмеялся и сунул руки в карманы.

— Подумайте хорошо, Айсор.

— Я… подумаю, — невнятно промычал Айсор и, обнаружив, наконец, дверь, рванулся прочь из комнаты.

2

Глория услышала какой-то звук и повернула голову, однако увидеть ничего не смогла. Слезы налипли на ресницах вязким противным желе. Женщина достала из сумочки стопку влажных салфеток и вытерла глаза.

Когда зрение прояснилось, Глория покрутила головой по сторонам, однако не заметила ничего необычного. Она старалась не смотреть в тот угол, где стояли носилки с телом Керта — слишком больно, слишком горько, слишком…

Звук повторился снова. Треск пластиковой накидки, словно кто-то пытался ее разорвать. Глория насторожилась и приподнялась на стуле. Сердце испуганно застучало десятками молоточков…

— Лори…

Слабый, немного осипший голос Керта вывел женщину из оцепенения. Она вскочила на ноги и подбежала к носилкам.

Сквозь разорванный пластик на нее смотрело бледное и немного смущенное лицо Керта Небраски.

— Я, кажется, немного умер, — грустно улыбнулся он.

Глория ахнула и опустилась на пол рядом с носилками.

Керт удивленно пожал плечами, сбросил с себя остатки накидки и протянул Глории руку.

— Не бойся. Со мной все в порядке, милая…

— Милая?.. — страх и оцепенение мгновенно покинули ее, как только она услышала стол приятные сердцу слова. Керт назвал ее «милой»! Керт!

Он сидел перед ней — такой родной и в то же время далекий. Улыбался. По-настоящему — только ей, только ей одной. Глория прижала пальцы к его губам и почувствовала легкий поцелуй. Это было приятно, однако необычно. Женщина горько вздохнула и отпрянула в сторону.

— Ты не Керт! — выдохнула она и едва не поперхнулась, почувствовав, как по горлу противно движется тугой комок, — Кто угодно — но не он!

— Ты права, — неожиданно согласился мужчина, — Я — только часть его личности. Тело не может существовать пустым, без мыслей, идей, сознания… Я должен сохранить его, пока не вернется Керт.

— А где он сейчас? — спросила Глория.

— Далеко, — усмехнулся мужчина.

— Но он вернется?

В ее голосе было столько отчаяния, что он не сумел сдержаться и привлек ее к себе. Это было столь восхитительно — снова прижимать к себе женщину, ощущать своими руками ее тепло, вдыхать ее запах, чувствовать ее любовь…

Это прекрасно всегда — и сейчас, и тысячу лет назад…

«слезы счастья на ее ресницах…»

Жаль, что сердце Керта закрыто для этой женщины. Но, быть может, он взглянет на нее другими глазами, когда вернется…

— Рано или поздно он захочет вернуться. Мы все возвращаемся домой.

Глория слегка отстранилась и посмотрела в глаза новому Керту. Ей показалось, или она увидела нечто неуловимое прямо за его спиной — прозрачное и густое, словно кисель.

— Кто ты?

— Вернее будет задать вопрос «что ты?». Меня зовут Ооалус Орсихт. И как я попал в тело Керта — пожалуй, очень длинная история…

3

За окном стояла глубокая ночь. Айсор вертелся на подушке, безуспешно пытаясь заснуть. Но сон все никак не шел, и Айсор понял, что это бесполезная затея.

Как тут спать, если в твоих руках тайна, способная вызвать революцию на всей планете.

Айсор отбросил в сторону одеяло и сел на кровати, обхватив ладонями голову.

Диски и пластинки с записью лежали у него в сейфе. Решение лежало на груди пудовым булыжником и давило на сердце.

Обнародовать правду?

Тогда на Земле начнется паника, которая выльется в массовое истребление совершенных людей, гонку вооружений и разработку нового оружия против инопланетян. Люди веками будут жить в ожидании войны, шарахаться от собственной тени и пропагандировать насилие. Как раз то, от чего человечество ушло за последнюю тысячу лет.

Уничтожить документы и молчать?

Тогда Карл Рендольф, скорее всего, окажется прав, и люди даже не заметят, что их не стало.

Но почему столь необычный способ уничтожения человеческой расы?

Айсор вспомнил Керта — его легкий, покладистый характер, дружелюбие, преданность, бескорыстие и стремление познать окружающий мир как можно глубже. Неужели это все — маска, под которой скрывается холодное лицемерие и тонкий расчет?

Но зачем так сложно? Есть гораздо более эффективные и быстрые способы уничтожить человеческую расу. Однако совершенные люди, наоборот, поглощают человечество, делая его сильнее и гуманнее — каким оно и должно быть по своей сути…

Может, и не стоило этому противиться?

Айсор наверняка знал, чем будет забита голова до конца его дней.

Как знал и то, что утром он уничтожит содержимое сейфа навсегда…

Потому что где-то там — в самой глубине души — он хотел быть таким, как Керт Небраски…

4

Каждая частичка сознания, каждая потаенная клеточка души — всегда стремились навстречу звездам. Теперь, когда у него нет тела, а разум способен преодолевать немыслимые расстояния за считанные минуты, перед ним раскрывалась вечность.

Керт еще никогда не чувствовал себя таким счастливым…

Таким свободным и полным жизни…

Но в то же время его неумолимо влекло домой — в ту часть вселенной, где он ни разу не был, и только память отца своего — Творца Орсихта — указывала дорогу.

Керт едва держал себя в руках от нетерпения — так хотелось увидеть — теперь уже собственными глазами — галактику Трех Оахт. Он не сомневался, что оахтиры встретят его как своего — пришельца из Солнечной цивилизации.

Они ждали тысячу земных лет, наблюдая со стороны, как на Земле постепенно исчезает «маггус-корра-хо». Значит, верили, что Ооалус Орсихт добъется успеха…

Керт подлетел к самому краю галактики, когда перед ним развернулось яркое оранжево-розовое марево. Сознание наполнилось ликованием.

Его ждут! Ему рады! Он возвращался домой!

Керт как раз успевал к началу празднования нового космического цикла…

Заглавная