Человеческий предел

Глава двадцать шестая. Продолжение рассказа Сергея. Плен.

В себя Сергей приходил долго, и мучительно. Помимо боли, было, и осознание что его убили. Пустота, в которую попало его сознание, манила окунуться в нее полностью и навсегда.

Однако он себя осознавал и вполне реально помнил кто он, как его зовут, где родился, как жил и как погиб. Или не погиб? А может он уже в загробном мире? Ведь говорили же некоторые, побывав за этой гранью, что и за этой чертой есть жизнь, правда без тела. Отец и мать как профессионалы по этой теме, тоже что-то такое говорили, но он это все помнил смутно. Зато он отлично помнил, как под мощью взрыва разметало камни и бревна, а затем... всё, дальше пустота....

Застонав, Сергей попытался открыть глаза. Резкая боль в голове и во всем теле заставила прекратить эти попытки. Раз есть боль, значит живой, обрадовался Сергей. Он предпринял попытку поднять руку, вроде получается, а вот другую поднять из-за сильной боли не смог.

– Не пытайтесь шевелиться, рано еще – кто-то на фарси произнес над ним – вы меня слышите? Вы ранены, и вас будут лечить.

– Я жив! Сергей дернулся, вдруг ощутив свое тело, и потерял сознание. Но это был уже самый обычный, спасительный обморок, а не провал в черную бездну, где не ощущалось ни начало, ни конец.

Очнувшись во второй раз, Сергей уже твердо знал, что он жив, но вот где находится, еще не понял, То, что не в госпитале понятно стало с первого взгляда на окружающую обстановку. Низкие, темные потолки, стены из дикого камня, но завешанные коврами, даже не коврами, а подобием ковров, земляной пол, застеленный циновками. Все это навевало мысль, что он в одном из домов кишлака. Они иногда заходили с проверкой в дома, где жили жители Афганистана. Чаще мазанки, но иногда встречались, особенно в горных районах, дома сооруженные из местного строительного материала, то есть из дикого камня.

– Значит, я лежу в одном из подобных домов. Почему?

Сергей знал, что моджахеды почти не брали пленных, тем более, раненых, их просто добивали.

– Может я в доме у сподвижника Аминовской власти? Наверное, это так, иначе очень трудно объяснить, как я оказался здесь, и, судя по повязкам опутавших почти все тело, меня еще и лечат. Сергей стал вспоминать, как он мог попасть сюда, но перед глазами стоял только взрыв, наверняка похоронившем его напарницу. Он остался жив только, видимо, потому, что Эльза уложила его в какую-то ямку. Его не разнесло на части, как произошло с ней, но к ране на плече добавилось множество других ран, судя по количеству бинтов на теле.

С Эльзой у них были только товарищеские отношения. Она в первый же день предупредила его поползновения поухаживать за девушкой, сказав, что у нее есть жених, что она его любит и будет ему верна. А то, что они сейчас пара, то это только на период этой военной компании. Не больше! Сергей, учившийся вместе с ней в школе диверсантов, знал ее не больше других курсантов. Времени, чтобы ухаживать за единственной девушкой в группе у него, да и у других не было, да и желания как-то тоже. Особенно после одного случая, когда из палатки, поставленной инструктором по выживанию специально для девушки, тот и вылетел задом назад. Приземлившись на землю, инструктор сделал хорошую мину при явно плохой игре и сказал: «Толк с нее будет, я это проверил». Вся группа потом долго ухмылялась вслед, а к девушке стали относиться после этого, как к товарищу по учебе. Где и кто у нее ходил в женихах, Сергей ни разу не заметил, или просто не обращал на это внимание.

В ходе боевых действий, она показала не плохие результаты, имела два ордена, как и сам Сергей, оба были представлены к внеочередному воинскому званию, но сменить погоны не успели.

То, что она погибла, у Сергея сомнений не было. Она в прямом смысле стала той стенкой, которая спасла ему жизнь. Горечь утраты своих боевых соратников, еще не достигла его мозга, еще все это было как бы в тумане, и события, произошедшие с ними мелькали у него перед глазами, как в калейдоскопе, неосознанно и мельком. Боль в теле была очень сильной и не давала сосредоточиться на чем-то конкретном.

Его сейчас занимала одна мысль. Где он?

В третий раз он пришел в себя, уже осознав, что жив. Это подтвердило и острое желание что-нибудь поесть, позывы такие могут быть только у человека, идущего на поправку.

Рядом с собой он увидел «бачу», мальчика, который сидел на корточках около котелка, явно с какой-то едой и торопливо черпал из него еду, жадно поглощая ее, одновременно оглядываясь с боязнью, что кто-то увидит и отберет. Торопясь, он видимо не заметил, что раненый открыл глаза, и что тоже хочет поучаствовать и получить немного еды. Только после того, как Сергей, пытаясь что-то сказать, промычал что-то невразумительное, бача оглянулся на него и, уставившись испуганно своими черными глазами, произнес на смеси пуштунского и таджикского языка:

– Аль-хамдулаллах (Да восславится Аллах), живой шурави, пришел в себя. Я сейчас позову брата.– И тотчас исчез.

Пришедший брат был не намного старше младшего, но уже с оружием. Правильно! У душманов с семи лет уже держали в руках оружие и умели неплохо обращаться с ним, и их считали мужчинами. А перед Сергеем был уже воин, наверняка по виду ему где-то около тринадцати. Сергей молча показал глазами на чугунок, бача засмеялся и, подтащив поближе котелок, принялся кормить с ложки. Варево было чуть теплым и отдавало вонючей бараниной, но Сергею казалось, что ничего вкуснее он не ел никогда. Бача, однако, немного покормив, отставил котелок в сторону и с уверенностью врача в госпитале сказал: – Все, больше нельзя, помрешь иначе. Ты тут лежишь уже семь дней, мы уже думали, что умрешь, а ты почти здоров, даже кушаешь.

Сергей молча смотрел на ребят и думал, что дети есть дети и национальность начинает довлеть только тогда, когда взрослые объяснят, что к чему, и все поставят на свои места. Эти хоть и знали что перед ними не их человек, тем не менее, явной вражды в них он не наблюдал.

Старший видимо понял, что Сергей хочет узнать, где он находится, стал рассказывать, предварительно спросив, понимает ли его раненый. Лишь, после того как Сергей кивком головы подтвердил, он продолжил:

– Мы с братом гнали ишака по тропе, услышав, что идет бой, и, испугавшись, что разрывы снарядов могут нас поразить, спрятались в расщелине, чтобы переждать. Ждать пришлось очень долго, лишь, после того как по тропе прошли воины, неся и везя много толи раненых, толи убитых, они рискнули пойти дальше по тропе. Она в одном месте была разрушена, и пройти стало невозможно. Но они были местными и знали еще одну тропу, правда на горе, через которую можно было обойти это место, была замаскированная позиция и солдаты не пускали местных жителей сюда. Так как они видели, что произошедший оползень не только завалил бывшую тропу, но и обрушил часть горы, тем самым, повредив позиции солдат, они рискнули подняться на нее и попробовать найти старую тропу.

Поднявшись, они увидели, что она изрыта вся разрывами снарядов и никого здесь нет. Мальчишки, зная, что очень опасно быть там, где проходили какие-то бои, можно наступить на мину, старались идти по местам, где уже были взрывы и поневоле наткнулись на бывший блиндаж. Человеческий стон достиг их ушей и заставил осмотреть развалины.

Видимо солдаты, побывавшие здесь, не стали ворошить разорванные куски мяса и костей, решив, что тут никого нет в живых. Поэтому и не заметили укрытого камнями человека. А то, что мальчишки проходили тут в момент, когда очнулся и застонал от боли Сергей просто случайность. Можно сказать фатализм судьбы.

– Мы не хотели связываться с раненым, но после того как ты сказал на фарси аят 47й суры «Сабо», где сказано: «Та награда, которую я прошу от вас, предназначена вам самим, а меня вознаградит сам Аллах», а потом ты добавил: «Я не прошу у вас награды за это, а только любви к ближнему». Мы как раз изучали с муллой эти аяты суры «Совет» и почему-то решили, что раз человек говорит такие святые слова в таком состоянии, то видимо Аллах посылает нам испытание. Поэтому перевязали твои раны твоей рубашкой, кое-как загрузили тебя на ишака, и привезли тебя сюда. Мы не стали говорить, что нашли шурави, ты ведь почти мертвый был. Мы с братом лишь смазали раны и вновь перевязали, решив, что когда Аллах приберет тебя к себе, тогда и скажем. Эта пещерка не далеко от нашего кишлака, раньше здесь жил отшельник, святой, и сюда после его смерти никто не ходит. Только мы с братом иногда посещаем это святое жилище.

Мы думали, что спасаем мусульманина, но когда тебя раздели, то поняли что ты шурави. Но убивать тебя не стали, мы еще никого не убивали, хотя в Суре 47 «Мухаммад» говорится: «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то удар мечом по шее, а когда произведете великое избиение их, то укрепляйте узы». У неверных нет покровителей среди последователей Аллаха. Но ты хорошо говорил на нашем языке, и знаешь Коран, вот мы и подумали, что если наш шурави под нашим влиянием примет ислам в себя и мы это преподнесем нашему мулле, то он не будет нас так ругать и обзывать безродными, и мы сможем жить в его роду.

Что-то они еще ему говорили, но все это доносилось как сквозь вату, у него в мозгу шевелилась только одна мысль – он в плену. Какая разница, кто его пленил и как, главное то, что он в плену. Он рукой и то пошевелить не может, а уж бежать и подавно не сможет. Лучше бы они прошли мимо. Его уже не радовало, что он остался в живых. Ясно – понятно, при первой же исповеди мулле, они расскажут про шурави, которого спасли. Или у них нет исповеди, это у католиков есть? Да какая разница, все равно расскажут, они хоть и дети, но живут среди соплеменников, и покрывать какого-то неверного не смогут долго, да и не нужно им это. Разве только сыграть на их желании сделать из неверного поклонника Аллаха. Может, стоит укрепить у них это желание?

Сергею приходилось изучать религии и в училище и в диверсионной школе, даже в средней школе учительница таджикского языка объясняла основные положения мусульманской веры. Он хорошо помнил, как писал сочинение на тему: «Любовь к ближнему, в произведениях русских и таджикских писателей», где он и привел примеры из Корана, как раз накануне прочитав статью в газете об этом. Учительница потом долго с ним беседовала и пыталась понять, почему русский мальчик привел примеры из Корана. Он тогда сказал, что эта тема актуальна во всех религиях. Например, в Евангелие у христиан есть такие же понятия о любви к ближнему. Он даже привел пример, процитировав несколько слов из благой вести «Бог есть любовь». Тогда они с учительницей долго говорили на эту тему. Хоть и поверхностны были понятия у него о религии, но уже тогда он неплохо запомнил, что каждая религия подразумевает деление на течения и направления. Иудеи, например, разделились на 71 направление, такие как хасиды, фарисеи, саддукеи. Христиане на 72 направления – католиков, православных, протестантов и т. д. У мусульман даже пророк Мухаммед предупреждал своих приверженцев о том, что будут разные отклонения в учении. И у них 73 направления, такие как суннитское, салафитское, шиитское и другие.

И каждое течение или направление во всех религиях убеждены в своей исключительности и уверены, что именно они спасутся и попадут в рай. У мусульман еще есть фанатичная убежденность, что Посланник Аллаха уделял огромное значение заучиванию Корана наизусть и его распространению среди людей, обещая наилучшую награду Всевышнего Аллаха для знатоков Корана, указывая на то, что в распоряжении мусульман имелись записанные еще на заре ислама тексты аятов и сур Корана. Человека, который недавно принял ислам, даже посланник Аллаха обычно отправлял к чтецам Корана, чтобы тот научился у них священному писанию.

Изучая в училище и в диверсионной школе языки, им приходилось изучать и основные постулаты религий. Видимо когда его нашли мальчишки в развалинах блиндажа, он бредил, и почему-то пересказывал эти изречения да ещё при этом на фарси.

Сергей знал по рассказам, что пленных шурави оставляли в живых только в том случае, если они принимали ислам. Заставляли учить Коран и частенько заставляли стрелять в своих соотечественников. Он знал, что стрелять в своих не будет, ему претила такая мысль. Пусть лучше смерть, чем жизнь с вечным укором к себе.

– Мальчишкам где-то 12– 13 лет, они наверняка никогда не учились в школе. Мулла здесь, и папа, и мама, и учитель, и наставник. Дети чуть ли не с пеленок учат Коран, поэтому он так шпарит хорошо про суры и аяты. Я все это знаю в пределах знаний мальчишек, и то, что я знаю фарси, мне будет в заслугу, вернее мне легче понимать все, что будут говорить местные.

Мальчишки разговаривают на смеси пуштунского и таджикского языка. Ну да, конечно, мы же у границы с Пакистаном, где живут в основном гильзаны. Это одно из племен пуштунов и занимаются в основном скотоводством, передвигаясь по краю границы вслед за своими стадами овец. Но здесь есть и племя Сулейман-хейль, очень воинственное племя и ко всем неверным относится как к своим врагам, которых надо убить. Как-то надо выяснить, у кого я нахожусь? Но пока будем делать вид, что мне очень плохо и я слаб. Хотя мне и в действительности хреново. Рана в плече видимо, не очищена и в нос шибает запахом гнили. Как бы не началась гангрена. Дышать очень тяжело, видимо придавило меня здорово на высотке, наверняка сломаны ребра. Судя по перевязанным ногам, и им досталось не слабо.

Мальчишка продолжал что-то бубнить про Аллаха и его заповеди, но Сергей уже ничего не слышал, провалившись в забытье.

Очнувшись в очередной раз, он увидел, что в землянке никого нет. Около него на земле стоит кувшин с водой, он это смог разглядеть, хотя в пещёрке, где он находился, было сумрачно. Он решил немного продиагностировать свое тело. Поднял одну руку, вроде действует, попытался поднять другую и от боли чуть снова не потерял сознание. Ноги хоть и с трудом, но шевелятся, значит, переломов нет. Судя по тому, что трудно дышать и отдающую в голову боль при попытке пошевелиться, грудная клетка повреждена. Ощупав голову действующей рукой, убедился, что повязки нет. Значит можно предположить, что были небольшие порезы, которые уже почти зажили. То, что состояние его плачевное он понял, но, тем не менее, чувствовал потребность в еде, а это говорит, что жизнь налаживается. Вот только еды рядом не было. Сергей с трудом дотянулся до кувшина и кое-как смог напиться.

– Уже плюс, значит, дело на поправку идет, – пацаны видимо за ним присматривали и делали перевязки, обильно смазывая его раны какой-то вонючей мазью. – Как бы суметь посмотреть, что там с раной в плече. Если эта вонь от раны, то плохо дело, а может это так мазь воняет. Этот вариант мне больше нравится.

Но, снять бинты и посмотреть рану, мне было не под силу. Слабость сковывала все попытки понять, в каком состоянии я нахожусь. В пещерке было относительно тепло, несмотря на зиму, но, тем не менее, меня укрыли каким-то не то одеялом, не то шерстяной накидкой. Стоящая недалеко жаровня еще сохраняла тепло, видимо мальчишки ушли недавно.

Я так и не определился, благодарить судьбу или проклинать. Совсем недавно рядом со мной были мои боевые товарищи, была какая никакая цель.

А сейчас? Одна неизвестность.

Смысл жизни более – менее я понимал и делал все, чтобы остаться в живых. То, что я не понимал смысла войны, еще ни о чем не говорит. Это дано моим руководителям. Не мое это дело копаться в мотивах, которые толкали их на эту войну, по сути, никому из людей Союза не нужной. То что я хоть и молодой и неопытный, но понимал, что не всегда заканчивается хорошо попытка разнять и помирить дерущихся. Они могут решить, что ты не в свое дело влезаешь и, объединившись, накостыляют тебе же. Не всегда благое дело во благо. И не всегда прав тот, кто позвал тебя на помощь. Становясь на чью-то сторону, ты поневоле становишься соучастником и в ответе за уже общие дела. Тут главное во время понять и отойти в сторону, если видишь, что твоя помощь только усугубляет дело. Не становиться в гордую позу непонятого человека, а просто по-тихому слинять, предоставив дерущимся самим решить свои отношения. Не зря же есть такая поговорка «милые дерутся – только тешатся». Но видимо до наших милых «старичков» это не доходит, или доходит, но не могут изменить ситуацию без ущерба своей репутации.

Я раньше как-то не задумывался над вопросами меня не касающимися и только-только начинал понимать что не все так безоблачно и хорошо в нашей стране. Напичканный пропагандой и воспитанный на примерах беззаветного служения своему народу и Родине, я и в мыслях не допускал другого понимания сегодняшнего положения дел, мне как и многим моим сверстникам тоже хотелось послужить на благо Родине. И только уже здесь стал понемногу задавать себе вопросы и понимать что не все то что нам пихали в мозги, следует понимать буквально, что надо иногда думать и своей головой.

Думай не думай, теперь уже значения не имеет. Сейчас надо понять есть ли смысл бороться за свою жизнь, не проще ли будет просто умереть? Враги, а духи для меня враги и от этого никуда не убежать, спрашивать вряд ли станут. У них свои понятия в этом вопросе. И уж явно жалеть меня никто не станет. Ситуация прямо скажем патовая, только мое решение, надо жить или не надо, могут повлиять на нее.

Я представил, как отреагируют на мою смерть родные мне люди, как они смогут пережить смерть своего сына. Любовь матери, отца, всегда чувствовалась не на словах, а сердцем. Их отношение ко мне, забота и любовь всегда и во всем поддерживали в любых передрягах и давали силу. Я тоже очень любил родных мне людей и не хотел доставлять им огорчение, боль и страдания. То, что так и будет, если меня не станет, можно не сомневался. Слезы обиды и отчаяния от безысходности застилали мои глаза. Я еще не до конца понял и не осознал что я, как и все люди по меркам Вселенной всего лишь песчинка, вернее даже частичка атома, но точно и четко чувствовал, что жизнь для меня священна, именно моя жизнь. Ничья другая жизнь для меня ничего не значит, ну разве только близких мне по крови. Только мое бренное тело в данный момент меня и интересовало.

Простите и не поминайте лихом, если я не выживу! Но знайте, я приложу все силы, чтобы выжить. Не ради мщения, даже не ради Родины и ее руководителей, только ради того чтобы вы были счастливы от осознания, что и я счастлив. Счастлив от жизни. Слезы не от слабости духа, вы не думайте, что я боюсь, что я трус. Нет! Только от ран и слабости телесной. Я сильный! Я не поддамся страху! Я все смогу выдержать, я смогу победить свою судьбу и повернуть тропинку жизни к основной дороге и пройти её до конца! Я смогу....

Нервное накручивание самого себя не прошло даром, и я снова ушел в забытье.

Очнулся или вернее проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Но рядом никого не было. Хотя в воздухе вроде как мелькнула тень и скрылась. С трудом вспомнил, что и во сне со мной разговаривал какой-то старик. О чем он говорил, почему приснился, и кто вообще это такой? Одни лишь вопросы пронеслись в голове. Ничего не помню. Лишь чувство, что старик на моей стороне и явно желал добра. И сейчас вот это ощущение присутствия кого-то или чего-то прямо таки довлело. Но нет, хоть и темно в пещерке, но углы просматривались, и постороннего в ней нет. Видимо сон навеял это чувство. Может это дух отшельника тут мне спать мешает? Все может быть. Надо будет спросить мальчишек, как выглядел этот отшельник. Образ старика, который разговаривал с ним, как ни странно ярко стоял перед глазами, но вот что ему говорил старец я так и не смог вспомнить.

Толи забота мальчишек, толи желание выжить, но что-то явно способствовало моему выздоровлению. Я стал чувствовать себя намного лучше. Попытавшись приподнять руку, я ощутил, что могу двигать рукой и, преодолевая боль, смог переместить свое тело, которое сползло с лежанки и лежало на каком-то предмете, которое сильно мешало и давило. Подвинувшись, я принялся шарить рукой по камням пола вокруг себя в поисках того, что так давило в поясницу. Наконец нашел. Это оказался какой-то камешек, причем в кожаном мешочке и с тесьмой.

– Странно. Ведь не было его до этой ночи. Или был? Может мальчишки обронили? Это похоже на талисман и его явно положено носить на шее. Наверное, его надо отдать мальчишкам. А может не надо, может его мне «подарили»? Во всяком случае, я его раньше не ощущал. Хуже уже не будет, если я его одену на шею.

Непонятно отчего, но меня прямо распирало желание надеть этот мешочек с камнем, и я непроизвольно ему подчинился. Надев на шею и спрятав его под одежду, почувствовал облегчение от проделанной работы и удовлетворение. Облегчение оттого, что теперь сам смогу повернуться на бок и достать уд, чтобы облегчиться, и это доставило мне огромное удовольствие. Запах, который шел от одежды заставлял думать, что никто не озабочивался его естественными позывами, и в туалет по малому, по всей видимости, ходил под себя. Запах мочи, крови и гниющей плоти пропитал всю пещерку и давил на обоняние. Этому способствовало и наглухо закрытая дверь.

– Дело идет на поправку, раз я стал обращать на это внимание. Совсем недавно все это мне было без разницы, но чтобы встать самостоятельно.... Да уж, видимо, еще не скоро станет возможным. Интересно, мальчишки придут одни или с кем-то из взрослых?

Мысли опять скакали наперегонки, и опять появилась головная боль, но просто лежать и ни о чем не думать, мне уже было невозможно. Как поставить себя в данной ситуации я так и не придумал. Просто не знал, как поведут себя душманы, и что мне предстоит, даже представить себе не мог. Понятно, что ничего хорошего не ожидало, но постараться выжить я должен. Никогда у меня и в мыслях не возникала такая возможность, что он попадет в плен. Куда не шло – убьют, но плен....

В свою бытность я читал много книг о великой отечественной войне, везде были и герои, и предатели и люди, попавшие в плен. У меня и в мыслях не мелькало, что я не стану героем, как тот же Матросов бросившийся на амбразуру дота, что попаду в плен, и буду так отчаянно цепляться за жизнь. Уверенность что со мной все будет хорошо, и я выживу в этой войне, всегда сопровождала меня, как само собой разумеющее. Рядом гибли мои сослуживцы, я кого-то убивал, меня пытались убить, но все это воспринималось как обыденность, как работа и не больше. Да, было страшно, было трудно, но это вроде, как и должно было быть. Ведь сколько я себя помнил, всегда хотел стать военным, и став им мне привили, и не плохо, определенные знания и навыки, я знал, что в любой момент мне придется убивать людей, и что могу быть убит и сам. Но никогда не предполагал даже, что могу попасть в плен, был уверен, что этого со мной не случится.

Но как говориться «судьба предполагает, а бог располагает». Действительность вот она, налицо. И только от него зависит: буду я жив или мертв. Очень хорошо понимал, что человек слаб, что, поддавшись минутной слабости, может покатиться по наклонной, и уже ни о каком сопротивлении и речи не может быть. Если человек духовно сломлен, в нем только страх остается основным инстинктом, остальные чувства исчезают. Я же не чувствовал страха, только чувство безысходности и отчаяния, которые, как я понимал, нужно подавлять. Нет не решаемых ситуаций, есть не правильный подход к данным ситуациям.

Меня лихорадило и страшно хотелось есть. Я бы, наверное, смог сейчас съесть и сырое мясо, но рядом ничего не было. Я попытался подняться, и это усилие отозвалось болью во всем теле.

– Неужели, рана такая тяжелая? Или это последствие взрыва? Без врача не определить. Придется ждать моих спасителей.

Они появились не скоро и не одни. С ними были вооруженные люди, которые молча вытащили меня из пещеры отшельника и загрузили на коня. Руки и ноги повисли по бокам лошади, привязали веревками и таким образом повезли. От боли я потерял сознание и очнулся уже в каком-то помещении от холода. Я был гол и ничем не прикрыт, но лежал не на полу, а на каком-то топчане. Комната была не большой, в ней стояли лишь две подобии кроватей, вернее скамьи и ничего более. Рядом никого не было, повязки, и одежда были сняты, и я опять стал себя осматривать. На ногах были не до конца зажившие рубцы и синяки, грудь хоть и болела, но не так как раньше, рана на плече была открыта и видимо, обработана мазью и йодом.

– Ну что же, не плохо на первый взгляд, вот одежду бы не помешало, хоть какую-нибудь, а то замерзну нафиг.

Сергей, проводя ладонью по телу, наткнулся на амулет.

– Странно, а амулет-то не сняли, значит, он им не знаком, но вызывает уважение. Но он не согревает к сожалению. Одежду, по всей видимости, решили постирать, а может просто выбросили, она вся провоняла, да и порвана была.

Небольшое оконце вверху пропускало немного света, который и позволил мне осмотреть свою камеру, которая мало чем отличалась от пещерки, где он находился ранее, только наличие топчанов вносило какое-то изменение.

Только к вечеру пришли два бабая, бородатые оба, одеты один в горник (утепленный комбинезон), другой в шальвар-камиз (национальная одежда).

– Нам пришлось отдать баче хороший бакшиш (подарок), много пайса (денег), теперь ты наш и мы с братом твои хозяева. Брат хороший хед (врач), он тебя подлечит, но только в том случае если ты согласен принять ислам. Если нет то лечить тебя никто не будет, подохнешь, как русская свинья, или отдадим тебя малиши (вооруженное бандформирование), они будут на тебе отрабатывать приемы дознания. Бача сказал, что ты хорошо говоришь на фарси и Коран знаешь, это так?

Молчать и делать бесстрашное лицо я не стал, я уже принял решение бороться за жизнь. Сейчас главное подлечиться, а там будет видно.

– Да я знаю фарси и таджикский, так как жил в семье таджиков, они взяли меня из детдома. Так как они мусульмане то и мне пришлось учить Коран, но никто особо не принуждал, даже обрезание мне не стали делать. Продолжить изучение Корана, я согласен, пригодится в жизни. Хоть я и был в разведгруппе, но был простым солдатом и ничего особого, что представляло бы интерес моджахедам, я не знаю.

– Нам и не надо никаких секретов, ты теперь наша собственность, ты раб наш и будешь делать то, что скажет тебе мой брат. Он духанщик и ему нужен работник, мусульманин, который будет работать за лепешку. Ты для нас просто как бы капитал, вложение денег. В любой момент можем тебя продать или подарить. Мы как видишь, тебя даже не бьем. Полечим, подкормим, а там видно будет. Мы не шурави, и пытать не будем. Просто учи Коран, стань мусульманином и все. Тебе легче, ты уже знаешь наш язык, немного Коран подучишь, и может быть, со временем, станешь свободным. Если сейчас попытаешься убежать, то убьем. Тебе понятны наши условия?

– Бали – бали (да, да) я все понял, мне бы, что-нибудь из одежды, а то хунуковато (холодно) тут у вас.

– Твою одежду оставили баче, а тебе сейчас принесут камиз (рубаха) и партуги (широкие штаны), а также Коран на языке шурави. Пока больной, будешь учить.

Они вышли из камеры и через некоторое время принесли одежду, но помогать одеться никто не стал, и мне стоило больших усилий кое-как натянуть штаны, рубаху же просто стал использовать как легкое одеяло. Одеть её я при всем желании самостоятельно ещё не мог.

Время тянулось медленно, врач приходил раз в три дня, делал перевязки, проверял выученные аяты Корана и уходил. Кормили, какими то овощными отбросами, сваренными в мясном бульоне, два раза в день. Выздоравливающий организм требовал пищи и мне, несмотря на отвращение при виде той бурды, что приносили, приходилось это есть. У меня была цель – встать на ноги. Не просто чтобы сходить в туалет, а чтобы можно было свободно двигаться на своих двоих. Но в настоящий момент это давалось с большим трудом. Хоть горшок и стоял рядом, но сделать это удавалось не сразу, только в несколько этапов. Тем не менее, уже через две недели я стал вставать более уверенно и вскоре мог уже ходить, держась за стенку.

Никто меня не бил, не пытал, никакие «секреты» душманов не интересовали. Только проверка, как в школе, выучил или нет заданный урок. Меня эта неопределенность напрягала и в то же время радовала. Больным и слабым я не смогу убежать, а решение убежать с каждым днем укреплялось и укреплялось. Быть рабом какого-то духанщика меня не прельщало. Но для того чтобы сбежать, надо хоть чуть-чуть знать, где находишься. По горам мне уже приходилось ходить, за последнее время от только и делал что бегал по горам да и его подготовка по выживанию в горах что-то значила. Просто нужно немного подождать. В таком состоянии далеко не уйдешь, тем более что в зимнее время в горах очень трудно выжить. Снег и здесь снег, а мороз он и в Африке мороз.

Я стал усиленно готовиться. Само собой в первую очередь – окрепнуть физически. Постоянные тренировки в разработке мышц рук и ног, ходьба по камере. Сначала с большим трудом, потом все более уверенно я передвигался по комнате, приседал, пытался отжиматься и делать другие физические упражнения. Мне приходилось скрывать от своих хозяев свои успехи. Они хоть и знали, что в таком состоянии я никуда не сбегу, тем не менее, закрывали комнату на замок, и это помогало мне при их появлении заранее принять горизонтальное положение на топчане. Тяжелое дыхание и красное лицо после тренировок, было очень кстати, способствовало уверенности у них, что я еще болен и продолжали меня лечить.

Я понимал, что долго так продолжаться не может, когда – никогда, но они его заставят встать на ноги. Тем не менее, продолжал изображать из себя неходячего больного, и пока это удавалось. Изучение Корана тоже продвигалось, я этому не противился. Любое знание на пользу, знать Коран и понимать его всегда может пригодиться. Примером для меня служил инструктор по выживанию в школе снайперов, который прожил в Афганистане около десяти лет на нелегальном положении, и если бы не провал связника, то может и сейчас, был бы где-то здесь. Многому у него курсанты научились, особенно в изучении быта и языка.

Например, такие нюансы, как не прощение нанесенной обиды вплоть до «око за око, зуб за зуб, кровь за кровь», причем эта обида может передаваться из поколения в поколение, пока не будет смыта кровью обидчика. Даже шутки здесь специфические, и можно невзначай обидеть человека даже и, не заметив. Другой афганец, хоть и не подаст вида, но затаит на тебя кровную обиду, особенно если эта шутка касается интимных вопросов.

Сохранившаяся родоплеменная структура, которая четко делила афганцев на племена, кланы, роды, семейства позволяла определять, кто есть, кто, и проникновение чужого всегда никем из них не приветствовалось. Хотя девушек как жен частенько брали из других кланов. Но женщины здесь не играли роли, их просто можно сказать покупали как тот же товар и могли в знак примирения и прекращения кровной мести отдать в виде подарка, как «плата за мир». Зато стариков здесь чтили и прислушивались к их советам.

Одежда не изменяется с древних времен, все теже камис с партугами, сверху безрукавка (садрый), сандалии и тебутейка или пуристанка (войлочный колпак) у мужчин, а у женщин длинная рубаха и штаны до щиколоток дома, а если куда-то выходят, то несколько юбок и чадра из тонкой ткани.

Ислам подчиняет афганцев во всем. Несмотря на различные течения, как и в любой другой религии, он, тем не менее, является связующим элементом афганцев и пронизывает жизнь в стране от рождения и до смерти. Мулла является тут, и наставником по религии, и старшим в роду, и начальником в любой деятельности каждого афганца.

Мусульманин должен исполнять пять основных обязанностей, «пять столпов веры»: это «Шах адат» – исповедание веры, что выражается в произведении формулы «нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его». Второе – это пять дневных молитв «намазов». Третье – это пост в месяц Рамазан «Руза». Четвертое – платеж налога «Закята». Пятое – «Хадж» паломничество в Мекку и посещение храма Кааба.

Множество других моментов жизни афганцев проходят при неукоснительном внимании мусульманской религии, и отступать от ее постулатов великий грех, во избежание которого все по пятницам посещают мечеть. Ни в одной другой религии современности нет такого давления на человека и это конечно напрямую связано с тем, что только 20 процентов мусульман образованные и продвинутые в науках и то чаще это те же муллы и ученые, изучающие религию.

Мне не все было понятно в этих запутанных взаимоотношениях, да и сами афганцы не всегда понимали друг друга, поэтому здесь и велась постоянная война и выяснения отношений с помощью оружия.

То, что он в плену и жив, говорит о том, что он попал в племя, которое лояльно относится к русским и можно попытаться уговорить, чтобы его вернули за выкуп на Родину. Хотя он и не слышал, чтобы этим занимались в армии кто-то из его окружения. Да если и имеется такая структура то, как подать весточку, что жив и нахожусь в плену, я пока не представлял себе. Я даже не знал, где сейчас нахожусь. Нужно легализоваться здесь, осмотреться, а уж потом что-то предпринимать. Просто так ринуться в побег – это голая авантюра, заранее запланированная на неудачу.

Мне удавалось почти месяц изображать из себя слабого больного, но все хорошее когда-нибудь да кончается. Кончилось и это ничегонеделание. Я еще и удивлялся тому, что мне верят и не гонят на работу. Но видимо у хозяев были свои «тараканы» в голове. В одно из посещений «врач» сказал:

– Всё шурави, ты здоров, завтра поедим в мой кишлак, где ты и будешь пока жить. Еще раз предупреждаю, сбежишь – убьем, без разговоров.

Утром меня загрузили в бурубахайку, там же были какие-то мешки и ящики и два живых барана и мы поехали по узкой толи дороге, толи тропе, дальше в горы. Ехали довольно таки долго. Куда вела эта дорога, определить было сложно, своими планами «врач» не делился. Проехали уже два кишлака, но ни в одном не остановились. Проехали небольшую долину и перед подъемом на очередной перевал остановились перед каким-то шлагбаумом. Вышедший из кабины «хозяин» подошел к двум стоящим рядом с небольшой будкой охранникам и стал с ними о чем-то говорить.

Я не слышал, о чем они говорят, но то, что и обо тоже, было видно по жестам. Видимо они никак не могли решить свои вопросы мирно, потому что постепенно переходили на крик. Один из душманов, который был с какой-то винтовкой в руках, вдруг выстрелил в «хозяина» и тот упал в пыль дороги. Другой дух оторопел от неожиданности, затем стал кричать на того, который выстрелил.

Я даже слегка опешил от такой картины и не знал, что мне делать. Да и что я мог сделать, будучи прикован цепью к машине. Перед выездом «хозяин», защелкивая замок на цепи, сказал, что он уже почти доверяет шурави, но чтобы тот не сделал глупость, на всякий случай, подержит его на цепи.

Стрелявший бородатый, что-то говорил своему напарнику, видимо оправдывался, затем направился к машине.

– Ну, все, хана тебе Сергей, свидетелей тут тоже убирают, и ничего не сделаешь. – Я мысленно попрощался со своими близкими и приготовился умирать. Подошедший стал осматривать машину, а затем уставился на меня. Я молчал, и лишь непроизвольно ухватился за висящий на шее амулет в мешочке. Подошедший вслед за первым второй часовой сказал:

– Шурави надо отвезти к командиру, пусть он решит, что с ним делать, нам и так придется отвечать из-за твоей несдержанности. Али был из большого рода, и кровников у тебя будет достаточно.

– Если ты не станешь болтать, то никто и не узнает. А машину столкнем в ущелье, пусть все думают, что водитель не справился с управлением. Поэтому и этого – он кивнул на меня – тоже вместе с машиной скинем в ущелье.

Он говорил явно, не зная, что я их понимаю, и я не спешил их обрадовать, что знаю их язык. Но что толку от моего умения говорить и понимать их. Тут решалась конкретно моя судьба, и она висела на волоске. Я непроизвольно затаил дыхание в ожидании, что ответит второй бородатый.

– Господи помоги! – мои губы сами по себе произносили слова – Если вы есть, Иисус, Аллах, Будда, помогите! Кто-нибудь, помогите!

– Нет! Без командира я не буду этого делать. Сам знаешь, горы все видят и, в конце концов, станет известно и это. А кроме нашего Сургали никто не станет нас защищать, поэтому нам надо отвезти и машину, и пленного к нему. Он решит, что делать. Лучше пусть нас накажут наши, но зато мы будем под защитой. Давай загрузим бедного Али и поехали, отвезем всё это на пост.

Второй задумался, но потом, видимо признав слова своего напарника верными, молча направился к убитому. Закинув в машину труп, они сели в кабину и поехали дальше по дороге.

Я непроизвольно выдохнул воздух и, поблагодарив неизвестно кого за спасение, стал ждать своей дальнейшей участи.

Меня привезли к каким-то сооружениям, явно временным, но с хорошо укрепленным СПС (Стационарный пост), где просматривался стоящий на станине СПГ и ПКС, тоже закрепленный на станке. Никого кроме часового на посту не было видно.

Сказав часовому, чтобы присматривал за машиной и пленным, напарники направились к стоящей немного в стороне палатке, где видимо и находился их командир. Через некоторое время из палатки спиной вперед вывалился один из доставивших его сюда душманов. Выскочивший вслед за ним мужчина принялся избивать упавшего ногами и кричать:

– Ишак! Сын ишака! Дубина! Ты меня достал своей дуростью. Иблис твой родственник, а не я. Знать тебя не знаю, и имя твоё – дурак.

Избиваемый вопил что-то, явно прося простить его неразумную голову. Вокруг стали собираться испуганные непонятной яростью своего командира моджахеды.

Я скорчился ну полу машины, стараясь не попасть на глаза разъяренного командира поста.

В конце концов, видимо спустив пар своего гнева, тот перестал избивать своего подчиненного, и подошел к машине. Молча, осмотрев убитого и пленного, подозвал кого-то из своих солдат и распорядился:

– Убитого отнести подальше и похоронить. Потом возьмешь водителя, и поедете в кишлак, этого барана тоже заберешь. – Он кивнул на провинившегося, все еще продолжавшего что-то бормотать. – Пусть старейшины решат, что с ним делать, я напишу, что здесь случилось, ну и этого шурави тоже отвезешь. На всякий случай возьми с собой и второго часового, он все видел, пусть сам все расскажет аксакалам.

Поняв, что смерть отодвигается, я стал осматриваться. На посту кроме хорошо укрепленного СПС других укреплений не просматривалось. Душманы одетые в черные халаты и белые чалмы, были частично вооружены АК по виду китайскими и у двух были винтовки «Бур». Он их хорошо знал. Это английские винтовки, которые имеют дальность поражения до двух километров, а пуля со стальным сердечником запросто пробивала борт БТРа. Одеты кто во что, в основном халаты черного цвета, но разгрузки брезентовые, в отличие от наших солдат, были у всех.

– «Черные аисты» – вспомнил Сергей, смотря на шеврон, пришитый на левом плечевом ремне разгрузки – фанатики и непримиримые по отношению ко всем неверным. Отстреливаются до последнего патрона и в плен не сдаются, пленных не берут, а если и берут, то издеваются, используя их для тренировок в виде живых манекенов.

– Да, попал ты брат Сергей! Из огня да в полымя. – Неутешительные мысли просто сами по себе так и лезли в голову, и мне приходилось себя сдерживать и успокаивать. – А здесь видимо пост, откуда высылаются часовые и наблюдатели. Такие точки выставляли хорошо организованные банды моджахедов для охраны своих поселений.

Мне не один раз приходилось сталкиваться с ними в своей «работе», когда выходили на задания по выявлению и уничтожению караванов моджахедов. Нет с «черными аистами» я лично не встречался, но, по отзывам царандоевцев (правительственные войска) мне частенько приходилось слышать о них много страшилок.

– «Не было счастья – да несчастье помогло» – и скоро я познакомлюсь с этим «счастьем».

Меня так и не стали ссаживать с машины, ну и я не спешил обращать на себя внимание, хотя было очень надо по маленькому куда-нибудь сбегать.

– Потерплю лучше, потом схожу, – подумал я – глядя на то, как избитого душмана загружают в машину. Тот еле шевелился. – Если уж своего так отметелили, то меня могут просто убить. Лучше уж быть серой незаметной мышкой, чем агрессивной крысой. Целее мех будет.

Кормить меня тем более никто не собирался. Вода в пластиковой бутылке, которую поставил мой бывший «хозяин» еще стояла рядом почти полная. Сборы закончились, и машина вновь покатила по дороге. Проехав километров десять, они свернули по малонаезженной дороге и направились вдоль речки к хребту. Речка уходила в пещеру и где-то там терялась. Толи туннель, пробитый людьми, толи естественная пещера, принимала в себя потоки реки, шириной где-то метров десять. Скорость воды в этой реке была не сильной, и машина смело направилась по ней вглубь пещеры. Пещера была длинной и вместе с рекой выходила на ту сторону хребта. Высота пещеры позволяла машине двигаться, не задевая нависающий каменный потолок, а вода не захлестывала двигатель.

Проехав, таким образом, метров двести выехали из пещеры, и попали на площадку, от которой река уходила вправо вдоль хребта, а дорога влево, спускаясь полого в долину. Красивая долина, зажатая между двух хребтов, довольно-таки больших и на глаз высотой около двух километров, уходила вглубь, на расстояние протяженностью около восьми километров и шириной четыре-пять километров. Посередине протекал ручей, впадая в речку, которая текла вдоль хребта и скрывалась где-то вдали. Вдоль ручья и реки просматривались фруктовые деревья, а на полях местами трудился народ. Кто-то с мотыгами, кто-то управлял упряжью крупных волов тянувших тяжелый деревянный плуг.

В середине долины раскинулся большой кишлак, который своими сплошными дувалами проходящими по окружности напоминал крепость. Внутри просматривались похожие на внешние крепости-дувалы, только меньшего размера, с круглыми или гранеными башнями и с зелеными насаждениями внутри. В центре этой крепости-кишлака ярко выделялся голубой купол мечети. Долину наполняли арыки и колодцы (кяфиды), которые наверняка соединялись подземными водоемами (кяризами). Вся эта сеть была заполнена водой и при первой видимости беспорядка, тем не менее, была хорошо продуманной оросительной системой снабжавшей долину водой.

– Вот ведь угораздило меня попасть в эту дыру. Отсюда хрен убежишь. – Я жадно осматривался, понимая, что потом мне вряд ли дадут такую возможность. – Даже если и оставят в живых, то мне точно тут жить до второго пришествия.