Частица тьмы

1 КЕЛЛИ

Я бегу назад к нашему домику в общине и рывком распахиваю дверь.

Шэй лежит, свернувшись калачиком, на диване. Она как будто одеревенела с тех пор, как почти все умерли.

— Что случилось? — Шэй садится, на ее лице тревога.

— Они вернулись, — почти выкрикиваю я, хватая ртом воздух.

— Кто?

— Некоторые из тех членов общины, которые ушли вместе с Еленой и Беатрис. Я видела, как они вышли из-за края.

Шэй потрясена, это видно по ее глазам. Значит, не знала, что они придут. Она качает головой и поднимается, с трудом преодолевая усталость.

— Можно тебя спросить кое о чем? — Понимаю, что эту тему лучше пока не трогать, что у нее сейчас есть дела поважнее, но ничего не могу с собой поделать.

— Конечно, только побыстрее.

— Край света по-прежнему там. Разве я уже не должна видеть сквозь него? Или в моей голове все еще остаются преграды?

Она идет к двери.

— Не знаю, я никаких барьеров не обнаружила, но если ты до сих пор видишь край, значит, что-то должно быть. Мне сейчас надо поговорить с Ксандером. Мы с тобой посмотрим попозже еще разок, хорошо?

Дверь за ней захлопывается.

2 ШЭЙ

Я могла бы мысленно позвать Ксандера еще до того, как приду туда, но мне хочется видеть его лицо, его ауру и оценить его не только умом, но и глазами. Он не мог не знать, что они идут, он всегда знает, что происходит, где и с кем. Ксандер — искусный кукловод, который дергает за ниточки, и его люди, как марионетки, делают то, что он хочет. Как он мог позволить им прийти сюда после того, как столько людей уже умерло? Мы сожгли тела, но болезнь наверняка до сих пор висит в воздухе.

Мы никого не сумели спасти. У нескольких человек обнаружился иммунитет, но заболевшие умерли все до единого. Ксандер испытал разочарование, и было что-то в его мыслях после смерти Перси, когда мне показалось, что я вижу разницу между нами. Он думал, что будь у нас еще несколько попыток, возможно, нам удалось бы спасти кого-то. Но пациентов не хватило.

Не мог же Ксандер велеть им вернуться, чтобы они тоже заболели, и я получила еще один шанс попытаться вылечить их? Да нет, не может быть, он, конечно же, не мог так поступить. Они же его последователи, его сторонники. Он заботится о них, они ему небезразличны, нет. Ксандер не стал бы так рисковать ими.

Или стал бы?

И потом, есть я. Я его дочь. Любит ли он меня так сильно, чтобы не подвергать снова этим испытаниям, этим невыносимым страданиям из-за неудачных попыток спасти хоть кого-то? Этим переживаниям каждой смерти как своей собственной?

Нет. Он сам так сказал, и мне сейчас обидно это сознавать, хотя я и не совсем понимаю, почему. Он никогда, ни в каком отношении не был мне отцом. Раньше его вины в этом не было, но теперь он знает, кто я, и все равно не пытается избавить от боли.

Но если так, достаточно ли он печется о членах своей общины, чтобы удержать их от опасности, не дать им прийти сюда, где они заразятся и умрут?

И хотя я не могу поверить, что он делает это с нами намеренно, душа моя полна недоверия и страха. Я должна спросить напрямую, его ли это рук дело. Другого способа узнать нет.

Я думаю, как выскажу ему все, но когда прихожу, выясняется, что спешила зря: Септа уже там, и негодования и ярости в ней хватит на двоих.

Ксандер вскидывает руки, и она затихает так быстро, как если бы он атаковал ее ауру.

— Послушайте меня, вы, обе. Некоторые из них уже больны. Они пришли домой — умирать.

3 КЕЛЛИ

Больных ведут в большой зал — то самое место, где обедала вся община, кроме меня. После обеда они проводили там собрания, объединяя свои сознания, становясь словно частью друг друга, чего я сама никогда не испытывала. Но до прихода этой группы большинство членов общины уже умерли в этом самом зале. Не из-за этой ли близости они не могли оставаться в стороне? Может быть, они и в смерти должны быть вместе?

Септа посылает меня принести одеяла, и я бегаю туда и обратно с тем, что удается найти. Одеял осталось не так много, в них заворачивали умерших, которых сжигали на костре. Скоро зал вновь становится похожим на полевой госпиталь с лежаками на полу, но здесь нет ни врачей, ни сестер — одна только Шэй.

Шэй рядом с какой-то женщиной. Глаза ее такие же странные, какими делаются порой, и я знаю, что в этот момент с ней бесполезно заговаривать, она все равно не услышит. Но через минуту они вновь становятся обычными и блестят от слез. Женщина затихла, не шевелится. В ее невидящих открытых глазах кровь.

— Шэй? — окликаю я, и она медленно поворачивает голову.

— Келли. Тебе не следует здесь находиться. — Голос чуть громче шепота, кожа бледная, а под глазами темные, как синяки, круги. Она моргает, и я облегченно выдыхаю, потому что это движение — единственное отличие Шэй от умершей женщины.

— Где же еще мне сейчас быть? — говорю я, и это правда, но от этого ужаса вокруг мне хочется убежать.

Тень улыбки мелькает на ее лице. Она протягивает руку, словно чтобы взять мою, но потом вновь роняет ее. Тогда я сама беру ее ладонь в свою и успокаивающе сжимаю.

— Чем я могу помочь?

Позади нас кричит от боли мужчина. Аристотель. Я узнаю его, как и всех остальных, хотя до недавнего времени меня и держали в изоляции. Я знала, как они выглядят, слышала их имена, когда они разговаривали друг с другом. Он большой, гора мышц, которая возвышалась бы надо мной, если бы он снова встал, но сейчас он плачет. Шэй медленно идет к нему.

— Шэй? Могу я помочь?

Она отвечает, не оборачиваясь:

— Куда ушла Септа? Найди ее и скажи, пусть возвращается, она нужна мне. А потом прикладывай холодные компрессы. Держи за руки.

Шэй рядом с Аристотелем. Лицо ее оживленнее, чем было минуту назад. Она что-то говорит ему, берет за руку. А потом глаза ее снова меняются. Боль немного отпускает его, я это вижу сразу же, зато Шэй как-то съеживается, словно уменьшается в размерах.

Жаль, что я не могу помочь ей чем-то более существенным, помочь забирать их боль, чтобы она не несла ее одна. Я не выжившая, но Септа с Ксандером — да. Им следовало бы быть здесь — почему они не помогают?

Я выскакиваю из зала.

Дом Ксандера ближе, поэтому я несусь первым делом туда. Стучу, зову, потом открываю дверь. Никого.

Я бегу к дому Септы и уже почти добегаю, когда слышу голоса, они звучат снаружи. Говорящих не видно из-за деревьев, но я чувствую разлад раньше, чем слышу его в их голосах, и останавливаюсь, не зная, что делать.

— Ты знаешь, что я прав. Это тот путь, которым мы должны следовать.

Это Ксандер.

Я ощущаю легкое проникновение в свое сознание — и это Септа. Она настроена на меня, как было всегда, и, должно быть, почувствовала мое приближение. Узнав меня, Септа отстраняется, но не говорит Ксандеру, что я здесь, и я понимаю, что должна выйти вперед, объявить о своем присутствии, но продолжаю стоять тихо и слушать.

— Твои люди умирают. — В голосе Септы слышится мука.

— Да. Мы ищем истину, чистое знание, все мы. Как бы тяжело нам ни было, мы должны это сделать. — В его голосе нет печали, как в ее, и мне сначала становится страшно, потом любопытно. Какое знание он ищет?

— Келли? — Это Ксандер. Он заметил меня, и я выхожу вперед, надеясь, что он не понял, что я подслушивала.

— Меня послала Шэй. Ей нужна помощь.

Они молча смотрят друг на друга, и я понимаю, что они ведут между собой безмолвный диалог.

— Приду через минуту, — говорит Септа и кивает мне. Отсылает.

Я бегом возвращаюсь в большой зал и сообщаю, Септа сейчас придет, но Шэй все еще с Аристотелем и не слышит меня.

Рядом мальчик. Джамар. Он на несколько лет старше меня, мы с ним никогда не разговаривали. Его лицо искажено болью. Холодный компресс, так сказала Шэй?

Я нахожу таз и полотенца и опускаюсь на колени рядом с ним, мягко прикладываю влажный компресс ему ко лбу. Он смотрит на меня, и в его глазах удивление. Его не было здесь, когда Шэй изменила правила и добилась того, чтобы члены общины могли со мной разговаривать.

— Привет, — говорю я.

Джамар сглатывает, и приступ боли искажает его черты.

— Привет, — шепчет он, словно боится, что Септа услышит.

— Все в порядке, со мной уже можно разговаривать.

Я беру его за руку, и когда очередная волна боли накрывает его, он стискивает мою ладонь. Так много боли, и его, и всех. Так много смертей. Община всегда казалась мне самодостаточным местом, которому не требуется остальной мир. Ужасно несправедливо, что болезнь распространилась среди них так, будто они самые обычные люди.

Добралась ли эпидемия и до прочих групп общины? Джамар и другие были на ферме, и теперь я боюсь и за них.

Не могу удержаться, чтобы не спросить.

— А на ферме есть болезнь?

Он отрицательно качает головой и тут же вскрикивает — любое движение причиняет боль.

— Я не понимаю. Если там болезни нет, то почему вы заболели?

Он морщится.

— Аристотель сказал, что мы должны вернуться. В пути мы встретили людей, от них, должно быть, и заразились.

— Когда?

— Позавчера. — Все его тело сотрясается от спазмов боли, и я крепко сжимаю его руку.

Но этого мало. Всегда мало.

4 ШЭЙ

Я внутри Аристотеля, затерялась среди его боли. Пытаюсь забрать у него эту боль и уже не могу сказать, чья она, его или моя.

Септа вернулась, присоединилась к нам, и ее помощь позволяет мне продолжить свои поиски внутри Аристотеля — в спиральных лентах его ДНК.

И, как и у Перси и нескольких последних умерших, у него отсутствуют некоторые участки мусорных ДНК, которые есть у меня. Я убеждаю Септу позволить мне еще раз посмотреть у нее — да, ее мусорные ДНК почти идентичны моим. Между этими различиями и тем, что происходит сейчас с Аристотелем, должна быть какая-то связь. Я это чувствую.

Но как это исправить, да и можно ли это исправить? Что делать? Я не знаю и потому беспомощна, как и раньше.

Спрашиваю Септу, что она думает об этом, но она не отвечает, потому что ушла в сознание Аристотеля. Хотя он вот-вот умрет, она пытается узнать у него что-то, а он почему-то сопротивляется, и я одновременно озадачена и рассержена и не могу проследить за ее мыслями.

А потом он уходит.

Связь между нами с его смертью разрушается, и я открываю глаза. Сначала все плывет, раздваивается, потом фокус восстанавливается.

Септа переходит к женщине позади нас. Келли держит за руку мальчика. Он вскрикивает от боли, и у нее на глазах слезы. Я хмурюсь. Как его зовут? Джамар? Да, Джамар. Его волосы — вот почему я запомнила его. Они торчат хохолками в разные стороны. Как мои, когда отрастали после пожара. Я изменила свои волосы — изменила свой ДНК.

Идти необязательно. Он лежит на полу, как и бездыханное уже тело Аристотеля. Легче подползти.

Келли возражает.

— Тебе больше нельзя это делать. — Она права, но как я могу ничего не делать? Мальчик будет кричать от боли, если я не помогу ему сейчас же.

Отпускаю Келли и занимаю ее место рядом с Джамаром. Улыбаюсь ему, удерживаю его взгляд, и мое сознание проникает внутрь; теперь изнутри мы единое целое. Другие тоже пришли на помощь. Беатрис объединила их вместе и вновь нашла меня. Они облегчают его боль, а я проникаю глубже. Клетки. ДНК. Мусорные ДНК. Но как и у всех остальных, которые умерли, у него отсутствует та последовательность, что есть у меня и у Септы.

Но какую функцию она на самом деле выполняет? Теперь, когда меня прикрывает Беатрис, я могу подумать.

Вернуться к основам.

Гены в коде ДНК для РНК; ДНК перезаписывается в РНК, создавая связного, который может быть переведен в протеин — вещество, из которого мы сделаны с ног до головы, целиком производится этим способом.

Но мусорная ДНК этого не делает, не определяет генетический код известных генов. Он считается структурным, и его назначение или назначения неизвестны. Отсюда и название — мусор.

Как различия в мусорной ДНК определяют, жить человеку или умирать? Я не знаю. Но Джамар умирает, а за ним еще и еще.

В конце концов, все они уходят. Я лежу среди них, такая же неподвижная, на полу. Келли пытается поднять меня, но я не в силах даже открыть глаза. Слышу ее шаги: она уходит. Септа тоже. Я одна с мертвыми.

Какой толк от меня как от целителя? Все умирают, и каждый уходит в калейдоскопе страха и агонии, забирая с собой частичку меня. Скоро не останется ничего, кроме пустой оболочки, которая уже почти перестала что-либо чувствовать. А лучше бы перестала совсем и забрала боль мертвых — их последние мысли и воспоминания. Но это может случиться, только если я тоже умру.

Перешагнуть через эту грань между живыми и мертвыми было бы сейчас совсем не трудно. Я чувствую полное изнеможение, а с ним приходит холод, глубокий и цепенящий. Холод, который поселяется в костях, от которого они деревенеют. Мои движущиеся части больше не координируются, а просто волокут за собой то, с чем соединены.

Усталость и холод — одно и то же. Я не могу разделить их. Не могу исцелить себя. Я просто лежу, не шевелясь, потому что рассыплюсь, если пошевелюсь.

Келли возвращается. С ней Ксандер. Я смутно ощущаю, как он поднимает меня на руки и уносит из зала смерти.

Ночной воздух прохладный, и я дрожу.

Снова отключаюсь и прихожу в себя уже в постели. Мы с Келли одни, и теперь она меня утешает.

Мысли густые и неуклюжие, но сон не идет. Слишком устала, чтобы спать. Звучит странновато, но так оно и есть.

Почему я не убежала, не отказалась от новых попыток? Мне не дали выбора, мне это навязали.

Ксандер мой отец, но это кажется каким-то далеким и не связанным с тем, кто я и что — он считает это моим долгом, даже если это меня убивает.

Потому что смерть — это не только когда останавливается дыхание, сердце перестает биться, а мозг функционировать. Есть и другие способы умереть — медленно, но так же верно.

Когда надежда уходит, не остается ничего.

5 КЕЛЛИ

Я лечу. Остров расстилается подо мной, мертвый и темный. Что-то здесь произошло, что-то плохое.

Но есть и кое-что хорошее… точнее, кое-кто: Кай, мой брат, и Шэй, моя подруга. Они оба внизу, идут по выжженной, почерневшей земле.

Шэй отыскивает меня мысленно — хочет знать, не против ли я сделать это. Я против, но почему-то, когда мы находим нужное место, сгоревший сарай, я понимаю, что должна сделать это во что бы то ни стало.

По-прежнему связанная мысленно с Шэй, я проскальзываю в расщелину в скале и опускаюсь ниже, ниже… в ночной кошмар.

Я заставляю себя открыть глаза, чтобы оборвать сон, но он все равно тут. Я — одновременно в этой кровати и кто-то другой в другом месте — там, где нет ничего, кроме ужаса. Мало-помалу кошмар отступает, но сердце продолжает колотиться, а тело напряжено, словно готово бежать.

Еще один сон, который не сон. У нее есть имя, и теперь я его знаю: Дженна.

Не могу оставаться без движения и сажусь, поднимаюсь с кровати. Хочу рассказать Шэй, но знаю, что нельзя будить ее после того, через что она прошла. Но, может, если я хотя бы просто увижу ее, мне станет легче.

На ощупь, в темноте, продвигаюсь к двери в ее спальню… она открыта? Но я сама закрыла ее вечером. Заглядываю внутрь, потом подхожу ближе, чтобы руки подтвердили то, что глаза видят неясно. Кровать пуста.

Я включаю в коридоре свет и быстро осматриваю весь наш маленький домик: ее нет.

Странно. Где она может быть? Всего несколько часов назад она была здесь, такая уставшая, что даже говорить не могла.

Открываю входную дверь в прохладу и темноту. Небо, должно быть, затянуто облаками, потому что я не вижу звезд и с трудом различаю темные очертания деревьев вокруг дома.

Рядом раздается какой-то глухой стук, и я, еще не отойдя от кошмара, едва не вскрикиваю. Но это всего лишь Чемберлен. Он что, спрыгнул с крыши? Я наклоняюсь погладить его.

— Знаешь, где Шэй? — Кот поворачивает голову; глаза светятся зеленым и, кажется, отражают слабый свет, идущий из открытой двери. Еще миг, и он припускает вниз по тропинке.

Я колеблюсь, по спине бегут мурашки. Неужели он и вправду понял, что я сказала? Я иду а ним.

Шэй сидит одна в темноте возле погребального костра — почти в темноте, поскольку костер еще тлеет. Чемберлен у ее ног. Он бросает на меня взгляд, словно недоумевает, как я вообще могла в нем сомневаться.

— Шэй?

Она сидит не шевелясь. Я подхожу ближе, беру за руку — она холодная как лед.

— Не стоит тебе находиться здесь, — говорю я. — Пойдем со мной.

— Я не понимаю, — слабо отзывается она.

— Чего?

— Почему они умерли, а я нет. Я заболела, но не умерла. — В голосе ее тоска, словно она хотела бы оказаться вместе с ними.

— А я даже не заболела.

— Счастливая. — Она поворачивается ко мне, прижимает холодную ладонь мне к лицу. — У тебя иммунитет.

— Да.

Она хмурится.

— Может ли это быть ответом? Так просто проверить, и все же…

— Проверить? Что?

— Келли, можно я загляну в тебя? Мне нужен кто-то с иммунитетом, чтобы посмотреть, как эти люди отличаются или не отличаются от тех, кто умер, и тех, кто выжил. — Ее голос теперь окреп.

— А потом ты пойдешь спать?

— Да, по крайней мере, попытаюсь.

Сознание Шэй соединяется с моим. Теперь я еще сильнее чувствую, насколько она измотана, и меня это тревожит.

«Неважно, — шепчет она внутри меня. — Это не займет много времени».

Однако длится это довольно долго. Когда она, наконец, заканчивает, сил у нее почти не остается, и мне приходится вести ее к дому и укладывать в постель.

6 ШЭЙ

Я понимаю, что если не посплю, то не буду годна ни на что. Но позже, тем же утром, я все еще лежу в постели с открытыми глазами. Не могу не думать о том, как все это согласуется друг с другом.

Я нашла внутри себя темный сгусток и считала, что он скрывает спрятанное там антивещество, что именно поэтому я выжила.

Но все не так-то просто.

Те, кто выжил, имеют повторяющиеся участки мусорных ДНК, которых нет у тех, кто умер. Я получила подтверждение этому у Аристотеля, Джейсона и других. А вот моя группа выживших ограничена: только Септа и я.

Потом мне надо было понять, увидеть, чем отличаются те, кто невосприимчив, у кого, как у Келли, иммунитет. И у нее тоже нет секций мусорных ДНК. Я не обнаружила никаких различий между ней и теми, кто заболел и умер! Я долго и упорно искала, но не нашла ничего, лишь обычные маленькие вариации, которые имеются у разных людей, вариации, которые делают всех людей разными. Если одна из них каким-то образом означает это различие между жизнью и смертью, мне никак не определить, которая.

Что еще я могу сделать?

Может быть, нужно посмотреть у кого-то, у кого нет иммунитета, кто не болен и не имеет повторяющихся ДНК, которые есть у выживших, чтобы понять, какая разница между ними и теми, кто заболел? Или даже лучше, как они меняются, если заболевают.

Но, разумеется, я никогда не смогу этого сделать: взять здорового человека и подвергнуть его заражению, чтобы посмотреть, что произойдет.

«Шэй?» Это снова Ксандер.

Я думаю было не отвечать ему, но какой смысл?

Он все равно узнает, что я не сплю.

«Да?»

«Не спишь?»

«Надо бы, но не могу. Все время прокручиваю мысли в голове».

«Признак гения».

«Я так не думаю. Если я в ближайшее время не усну, то окончательно выйду из строя».

«Может, тебе поможет, если мы все обговорим».

«Может быть».

«Я сейчас приду».

Он обрывает связь, не давая мне возможности сказать «да» или «нет». Я вздыхаю. Не уверена, что готова сейчас к словесному поединку с Ксандером, что смогу скрывать то, что должно оставаться тайным. Возможно, он знает это, потому и настоял на немедленном разговоре.

Я вылезаю из кровати, иду в переднюю. Келли поднимает глаза от книжки и смотрит неодобрительно.

Я вздыхаю.

— Знаю, знаю! — Я сажусь с ней рядом. — Не могу спать. И Ксандер сейчас придет. — Она берет меня за руку, и я чувствую, что мы поменялись ролями, старшая и младшая сестры, и ее любовь и забота согревают мне душу. Я смотрю на нее, сознаю вдруг, что пренебрегала ею и забыла, зачем я здесь — чтобы помочь ей. Чтобы отвезти ее домой.

Еще одна целительская миссия, которую я проваливаю.

Мы слышим шаги Ксандера.

— Мне уйти или остаться? — спрашивает Келли.

— Как хочешь.

Дверь открывается.

— Я пойду.

7 КЕЛЛИ

Я прикладываю ладонь к шершавой коре дерева рядом с краем, вытягиваю руку. Использую вес тела, чтобы прорваться сквозь невидимую преграду, но как будто натыкаюсь на стену, которая не дает мне упасть на другую сторону.

Чемберлен поворачивает голову набок, дергает усами. Думаю, он озадачен, почему я то вдруг разгоняюсь, то резко останавливаюсь.

Снова потерпев поражение, опускаюсь на землю. Чемберлен трется головой о мою руку, и я глажу его, чешу за ушами. Он устраивается рядом, согревая мне ногу.

До того, как все начали умирать, Шэй сказала, что в моем сознании были стены, что она убрала их, насколько смогла. Я не могу просить ее посмотреть еще раз, не пропустила ли она чего — не теперь, после того, что ей пришлось пережить. И все же, если стен больше нет, почему я не могу зайти за край света?

Я знаю, что мир на самом деле здесь не заканчивается. Знаю, что Чемберлен заходил за край и возвратился; что другие члены общины пришли оттуда… пришли домой умирать.

Конечно же, я прекрасно понимаю, что мир простирается дальше, за пределы этого места, что я должна перешагнуть через этот невидимый край.

Но по-прежнему не могу. И не вижу его.

Сижу на земле, прислонившись спиной к дереву. Со мной все еще что-то не так, я знаю это. Мне намного лучше с тех пор, как Шэй появилась тут, но что-то — кто-то невидимый — по-прежнему живет во мне. Такой же невидимый, как остальной реальный мир за этой неосязаемой стеной.

Дженна.

Она по-прежнему со мной, в тени, по краям. Я ощущаю ее присутствие. Слышу, как она шепчет внутри меня. Она притихла, чего-то ждет. Не знаю, чего.

Она приходит ко мне в снах, пока довольствуясь этим. Но я чувствую, как растет ее нетерпение.

Она хочет вырваться на свободу.

8 ШЭЙ

— Итак, существуют генетические различия между теми, кто выжил, и всеми остальными — как обладателями иммунитета, так и теми, кто умер от инфекции, — говорит Ксандер.

— Да.

— Интересно. И почему, как ты думаешь?

Я внимательно вглядываюсь в его лицо.

— Почему ты спрашиваешь «почему», а не «как они действуют», чтобы мы могли попытаться понять, как это остановить?

— Изменения в генетическом коде вида с течением времени: что они означают?

— Изменения могут происходить под влиянием окружающей среды и другими воздействиями; единичные мутации затем сохраняются, если дают преимущество для выживания.

— И все же девяносто пять процентов не выжили в этой эпидемии. Похоже, выходит наоборот.

— Если только эти генетические изменения не являются единичными. До распространения эпидемии они ничего не значили.

— Ты в это веришь?

— Не знаю. — Я пытаюсь сосредоточиться и терплю неудачу. Откидываюсь назад, закрываю глаза. Сон, наконец, приходит ко мне, чего бы каждый из нас ни хотел, и мысли парят, как бывает перед тем, как засыпаешь, случайные обрывки и образы мелькают у меня в сознании. Откуда у нас взялись эти мусорные ДНК, которых нет у большинства людей? ДНК, которая гарантирует наше выживание?

Я снова открываю глаза.

— Почему одни люди имеют эти повторяющиеся участки ДНК, а другие нет? Единичные мутации не могли привести к этому. Такое впечатление… будто это было сделано… нарочно.

Он задумывается.

— Осуществить такое невозможно при помощи лучших на данный момент технологий разрезания и редактирования ДНК. Но даже если допустить, что кому-то это удалось, и даже если произведенные в зародышевых клетках изменения позволяли передавать их потомству, потребовались бы поколения для широкого распространения изменений среди населения. А если предположить, что такие изменения были внесены уже давно, то генетическая наука тех времен и мечтать не могла о подобном.

— Все эти разговоры на тему «почему» очень интересны, но разве цель обсуждения не в том, чтобы найти способ остановить заражение и смерть людей? Я вижу только, что обладающие иммунитетом и те, что умирают, не имеют этих последовательностей. Если, конечно, исходить из того, что увиденное мною в относительно небольших количествах характерно для всех. Получается, что мы могли бы предсказать, кто выживет, если заразится, но никому больше это не поможет. И вряд ли у меня получится добавить недостающий участок ДНК другому человеку, чтобы спасти его. Это не совсем то же самое, что я сделала когда-то со своими волосами, чтобы выпрямить их — просто внесла малюсенькое изменение в уже существовавший ген. Создавать же из ничего целые участки повторяющихся ДНК задача для меня непосильная. И у нас по-прежнему нет возможности определить, кто обладает иммунитетом.

— Для дальнейшего изучения различий тебе нужны объекты, еще не подвергшиеся воздействию болезни. И как только ты поймешь, обладают они иммунитетом или нет, то сможешь тщательнее сравнить невосприимчивых и восприимчивых.

— Нет.

— Нет? — Он удивлен, что я возражаю против очевидного следующего шага — того самого, до которого я додумалась чуть раньше сама, — но нет, нет и нет. Я не собираюсь экспериментировать на здоровых людях. Это неправильно. Кроме того, единственное, что мне сейчас нужно, это сон.

Я закрываю глаза и проваливаюсь в черноту.

9 КЕЛЛИ

К тому времени, когда я возвращаюсь домой, Шэй крепко спит. Она на диване, укрыта одеялом. Неужели уснула прямо во время разговора?

Ксандер все еще здесь, в кресле напротив. Взгляд у него такой же, какой иногда бывал у Септы и который, как я узнала, означает не мешать ни в коем случае. Он думает.

Потом в его глазах появляется уже знакомое рассеянное выражение, и я понимаю, что он перемещается куда-то мысленно, как это делают выжившие. Дом мог бы сгореть, а он бы даже не заметил.

10 ШЭЙ

Просыпаюсь среди ночи. Потягиваюсь. Усталость отступила, но не ушла, хотя я проспала, должно быть, часов десять. В голове колотится тупая боль.

Чай, вот что мне нужно.

Открываю дверь и вижу слабый свет в коридоре. Дверь в комнату Келли приоткрыта. Я заглядываю к ней.

— Не спишь? — спрашивает она.

— Ты тоже? Чая?

Она встает, и мы вместе идем ставить чайник.

— Я знаю, почему я не сплю: потому что проспала целый день. А как насчет тебя?

Она пожимает плечами.

— Не знаю. Странные сны.

— Странные, но не веселые.

— Точно. — Через ее ауру пробегает какая-то тень. Что такое?

Мы делаем чай, идем на диван. Что-то беспокоит меня, но неясно и смутно, что-то, имеющее отношение к Келли… что-то я должна была сделать…

И тут я вспоминаю: край света.

— Ты упоминала, что хочешь, чтобы я посмотрела, есть ли у тебя другие блоки.

— Да, — отвечает она, и это явно правда, но есть что-то еще. Что-то, что она держит при себе.

Я закрываю глаза — нет, это делать необязательно, но при моей усталости так кажется легче — и мысленно вхожу в сознание Келли.

Некоторые из блоков я уже убрала раньше. Там были те, которые не давали ей быть собой, и такие, что не позволяли нарушать определенные правила, например, ходить по территории общины. Разве кодировка на запрет покидать это место не должна быть такой же? Но никаких очевидных искусственных преград больше нет. Что еще это может быть?

Я осторожно просеиваю ее воспоминание о том, как она ходила на край света, как она это называет. Когда мы как-то ходили туда вместе, я видела через ее глаза, как мир исчезает, но не могу понять, почему так происходит. Я ищу тщательнее, но не могу обнаружить никаких психических барьеров. Если они есть, то так глубоко, что я не в состоянии отыскать их.

Я отпускаю ее, открываю глаза, качаю головой.

— Не могу ничего найти. Прости.

— Тогда, значит, я просто сумасшедшая.

— Нет! Разумеется, нет. То, что я не могу чего-то найти, не означает, что его там нет. Может, мы с тобой сходим туда, и я еще раз попробую поискать?

— Ладно, — отзывается она.

— Тебя еще что-то беспокоит?

— Нет. То есть не совсем.

— Не совсем?

Келли отводит глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом. Качает головой.

— Может, я смогу помочь, если ты мне расскажешь?

Она вздыхает.

— Ну, в общем… это Дженна.

Я вздрагиваю.

— Дженна? Что Дженна? А, это тот ночной кошмар — ты опять его видишь?

— Тот, в котором я горю? Нет.

— Что-то другое?

— Да. Она снилась мне несколько раз.

— Ты не просыпалась с криками.

— Кажется, я больше этого не делаю с тех пор, как узнала, кто я и кто она. Но это ужасно.

— Расскажи мне.

— Я как будто лечу по воздуху. Стоит ночь, но света достаточно, чтобы видеть, как будто небо не совсем темное, хоть солнца и нет. И там ты с моим братом, вы идете по острову. Он весь черный, обгоревший, словно после какой-нибудь катастрофы.

Я слушаю слова Келли, но они уносят меня к моим воспоминаниям: Шетленды. Опустевшая после пожаров земля.

— Потом я вижу что-то, похожее на сгоревший сарай, — продолжает Келли. — Внутри трещина, через которую я могу протиснуться. А потом я лечу вниз, все ниже и ниже, и это ужасно. — Она вздрагивает. — Там кругом скелеты с пустыми глазницами. Обычно на этом месте я просыпаюсь.

Волосы у меня на голове встают дыбом. Меня бьет озноб.

Келли поднимает глаза и смотрит на меня.

— Что случилось, Шэй?

— Это не сон, это реальность. Я была там.

— Не понимаю. Как может мне сниться то, чего я сама не видела? Почему?

Я качаю головой.

— Не знаю.

— Я сумасшедшая, в этом все дело, да? — Она говорит, запинаясь, словно силится посмотреть в лицо чему-то.

— Да нет же, нет!

— Ага. А все, что делается у меня в голове, это вполне себе нормальное, обычное дело.

— Послушай, ты же не выдумываешь что-то там, выдавая это за реальность. Ты откуда-то знаешь то, что на самом деле происходило с Дженной, словно у тебя ее воспоминания. Я не понимаю, как или почему, но это реально. Ты не сумасшедшая, ясно? — Я подталкиваю ее в плечо. — Ясно? — спрашиваю снова.

— Ясно. — Она посылает мне легкую улыбку.

— Прости, что в последнее время от меня было мало толку.

— Ничего, — говорит она, но на самом деле нехорошо, что тринадцатилетний подросток проводит так много времени в одиночестве — особенно когда она, судя по всему, является проводником мертвой девочки.

11 КЕЛЛИ

Шэй снова ложится спать, но я не могу уснуть. Дженна прячется в тени. Она знает, что я одна. Я много раз пыталась не подпускать ее близко, делала вид, что ее здесь нет, потому что если я признаю, что она действительно существует, не будет ли это доказательством того, что я не отличаю реально существующие вещи от тех, что живут только у меня в голове?

Но Шэй сказала, что я не сумасшедшая, что Дженна была на самом деле. Что то, чем она со мной поделилась, действительно произошло.

Если я не сумасшедшая, то что же тогда это значит?

Может быть, мне не стоит ждать, когда я усну, чтобы Дженна пришла ко мне во сне. Может быть, я могу сама установить с ней связь.

— Дженна?

Она счастлива, и это еще мягко сказано. Ее душа соединяется с моей в безграничной радости.

Я вижу так много всего. Она в восторге и показывает мне одно воспоминание за другим, пока мы не добираемся до дня, когда она впервые нашла маму в Ньюкасле. Я смотрю ее глазами, наслаждаюсь воспоминанием, любуюсь мамой. Чувствую нашу с Дженной общую радость оттого, что снова вижу ее.

Мне хочется уйти отсюда и отправиться к ней, к маме. Нужно только найти способ попасть за край.

Дженна полностью «за».

Но все то, что она мне показывает, из того времени, когда Дженна думала, что она — это я.

— Кем же была сама Дженна? — спрашиваю я ее, но в ответ — тишина. Она тихонько отступает и пропадает совсем.

12 ШЭЙ

На следующее утро — я еще не успеваю проснуться — приходит Ксандер.

— Ты чувствуешь себя лучше? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Физически — да.

— Мне жаль, что последние дни легли на тебя таким тяжким грузом.

Я с удивлением поворачиваюсь к нему.

— Я этого не знал и очень сожалею. Но ты же понимаешь, как это важно. Может быть, тебе удастся найти способ изменить течение болезни. У тебя, похоже, особый дар к целительству, которого нет у меня. Если бы ты научилась лечить эту болезнь, а потом научила этому других? Подумай, сколько жизней мы могли бы спасти.

— Дело, конечно, хорошее и цель благая. Просто я не уверена, что мы в состоянии что-то сделать.

— То, что проблема сложная, вовсе не означает, что ее не стоит пытаться решить. Решения часто скрыты, но могут появляться, когда ты меньше всего этого ждешь — обычно, когда делаешь или обдумываешь что-то другое.

Его слова возвращают меня к еще одной проблеме: Келли. Знаю, в разговоре на эту тему следует быть особенно осторожной, но, с другой стороны, он может знать что-то такое, что я смогу использовать, чтобы помочь ей.

— Кстати, о проблемах…

— Да?

— Келли. Ей снова снились кошмары.

— Хочешь, чтобы я попросил Септу…

— Нет! Что бы ты ни собирался предложить — нет. С ней все в порядке, она не бредит, ничего такого. Просто я беспокоюсь из-за того, что снится Келли.

— Это больше сфера Септы.

— Не уверена. Келли снится Дженна.

— Не понимаю ее одержимости этой девчонкой.

— Дело в другом. Ей снятся такие вещи, о которых она не может знать, то, что происходило с Дженной, когда я была там. Между ними словно существует какая-то связь, перепутавшая их воспоминания. Это очень странно и необъяснимо.

— Разве Дженна не умерла? Ты же говорила, что она погибла при взрыве бомбы?

— Да. По крайней мере, тогда я была в этом уверена. А если ошиблась, Дженна несомненно пришла бы ко мне. Если бы существовал какой-то способ связаться со мной, она бы связалась. А она не связалась.

Ксандер глубоко задумывается, и я не вмешиваюсь в его мысли. Наконец он качает головой и снова смотрит на меня вполне осмысленным взглядом.

— Предположим на минуту, что ты ошиблась, и Дженна выжила. Как она могла связаться с Келли? Только выжившие могут видеть и слышать Дженну, и если бы она была здесь, мы бы тоже ее увидели.

— Это правда.

— Поэтому если Дженна, какой она была, не может находиться здесь и больше нигде не могла установить связь с Келли, значит, она, должно быть, существует где-то еще и как что-то еще. Что она такое? Где она? Почему одна только Келли чувствует ее?

— Не знаю. Они не могли находиться одновременно в одном и том же месте, и тем не менее это случилось.

— Если так, то это за пределами нашего понимания законов физики: два человека — или один человек и некая сущность — тесно взаимосвязаны друг с другом. На расстоянии. Сверхъестественное действие на расстоянии?

Я даже вздрагиваю от неожиданности: он цитирует критическое замечание Эйнштейна, высказанное в адрес положения теории квантовой физики, согласно которому взаимозависимые квантовые частицы влияют одна на другую, независимо от разделяющего их расстояния. Эйнштейн считал, что «квантовая запутанность» нарушает правила относительности. У меня голова идет кругом.

— Ты правда думаешь, что здесь имеет место воздействие?

— Нет. Просто указываю, что предполагаемая невозможность чего-либо часто объясняется, если глубже вникнуть в правила. — Он наклоняет голову к плечу. — Как насчет психологического объяснения? Если связь есть, не может ли она быть, скорее, между тобой и Келли? Это ведь у тебя воспоминания Дженны. Возможно, ты проецируешь их на Келли.

Об этом я не думала. Но теперь, подумав, качаю головой.

— Нет, не может быть. Келли кошмары про Дженну снились еще до того, как я появилась тут.

— Гм. Верно. Должно быть какое-то другое объяснение. Впрочем, в данную минуту предположений у меня нет.

— Не отбрасывай проблему только потому, что она трудная. Решение где-то есть, и, возможно, ты увидишь его, когда меньше всего будешь этого ожидать.

Он улыбается, что я повторяю ему его же слова.

— Я еще подумаю, — говорит он, и я знаю, что так и будет: Ксандер заинтригован вопросом, ответа на который не знает. — Но прежде, чем уйти, я хочу кое-что тебе сказать.

— Что же?

— Приготовь свободную комнату: скоро прибудет гость.

13 КЕЛЛИ

Я не нахожу себе места. Хотя погребальные костры наконец догорели, дым от них все еще висит в воздухе и отравляет все вокруг. Мне надо уйти из общины, и есть только одно место, куда я могу отправиться.

Ноги знают дорогу, и я спешу, пока наконец не сажусь возле края, заставляя себя увидеть то, что находится за ним. Дженна вновь подкрадывается ко мне все ближе и ближе.

Ее я тоже не вижу, это просто нечто или некто, кого я могу чувствовать, не видя. Как мир за этой границей: я не могу его видеть, но знаю, что он есть.

Если я могу общаться с Дженной, значит, должен быть способ преодолеть этот барьер.

Дженна вновь показывает мне свое воспоминание: мамино лицо. И слезы текут у меня по щекам.

Я вытягиваю руки. А вдруг мама прямо там, в этой пустоте? Могу ли я шагнуть вперед и обнять ее? Почувствовать, как ее руки обнимают меня?

Нет. Но я не знаю почему.

Где-то в отдалении слышен какой-то слабый звук в небе — вертолет? Мне показалось, я слышала, как он улетел несколько часов назад. Сижу, прислушиваюсь, и он приближается, но я вижу его в небе, только когда он пересекает невидимую границу.

Приземляясь, вертолет поднимает в воздух пыль. Жаль, он не может развеять туман у меня в голове.

14 ШЭЙ

«Шэй, твой гость скоро прибудет. Приходи на верхнее поле. Мы приземляемся».

Я беспокойно хмурюсь. Я уже спрашивала Ксандера, кто это, и пытаюсь снова. Но он не отвечает и, довольный собой, устраняется.

Выхожу из дома как раз в тот момент, когда Келли возвращается с прогулки.

— Куда идешь? — спрашивает она.

— На взлетно-посадочное поле. Ксандер говорит, что привез гостя.

— Можно и мне с тобой?

— Я не знаю ни кто это, ни хорошо это или плохо.

— Я пойду, — говорит Келли, и легкая рябь в ее ауре показывает, что она должна пойти и присмотреть за мной. И хотя все должно быть наоборот, я рада, что буду не одна.

Мы вместе направляемся на верхнее поле. Вертолет уже приземлился, лопасти вертятся и вертятся, шевеля листву на деревьях и высокую траву.

Кого он привез?

Если бы я могла сделать так, чтобы мое желание исполнилось, это был бы Кай. Моя тоска по нему вдруг становится такой сильной, что подкашиваются ноги.

Но я не могу быть с ним, ведь так? Одного моего желания недостаточно, чтобы это оказалось правдой.

Я хочу знать, и в то же время не хочу. Пока не увижу, что это не он, всегда есть пусть маленький шанс, что мое заветное желание осуществилось.

Но я заставляю себя протянуть свой разум к вертолету и посмотреть, не почувствую ли там знакомую энергию Кая.

Нет. Разочарование накрывает меня с головой. Я ведь знала, что это маловероятно, и не должна так расстраиваться.

И все же это показывает, что я по-прежнему живая. Что еще не забыла, что такое надежда. По крайней мере, не совсем забыла.

Тогда кто же это может быть? Я снова проникаю разумом в вертолет. Кто бы это ни был, я отмечаю смесь сильных эмоций — страха и гнева. Ксандер старается приглушить их, но встречает достойный отпор. Гость? Не думаю. Кто бы это ни был, он не желает находиться здесь.

Дверца вертолета распахивается, появляется Ксандер. Он то ли помогает выйти, то ли тащит за собой кого-то еще. Девушку, блондинку. Берет ее за руку и смеется. Она в ответ дерзит, это видно даже отсюда.

Я смотрю на нее и не верю своим глазам. Это же…

Да нет, этого не может быть.

Я испуганна и зла, но в то же время сердце мое наполняется тоской. Не знаю, то ли бежать к ним, то ли от них.

Смотрю внимательнее. Это действительно она. Иона.

— Кто это? — спрашивает Келли, про которую я забыла.

Иона смотрит на меня, потом еще раз — в точности как я только что. Ксандер отпускает ее руку.

— Шэй? Шэй! — взвизгивает Иона и бежит ко мне, а я бегу к ней, и вот мы уже обнимаемся, и так много самых разных эмоций захлестывают меня, что я не могу вымолвить ни слова.

Как она очутилась здесь? Зачем?

Ксандер привез ее в качестве подопытного кролика, ведь так? Я в ярости и в то же время напугана до смерти. Как же он может вот так играть ее жизнью. Заразится ли она?

Иона немножко отстраняется и тоже смотрит на меня настороженно.

Потому что я выжившая, поэтому? Меня пронзает боль.

— Что бы ты там ни слышала, я не заразная. Выжившие не являются переносчиками, — говорю я. — Ты ведь веришь мне, правда?

— Да, да, конечно, верю, — отзывается Иона, всматриваясь в мое лицо. — Это по-прежнему ты, как бы там ни изменилась. Так ведь, Шэй?

— Да. Я — это по-прежнему я. Но эпидемия была здесь, и тебе не следует тут находиться. Это небезопасно.

— Скажи это мистеру Самодовольство.

— Что произошло?

Ксандер уже подошел и стоит позади нее.

— Я привез ее в гости. Думал, вы будете счастливы увидеться?

— Отвези ее домой, Ксандер. Немедленно.

— Нет.

«Ты подонок».

«Меня называли и похуже».

Лопасти вертолета по-прежнему вращаются, поднимая ветер. Кто-то из тех, у кого иммунитет, идет к вертолету заглушить двигатель вместо Ксандера. Если бы я умела управлять этой чертовой штукой, я бы сбила с ног их обоих — его и Ксандера — и убежала с Келли и Ионой.

Я все еще чувствую привкус дыма в горле от погребальных костров. Меньшее, что мы можем сделать, это увести Иону в наш домик — туда, где не было больных.

— Идем, спрячем тебя в помещении, — говорю я Ионе. — Дыши через рукав или какой-нибудь платок.

— А это поможет?

— Не знаю.

Мы с Келли быстро ведем ее к нам домой. Заходим внутрь, запираемся, и я бегу закрывать все окна. Я так боюсь за Иону, что не в состоянии думать.

Но потом она останавливает меня и берет за руку.

— Шэй, я ужасно сожалею о твоей маме, — говорит она, и я ударяюсь в слезы.

15 КЕЛЛИ

— Давай-ка посмотрим, правильно ли я поняла, — говорит Иона. — Это место, в котором мы сейчас находимся и которое вы называете общиной, — часть Мультиверсума. А ты Келли, сестра Кая? Та самая, которую они с Шэй искали?

— Да.

— Ух ты. А мистер Самодовольство, также известный как Ксандер, предводитель Мультиверсума. И он не только твой отец, но и отец Шэй. И она сейчас побежала, чтобы переговорить с ним по поводу того, что он привез меня сюда. — Иона качает головой. — Это и в самом деле правда?

Я киваю.

— А где Кай?

— Я не знаю. Шэй тоже не знает. — Мне не по себе от всех этих вопросов, и я не знаю, что она еще спросит, поэтому спрашиваю сама: — А ты откуда? И как очутилась здесь?

— Наша семейная ферма и еще несколько соседних забаррикадировались с начала эпидемии, и нам удалось ее избежать. Я работала в поле с братьями. Мы услышали звук вертолета — он приземлился наполовину на нашем огороде, спасибо большое. Мама будет вне себя. — Она хмурится, лишь теперь осознав, как тяжело будет матери пережить ее исчезновение.

— В общем, мой брат побежал за ружьем и вдруг упал. Второй брат тоже. Такое впечатление, будто они просто вырубились: бац, и все.

— Они… живы?

— Мистер Самодовольство сказал, что просто усыпил их, и что они проснутся через несколько часов.

— А что было потом?

— Пригласил меня покататься. И я почему-то не могла сказать «нет», не могла не подчиниться и не сесть в вертолет.

— Он такой.

— Хм. Но он не сказал мне, зачем вообще приехал, куда мы направляемся, и хотя я и не могла ничего с этим поделать, но зла была просто по-страшному.

— Поверь мне, я знаю, каково это.

— А потом мы приземлились здесь, и я увидела Шэй. Но я до сих пор не понимаю, зачем я здесь. Шэй явно тоже не знала ничего о моем приезде.

Я смотрю на нее, на эту Иону. «Моя лучшая подруга», — так представила ее Шэй, прежде чем побежала к Ксандеру потребовать объяснений. И я почувствовала что-то вроде ревности, когда Шэй сказала, что это ее лучшая подруга, как будто она собирается занять мое место рядом с сестрой. Но зачем Ксандер привез ее, если она может заболеть?

Потом я вспоминаю его подслушанный разговор с Септой. Она была расстроена, но он сказал, что они должны продолжать поиски истины — что-то вроде этого. Но что это значит?

— Не знаю, — отвечаю я. — Может, Шэй знает. Или Ксандер скажет ей.

16 ШЭЙ

— Как ты мог привезти ее сюда? — Я так зла, что, не задумываясь, бью его кулаком в грудь.

— Тебе требовался объект для исследования, который не был подвержен эпидемии. Я привез его тебе.

— И ты совершенно случайно выбрал мою лучшую подругу?

— Шэй, это практичное, очевидное решение. Сейчас в Шотландии очень мало осталось людей, которые не обладают иммунитетом, но еще живы, а эта группа была не слишком далеко.

— Как ты вообще узнал про Иону?

— Из твоего компьютера — на Шетлендах. Я видел ваше с Ионой общение и ее блог.

— Так это по твоей вине она оказалась в опасности! Значит ли это, что ты отправил людей домой к другу Ионы? Тому, пойти к которому Кай собирался?

— Да, но он так и не появился.

— Зачем ты пытался найти его? Вряд ли для того, чтобы наладить отношения.

— Нет, но мы искали тебя, и он казался лучшим связующим звеном. Мы тогда не знали, что ты попала к военным. Таким же образом мы помогли Фрейе убежать от властей в Лондоне, но она исчезла с Каем до того, как нам удалось с ней связаться.

Я качаю головой, отгоняя вопросы и свое желание знать то, что не имеет значения сейчас, когда важно только одно: Иона.

— Как ты мог привезти сюда Иону? Эпидемия была здесь всего день назад. Она может заразиться. Как ты можешь вот так легко, походя рисковать чьей-то жизнью?

Да не просто чьей-то, а жизнью моей лучшей подруги.

— Не трать время попусту.

— Что?

— В случае, если она заболеет, не трать время попусту. Это твой шанс исследовать здорового человека и посмотреть, что произойдет, если она заболеет.

Пальцы сжимаются в кулак, и я, еще не подумав, что делаю, замахиваюсь, но он легко перехватывает мою руку и смеется. Потом, посерьезнев, предупреждает:

— Не испытывай судьбу, Шэй.

Я смотрю на него в изумлении. Он мой отец и вот так поступает? Ранит не только то, что он сделал, но что он сделал это со мной и с той, кого я люблю.

Я резко разворачиваюсь и бегу прочь.

17 КЕЛЛИ

Шэй буквально влетает в дом. Глаза безумные.

— Что случилось?

— Он… я… я не могу…

— Сядь, — приказывает Иона. — Отдышись. Потом объяснишь.

Шэй кивает и садится напротив нас. Успокаивает дыхание, но в глазах застыли ужас и боль.

— Прости, Иона, это я виновата, что ты оказалась втянутой в это.

— Нет, не ты. Виноват мистер Самодовольство. Что он задумал?

Шэй криво улыбается.

— Подходящее прозвище, кстати, хотя, возможно, точнее было бы сказать, что он считает себя богом.

— Итак, что же наш чокнутый полубог задумал?

— Пытается найти способ лечения этой инфекции.

— На это трудно что-либо возразить.

— Ты подопытная.

— А вот это уже не слишком хорошо.

Шэй принимается объяснять, как все, кто жил здесь, заболели, и она пыталась спасти их. Как проникала внутрь человека и забирала его боль. Какие отличия увидела в ДНК выживших.

— Ух ты. Серьезно? Можешь видеть все, что происходит внутри человека, даже его ДНК?

— Да. И у выживших есть дополнительные секции ДНК, которых нет у всех остальных.

— А у меня есть?

— Не знаю. Могу проверить. Но только один из пятидесяти тысяч заболевших выживает. — На лице Шэй написано неподдельное страдание.

— Я все равно не понимаю, зачем он притащил меня сюда.

— Примерно один из двадцати обладает иммунитетом. Если у тебя иммунитета нет, я могу посмотреть, как ты будешь меняться с начала болезни и в процессе, проверить, есть ли способ повлиять на происходящее, направить его в сторону выживания. До сих пор мне это не удавалось, потому что я имела дело только с теми, кто уже заболел.

— Значит, он действительно хочет, чтоб я заразилась? Чокнутый полубог — это еще слишком мягко сказано. — Она припечатывает его такими эпитетами, которых я, пожалуй, никогда раньше и не слышала. Слушая объяснения Шэй, я начинаю понимать кое-что из того, чего не понимала раньше. И вспоминать то, что слышала. Душа моя наполняется ужасом.

— Шэй? Джамар сказал мне кое-что, когда заболел.

— Что?

— Он сказал, что на ферме больных не было. Что им велели идти назад, и по дороге сюда они встретили каких-то людей. И он думал, что от них-то они и заразились.

— Что?

— Кто такой Джамар? — спрашивает Иона.

— Человек десять из общины жили на дальней ферме, когда сюда добралась эпидемия, — объясняю я. — Ксандер сказал, что они уже были больны и пришли домой умирать. Но Джамар рассказал совсем другое.

— Ксандер намеренно привел их сюда? То есть… я тогда тоже засомневалась, но он убедил меня — и Септу, — что это не так. Он солгал, и мы ему поверили.

— Ваш Ксандер — не чокнутый полубог, а самый настоящий маньяк-убийца, — говорит Иона и добавляет еще пару ласковых. — Хотя, возможно, я окажусь выжившей, и ему не повезет? — добавляет она.

— Может быть. Или выяснится, что у тебя иммунитет.

— Один шанс из двадцати: не слишком обнадеживающе. Хотя, если бы у меня был один шанс из двадцати выиграть в лотерею, я бы подумала, что дело того стоит. Чего не скажешь про один на пятьдесят тысяч.

— Я не знаю, как определить, обладает человек иммунитетом или нет. Но ты хочешь знать, можешь ли выжить, если заболеешь? Хотя я не должна делать ничего из того, чего он от меня хочет. Мы можем сегодня просто заняться чем-нибудь по своему желанию, а завтра посмотрим.

— Велик соблазн показать ему кукиш, но если окажется, что у меня нет иммунитета, сможешь сделать что-нибудь, если я заболею?

— Может быть, не знаю. До сих пор мне не удавалось. — Шэй роняет голову на руки.

— Бьюсь об заклад, что если способ есть, ты его найдешь, — говорю я.

Шэй поднимает глаза, улыбается краешком рта, но улыбка тут же гаснет.

— Спасибо, Келли. Но пока я только и делала, что терпела неудачу. — Она поворачивается к Ионе. — Ну, хочешь знать, не можешь ли ты быть выжившей?

18 ШЭЙ

Иона нервничает, а напугать ее не так-то просто.

— Что ты должна делать? Это больно?

— Нет. Мне надо просто соединиться с твоим разумом, посмотреть на твою ДНК и все остальное, что смогу найти. Если, основываясь на этом, я увижу, что ты можешь быть выжившей, то сравню твой ДНК с ДНК Келли. Ты ведь не против, Келли?

— Конечно, нет.

— Итак, мы трое составляем идеальную подопытную группу: одна с иммунитетом, одна выжившая и я, неизвестная величина, — говорит Иона. — А что именно ты имела в виду, когда сказала, что должна соединиться с моим разумом? Это вроде того, что делают вулканцы[2]?

— Не знаю, возможно. Тебе лучше спросить у Спока.

— Это совсем не страшно, правда, — уверяет Келли. — Ксандер уже проделывал это с тобой, чтобы заставить сесть в вертолет. Было же не больно, верно?

— Хочешь сказать, что тоже можешь заставить меня что-то делать против моей воли?

— Могу. Но не буду.

— Ладно. Действуй. Но ты перестанешь, если я попрошу?

— Конечно.

Иона садится прямо, как палка.

— Может, попробуешь немного расслабиться? Просто откинься назад, закрой глаза, устройся поудобнее — это может занять некоторое время. Не забывай дышать. — Я обращаюсь не только к ней, но и к себе тоже. Как бы близки мы ни были раньше, сейчас мы станем еще ближе. Будет ли ей, как и Каю, неприятно из-за того, что я могу это делать?

Я проникаю в ее сознание.

«Привет».

Она вздрагивает.

— Шэй? — говорит Иона вслух. Нет, я не слышу ее — когда я вот так простираю свой разум вовне, физическое ощущение себя и того, что вокруг, исчезает, — но я вижу все изнутри.

«Ты можешь говорить вслух, если хочешь, но также можешь говорить мысленно, я тебя все равно услышу».

«Шэй, это так необычно».

«Да. Прости. Я сейчас и есть Госпожа Необычность». Я открываю ей мои чувства, чтобы она знала, что не только я могу видеть ее.

Она берет мою руку, сжимает. И вновь я не ощущаю этого физически, а только через ее сознание.

«Если ты сейчас держишь мою руку, я этою не чувствую. Я только у тебя в голове, а не в своем теле».

«Ну и ну. Извини. Продолжай».

Оставив лишь легкий контакт с ее сознанием на случай, если она попросит остановиться, я проникаю дальше, глубже: кровь, клетки, частицы, волны. Кружу внутри нее, медлю, не хочу смотреть более внимательно, потому что боюсь того, что узнаю. Но ведь именно за этим я здесь?

Заставляю себя сосредоточиться на ДНК и тех повторяющихся последовательностях мусорных ДНК, которые есть у меня и у Септы и которых нет у Ионы. Шансы были ничтожны, но я все равно надеялась. Если мы правы насчет того, как это работает, тогда в случае, если Иона заболеет, она не выживет. Есть ли вероятность, что она не подверглась инфекции, приехав сюда, когда другие умерли совсем недавно? Могло ли это миновать ее?

Но остается еще надежда, что она относится к тем пяти процентам, которые обладают иммунитетом.

Я изучаю более внимательно каждую ниточку ее ДНК, каждый ген, каждый протеин. Соединяюсь еще и с Келли, чтобы посмотреть, нет ли у нее какого-то отличия, которое я пропустила.

Может быть — всего лишь может быть, — в структуре некоторых ДНК есть что-то, что отличает ее от Келли? В способе соединения или еще в чем-то? Но я не уверена.

В конце концов, я понимаю, что дольше откладывать нельзя. Я выхожу, открываю глаза. Встречаю ее взгляд.

— Говори прямо, — просит она.

— Ладно, если мы правы насчет того, как все это происходит, то, судя по твоей ДНК, ты не выживешь, если заболеешь. Остается только надеяться, что у тебя иммунитет.

19 КЕЛЛИ

Мы находим немного попкорна и отправляем Анну на кухню — приготовить вредное для здоровья угощенье. Собираемся не спать всю ночь. Потому что, как сказала Иона, если это ее последняя ночь, то она намерена как следует повеселиться.

— Ты уверена, что нет никакой выпивки? — спрашивает Иона.

— Извини, — отвечает Шэй, — в Мультиверсуме «сухой» закон. Но я могу сделать кое-что другое: могу повысить твой уровень серотонина. Ты почувствуешь себя на седьмом небе.

— Прибереги это для того времени, когда я заболею.

— Не когда, а если.

— Думаю, у Септы есть вино, — говорю я.

— Правда? — удивляется Шэй. — Может, стоит ее пригласить?

— Кто такая Септа? — спрашивает Иона.

— Она была… то есть, наверное, по-прежнему остается старостой этой ветви общины, — поясняет Шэй. — В отсутствие Ксандера остается за главную. Но в последнее время они не очень ладят.

— Похоже, это веская причина пригласить ее, — говорит Иона.

— Келли? Ты не против?

— Нет, — после некоторых колебаний отвечаю я, хотя мне это не по душе. — Но можно ли тебе пить вино, Шэй? Разве твое сознание не должно оставаться ясным на случай, если придется что-то делать?

— Ерунда. Я могу вывести алкоголь из организма за секунду, если возникнет такая необходимость.

— И никакого похмелья? — спрашивает Иона.

— Ни малейшего.

— Ладно, давайте пригласим ее!

Глаза у Шэй меняются, взгляд как будто уходит в никуда, и Иона удивленно смотрит на нее: никогда раньше она такого не видела.

— Что это с ней? — спрашивает она.

— Так бывает, когда Шэй связывается с кем-то мысленно, чтобы поговорить.

— Ух ты.

Глаза у Шэй снова проясняются. Она хмурится.

— Септа не отвечает. Может, стоит пойти посмотреть? Она была сама не своя с тех пор, как… в общем, после всех этих смертей. — Она виновато смотрит на Иону.

— Я схожу, — предлагаю я.

— Ты уверена, Келли?

— Да.

— Буду на связи, если понадоблюсь, хорошо?

Я киваю, открываю дверь и выхожу на улицу. Уже стемнело. Если Иона заразилась, то пройдет еще несколько часов, прежде чем болезнь проявится — обычно около суток ведь так говорила Шэй? Уверена, им хочется поговорить наедине, без меня, и я отправляюсь к дому Септы окружным путем. Ощущаю следы присутствия Шэй у себя в голове; она слушает на случай, если мне понадобится помощь. В отличие от того, как это делала Септа, ее присутствие успокаивает.

В окошке спальни Септы виднеется слабый, мерцающий свет. Я стучу, но она не отвечает, и в конце концов открываю дверь и заглядываю внутрь. В передней никого. Я вхожу и заглядываю в маленькую кухню — пусто.

Дверь спальни открыта. Никогда раньше такого не было, Септа всегда держала ее закрытой. Любопытно. Она бы наверняка заметила, что я здесь, если бы была дома.

Я заглядываю в спальню и, вздрогнув от неожиданности, отступаю назад. Септа сидит на кровати, скрестив ноги, и не шевелится.

Присматриваюсь: глаза широко открыты, взгляд отсутствующий. Она общается с кем-то и меня не видит и не чувствует.

Ее комната выглядит роскошнее, чем другие спальни, которые я видела в общине, где все просто и функционально. Кровать больше и задрапирована красивым кружевным балдахином от самого потолка. Окно открыто, и ткань слегка шевелится от легкого ветерка, едва не касаясь горящей свечи на прикроватной тумбочке. Я вхожу на цыпочках и задуваю свечу; надеюсь, она решит, что ее погасил ветер, и мне не придется объяснять, зачем я крадусь по ее комнате.

Вернувшись на кухню, я открываю холодильник: внутри бутылка вина. «Совиньон блан» написано на этикетке. Интересно, оно хорошее? Есть тут и другие вина, хотя не так много, как я видела однажды, когда приносила Септе ланч. Я тороплюсь, боясь, что она может меня услышать. Беру бутылку из холодильника и заменяю ее бутылкой из ящика, после чего, крадучись, покидаю дом Септы. Сердце колотится.

Шэй, должно быть, замечает что-то. «Все в порядке, Келли?» — мысленно спрашивает она.

«Да. Я взяла бутылку вина и уже возвращаюсь».

20 ШЭЙ

— А, слабачка, — говорит Иона и, подмигнув, кивает в сторону Келли, которая крепко спит в кресле после полстакана вина, которое мы позволили ей выпить.

Мы сидим на диване, держась за руки в темной комнате. В окно светит луна.

— Ну, каково это, иметь младшую сестричку? — спрашивает подруга.

— Необычно. Всю жизнь мы с мамой были только вдвоем: она и я. — Боль снова сдавливает грудь, в горле встает ком, и проходит несколько мгновений, прежде чем я снова могу говорить. Иона понимает и ждет. Мы с ней словно единое целое и, хотя сейчас и не соединены мысленно, понимаем друг друга без слов. Так здорово ее видеть, говорить с ней. Но вдруг…

Нет. Я твердо и решительно отгоняю мысль о том, что может случиться с ней здесь. Мы договорились: эта ночь для нас. Никакого Ксандера, никакой эпидемии, только мы.

— Расскажи мне о Кае, — просит Иона. — Что между вами произошло?

— Он сделал все, чтобы найти меня. А когда нашел… ну, в общем… я повела себя как дура. Не поверила некоторым вещам, которые он говорил мне о Ксандере, а он не поверил кое-чему, что я сказала о его сестре. Я решила поехать с Ксандером и найти Келли, и вот я здесь.

— А Кай не поехал с тобой? Почему?

— Это долгая история, но, прежде всего, он не верил, что Келли еще жива. А я не могла сказать ему, почему уезжаю, — он не стал бы меня слушать.

— Похоже, упрямый.

— Да, и вспыльчивый. Но в этом случае я его не виню. Я не сказала ему, что Ксандер мой отец, вот он и обиделся. И оказался прав: нужно было рассказать. — Я тяжело вздыхаю. — Но как бы то ни было, я все еще надеюсь. Попросила его… подругу передать ему, почему уезжаю. Надеюсь, она это сделала.

— Ага. За надежду, — говорит Иона, и мы с ней чокаемся стаканами.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, потому что не могу удержаться.

— Счастлива быть с тобой, напугана и зла на чокнутого полубога-маньяка, которого ты называешь папой.

— Я никогда его так не называю!

— Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Я спрашивала, как ты чувствуешь себя в физическом смысле.

Она пожимает плечами, не отвечает, и в душу мне заползает холодный липкий страх.

— Скажи, — настаиваю я.

— Ну, немножко голова побаливает, наверное, от вина.

Ее аура светится в темноте, и в ней я замечаю тени; пока еще слабые, но они уже начинают темнеть и расширяться. У нее болит голова, да, но это еще не всё.

— Внутри немного болит, да?

— Ну вроде. — Она вздыхает, опускает глаза. — Да ерунда. Можно не обращать внимания.

Она пытается притвориться, что ничего нет, но что если я могу помочь?

— Давай я проверю тебя изнутри.

Она вздыхает, ставит стакан на стол.

— Похоже, вечеринка закончилась. — Наши глаза встречаются. В ее ауре страх, но она пытается не показать его. — Что бы ни случилось, я рада, что снова увидела тебя.

— Я тоже. — Но лучше бы ты не приезжала. Боль, которую она будет испытывать, подавляет меня. Даже с теми, кого я знала всего ничего, было тяжело, каково же будет с Ионой?

Я должна бороться, чтобы сохранять надежду. Без нее меня ждет неудача, как уже бывало не раз. Но как?

В глазах Ионы отражается страх, который она старается скрыть. Я могу притвориться ради подруги и, может быть, кто знает, надежда станет реальностью.

— Прорвемся, я уверена. Вместе у нас получится. Хорошо?

— Да! А теперь делай, что должна. Дай знать, если я могу помочь.

— Ложись поудобнее. — Я встаю, и Иона кладет ноги на диван. Я подкладываю подушку ей под голову, она слегка морщится. Я сажусь на пол рядом с ней. Она обнимает меня одной рукой.

— Ладно, я готова.

Я мысленно проникаю внутрь нее и, несмотря на то, что знаю, чего ожидать, все равно вздрагиваю: началось.

21 КЕЛЛИ

Я путешествую по давним воспоминаниям: Рождество. Кай поднимает меня, чтобы я повесила ангела на верхушку елки. Поездка на море с ним и с мамой… день, когда он подарил мне подвеску-дельфина.

Это так приятно, так чудесно, что до меня не сразу доходит: это не я хотела увидеть все это, а Дженна.

Я отделяю ее желания от своих.

Дженна, почему ты со мной?

Она не знает почему, но знает что-то такое, что не хочет мне рассказывать.

Пожалуйста, я должна понять.

Она колеблется. Понимает, зачем мне надо знать, но боится.

Мы можем сделать это вместе, — думаю/ет я/она.

Все смещается и меняется: мы с Шэй? И с Чемберленом. Шэй плачет, Дженна там. Они на кровати, обнимают друг друга.

Кто-то кричит: «Уходите из дома!» в голове Дженны/моей. В голове Шэй тоже. Мы говорим Шэй, что Кай там, он идет.

Шэй встает, хватает на руки Чемберлена, выбегает из дома.

Видит бегущего к ней Кая.

И… что там падает с неба?

Я/Дженна накрываю/ет собой Шэй и Чемберлена за секунду до того, как взрывается бомба.

СВЕТ… ЗВУК… БОЛЬ

Крик бьется эхом в ушах, но уже не в воспоминании/сне.

Сердце колотится как сумасшедшее. Я открываю глаза и не сразу понимаю, кто кричит. Я сама? Но затем комната принимает свои обычные очертания.

Шэй сидит на полу рядом с Ионой.

Кричит Иона. И кричит от боли.

22 ШЭЙ

Я заслоняю Иону от боли, как могу, не теряя при этом концентрации внутри нее. Ее агония удваивается во мне: к действительной боли прибавляется боль оттого, что это ей больно.

И на этот раз я вижу, как все происходит — с самого начала.

Что бы ни вызывало болезнь — возможно, это некое темное свечение, остающееся от заболевших? — оно действует как катализатор, порождая повторяющиеся отрезки мусорных ДНК внутри нее: гены, которые в нормальном состоянии неактивны, включаются в работу и воспроизводятся снова и снова, пока клетка не наполняется копиями РНК. В то же время они преобразуются для производства нового протеина — того самого, который я уже находила раньше в умирающих клетках. Производящий протеин механизм инфицированной клетки берет верх, работает все быстрее и быстрее, и это напоминает каскад: несколько капель становятся водопадом. Процесс распространяется на весь организм, и ее клетки начинают умирать.

Но как это остановить? Я не могу. Еще одна неудача — и ее результат ужасен.

Я остаюсь в голове Ионы — иначе и быть не может — и намерена сделать все, что в моих силах. Знать бы только, что.

«Ты говорила, что можешь как-то помочь, так помоги!» — говорит она.

«Но я не знаю как».

Спазм мучительной боли сжимает ей внутренности, и я смягчаю его как могу. Боль немного ослабевает. «Подумай, что ты делала? Ты заболела. Как ты остановила болезнь в себе?»

«Я ничего не делала. Все произошло само собой».

Очередной спазм скручивает Иону, и на какое-то время мысли сворачиваются, потом снова возвращаются.

А я не могу забрать ее боль. Мне хочется убежать, спрятаться, остановиться. Но дело не только в физической боли. Я вспоминаю, как умирала мама, как я пыталась помочь ей, показать, как делить боль на части и прятать. У меня это получилось. Она не смогла.

Может, в этом что-то есть?

Еще одна волна боли накрывает Иону. Бесценные секунды потеряны.

«Иона, послушай меня. Мысленно посмотри на то, что я тебе покажу. Спрячь боль: убери ее в ящик и закрой его».

Я показываю ей, что имею в виду, и она визуализирует, стараясь делать, как я сказала.

«В ящик не помещается». Иона плачет.

«Значит, возьми что-то побольше: целый дом».

Еще один спазм. Я не знаю, как долго она это выдержит.

Я должна цепляться за надежду. Думай, Шэй. Я заболела, в точности как Иона, и этот неконтролируемый процесс, должно быть, происходил и во мне, как сейчас в Ионе. Почему же у меня он остановился? Если из-за тех дополнительных ДНК, которые есть у меня, то какова их функция?

Может быть, дело не только в том, чтобы спрятать боль, а еще и в том, чтобы было куда ее спрятать — не просто визуализация комнаты или здания, но реальное место.

Та темная тень — буфер или что-то там еще — внутри меня. Та, которую я ощущаю? Не в ней ли дело? Не для его ли кодировки нужна моя дополнительная ДНК?

Я не могу изменить ДНК Ионы, не могу передать ей свою, не могу создать ДНК из ничего внутри подруги.

Надо заглянуть в себя, присмотреться, выяснить, что могло возникнуть во мне самой.

«Иона? Ты сейчас немножко побудешь одна. Люблю тебя».

Я отпускаю Иону и заглядываю глубоко внутрь себя. Дальше, глубже того, куда я заходила раньше. Силюсь увидеть все яснее, но это попытка рассмотреть то, что нельзя увидеть.

Может быть, как в случае с аурой: видишь только тогда, когда не смотришь?

И теперь все становится яснее. Глубоко внутри меня некий темный щит. Это тот ящик, дом или любой другой физический символ, который прячет боль. И это то, что нужно Ионе.

Если у Ионы не получится создать свой, могу ли я поделиться? В отличие от обычных вещей, он, похоже, не имеет таких физических характеристик, как размер и величина, как у обычных вещей; это одновременно ничто и все. Крошечное и громадное.

Я могу попробовать направить его на Иону. Так же, как использовала частицы в качестве волн. Пусть волны темного исцеления идут от меня к Ионе.

Только бы не опоздать. Я возвращаюсь к Ионе и нахожу внутри нее едва дрожащую искру, слабый шепот мысли. И все же она еще жива. Едва-едва, но жива.

Я чувствую присутствие Септы и Беатрис, все слились воедино, даже Ксандер. Вместе они помогают мне направить темную волну на Иону.

Я побуждаю ее саму присоединиться к нам, бороться, спрятать боль там, где она никогда больше не причинит ей вреда.

И внезапно, разом, ее боль уходит.

23 КЕЛЛИ

Нет ничего хуже, чем ждать, наблюдать и не иметь возможности что-нибудь сделать.

Надеюсь, я поступила правильно, приведя Септу на помощь Шэй.

Они обе внезапно обмякают. Шэй плачет, словно у нее разрывается сердце. Иона лежит, неподвижная и бледная, на диване перед ними.

О, нет, нет…

Я беру Шэй за руку.

— Ты сделала все, что могла.

Она вскидывает глаза, качает головой.

— Иона жива. Просто спит. Она выжила.

Септа подтягивается и садится чуть прямее. Лицо у нее такое же бледное, как и у Шэй.

— И это хорошо. Хочу поговорить с ней. Она выпила мое любимое вино.

24 ШЭЙ

Смотрю на спящую Иону. Келли говорит, мне тоже надо поспать, и я знаю, что она права, но я боюсь, что, если оставлю Иону, с ней что-нибудь случится: она умрет, или когда я проснусь, то обнаружу, что все это плод моего воспаленного воображения, и она на самом деле умерла.

Поэтому я смотрю на нее и думаю.

Если бы Иона не вернула меня в то время, когда я болела, к тому, как я прятала боль и убирала ее подальше, не думаю, что смогла бы найти решение. Она помогла спасти собственную жизнь. Я не понимала, как передать ей ДНК, но такой способ — с помощью темных волн и темного вещества — сделал то же самое. Я проверила потом — так вот, те ДНК, которые есть у меня и у всех выживших, есть теперь и у Ионы. Должно быть, они как-то связаны.

А что же мама? Если б я знала тогда, смогла бы спасти ее? Возможно. Теперь не узнаешь, и мне так жаль, что я не могу вернуться назад во времени и вылечить ее.

Ксандер мысленно зовет меня, но я отказываюсь с ним разговаривать. Он ликует; я успеваю почувствовать это до того, как выталкиваю его из своей головы. Он будет думать, что сделал все правильно, и доказательство тому — спасение Ионы.

Но ведь она могла умереть. Теперь, когда выжила, изменится ли она навсегда, как я? Если так, то, возможно, не поблагодарит нас за это. И как мог Ксандер так рисковать ее жизнью? Знает ли он, как много она для меня значит?

Наверняка знает. Может быть, потому и привез ее, чтобы мотивировать меня приложить еще больше усилий и найти способ расширить пределы своих возможностей.

Мама была права: есть в нем что-то дурное, даже порочное. Он лжет, он оправдывает ложь, он манипулирует окружающими его людьми и причиняет им боль.

Когда он говорил о маме, то представил все так, будто она оставила его, потому что он был другим, потому что был выжившим. Он заставил меня почувствовать, что у нас с Каем нет шансов. Что если бы мама была жива, она испытывала ко мне те же чувства, что тогда к нему. Что почувствовала бы во мне такую же неправильность.

Но ее чувства к нему объяснялись не только тем, что он выживший, разве не так? Я теперь не та, что была, какой она меня знала, но совсем не такая, как Ксандер.

Чувствую, как понемногу отпускает напряжение, и на душе становится легче. Думать о маме всегда будет больно. Я всегда буду скучать по ней. Но если бы она была жива, то по-прежнему любила бы меня несмотря ни на что. И никакие странные, необъяснимые способности, присущие мне как выжившей, не могли бы этого изменить. Теперь я в этом уверена. Я сомневалась в этом только из-за Ксандера, он заставил меня усомниться в ней. И мое негодование от этого еще сильнее.

А что насчет Кая? Мы могли бы со всем разобраться. По крайней мере, даже если бы не смогли, то не потому что я такая, какая есть. Мы не обречены из-за одного только этого.

Кай тоже предупреждал меня в отношении Ксандера. Мне надо было прислушаться.

Одно я знаю точно: пора. Келли, Иона и я — нам нужно уйти отсюда.