Частица тьмы

1 ФРЕЙЯ

Гроза прошла, и утро просто чудесное.

Кай еще спит.

Мы ехали несколько часов под дождем на предельно возможной скорости, чтобы оказаться подальше от летного поля и ПОНа. В конце концов нам все же пришлось остановиться на отдых в брошенном домике высоко в горах с просматривающимся внизу «серпантином». И вот сейчас я выскользнула на улицу, чтобы встретить рассвет.

Подумать.

Знаю, Кай не может читать мысли, как это делают выжившие, и все же есть у него какая-то способность видеть во мне то, чего я сама в себе не вижу. Мне необходимо подумать без слушателей, будь они телепатами или нет.

Солнце ласкает кожу, но меня все еще знобит. Я протягиваю руки вверх, усиливаю слабое рассветное тепло и направляю его по моему телу. Искра жара вспыхивает глубоко внутри и разрастается до тех пор, пока я не начинаю гореть, но по-прежнему ощущаю холод в душе.

Итак, Фрейя, что ты натворила на этот раз?

Открыто заглянуть себе в душу не так-то просто, но сделать это должно, причем именно сейчас, пока я одна.

Шэй мысленно связалась со мной, объяснила, почему уезжает, и попросила передать Каю. Я отстранилась от нее и обдумала услышанное. Я знала, что она честна, открыта и действительно считает, что поступает правильно, оставляя Кая с разбитым сердцем — не в первый уже раз — и отправляясь с Ксандером, чтобы попытаться найти сестру Кая, если ее вообще можно найти.

А потом я связалась мысленно с Шэй и сказала, что передам ее послание.

Но не передала.

Не сказала Каю. Не дала ему надежды на то, что разбитое сердце сможет исцелиться вновь.

Почему?

Существуют причины, замаскированные оправданиями, признавать которые нелегко, но необходимо. И я заставлю себя это сделать.

Не потому ли промолчала, что хочу оставить его себе?

Нет. Может, это тоже правда, но в первую очередь я сделала это для него. Есть одна вещь, которую я знаю, как никто другой: ложная надежда хуже, чем отсутствие надежды. Шэй однажды уже причинила ему такую боль и сделала это опять. И где гарантия, что она не поступит так и в будущем? Такой гарантии нет.

Кай вызывает у меня желание защищать его. Яростно, как кошка, когда что-то угрожает ее котенку. Он хрупкий сосуд, который следует всячески оберегать. Шэй этого не сделает, она будет ранить его снова и снова. В глубине души я чувствую и знаю это.

Я исцелю его. Я буду той, кто ему нужен. А прямо сейчас? Сейчас ему больше всего нужен друг.

— Фрейя?

Я оборачиваюсь с таким чувством, будто меня поймали за чем-то недостойным. Кай стоит в дверях позади меня, волосы растрепаны, одежда помята. Но все равно он безумно красив, а печаль в его глазах и ауре странным образом добавляют ему привлекательности. Так и хочется обнять его и прижать к себе.

Вместо этого я улыбаюсь.

— Доброе утро. Поспал? — говорю ему.

— Как ни странно, да.

— Замотался. Удивляюсь, что проснулся так рано.

— Мне показалось, я что-то услышал.

— Извини, старалась не шуметь… — начинаю было я, но умолкаю, когда он вскидывает руку и поворачивает голову в сторону. Вот тогда слышу и я.

2 КАЙ

Вчера ночью эта дорога шла, извиваясь, все выше и выше, и то, что она хорошо просматривается сверху, было одной из причин, почему мы решили здесь остановиться. И сейчас, на дороге, возможно, в нескольких минутах езды от нас, два джипа и фургон. Направляются в нашу сторону. Я чертыхаюсь себе под нос. Вчера никаких признаков преследования не было. Стоило бы организовать дежурство, но мы оба слишком устали.

— Может, это и не за нами, — говорит Фрейя, но ни она, ни я в это не верим. Мы со всех ног бежим к машине.

Наблюдаем, ждем, когда они скроются за очередным поворотом, откуда им не будет нас видно, и срываемся с места. Дорога продолжает идти в гору.

Фрейя поворачивается на сиденье.

— Я снова вижу их, — говорит она.

Если мы видим их, то и они нас. Дорога извивается, с левой стороны спуск, который постепенно переходит в обрыв.

— Как насчет того, чтобы инсценировать несчастный случай, а потом убежать и спрятаться?

— Всегда хотелось попробовать себя в роли каскадера.

Мы доезжаем до деревьев, которые уходят вправо. Я поворачиваю машину к обрыву. Мы вылезаем, и я придавливаю педаль газа автомобильным атласом, а потом отпускаю тормоза. Машина кренится вперед, моя рука застревает, и я едва успеваю выдернуть ее, чтобы не полететь вниз вместе с машиной. Она переваливается через край, несколько раз ударяется о выступы крутого обрыва и летит вниз.

Я стою и наблюдаю за ее падением, но преследователи приближаются, и Фрейя тянет меня за руку. Мы добегаем до укрытия в деревьях справа как раз в тот момент, когда внизу раздается громкий взрыв.

Карабкаемся выше, лавируя между камнями и редкими деревьями, и припадаем к земле, когда джипы показываются из-за поворота. Дым и пламя поднимаются снизу, и они резко тормозят.

Из машин выходят люди в костюмах биозащиты, заглядывают вниз, качают головами. Неужели получилось? Поверили, что мы погибли в этой аварии?

Но затем подъезжает фургон, державшийся позади. Еще одна фигура. Человек в защитном костюме выходит из него, говорит что-то остальным, поворачивается, оглядывается и смотрит в ту сторону, где прячемся мы. Снова что-то говорит другим, и они начинают подниматься по склону к нам.

Одна группа обходит нас справа, другая слева, остальные направляются прямо к лесу.

«Бежим!»

Мы срываемся с места, стараясь оставаться незамеченными, но вот раздается крик — нас увидели, — и теперь прятаться уже бесполезно.

— Стойте, или будем стрелять! — несется вслед, и пуля зарывается в землю прямо у нас под ногами.

Мы останавливаемся, поворачиваемся и поднимаем руки. Разумеется, это не гарантирует, что нас не расстреляют.

Лично мне уже почти все равно, моя душа уже наполовину мертва. Но рядом со мной дрожит Фрейя; и она не попала бы в эту историю, если бы не я.

Я дотрагиваюсь до ее поднятой левой руки своей правой и мысленно добавляю: «прости, что втянул тебя в это». Надеюсь, она услышит.

Несколько добравшихся первыми солдат держат нас на прицеле, остальные окружают. Все отдуваются, но, похоже, расстреливать нас не собираются. По крайней мере, не сразу.

— Пошевеливайтесь! — приказывает один из них, и нас ведут туда, откуда мы пришли, вниз по склону.

А когда мы выходим на дорогу, там уже стоит лейтенант Киркланд-Смит.

3 ФРЕЙЯ

Меня почти трясет от страха. Эти люди… я знаю, что они делают с выжившими. И знаю, что могу ударить по ним, по их ауре прямо сейчас, атаковать и убить, как это делали Шэй и Ксандер. Но заставить себя сделать это я не в состоянии.

«Я не могу ничего сделать, прости», — шепчу я мысленно Каю, и он крепче сжимает мою руку.

— Кай, не так ли? — говорит один из военных, тот, который командовал другими и отдавал приказы. — А твоя подруга мне не знакома.

Он кивает одному из солдат, и тот хватает меня за руку и пытается оттащить от Кая.

— Не трогайте ее! — Несмотря на автоматы, все еще нацеленные на нас, Кай наносит удар схватившему меня солдату, но на него налетают сразу двое, и один из них бьет Кая. Он падает.

Один из солдат держит меня, другой хватает мою левую руку и показывает командиру.

— Татуировки, подтверждающей иммунитет, как я вижу, нет, — говорит он. — Как тебя зовут?

— Фрейя. Фрейя Эриксен. — Я так напугана, что называю свое настоящее имя, не додумавшись придумать фальшивое.

— Фрейя, приятно познакомиться, даже при таких обстоятельствах. Я лейтенант Киркланд-Смит. Итак, не хочешь ли объяснить, почему находишься в зоне заражения, живая, но без татуировки или защитного костюма?

Я молча таращусь на него, лихорадочно соображая. Они не знают, кто я такая. Но что же мне сказать?

— Что ж, тогда я расскажу тебе, что знаю и, может быть, ты восполнишь недостающие детали. — Он делает знак еще одному солдату, который поднимает Кая на ноги и обхватывает рукой за шею. Кай стонет, глаза полузакрыты. Еще один солдат приставляет оружие к его голове, и в этот момент мне уже начинает казаться, что я смогу атаковать их, чтобы защитить Кая.

Нет, стоп. Не пытаются ли они спровоцировать именно такую реакцию? Это что, проверка?

Я отдаюсь страху, и слезинка скатывается по щеке.

— Пожалуйста, не трогайте его, пожалуйста… — Мой голос дрожит.

— Это зависит от тебя, Фрейя. Теперь слушай. Вот что мне известно. Мы были у дома Александра Кросса, когда там появились вы с Каем. Там было несколько выживших, произошла стычка. Некоторые из них убежали, и мы последовали за ними, но они улетели на самолете в сильную грозу. Мы шли за вами от того летного поля и оказались здесь. Пока что все правильно?

Я сглатываю и едва слышно хриплю:

— Да.

— Почему вы с Каем оказались там?

Я перевожу взгляд на Кая, его глаза закрыты. Слышит ли он, что я говорю?

— Кай искал свою девушку.

— Шэй Макаллистер, выжившую.

— Да.

— Она была там?

Отвечать или нет? Они наверняка знают, что она была там. Это просто очередная проверка.

Я киваю.

— Она предпочла улететь с другими и Ксандером. То есть с Александром Кроссом.

— А почему вы двое не отправились с ними? Разве не легче было бы убежать на самолете?

— Может быть. Но Ксандер был когда-то отчимом Кая, и они не ладят. Мы не захотели лететь с ними.

— Понятно. А куда они полетели?

— Они нам не сказали.

Он пристально смотрит на меня, хочет что-то сказать, но удерживается.

— У тебя иммунитет? — спрашивает он наконец.

— Должно быть, — лгу я, — потому что я не заразилась.

Он сверлит меня взглядом, обдумывая сказанное. Наконец кивает солдату, который держит оружие у головы Кая, и мое сердце едва не останавливается, но тот отходит от Кая.

— Что ж, достаточно. Пока. Мы доставим тебя назад в границы старой зоны, где сможем проверить, не являешься ли ты выжившей. Итак, Фрейя, есть что-нибудь еще, что ты хочешь сказать мне сейчас?

Сердце уходит в пятки от страха, когда он упоминает проверку. Неужели у них есть скан, который определяет выживших? Изо всех сил, стараясь не выказать страха, я качаю головой.

— Нет. Отпустите нас. Мы ничего не сделали!

— Да? Выжившие представляют угрозу для здоровья общества, и о них надо сообщать властям. Разве вы сделали попытку сообщить о них? — Он не ждет ответа. — И тот человек, которого ты называешь Ксандером… скажем так, он виноват в возникновении эпидемии и должен за это ответить. Спрашиваю еще раз: тебе известно, куда они отправились?

— Они нам не сказали! Говорю же вам, они с Каем ненавидят друг друга, едва ли он стал бы сообщать нам, куда они летят.

— Ты говоришь, что вы ничего не сделали. Однако, когда мы последовали за вами, чтобы задать эти вполне обоснованные вопросы, вы сбежали. Столкнули свою машину с обрыва и попытались ускользнуть от нас. Невиновные так себя не ведут.

Нас сажают в фургон и запирают дверцу.

4 КАЙ

Фрейя осторожно дотрагивается до расплывающегося синяка у меня над глазом. Я чувствую, что она намерена сделать и отрицательно качаю головой. Если она исцелит меня, они сразу поймут, с кем имеют дело.

«Позволь хотя бы избавить тебя от боли. Внешне все останется как есть. Они не увидят, что я сделала». Внутри растекается приятное тепло, и головная боль, отзывающаяся на каждую выбоину на дороге, скоро проходит. Мысли проясняются.

«Спасибо».

«В любом случае, если они просканируют меня, то скоро все узнают», — добавляет она, и я буквально чувствую ее страх.

Обнимаю ее за плечи и привлекаю к себе. Она прячет лицо у меня на груди и, несмотря на свой высокий рост, кажется маленькой, хрупкой. Сердце стучит как у зайца. «Не думаю, что они и вправду считают тебя выжившей, иначе не взяли бы с собой, — говорю я, оставляя невысказанной возможную альтернативу. — Возможно, упоминание о проверке было блефом, и они только хотели увидеть твою реакцию? Эти люди — ПОН, не регулярная армия. Не уверен, что у них вообще есть доступ к таким вещам, как сканеры».

«Тогда почему бы им просто не отпустить нас?»

На этот вопрос у меня ответа нет.

«Мне надо было назваться другим именем. Меня разыскивают за убийство в Лондоне. А если найдут видео из блога „Это все ложь“ про то, что быть выжившим не значит быть заразным, то все равно узнают».

«А разве те посты не удалялись полицией почти сразу после появления? Послушай, ты сделала, что могла. Давай надеяться, что они не докопаются».

Несколько часов мы трясемся в кузове фургона. Фрейя наконец засыпает в моих объятиях, и ее светлые ресницы двумя веерами ложатся на щеки. Натуральные светлые волосы уже отросли у корней, смешавшись с выкрашенными в рыжий цвет, но этот немножко безумный вид ей идет.

Она всегда казалась сильной, даже жесткой, и все же не смогла атаковать солдат, не смогла переступить через какой-то внутренний запрет, хотя и боялась ужасно. Вот такое противоречие между тем, что есть, и тем, что кажется.

Я уже готов был сдаться, умереть на обочине дороги. И только когда солдат схватил Фрейю, очнулся, пришел в себя и начал соображать, что же на самом деле происходит.

Она здесь из-за меня. Я не могу позволить им забрать ее. Не могу позволить ей умереть.

5 ФРЕЙЯ

Я сплю и знаю, что сплю. Кай обнимает меня. Мы покачиваемся — на лодке? — и я представляю со всех сторон море. Но потом колеса фургона попадают в выбоину, нас подбрасывает, и я вспоминаю, где мы на самом деле, а страх моментально возвращается.

За рулем фургона, в котором мы едем, сидит солдат, рядом с ним лейтенант. В уголке окна паук, и я наблюдаю и слушаю через него.

Они молчат. Лейтенант читает какие-то бумаги, но рассмотреть их я не могу. И не осмеливаюсь. Лейтенант не дурак, может почувствовать мое мысленное прикосновение, как это умеет Кай, и поймет, что я забралась к нему в голову.

Впереди нас джип, и в нем другие солдаты, четверо. Старшего по званию среди них нет, поэтому они разговаривают. Сначала я наблюдаю за ними глазами сидящей на окне мухи, но вздрагиваю, когда один из них хлопает по мне свернутой газетой. Оглушенная, падаю на пол, прежде чем успеваю отключиться, но злость придает мне смелости. Тот, что прихлопнул муху… я осторожно проникаю в его сознание и слушаю, о чем они говорят.

— …далеко еще до базы?

— Километров пятьдесят.

— Не могу поверить, что Лефти заставил нас гнаться за ними так далеко в глубь зоны. Чего ради? — Лефти. Должно быть, так за глаза они называют лейтенанта.

— Ну, хватит, — говорит другой. — Он знает, что делать, но даже если и не знает, не наше дело обсуждать приказы.

Разговор переходит к каким-то проблемам, связанным с мотором джипа, а я задаюсь вопросом, могу ли как-нибудь заставить их говорить о том, о чем хочу знать? Я представляю себя, как выгляжу, и проецирую это в сознание одного из солдат.

— А она красотка, эта девчонка, которую мы взяли, — тихо присвистывает он.

Тот, что рядом с ним, смеется.

— Вечно у тебя мозги в штанах, Джек. Она ведь может оказаться ведьмой.

Ведьма. Надо понимать, выжившая.

— Вот уж нет. Она бы точно сожгла тебе мозги, когда ты приставил пистолет к голове парнишки.

— Да и Кларк, который тебя прикрывал. Он вполне мог застрелить тебя вместо с нее.

— Чего же тогда Лефти от них хочет?

— Наверное, считает, что они знают больше, чем говорят, и хочет выяснить все до конца.

— Бьюсь об заклад, я бы из нее все секреты вытянул… в постели. — В мозгу у него мелькают омерзительные картинки, и я с отвращением отстраняюсь.

Итак, пистолет, приставленный к голове Кая, все-таки был проверкой. Солдат, который держал оружие, тоже был не в восторге от того, что его используют таким образом; второй прикрывал первого — тот, которого я даже не заметила. Должно быть, находился где-то на расстоянии. И мы направляемся на базу, а не на границу зоны, чтобы сканировать меня, если только база не расположена на границе.

Позади нас еще один джип, в нем тоже солдаты. Я пытаюсь послушать их. Там тоже обсуждают Лефти и его решения, и тоже недовольны им. Они говорят о своих товарищах, которые погибли возле дома Алекса. О разбившемся самолете. И задаются вопросом, почему не пришло подкрепление.

И пока я слушаю, в голове у меня начинает вырисовываться план…

6 КАЙ

Фургон, наконец, замедляет ход, потом останавливается. Фрейя шевелится, просыпается. Через несколько минут дверца открывается, и мы моргаем от яркого света. Солнце висит низко в небе — день клонится к вечеру.

— Выходите, — приказывает солдат с автоматом, подкрепляя свои слова жестом.

Фрейя прихрамывает.

— Затекла, — говорит она и потирает ногу.

Мы, судя по всему, в деревне — старые каменные дома, нигде никого не видно. Опустошена эпидемией?

Подходит лейтенант с еще несколькими солдатами.

— Кай, думаю, нам с тобой пора поговорить. С глазу на глаз.

Он делает знак одному из солдат.

— Пожалуйста, отведи нашу гостью в голубую комнату и хорошенько присматривай за ней, пока не подъедет доктор. Задействуй внутреннюю и внешнюю охрану.

Доктор? Проверка? Неужели сюда доставят сканер?

Фрейя смотрит мне прямо в глаза: «Подыграй. Посмотри, что сможешь узнать». Ее уводят, и я заставляю себя сдержаться и не протестовать. Она права. В данный момент мы ничего сделать не можем.

— Идем, — говорит лейтенант. Он не смотрит, иду ли я за ним, но учитывая, что позади меня трое солдат с оружием, ничего другого мне не остается… пока, как и сказала Фрейя.

Мы проходим в дверь и оказываемся в довольно приличной столовой. Лейтенант жестом указывает на стул.

— Присаживайся. Я на минутку. — Он выходит в дверь на другом конце комнаты, оставив меня с тремя солдатами. Через несколько минут возвращается — уже без защитного костюма и в сопровождении гражданского с чайным подносом. Человек ставит поднос на стол и уходит.

— Фрейе я тоже послал. — Лейтенант кладет пистолет на стол справа от себя и садится. Поворачивается к солдатам. — Оставьте нас, — приказывает он, и они пятятся из комнаты и прикрывают дверь.

Словно провоцируя меня схватить пистолет, лейтенант отворачивается, чтобы разлить чай, и у меня мелькает безрассудная мысль сделать именно так, но угол и расстояние оставляют мало шансов, да и солдаты, скорее всего, стоят прямо за дверью. К тому же мне любопытно, о чем он хочет поговорить.

— Молоко? Сахар?

— Только молоко.

Он добавляет молока и пододвигает чашку ко мне.

— Как голова? Попросить доктора осмотреть тебя, когда она приедет?

— Нет. Мне доставалось и покрепче. От ваших.

— А, тот инцидент в Киллине.

— Инцидент, как вы его называете, когда меня избили и привязали цепью к скамейке, чтобы выманить Шэй и убить ее.

Он делает глоток чая и смотрит на меня поверх края чашки.

— Но случилось так, что это она убила нескольких моих людей. Она опасна.

Я не возражаю, потому что с этим не поспоришь. Шэй действительно сделала это, и я помню, какой испытал шок, впервые увидев, каким оружием может стать ее мозг.

— Кай, давай попытаемся забыть пока о том прискорбном случае. Подозреваю, у нас с тобой есть кое-что общее, и я хочу расспросить тебя об этом.

— В самом деле? И что же это? — Я тоже делаю глоток горячего чая и смотрю на лейтенанта поверх чашки.

Он улыбается.

— Ненависть к человеку по имени Александр Кросс.

Я сжимаю чашку ладонями.

— Ненависть — сильное слово.

— Иногда оно уместно. Позволь высказать тебе мою точку зрения об этом человеке. Он ввел в заблуждение и обманул целое армейское подразделение… мое подразделение. Он обманом добился правительственного финансирования и помощи для осуществления секретного проекта, а потом извратил его ради достижения своих собственных целей. В результате его обмана возникла и распространилась эпидемия, убившая миллионы людей.

— Я не собираюсь спорить с вами: он подонок. Но он говорил, что вы тоже стоите за эпидемией, что проект был совместным.

— Мы попросили его создать оружие, которое можно контролировать и сдерживать. Он предпочел пойти другим путем, и вот чем это обернулось для страны.

— Он сказал, что хотел найти лекарство от рака.

Лейтенант смеется.

— О да, он ведь такой филантроп, не так ли? Нет. Алекс Кросс намеренно создал и распространил эпидемию.

Я качаю головой.

— Что бы я о нем ни думал, мне все же непонятно, для чего бы ему делать это? Наверняка это был несчастный случай.

— Маловероятно. И я надеялся, что ты можешь пояснить причины случившегося.

— Он не доверял мне свои секреты.

— Нет, но ты ведь жил с ним много лет, ты знал его. С какой целью он мог распространить эпидемию? У меня есть подозрения, но нет мотива. И он ведь не какой-нибудь ненормальный, не убийца-психопат, он обладает высоким интеллектом, и у него всегда есть причина для всего, что он говорит или делает. Хотя, конечно, трудно назвать нормальным того, кто совершил такое. Но зачем?

Лейтенант умолкает, словно дает мне возможность взглянуть на ситуацию с его точки зрения, обдумать все вместе с ним. И я, несмотря на мою озабоченность, страх за Фрейю и все прочее, ловлю себя на том, что действительно хочу знать.

— Расскажите мне о своих подозрениях. Может, тогда я пойму, что вам от меня нужно.

Лейтенант медлит, потом кивает.

— Думаю, он намеренно дал распространиться эпидемии настолько широко и сделал это, чтобы создать выживших.

— Что?

— Процент выживших очень низок: по приблизительным подсчетам, выживает один из пятидесяти тысяч заболевших. Я вот чего не понимаю: откуда он знал, что кто-то выживет, и для чего они ему нужны. Он собирает их отовсюду. Последняя группа — та, что сбежала на самолете и отправилась с ним бог весть куда. Но зачем?

Я лихорадочно соображаю. Что мне точно известно, так это то, что сам Алекс уже давно является выжившим. Не это ли недостающий кусочек головоломки?

— Ты что-то знаешь, — говорит лейтенант.

— Возможно. И я расскажу вам, если вы нас отпустите.

Он допивает чай.

— Ты сейчас не в том положении, чтоб торговаться. И все же… — Лейтенант с минуту барабанит пальцами по столу. — Вот как мы поступим. Если завтрашняя проверка покажет, что Фрейя не выжившая, я отпущу вас обоих. Если же окажется, что она выжившая, то сможешь уйти только ты.

— Нет, мы оба, и сейчас.

— Я не могу этого сделать, если она выжившая. Это не обсуждается.

— Не понимаю. Вам-то зачем нужны выжившие? Что все это на самом деле значит?

7 ФРЕЙЯ

Я заперта в комнате — голубой комнате, как назвал ее Лефти: мебель, шторы — все голубое.

Термин «внутренняя и внешняя охрана», как выяснилось, означает, что один солдат находится в комнате со мной, стоит по стойке «смирно», а еще двое за дверью. И один из тех, что сторожат снаружи, тот самый Джек с грязными мыслями.

Раздается стук в дверь, и мне приносят поднос. Чай. Булочки. Я умираю с голоду и, несмотря на все обстоятельства, уплетаю за обе щеки. Надо подкрепиться.

Я все время удерживаю легкий контакт с теми, кто нас окружает. Кай и Лефти в другой комнате дальше по коридору. За той дверью тоже двое военных. Один здесь, двое снаружи… нет, теперь один. Второй пошел на кухню с тем, что принес чай. Остальные уехали вскоре после нашего прибытия, чтобы привезти врача, и у меня мурашки по коже, когда я думаю об этом. Как бы мы ни собирались действовать, это надо сделать до их возвращения.

Сворачиваюсь клубочком на диване, притворяюсь спящей и устанавливаю легкий мысленный контакт с солдатом у меня в комнате. Это тот, которого называли Кларком. Он тупой, ни воображения, ни мыслей, но зато умеет беспрекословно исполнять приказы. Я вздыхаю.

Джек, что за дверью, другое дело. Он кипит от нетерпения, недовольства Лефти и всей этой ситуацией. Он тот, кого можно обвести вокруг пальца.

Я показываю ему себя, как делала раньше, и вскоре его воображение рисует самые гадкие картины, но на этот раз я не отступаю. Зову его, соблазняю, вхожу в роль сирены в его воображаемой игре.

Очень опасной игре.

8 КАЙ

Лейтенант пристально смотрит на меня, наконец, кивает.

— Хочешь знать, почему нельзя отпускать выжившего? Что ж, хорошо. Почему бы и не поболтать. Я расскажу тебе кое-что, и тогда ты поймешь.

Хочет поболтать? Скорее, пытается разговорить меня, выудить информацию, но я все равно хочу знать, что происходит.

— Слушаю.

— Я человек осторожный. Когда мы достигли соглашения с Александром Кроссом в Шетлендском исследовательском институте, я внедрил в его команду человека, который обо всем мне докладывал. Мы узнали кое-какие весьма встревожившие нас вещи. Тебе известно, что в ходе своих экспериментов они создали выжившего? Девочку.

У меня все переворачивается в душе, когда он это говорит. Эта девочка — моя сестра Келли.

Но Шэй сказала, что это был кто-то другой… и передо мной тот, кто может знать правду.

— Как ее зовут?

Лейтенант вскидывает бровь.

— Не знаю. Объекты были под номерами.

— Вы видели ее? Можете мне ее описать?

Он удивляется, но отвечает.

— Девочка, кажется, лет двенадцати. Она была беглянкой.

— А как она выглядела?

— Обычно. Каштановые волосы, карие глаза.

— Карие, вы уверены?

— Вроде да.

— А ее волосы, какие они были? Густые темно-каштановые?

— Да нет. Светло-каштановые, мышиного оттенка. А что?

Я настолько потрясен, что не в состоянии ответить. Это не могла быть Келли, такое описание ей не подходит. Значит, Шэй была права: все то время с нами был не призрак Келли.

— В чем дело?

Отвечать или нет? Не знаю. Может, тогда он станет мне доверять. Я опускаю голову на руки и вздыхаю.

— Думаю, это была моя сестра… сводная сестра. Дочь Алекса. Она пропала больше года назад.

— Твоя сестра? Неужели даже такой, как он, мог опуститься так низко и проводить опыты на собственном ребенке?

— Думаю, мог.

— Должно быть, ты ненавидишь его еще больше, чем я.

— Да. Возможно. И?.. Что вы собирались мне рассказать?

Он отвечает не сразу, видимо, собираясь с мыслями, потом кивает.

— Они проделали серию тестов на ребенке после того, как она выжила, и обнаружили кое-что удивительное, даже шокирующее.

— Что?

— Что-то из этого ты, вероятно, знаешь. Что выжившие обладают определенными умственными способностями. Но это еще не все, в ее ДНК произошли существенные изменения.

— Я не ученый. Что это значит?

— Они считали, что, возможно, поймут, как она выжила, если изучат ее ДНК, найдут гены, которые изменились. Совокупность генов человека в целом хорошо изучена. Имеются индивидуальные вариации до определенной степени, которые делают нас разными, но общая совокупность и параметры известны. Но тут было не просто несколько измененных последовательностей или генов; все оказалось гораздо серьезнее.

— О чем вы говорите?

— Она уже была даже не человеком, а каким-то аномальным мутантом, уродом. Вот почему выжившие должны быть истреблены.

— Что? Вы это серьезно?

— Совершенно серьезно. Они не такие, как все мы. Им нельзя позволить передавать эти изменения дальше и осквернять человеческий генофонд.

— Это безумие.

— Это правда. Все записи исследований были уничтожены, а ученые погибли во время взрывов и пожара. Не осталось в живых никого, кто знал об этом из первых рук, кроме меня и Алекса. Вот только он следует противоположным курсом: пытается спасти этих монстров вместо того, чтобы уничтожать их.

Я просто не верю своим ушам. Сидящий передо мной человек спокойно называет Шэй — и Фрейю — чудовищами. Хотя Алексу этот ярлык вполне подходит.

И все же в этой истории остается еще много такого, чего я не понимаю.

— А как так получилось, что Алекс работал на правительство в этом исследовательском центре, где прятали выживших? Разве они не знали, что он сделал на Шетлендах?

Лейтенант мрачнеет.

— Нет. Они вообще были не в курсе его участия.

— Они даже не знали о Шетлендах, да?

— Нет, поначалу не знали. Теперь знают. Но не о роли Алекса. Он очень хорошо спрятал все концы. И спрятался сам.

— И все же, в том институте не пытались уничтожать выживших, как вы. На самом деле вы больше не работаете на правительство. Не так ли? Вы сказали, теперь они знают о Шетлендах. Власти разыскивают вас за то, что там произошло?

В его глазах мелькает гнев.

— Александр Кросс преступник, и, тем не менее, виноваты мы. Но довольно твоих вопросов, теперь моя очередь. Расскажи мне, что ты знаешь о своем отчиме.

Я не знаю, стоит ли ему рассказывать, но все же чувствую, что должен рассказать. Наконец передо мной тот, кто разделяет мое мнение об Алексе и о том, на что он способен.

— Алекс выживший.

Лейтенант хмурится.

— У него иммунитет, согласно официальным записям. Конечно, если верить официальным документам, он еще и мертв, однако мы обнаружили его и сбежавших от ПОНа выживших у него дома.

— Он выживший. Он каким-то образом подделал иммунитет.

— Ты хочешь сказать, что он заразился в Эдинбурге или…

— Нет. Он такой уже, по меньшей мере, с десяток лет, еще до того, как женился на моей матери. А может, и дольше, просто тогда я впервые познакомился с ним. Если, как вы говорите, он старался сотворить больше выживших, значит, знал как, потому что сам им является.

Киркланд-Смит сидит, сцепив руки, думает. Потом удовлетворенно улыбается и зовет охранников.

— Спасибо за наш разговор, Кай. Но, боюсь, ты теперь слишком много знаешь. Тебе придется остаться нашим гостем. Возможно, есть и что-то другое, что ты знаешь и со временем вспомнишь? Как и Фрейя. Если только она не выжившая, поскольку в таком случае ее ДНК будет проанализирован, а сама она уничтожена.

Ярость закипает во мне, и теперь мне нечего терять… но пистолет уже у него в руке, как будто он предвидел мою реакцию и подготовился, и охранники выволакивают меня из комнаты и тащат по коридору, открывают дверь в пустую комнату без окон и вталкивают меня внутрь. Щелкает замок. Дверь обычная и, возможно, я мог бы выломать ее, но, заглянув в замочную скважину, вижу с другой стороны коридора вооруженного охранника.

Я страшно зол — на себя, на все на свете. Я рассказал ему то единственное, что ему требовалось знать, но он никогда нас не выпустит. Он солгал.

Было ли правдой все остальное?

Я качаю головой. Он назвал выживших монстрами. Алекс — да, в это я могу поверить. Но остальные? Изменения в ДНК, что вообще это значит?

Ерунда какая-то. До того, как заболеть, они были нормальными, обычными людьми. И что насчет Келли? Моей сестры. Если с нами все то время был не призрак Келли, то кто тогда? И где Келли?

Шэй говорила, что это была не она. Мне надо было поверить ей, но имело ли бы это какое-то значение? Осталась бы она тогда или все равно улетела с Алексом?

Краем сознания слышу, как Фрейя зовет меня поговорить, но я не впускаю ее. Пока не впускаю. Мне надо побороть боль.

9 ФРЕЙЯ

Я паникую: почему Кай не отвечает? Чувствую его: он один в комнате в другом конце здания. С ним вроде бы все в порядке, но он не откликается, когда я мысленно зову его. Я уже готова сдаться, когда он, наконец, впускает меня.

«Извини, что не отвечал, Фрейя. Надо было подумать».

«Что случилось?»

«Я был идиотом».

«Я имею в виду, что случилось только что?»

«Ну, спасибо. Ладно. Лейтенант хотел знать, могу ли я рассказать ему что-нибудь про Алекса. И я подумал, что будет неплохо, если я узнаю что-нибудь от него, и предложил обменять то, что мне известно, на нашу свободу».

«И?..»

«Я рассказал, что знаю, а он не собирается отпускать нас».

Кай проигрывает для меня весь разговор в памяти, дает возможность наблюдать, и я потрясена до глубины души. Изменения в ДНК? Чудовища? Выжившие должны быть истреблены ради чистоты человеческого генофонда?

Ну да, человеческий род ведь такой совершенный и чистый, не правда ли? Мило.

И теперь Кай знает, что Келли еще может быть жива. Я встревожена. Не догадается ли он, о чем я ему не рассказала?

Надо переключить его внимание на другое.

«Лефти — скользкий тип. Я сказала ему, что вы с Алексом не любите друг друга, и он разыграл с тобой эту карту».

«Лефти? Милое имечко. Да, спасибо, что указала мне на это».

«Значит, завтра приедет врач, и он каким-то образом может определить, являюсь ли я выжившей. Потом они изучат мою ДНК, и мне придет конец. Ведь я не такая, как все. Я опасна».

«Я всегда это знал».

«Ха. Этот лейтенант, должно быть, совсем свихнулся».

Теперь встревожен Кай: «ДНК, тесты, наука — что вообще это значит?». Я улавливаю отголоски его мысли, которую он быстро прячет: ему хочется знать, что сказала бы обо всем этом Шэй.

Я отодвигаю обиду в сторону, чтобы сосредоточиться на насущной проблеме. «Что бы это ни значило, одно я знаю наверняка: мы должны как-то выбраться отсюда. Сегодня вечером, пока не приехал врач».

«Думаю, я мог бы выломать свою дверь, если бы за нею не было вооруженного охранника».

«У меня есть план, как отвлечь его».

«Фрейя, ради бога, только никаких безумств. Расскажи, что ты хочешь сделать».

«Пока не могу, еще обдумываю. Почему бы тебе не поспать? Я разбужу тебя, если что-нибудь случится».

Кай в конце концов засыпает, и я жду, когда все успокоится, стихнет. За дверью Кая только один охранник. Потенциальные монстры считаются более опасными, и меня по-прежнему охраняют двое: один в комнате, а второй, Джек, за дверью.

Лефти далеко от нас, в другом доме, через дорогу. Он спит. Еще двое солдат, которые тоже спят, в другом конце этого дома. Первым делом я навещаю спящих в нашем доме и легким мысленным прикосновением погружаю их в глубокий сон. Поколебавшись, делаю то же самое с Лефти, полагая, что вряд ли он заметит мое присутствие у него в голове во сне.

Наконец наступает очередь Джека.

Что делать? Я уверена, что он единственный, кто может нарушить приказ. Мне надо, чтобы он открыл дверь. Надо выйти.

Я не могу сделать ничего слишком явного: боюсь, что если он и вправду поверит, что я ведьма, то может вспомнить про приказ.

Я посылаю ему образы себя. Вначале просто смотрю на него, но не здесь, не где-то в доме; в этот раз я рисую себя на заднем сиденье джипа, маню его последовать за мной. Заставляю его думать, что это все его фантазия, которая может исполниться, даже если от этой мысли меня тошнит.

Наконец он стучит в дверь, потом отпирает ее. Солдат у меня в комнате идет к двери. Я остаюсь на месте, на диване, притворяюсь спящей.

— Лейтенант хочет допросить девчонку, — говорит Джек. — Велел мне привести ее.

— В такой час?

— Наше дело — исполнять приказы, а не обсуждать их. — Он произносит это небрежно, слишком небрежно, и я боюсь, что второй ему не поверит.

Но он купился.

— Еще лейтенант сказал, чтобы ты шел в патруль по периметру.

Солдат вздыхает и послушно уходит.

— Ты, вставай, — приказывает Джек. Я зеваю, медленно, как только что проснувшаяся кошка, потягиваюсь, и он буквально исходит слюной. Грязная свинья.

Я встаю и иду к двери, но он захлопывает ее.

— Думала, меня требует к себе лейтенант.

— А я думал, ты спишь. — Он усмехается и качает головой. — Скажем так, я надеюсь, мы с тобой поладим.

— Может быть… — многозначительно говорю я и соблазнительно улыбаюсь.

Он плотоядно ухмыляется, и мне с трудом удается скрыть отвращение.

— Может, мне пригрезился солдат… большой и сильный… как ты.

— В самом деле?

— Да… но не здесь. На заднем сиденье джипа.

Зрачки у него расширяются. Я уже готова успокоить его ауру, если у него возникнут подозрения, но он принимает все за чистую монету. Должно быть, и вправду считает себя неотразимым.

Джек отпирает и открывает дверь и жестом предлагает мне идти вперед. Его ладонь скользит по моей спине, и меня так и подмывает врезать ему посильнее, но я сдерживаюсь. Солдат, охраняющий Кая, слишком близко и может услышать.

Мы тихо идем по темному коридору, и я все время проверяю, кто где, и наблюдаю за аурой Джека — где его сильные стороны, где слабые. Я не продумала, что буду делать после того, как он откроет дверь, и теперь холодею от страха. Мы выходим.

Джип стоит на заднем дворе, и я пытаюсь сообразить, что теперь делать, но мысли мелькают слишком быстро. Мне страшно.

Он хватает меня за талию, и я вздрагиваю и отшатываюсь. Глаза его сужаются. Мыслей — ноль, а Джек уже кладет руки мне на плечи, поворачивает лицом к себе и силой швыряет на джип. Я ударяюсь обо что-то головой, и из глаз сыплются искры. Он распахивает дверцу, грубо вталкивает меня внутрь, и это совсем не то, что я планировала.

Вот он, этот момент.

Тот самый, когда я могу, наконец, применить свои силы не во благо. Врезаюсь сознанием в его ауру. Не для того, чтобы убить, а чтобы только причинить боль… очень сильную боль. Он отшатывается, кричит и валится на землю рядом с джипом, сжавшись и подтянув ноги к животу. Из дома доносится топот ног — солдат, охраняющий Кая, что-то услышал и бежит.

«Кай! На помощь!» Вся моя паника выливается в мысль, которую я посылаю ему. Кай мгновенно просыпается, и я чувствую, как он колотит по запертой двери снова и снова. Я вхожу в ауру солдата, который спешит сюда, и делаю так, чтобы он не услышал Кая.

Парень уже здесь, с оружием наготове. Он видит меня, видит корчащегося на земле Джека, и в этот же самый момент Каю удается вышибить дверь.

— Она что, пнула тебя в причинное место? Никак заслужил. — Он наклоняется, чтобы помочь Джеку, и тут Кай выскакивает из дверей, налетает на него сзади и сбивает с ног. Оружие летит на землю, и я падаю на колени, чтобы схватить его, затем быстро поднимаюсь.

Кай все еще дерется со вторым солдатом, предоставив Джека мне. Я наставляю на него автомат, но руки у меня дрожат.

— Тварь. Что ты со мной сделала? — хрипит Джек и, пошатываясь, поднимается и надвигается на меня.

Не задумываясь, чисто машинально, я нажимаю на курок.

Грохочет выстрел. От отдачи рука больно ударяется о джип.

Кровь растекается по груди Джека. На мясистом лице отражается удивление, и он валится на землю.

Кай справился со вторым солдатом, тот теперь тоже лежит на земле без движения. Кай поднимается, смотрит на меня.

— Фрейя? — Я дрожу, хотя и сжимаю автомат. Он забирает у меня оружие.

Вдалеке слышен шум… топот ног… кто-то бежит. Либо охранник, отправленный Джеком охранять периметр, либо другие, которых разбудил выстрел.

Кай простреливает шины стоящей рядом машины и вталкивает меня в чертов джип.

Урчит мотор. Покрышки взвизгивают, и мы срываемся с места в тот самый момент, когда вдалеке показывается чья-то фигура. Звучат выстрелы.

— Пригнись! — кричит Кай, и я едва успеваю наклониться, когда заднее стекло разлетается от пули. Осколки ударяют меня в спину, и я приветствую боль, которая помогает не думать о том, что произошло. О том, что я сделала.

Мы несемся вперед и оставляем их далеко позади.

10 КАЙ

Я не рискую останавливаться, пока мы не преодолеем серьезное расстояние. В том, что нас будут преследовать, нет никаких сомнений.

Но меня беспокоит Фрейя: она отказывается говорить о том, что произошло — ни вслух, ни мысленно. Она наверняка застрелила того солдата, потому что стреляла с близкого расстояния прямо в грудь. Ее страдания сродни физической боли и понятны мне, но тревожит не это, а то, что она отгородилась от меня.

Мы несемся через деревни, городки. Все они выглядят безлюдными — опустошены эпидемией? Я нахожу автомастерскую с машинами на продажу и гаражом сзади, так что джип не видно с дороги. Взламываю дверь, нахожу шкафчик с ключами и машину с бензином в баке.

Ставлю машину позади гаража. Фрейя по-прежнему сидит на переднем сиденье джипа, где я оставил ее, с бесстрастным, ничего не выражающим лицом. Выхожу, открываю дверцу джипа и протягиваю руку. Она берет ее, молча вылезает из джипа и позволяет усадить себя в другую машину.

Мы мчимся в ночи, пока почти не заканчивается бензин. Фрейя по-прежнему молчит. Никаких признаков погони нет, по крайней мере, пока.

Я нахожу ферму с амбаром, в котором можно спрятать машину. Позади фермерского дома небольшая пристройка. Я взламываю дверь и проверяю, нет ли там обитателей, живых или мертвых. Затем привожу туда Фрейю и усаживаю на диван рядом с собой.

Она дрожит. Я нежно беру ее за руку, осторожно дотрагиваюсь до макушки. Там у нее шишка, а на затылке немного крови, и она морщится. Вот тогда я замечаю, что блузка сверху разорвана. Я дотрагиваюсь до воротника, и она вздрагивает.

— Фрейя? Ты в порядке?

Она качает головой, не поднимая глаз.

— Хочешь поговорить о том, что произошло?

— Нет. Завтра. Поговорим завтра, — шепчет она, наконец, нарушая свое молчание.

— Ладно. Нам надо немного поспать.

— Нет. То есть… не сейчас, — говорит Фрейя тихим, слабым голосом и поднимает голову. Глаза ее полны эмоций, прочесть которые я не могу. Она протягивает руку, склоняется мне на плечо, придвигается ближе и прячет лицо у меня на груди. Я глажу ее по голове, и она надолго затихает в моих объятиях, а потом немного отстраняется, нежно касается ладонью моего лица и целует.

Губы ее мягкие, неуверенные, почти как у ребенка, и я отвечаю на поцелуй, потом начинаю отстраняться, но ее ладонь скользит назад, пальцы зарываются в волосы, она притягивает ближе, а поцелуй становится глубже.

И весь страх, вся боль и отчаяние — все, через что мы прошли, но как-то сумели выжить — растворяются и исчезают.