Цена времени. Книга 3

Глава 2. «С корабля на бал»

Глубокий вдох. Потом такой же глубокий выдох. Так, сейчас главное никого не прибить ненароком. Я ещё раз набрал воздуха в грудь и прикрыл глаза.

— А это что, нахрен, такое⁈ — С каждым словом голос мой повышался, а на последнем слоге и вовсе сорвался на крик. Ну надо же — оставил трëх, аж целых трëх женщин на хозяйство. Меньше, чем на месяц. А я ещё сначала думаю: мой ли это вообще двор? И какого дьявола всё поле для трениоовок заросло по колено? — Я вас спрашиваю, хозяйки вы, мля, недоделанные! — В сторону зарослей полетело пустое ведро, запущенное мною на манер футбольного мяча. Желтоватая листва покорно приняла снаряд, так, что тот даже не коснулся земли.

— Так как же, барин… — Все трое испуганно залепетали что-то нечленораздельное.

— Так тихо! — Рявкнул я. — Ты, — Я указал на старшую из троицы, повидавшую женщину лет сорока. — Говори.

— Так ведь озимые посадили, командир. — Женщина переняла у гвардейцев обращения ко мне. В принципе, я не против того, чтобы все подчинëнные обращались ко мне так. Есть в этом милитаризме что-то… Так, стоп! Озимые⁈

— Не понял. — Уже спокойно констатировал я. — Это как это?

— Ну так вот же: горох, рожь, ячмень, репа. — Женщина виновато улыбнулась и опустила взгляд. М-да, такого я точно не ожидал. И ведь указаний никаких я не давал. Да и вообще как-то не удосужился узнать, сажают ли сейчас вообще в этих широтах что-то под зиму. А оказалось вон какой спектр посадок большой.

— Ну, значит так. — Я прошëлся до поля и обратно быстрым шагом. — То, что вы без указа это всё высадили — плохо. — Вся троица сжалась ещё сильнее. — Но вот то, что вы инициативу проявили — это хорошо. Конечно, всех ртов наш огородик при всём желании не прокормит, но всё же спасибо. — Хозяйки, не веря в свою удачу, даже не сразу поняли, что хвалебные слова высказаны им. А когда поняли, то чуть мне в ноги не бросились. Нет, мне такая покорность, конечно, безумно льстит, но всё же я никогда не был поклонником крепостной зависимости и рабства в целом. А потому не позволил столь находчивым дамам унижаться. — Значит так. Каждой из вас, за верную службу, положена награда. Макс, — Обратился я к своему первому помощнику и, так уж вышло, заведующему всем тем барахлом, что мы везли с собой. Хотя, по правде говоря, самой разной наличности там также было не мало. — Каждой по два рубля лично в руки отсчитай. — От такой щедрости у всех троих даже дар речи вдруг пропал. И хотя я уже не раз убедился, что ценность денег в этой реальности значительно ниже, чем в оригинальной, два рубля здесь продолжали оставаться довольно большими деньгами. — А и ещё вот что: потратить ваши деньги вы можете прямо сейчас, покупая у меня трофеи с похода. А можете и не тратить, это ваше право. — На последнем слове я сделал отдельный акцент, закрепляя его в свой постоянный обиход.

Однако, предложение всех троих явно заинтересовало и уже через десять минут одну шестую часть выданных денег девушки мне «вернули», выкупив у меня по цене, специально заниженной, разного рода бытовых товары. Металлические тарелки, коих после тренировок Елисея стало лишь не на много меньше, кастрюли, ножи, которые до них прежние владельцы использовали не только и не столько на кухне. В общем, по-тихоньку приносил я в их жизнь немного автономии. Ну и возвращал назад свою наличность, конечно.

После решения всех организационных вопросов, я вдруг вспомнил про посаженный мною картофельный куст. Та самая корзина с лучшей, как мне показалось, землëй в округе всё так же стояла на том же самом месте. За месяц нашего отсутствия куст вырос чуть ли не до метровой высоты, а на верхушке распустились маленькие цветочки. Думаю, ещё пару недель можно подождать, а потом уже собрать первый в этом мире картофельный урожай. Ну, может, не в мире, но в стране уж точно.

Теперь осталось понять, куда скинуть всё то барахло, что тянулось за нами доброй дюжиной перегруженных повозок и с десятками лошадей. Если оружие и одежда до последнего клинка и последней рубахи шло на склад, где аккуратно ложилось дожидаться своего часа, то вот что делать с остальными, безусловно, ценными вещами, я пока не представлял. Продать бы всё это, по-хорошему. Вот только как бы у лавочников наличность не закончилась, ведь для торговли от этого может настать непродолжительный, но неприятный застой. А вот если скинуть всё какому-нибудь крупному скупщику… Ну конечно! Как я мог забыть про этого старого еврея Мстислава! И хоть на самом деле знатный Новгородский купец был вовсе не старым и уж тем более не евреем, но описание это ему подходило как нельзя кстати.

Не знаю, может ли человек вдруг скончаться от чрезмерно округлившихся глаз, но после того, как мне явилось выражение лица моего торгового друга, я всерьёз стал беспокоиться о его здоровье.

— Ну, Саша… Ну ты… — Мстислав робким шëпотом причитал мне, не сводя глаз со всë наростающей кучи, которая уже битый час увеличивается возле его дома. На здоровенном участке купца было место и под просторный склад, но сейчас даже я стал сомневаться в том, что он сдюжит и вместит в себя всю эту всячину, которую бросило отступающее шведское войско. Как ни странно, везли они с собой не только военные, но и целую массу гражданских товаров. Наверняка, когда-то все эти вещи принадлежали немногочисленным поселениям и острогам, через которое прошло войско короля Олафа. Они ведь только людей старались жалеть. А вот про имущество этого самого местного населения разговора не было. Впрочем, чья вся эта куча была изначально, меня не сильно волновало. Как же я скучал по этому прекрасному чувству приближающейся выгодной сделки! Эх, это ж сколько у меня появится лишних средств! Да я теперь в этом вашем средневековье такое отстрою, такое наизобретаю! От грядущих перспектив даже холодок пробежал по коже.

Учëт привезëнного мы совместными усилиями вели до позднего вечера. Генрих удалился, как только осознал все перспективы этой бюрократической работы. Майер человек хоть и не глупый, но, зачастую, предпочитает не думать, если есть такая возможность. Впрочем, предлог для того, чтобы ретироваться, он подобрал козырной. Сказал, что займётся приготовлениями к сегодняшнему празднеству в честь возвращения из похода. И, что интересно, пообещал при формировании гостевых мест «случайно» посадить меня рядом с Анной. Не знаю, как он собирается перекроить традиции в угоду мне, но как только он заговорил о ней, в груди у меня что-то тоскливо кольнуло. Неприятно так, разом заткнув и почуявшего скорое озолочение внутреннего хомяка и неугосающего уже столько дней бойца, в котором до сих пор кипел лихой адреналин.

По итогам подсчëтов, которые общими усилиями вели я, Мстислав и Лаврентий получилось, что выручка моя составила… Вот чëрт, много. Очень-очень много. Мстиславу пришлось напрячь, возможно, все свои доступные резервы, чтобы наконец закрыть эту сделку. И это при том, что он напрочь отказался брать лошадей! Однако не стоит считать, что Мстислав с этой сделки ушёл в минус. Отнюдь! Он всё это барахло в розницу продаст и, возможно, в полтора-два раза больше выручит. Уж чего-чего, а меркантилизма у первого торговца города не занимать. Мне же просто не хотелось возиться с розничной продажей. Да и не факт, что я смог бы сбагрить это всё так же выгодно, как это сделает Мстислав.

Часов в восемь вечера, когда гвардейцы после относительно нетрудного дня были отправлены на ранний отбой(коему они были несказанно рады), я направился в имение Майеров, на званный ужин. Парадный красный сюртук, безусловно весьма элегантный по местным меркам, не вызывал у меня ничего, кроме чувства жуткого неудобства. А потому я принял, возможно, судьбоносное решение. Впервые за всё времени я достал из дальнего ящика свои синие джинсы. В принципе синий цвет сейчас один из самых редких в мире, а классического красителя, которыми были покрашены мои и, в общем-то, все джинсы моего времени, сейчас не существовало и в помине.

Благодаря этому решению я смог отказаться от злосчастного и неудобного сюртука в пользу полюбившегося мне за время похода коричневого жилета без рукавов в комплекте белоснежной рубашкой. Получилось что-то экстравагантное, но, определённо, приемлемое и, что главное, удобное.

За то время, пока мы с Генрихом были в походе, его мать, оставшаяся за главную, сильно постаралась, дабы привести почти русский помещичий двор в привычное ей поместье на западный манер. Стены главного, барского дома покрылись тëмным лаком, забор, изрядно изменившийся в сторону резного богатства, вырос раза в полтора. Внутри же вовсе царило непривычное убранство. Никогда бы не подумал, что строгого и беспринципного порядка может быть слишком много. Как оказалось — может. Воплотить всё это в жизнь европейке до мозга костей помогла вдвое увеличенная прислуга. Пожалуй, это единственное, за что Генрих, возможно, не высказал ей своё недовольство.

Стоило мне шагнуть за порог, как из хлева, что стоял слева от входа, раздалось сдвоенное утробное рычаний. Я рефлекторно согнул ноги в коленях, готовясь отпрыгнуть в случае опасности и побить все рекорды по прыжкам с места. Однако, оглядевшись, я понял, что никакой видимой угрозы не наблюдается. Однако очень отчётливо слышится. Действительно, за дощатой стеной кто-то очень недружелюбно рычал. Да при том не в одиночку. Когда же рык сменился лаем, на шум из дома выбежали двое холопов, максимально скромно одетых и, размашисто поклонившись мне, рванули в хлев, успокаивать разбушевавшуюся живность. А ведь когда мы уезжали, собак Генрих не держал. Да и вообще он их, как мне известно, терпеть не может. Вслед за холопами в дверном проёме показалась низенькая фигура элегантно одетого мужчины. Ну, по местным меркам, конечно. Уж не знаю, как правильно назвать то, что он на себя надел, но от многочисленных маленьких пёстрых элементов у меня зарябило в глазах. Сам он явно не молод, однако в глазах читается спокойствие и уверенность опытного дворецкого. Впрочем, ему нужно отдать должное, осанку мужик держит дворянскую, вот только что-то я не помню у Майера в слуг благородных кровей.

Спустившись, или правильно сказать «спорхнув» с порога, он, держа левую руку за спиной, а правую согнутую на уровне живота, он, подойдя ко мне, щëлкнул каблуками чëрных туфель и, склонив голову, заговорил на ужасно ломаном русском.

— Моё почтение, сударь. Ви, должно быть, Александр? — Моё имя он произнёс с непередаваемым облегчением, поскольку лишь оно ему было привычно во всём коротком предложении.

— Точно так, — Кивнул я, едва сдержавшись, чтобы не подать руку для рукопожатия.

— Меня звать Густав, милорд. — Он с любопытством просканировал меня цепким взглядом. — Вам очень идти ваш наряд.

— Данке шон, — С улыбкой кивнул я, чем вызвал хорошо скрываемое удивление у дворецкого.

— Прошу следовать за мной. — Немец лихо развернулся на месте, так, что его непривычно длинная русая шевелюра на мгновение поднялась с плеч и столь же грациозно двинулся обратно в дом.

К гостиной, наверняка преобразившейся так же сильно, как и остальное поместье, мы с Густавом проследовали в гнетущей тишине. Благо дом Генриха пока только лишь размерами не напоминал дворец, а потому шли мы не долго.

Планировку дома я помнил прекрасно. Тем не менее, я, пожалуй, легко пропустил бы сильно изменившийся проход с массивной резной дверью, если бы учтивый дворецкий не открыл её передо мной. Внутри эта комната, как ни странно, изменилась не сильно. Посреди большого помещения стоял длинный прямоугольный стол, заставленный не очень разнообразно, но весьма богато. Хозяева ждали лишь меня. Четыре места — два напротив друг друга с меньших сторон прямоугольника и два других, с большей и, что необычно, находящихся рядом.

Генрих и его властолюбивая матушка сидели напротив друг друга, а Анна занимала одно из двух мест с широкой стороны стола. Однако, стоило мне войти в освещаемую множеством ламп комнату, как последовало три абсолютно непохожих друг на друга реакций. Генрих вскочил с места и поспешил ко мне. Как будто мы давно не виделись. Анна сначала подняла на меня прожигающий взгляд и только когда мы встретились глазами, смущённо отвела его. Экс-хозяйка этого дома же лишь холодно бросила на меня взгляд, но вскоре наигранно улыбнулся и почтенно кивнула.

— Саша, ну наконец-то! — Генрих пожал мне руку и хотел уже было проводить за стол. Но я его остановил.

— Ты забыл? — Абсолютно серьёзно спросил я.

— Ах, ну да, куда же без гигиены! — Без доли сарказма ответил он. Мы удалились в соседнюю комнату с умывальником. Само собой, отошли мы не только для того, чтобы помыть руки.

— А неплохой из твоей матушки управленец. — Хохотнул я, когда Генрих закрыл за собой дверь.

— И не говори! — Раздражённо бросил он. — Не для того я покинул фатерлянд, чтобы вновь увидеть знакомые черты здесь, в России.

— Ты говорил с ней об этом?

— Честно говоря, я рассчитывал на твою поддержку в этом разговоре. — Замялся Майер.

— Серьёзно? Я думал, твоя мать меня в счёт не ставит.

— Вообще вроде бы и так, но… — Он прошёлся из одного конца небольшой комнатки в другой. — Она же приверженка старых традиций. Ей много о тебе донесли, а у в Германских землях очень чтят боевые заслуги.

— Но ведь фактически ты — глава рода Майеров, не так ли? — Задал я резонный вопрос.

— Да, это так. И вообще-то я могу просто приказать ей. Но ты знаешь, Саша… — Он опечаленно опустил взгляд. — Мы не виделись много лет, с тех пор, как я переехал в Новгород. А теперь семья наконец воссоединилась. Я просто не хочу портить с ней отношения.

— Понимаю. — Я положил руку на плечо друга. — Не волнуйся, я тебя поддержу.

Мы с Генрихом вернулись в гостинную как раз вовремя. Трое слуг разносили основные блюда, когда все наконец заняли свои места. Генрих напротив матери, а я — рядом с Анной. Хоть та и не смотрела на меня, я даже через пол метра чувствовал её глубокое прерывистое дыхание.

— Александр, не желаете рассказать побольше о последнем походе? — Прервала тишину мать семейства вопросом на немецком. Я скосился на Генриха. Тот недовольно дëрнул бровью, но всё же кивнул мне.

— Мне самому не терпится поведать вам об этом. — Осторожно начал я, вспоминая подзабытый язык. — Но, боюсь, нам придётся говорить на русском.

— Почему же? — Абсолютно спокойно возразила она. — Насколько мне известно, за этим столом все прекрасно владеют германским наречием.

— Позвольте поинтересоваться, госпожа Майер. Как ваши успехи в изучении русского языка? — Вопрос поставил женщину в ступор.

— Я… — Она собралась с мыслями. — Я пока что решила не утруждать себя. Тем более, что не так давно мне удалось нанять на службу великолепного дворецкого, который неплохо владеет местным языком.

— А, вы про Густава? — Усмехнулся я.

— Этому германцу не место в русском поместье, мама. — Сдерживая порыв ярости, процедил Генрих.

— Густав в разные времена прислуживал при дворах Французских, Голландских и Итальянских вельмож. А к нам он добрался прямиком из Испании. — Приверженка старины начала закипать.

— Раз он так востребован в Европе, что он забыл здесь? — Поймал я женщину на логической ошибке. — Ведь вы считаете нас, русских, недостойными европейского внимания. — Опонентка сжала губы, не зная, что ответить. Я же решил, что на сегодня хватит с меня немецкого. — Анна, а как твои успехи в изучении русского языка? — Девушка испуганно зыркнула на меня, но, поняв, о чем я спросил, довольно быстро сформулировала мысль.

— Густав говорит, я делаю успехи. — Коротко прожурчала она. После гавкающей мамаши, речь Анны звучала на редкость нежно.

— Густав учит тебя русскому? — Я решил продолжить диалог.

— Да. Меня и Ганса. Но он не очень хорошо стараться. — Она смущённо опустила взгляд.

— Старается. Правильно сказать: «он не очень хорошо старается.» — Я добродушно улыбнулся девушке, чем вызвал у неё очередной приступ смущения.

— А эти псы? Мам, ну скажи, зачем было тратить деньги на двух грейхаундов? — Всё не унимался Генрих.

— Каждый уважающий себя дворянин ходит на охоту. — Пожала плечами она.

— В России не обязательно иметь псов, чтобы успешно охотиться. Наши леса просто кишат дичью. — Я продолжал говорить на русском. Мать Генриха предсказуемо не поняла ни слова. Впрочем, дворецкий оказался парнем смышлëным и тут же выступил в роли переводчика. — Однако, на сколько мне известно, грейхаунды собаки не только дорогие, но и весьма сильные. Они способны обогнать лошадь с наездником, но дольше, чем пол минуты они эту скорость не продержат.

— Я слышала, их выпускают в охоте на зайца. — Вставила свои пять копеек Анна, чем немало меня удивила.

Так, за активными разговорами и редкими спорами то на русском, то на немецком и прошёл званный ужин. Когда же я собрался уходить, Анна предложила проводить меня до порога. Я не смог ей отказать. Правда, порог как-то незаметно растянулся до моего дома, а потом и обратно. Причём обратно мы шли как заправская средневековая пара, ведь я не постеснялся предложить даме руку. Пока без сердца, но за мной, наверное, не заржавеет. Мы говорили обо всём. И на русском и на немецком. Хотя на русском всё же больше, так настояла сама Анна. А ещё она очень просила исправлять её, если она допустит ошибку. Ошибалась она не часто или это я просто забывался, слушая её журчащую речь.

— А сколько человек тебе пришлось убить? — Выдернула она меня из размышлений. Вот так вопрос.

— Ну… Я даже не помню. — И дело было вовсе не в том, что мне было трудно сложить четырнадцать засечек на арбалете и пять на сабле. Дело было скорее в неожиданности вопроса и в том, что убивать мне приходилось не только установив с противником визуальный контакт. Ведь когда мы применили газ, я тоже записал на счёт своей кармы не один десяток жизней. И когда я отдал приказ взорвать высоту со шведскими артиллеристами. А можно ли это считать за личные убийства? И вообще, не признак ли это сумасшествия, считать убитых тобой людей? — Ты знаешь, я как-то не считал их.

— Понятно. — Она замолчала и явно о чём-то задумалась. — Знаешь, — Она сделала длинную паузу. — Отец рассказывал, что его отец, ну, то есть мой дед, тоже был воином.

— Да ну? — Я старался сохранять самообладание, а сам в уме производил несложные вычисления, которые вовсе не добавляли мне оптимизма.

— Да. Говорит, это была величайшая война его страны. Но они проиграли. Я уже не помню кому, он говорил про каких-то красных и янки… Это, наверное, раньше такие народы были. Хотя я изучала старые книги. Не церковные, а другие. Так вот, там про них ничего не было.

— Так, а что дальше с дедом было? — Мне нетерпелось узнать хоть что-то о судьбе одного из попаданцев.

— Он сбежал на маленьком корабле. Далеко. За много морей. — Анна мечтательно посмотрела в даль. — А потом его сын, то есть мой отец, вернулся обратно в свою страну. Он говорит, что был священником. Это странно, ведь хоть он и знал много, но вот читал плохо и обрядов католических почти не знал. От деда только крест странный остался. Большой, чëрный. И не христианский. Там распятия не было и все четыре стороны равные были, но к концам расширялись. — Во рту резко пересохло от описания Анной одной из известнейших наград тëмного прошлого Германии моей истории.

— А что с отцом было, когда он вернулся на родину?

— Он об этом не много рассказывал. — Анна глубоко вздохнула. — Просто однажды он решил отправиться в далëкое путешествие, приехал в Берлин и встретил маму. Так и остался там жить, а после и в Кëльн переехал. Уже вместе с мамой.

Пока Анна рассказывала, а я с нескрываемым интересом слушал, мы уже подошли обратно к дому Майеров. Вновь залаяли охотничьи псы. Вновь засуетилась во дворе прислуга. Мы с Анной не сговариваясь взялись за руки. Я сделал шаг к ней на встречу. Так, что между нами осталось совсем немного места.

— Ну, до встречи? — Улыбнулся я.

— Надеюсь, до скорой встречи. — Прошептала она.

Будь я в веке двадцать первом, дальнейшее развитие событий было бы весьма предсказуемым. Но я давно усвоил, что нравы в этом времени далеки от мне привычных. А потому я решил не рисковать и, слегка наклонившись, лишь поцеловал руку своей спутнице. Лучше не заниматься прогрессорством там, где не следует, ведь репутация для меня сейчас — всё. Анна скромно улыбнулась и, буркнув смущëнное «спасибо за вечер» или что-то вроде того, удалилась за высокий забор. И что это было?